!!Экзамен зачет 2023 год / Шабас В.И. Теоретическая модель собственности в американской юриспруденции. Очерк одной метафоры-1

ИНОСТРАННАЯ НАУКА ЧАСТНОГО ПРАВА

277

щения все того же участка. Привилегия входа означает отрицание (оппозицию) обязанности воздерживаться от такового.

Будучи выраженной в хохфельдианской системе координат, собственность включает в себя права-требования (например, право требовать от остальных не нарушать владение), привилегии или свободы (например, пользование и владение), власти (например, власть продать объект правообладания) и иммунитеты (например, отсутствие у третьих лиц возможности в одностороннем порядке аннулировать обязанность не нарушать владение).

В то время как систематика Г. Терри акцентирует внимание на правах, чье содержание составляет односторонняя возможность управомоченного лица, предложенная У.Н. Хохфельдом теоретическая модель представляет собой разработанную систему двусторонних связей, правоотношений. Как отмечает Дж. Сингер (Joseph W. Singer), с позиции коррелятов У.Н. Хохфельда охраняемые права (protected rights) Г. Терри представляют собой не более чем охраняемые правом интересы1. Учение У.Н. Хохфельда рассматривает собственность в виде совокупности относительных правоотношений. А. Корбин (Arthur L. Corbin) отмечает: «Концепция собственности изменилась… Собственность вовсе перестала характеризовать вещи или чувственные объекты, став обыкновенной совокупностью правоотношений»2. «Отныне собственности суждено плыть без якоря концепции «права на вещь» (right to a thing)»3.

Оставляя в прошлом модель построения правовой связи на оси «лицо – вещь», становится возможным приложить теоретические изыскания У.Н. Хохфельда к титульной системе координат (estate system). Так, содержание титула «fee simple» в отношении осязаемого объекта прав, каковым является земля, представляет собой сложную совокупность прав (rights), властей (powers), привилегий (privileges), иммунитетов (immunities)4: во-первых, держатель титула «fee simple» обладает правом (right) требовать от других лиц не вторгаться на принадлежащую ему землю, а равно не причинять земле физический вред; во-вторых, бесконечным количеством привилегий (privileges) входа на собственный участок; в-третьих, возможностью (power) передать свой титул другим лицам и, наконец, в-четвертых, бесконечным количеством иммунитетов (immunities), среди которых, например, иммунитет, содержание которого составляет неспособность всех других лиц умалять привилегию держателя титула пользоваться принадлежащей держателю титула землей. Выстраивая отдельные правопритязания по модели относительной связи, У.Н. Хохфельд предлагает альтернативу вещным построениям Г. Терри.

1  Singer J.W. The Legal Rights Debate in Analytical Jurisprudence from Bentham to Hohfeld // Wisconsin Law Review. 1982. Vol. 6. P. 1039–1040.

2  Corbin A.L. Taxation of Seats on the Stock Exchange // Yale Law Journal. 1922. Vol. 31. P. 429.

3  Пеннер Дж.И. Указ. соч. С. 121.

4  Hohfeld W.N. Fundamental Legal Conceptions as Applied in Judicial Reasoning. P. 746.

ВЕСТНИК ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА № 2 2014 ТОМ 14

278

Важно подчеркнуть тот факт, что теоретическая программа Г. Терри и У.Н. Хохфельда не исключает принципиальную целостность конструкции собственности. Однако осуществленная аналитической юриспруденцией фрагментация собственности академически фундировала в сознании американской науки права мысль о том, что собственность не представляет собой неделимого целого. В течение XX в. актуализируется вопрос о соотношении частей целого (отдельных правопритязаний) между собой и с самим целым. Усиливающееся с течением XX в. смещение акцента с целого на его части при сохранении известной терминологии легализует рассуждение уже не о праве собственности, а о правах собственности (property rights)1. Так, лицо, которому собственник передал часть своих прав в отношении некоего имущества, становится обладателем прав собственности, выделенных из «связки» или «пучка» правопритязаний собственника. Например, права пользования в отношении земельного участка как бы изымаются собственником из дискретного «пучка» прав собственности и передаются, например, арендатору, образуя титул leasehold, или аренду. Что касается возможности свободно комбинировать правомочия, сам У.Н. Хохфельд осторожно замечает: «Не менее важным по многим причинам является тот факт, что различные классы правоотношений не должны свободно смешиваться друг с другом»2.

Под занавес века, характеризуя социально-экономическое наследие У.Н. Хохфельда в приложении к праву собственности, Г. Александер (Gregory S. Alexander) отмечает: «Собственность представляет собой сложный комплекс правовых отношений, состоя в которых лица взаимозависимы. Некоторая степень социального вмешательства в право собственности лица не только не сводит собственность на нет – она неизбежна. Именно потому, что собственность относительна, ни одно лицо не может пользоваться полной свободой владения, пользования или передачи имущества, рассматриваемого как собственное. Вопрос состоит в том, какое вмешательство должно быть разрешено законом, а какое – запрещено. Не существует аналитического или дедуктивного ответа на этот вопрос; строгая зависимость есть лишь от того, какую политику проводит общество»3.

Таким образом, в начале XX в. закладываются аналитические основы англоамериканской традиции понимания собственности как «связки» или «пучка прав»4.

1  В соответствии с § 10 Свода норм о собственности (Restatement of Property) 1936 г. «слово «собственник», как оно используется в Своде, означает лицо, обладающее одним или несколькими интересами».

2  Hohfeld W.N. Fundamental Legal Conceptions as Applied in Judicial Reasoning. P. 747.

3  Alexander G.S. Op. cit. P. 323.

4  Вопреки распространенному мнению, сам У.Н. Хохфельд не употреблял словосочетание «bundle of rights».

ИНОСТРАННАЯ НАУКА ЧАСТНОГО ПРАВА

279

3.Движение правовых реалистов: социализация собственности

Втекстах У. Н. Хохфельда социально-экономическая сторона собственности находит более упоминание, нежели разработку. Последнее взяли на себя правовые реалисты. Именно в социологической плоскости продолжила «взросление» теория «bundle of rights».

Социально-экономический контекст начала XX в. имеет для американской науки права значение вектора. Рубеж XIX–XX вв. характеризуется ростом социальной напряженности внутри американского общества. Ускорившаяся концентрация капитала и сосредоточение богатств в руках меньшинства, умножение пропасти между имущими и неимущими, а равно политическая активность левых сил – все это приводит к тому, что существующее распределение богатств

вобществе начинает восприниматься рядовыми американцами как принципиально несправедливое. Реакцией на эксцессы капитализма начала XX в. послужила социализация всех сторон общественной жизни, что поставило под удар классический либерализм с его абсолютизацией права частной собственности и неограниченной свободой договора. Избрание Соединенными Штатами Америки «Нового курса» в попытке построить государство всеобщего благосостояния спровоцировало идеологический демонтаж естественно-правовой теории собственности. Наступление эры регулятивного государства инициировало «кавалерийскую атаку» на права частных собственников. Политика перераспределения собственности во имя общего блага требовала легализации механизмов, позволяющих избежать потерь бюджета в виде компенсации за ограничение собственников в правах1.

Взяв курс на междисциплинарные исследования2, правовые реалисты не могли не обратиться к общественной стороне проприетарной дискуссии. В борьбе с политико-правовым нейтралитетом права собственности движение правовых реалистов предоставило президенту Ф.Д. Рузвельту свою мастерскую: либеральная концепция права собственности, чей вещный характер выступал гарантией стороннего невмешательства в сферу власти собственника с целью обеспечить правообладателю максимальную свободу и автономию в отношении объекта пра-

1  Hale R.L. Rate Making and the Revision of the Property Concept // Columbia Law Review. 1922. Vol. 22. No. 3. P. 209–216.

2  Результатом диалога американской юриспруденции с другими социальными науками стало формированиемежотраслевой теории собственности. Наведение мостов между дисциплинами в скором времени обнаружило относительную неэффективность отраслевой разработки межотраслевого явления. В течение XX в. американские правоведы отказались от специально-юридической конструкции собственности. Уже более полувека коммуникации на тему собственности ведутся юристами и экономистами, социологами и политологами Соединенных Штатов на понятном друг другу языке. Собственность в США уже более полувека развивается как полиотраслевая конструкция.Непоследнююрольвустановлениимеждисциплинарныхсвязейсыгралатеория«связки»или «пучка прав». Обезличенная функционалистами, лишенная отраслевой принадлежности, теория «bundle of rights» служит нейтральной инструментальной платформой социальной инженерии.

ВЕСТНИК ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА № 2 2014 ТОМ 14

280

вообладания, не выдерживает натиска государства всеобщего благосостояния, спешащего возложить на собственника бремя социальных обязательств.

Объединенные неприятием юриспруденции понятий, правовые реалисты обратили вектор развития американской юриспруденции в область прагматизации права. Смотреть на право реалистично означало, с позиции правовых реалистов, понять и изучить действие «приводных ремней» в деятельности правоприменителя, обнаружить причины и условия принятия тех или иных судебных решений. Для правовых реалистов в области права значимы только два вопроса: «как суды в действительности разрешают дела данного вида?» и «как суды должны разрешать такого рода дела?»1. Движение правовых реалистов достигло значительных успехов в развертывании ответов на первый вопрос, однако лишь ограничилось постановкой проблемы при ответе на второй. Бросив лучшие силы на развенчание концептуализма и социологизацию права, американская юриспруденция приступила

кразработке политико-правовой аргументации только во второй половине XX в.

Впервой трети XX в. правовые реалисты довершают начатый У.Н. Хохфельдом переворот в учении о собственности. Фрагментация правоотношений, предпринятая ученым, дешифровала собственность, обнаружив дискретный набор «фундаментальных правовых концепций». Ответственными за комплектование набора были определены государство и суды. Историческое значение правовых реалистов состоит в указании государству и судам ориентира при комплектовании набора «правовых концепций». Таковым явилась политика права. Отвергнув концептуальный подход, позволявший комплектовать собственность якобы адекватными существу конструкции «правовыми концепциями», реалисты предложили политико-правовой подход к собственности, результатом чего явилась возможность образования «связки» или «пучка прав» ad hoc.

Достижения О.У. Холмса и компании в деле борьбы с «механической юриспруденцией» обнаружили необходимые логические основы, позволяющие находить правовым концепциям эмпирическое выражение в судебных решениях2. Идея членения собственности на двусторонние правоотношения, составляющие потенциальный предмет судебной тяжбы, представляет собой выражение прецедентной методологии, когда объект исследования составляют конкретные стороны конкретного спора. «Суд, как мы помним, разрешая дело, не «формулирует право» («state the law»), но только определяет наличие или отсутствие законности… Суд определяет, может или не может A вести себя определенным образом...

Акт осуществления правосудия всегда специфичен. Как таковой акт уникален и всегда имеет дело с двумя конкретными лицами, не более того»3. У.Н. Хохфель-

1  Cohen F.S. Transcendental Nonsense and the Functional Approach // Columbia Law Review. 1935. Vol. 35. No. 6. P. 824.

2  Ibid. P. 828.

3  Radin M. A Restatement of Hohfeld // Harvard Law Review. 1938. Vol. 51. No. 7. P. 1145–1146.

ИНОСТРАННАЯ НАУКА ЧАСТНОГО ПРАВА

281

дом вниманию судей был предложен аналитический инструментарий. В отличие, однако, от самой концепции, в общем и целом взятой американской наукой права на вооружение, ее обрамление – терминологическое многообразие, предложенное У.Н. Хохфельдом, – встретило критику со стороны правовых реалистов. Так, М. Радин (Max Radin), в 1938 г. предложил свести многосложную комбинаторику У.Н. Хохфельда к делению на права-требования (demand-rights) и правапривилегии (privilege-rights)1. Предложенная М. Радином структура, жизнеспособная в контексте судебного разбирательства между A и B, имеет следующий вид: наличие у A права-требования в отношении B означает, что 1) B должен произвести конкретное действие в отношении A, которое A желает, чтобы B для него произвел, или (2) B должен воздержаться от совершения конкретного действия в отношении А, притом что A не желает совершения такого действия; наличие у B права-привилегии в отношении A в свою очередь означает, что 1) B может воздержаться от совершения конкретного действия в отношении А, которое A желает, чтобы B для него произвел, или 2) В может произвести конкретное действие в отношении A, которое A не желает, чтобы B производил.

Отыскание правовыми реалистами сущности права в отправлении правосудия имело известным следствием обращение к отдельным концептуальным построениям в праве, в том числе собственности, как к функциям судебных решений2: «Каждая правовая норма или концепция – это просто функция судебных решений, по отношению к которой все ценностные установки безразличны…»3 В то же время движение в направлении инструментализации права4 требовало от судьи осуществления инжиниринговых функций взамен дискредитированного отыскания права. «Проблема для судьи состоит не в том, существует ли правовая норма или концепция в действительности, но в том, должна ли таковая существовать… Описание юридически значимых фактов становится, таким образом, более объективным, а правовая критика – более похожей на критику»5.

Движение правовых реалистов, разоблачив понимание права как автономной дисциплины, кантианской «вещи самой по себе», развернуло юриспруденцию лицом к междисциплинарным исследованиям, чьей важнейшей задачей стало обеспечение взаимодействия права с другими социальными науками. Реконцептуализация У.Н. Хохфельдом собственности посредством ее отрыва от вещи изаключения в отно-

1  Radin M. Op. cit. P. 1147–1149.

2  Cohen F.S. Op. cit. P. 839.

3  Ibid. P. 841.

4  «Если право выполняет определенные функции и отвечает социальным потребностям, то работа юриста состоит в том, чтобы сформулировать законы, соответствующие этим задачам («социальный инжиниринг»)» (Михаэльс Р. Функциональный метод сравнительного правоведения // Вестник гражданского права. 2010. Т. 10. № 1. С. 256).

5  Cohen F.S. Op. cit. P. 841.

ВЕСТНИК ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА № 2 2014 ТОМ 14

282

шения между людьми «озадачило» юристов социальной сущностью собственности, понимание и, главное, оценка которой требовали обращения к политике права.

В условиях социологизации права решающее политико-правовое значение имел исторический переход от блэкстоуновской собственности-права к хохфельдианской собственности-правоотношению. По мнению У.Н. Хохфельда, проблема распределения среди членов общества прав и привилегий – не столько задача скрупулезного анализа, сколько «вопрос, имеющий важнейшие политические следствия

иэкономическую важность»1. Неверным было бы считать, будто право собственности существует с единственной целью обеспечить потребности собственника в физическом пользовании вещью. Это означало бы, что пользование вещью является единственным экономически релевантным обстоятельством при создании прав собственности. При таком подходе не учитывается вопиющая социальная значимость возможности правообладателя отстранить остальных лиц от объекта права собственности, причем даже в том случае, когда собственник не считает необходимым использовать собственность, например земельный участок. А между тем в ситуациях, когда собственник ни при каких обстоятельствах не намерен самостоятельно эксплуатировать объект собственных прав, претенденты на пользование землей экономически принуждены компенсировать ему прекращение его прав и создание собственных привилегий пользования2. Тем самым, существующее в обществе распределение ресурсов может и должно являться результатом целенаправленной политики права, а никак не дедукции. Ограничиваясь постановкой проблемы, У.Н. Хохфельд не предлагает позитивной социально-экономической программы: нормативный анализ права в начале XX в. еще не достиг своего совершеннолетия.

Свыходом на авансцену движения правовых реалистов на фоне социальной неурядицы начала XX в. функциональная роль собственности в общественных отношениях находит выражение в терминах «принуждение» («coercion»)

и«власть» («power»).

Экономист от права Роберт Хэйл (Robert L. Hale) рассматривает правовую конструкцию собственности в качестве основополагающего источника экономического принуждения. Не защита, а нападение является основной функцией собственности: не охрана собственника от нежелательного вмешательства со стороны третьих лиц или государства, но создание условий для принуждения собственником несобственников3.

Разоблачая либертарианскую модель общественных отношений и функцию, отведенную в ней собственности, Р. Хэйл отмечает: «Идеи, отстаиваемые поборниками laissez-faire, в действительности проникнуты принудительными ограни-

1  Hohfeld W.N. Fundamental Legal Conceptions as Applied in Judicial Reasoning. P. 747.

2  Ibidem.

3  Alexander G.S. Comparing the Two Legal Realisms – American and Scandinavian // The American Journal of Comparative Law. 2002. Vol. 50. No. 1. P. 144.

ИНОСТРАННАЯ НАУКА ЧАСТНОГО ПРАВА

283

чениями индивидуальной свободы… Что представляет собой деятельность государства по защите прав собственности? С одной стороны, государство пассивно воздерживается от вмешательства в дела собственника по поводу объекта права собственности; с другой стороны, государство активно принуждает несобственников воздерживаться от эксплуатации объекта права собственности до тех пор, пока того не пожелает собственник»1.

Р. Хэйл рассматривает собственность как власть, делегированную индивиду государством. Политика государства – источник распределения власти и подчинения в обществе.

Адепт терминологии У.Н. Хохфельда Р. Хэйл иллюстрирует социальную роль собственности примером. Право собственности на производственное предприятие (завод) аналитически представляет собой привилегию (privilege) собственника эксплуатировать, а равно воздерживаться от эксплуатации предприятия, кроме того, право (rights) отстранять остальных от эксплуатации и власть (power) обращать в собственность продукцию предприятия. Осуществление указанной власти выражается в привилегии собственника пользоваться продукцией, сопряженной с правом отстранять от пользования остальных. Наряду с правом отстранять собственник наделен властью трансформировать обязанность, возложенную на третьих лиц правом отстранять, в привилегию, граничащую с правом. «Эта власть есть власть освобождать от гнета, которым право собственности обременяет свободу несобственников», – декламирует Р. Хэйл. Когда гнет велик, собственник способен принуждать остальных платить значительную сумму за освобождение. Если гнет незначителен, собственник тем не менее имеет возможность получать небольшой доход от своей собственности. По мысли Р. Хэйла, в обоих случаях несобственник платит за освобождение от гнета, установленного правительством посредством права. «Правительство делегирует собственнику дискреционную власть манипулировать правами и обязанностями остальных»2.

По мнению Р. Хэйла, бесполезно культивировать рыночные практики как презумптивно более легитимные, нежели правительственное регулирование, на том основании, что государством осуществляется принуждение, тогда как рыночный механизм якобы избавлен от указанного недостатка. Государство или рынок – оба регулируют и оба принуждают, тогда как принципиальная задача состоит не в выборе между свободой и принуждением, но в определении «структуры принуждения (т.е. взаимных возможностей принуждать) и, как следствие, структуры свободы воли»3; проведение принципиального различия между частной сво-

1  Hale R.L. Coercion and Distribution in a Supposedly Non-Coercive State // Political Science Quarterly. 1923. Vol. 38. No. 3. P. 470, 471.

2  Hale R.L. Rate Making and the Revision of the Property Concept. P. 209, 214.

3  SamuelsW.J.The Economy as a System of Power and Its Legal Bases: The Legal Economics of Robert Lee Hale // University of Miami Law Review. 1973. Vol. 27. Nos. 3–4. P. 279.

ВЕСТНИК ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА № 2 2014 ТОМ 14

284

бодой и публичным принуждением оставляет в тени два важнейших вопроса: какие формы принуждения должны дозволяться и кем должны приниматься соответствующие решения?1

В статье «Собственность и суверенитет»2 1927 г. Моррис Коэн (Morris R. Cohen) убеждает читателя в том, что суверенная власть, которой обладают современные акулы бизнеса, не менее значительна, чем та, которой обладали европейские феодалы. Автор выражает отношение к собственности как к власти (power), подлежащей корректировке государством в целях достижения социальной справедливости.

Усилиями М. Коэна в американской юриспруденции рушится миф о принципиальной несовместимости права и политики. По мысли М. Коэна, «идеология laissez-faire с ее навязчивым радикальным размежеванием частной и публичной сфер является не только лишенной разумного оправдания, но и морально и политически отвратительной»3.

«Классическое понимание собственности как права на вещи подразделяет право на составляющие, такие как jus utendi, jus disponendi и др., но сущность частной собственности всегда состоит в праве отстранять остальных. Право не гарантирует мне физической или социальной возможности действительного пользования тем, что зовется моим… Право собственности прямо позволяет мне лишь отстранять остальных от пользования принадлежащей мне вещью. Если некто хочет воспользоваться едой, домом, землей или плугом, которые по праву считаются моими, он должен получить мое согласие»4. В конечном счете «с учетом той степени, в которой конкретные вещи необходимы для жизни моего соседа, право дарует мне ограниченную, но реальную власть принуждать его делать то, что я хочу»5.

Вместо власти над вещами собственность, представленная в виде совокупности относительных связей, трансформируется во власть над людьми. Поскольку права-требования, привилегии, власти и иммунитеты коррелируют обязанностям, отсутствию права, претерпеванию или неспособностям других лиц, постольку «dominium над вещами представляет собой равным образом imperium по отношению к человеческим индивидам»6.

Вслед за правовыми реалистами М. Коэн уповает на регулятора. Деятельность государства по распределению прав в обществе устанавливает границы свободы и несвободы. «Правительство, ограничивая в правах крупных землевладельцев,

1  Alexander G.S. Comparing the Two Legal Realisms-American and Scandinavian. P. 145.

2  Cohen M.R. Property and Sovereignty // Cohen M.R. Law and the Social Order. Essays in Legal Philosophy. Transaction Publishers, 1982.

3  Alexander G.S. Comparing the Two Legal Realisms-American and Scandinavian. P. 146. 4  Cohen M.R. Op. cit. P. 46.

5  Ibidem.

6  Ibid. P. 47.

ИНОСТРАННАЯ НАУКА ЧАСТНОГО ПРАВА

285

тем самым ограничивает права собственности, что тем не менее может содействовать реальной свободе. Обладатели прав собственности, как и рядовые индивиды, являются членами общества и вследствие этого должны подчинять свои амбиции интересам целого, частью которого являются»1.

Обращение собственности в функционально податливую структуру поставило крест на автономности и нейтралитете правовой конструкции. Имея в виду службу, которую правовые реалисты сослужили «Новому курсу», Т. Меррилл и Г. Смит следующим образом характеризуют вклад движения в развитие концепции «bundle of rights»: «Если собственность не имеет фиксированной сущности, а является только лишь изменчивой совокупностью прав, установленной общественными нормами (social convention), тогда не существует веской причины для того, чтобы государство не могло свободно увеличивать, а еще лучше, сокращать перечень прав во имя всеобщего благосостояния»2. За ширмой функционализации собственности в деятельности правовых реалистов авторы обнаруживают «попытку подорвать понимание собственности как естественного права, что способствовало интервенции активного государства в процессы регулирования и перераспределения собственности»3.

Сторонники идеи регуляторного государства, или государства всеобщего благосостояния, правовые реалисты последовательно оспаривали святость, традиционно сопровождающую теорию прав собственности4. Естественно-правовой подход с его исходящей от собственника властью не оставлял активному социальному государству достаточно места для маневра. Утверждение теории «bundle of rights» нанесло удар по либеральной концепции собственности, в то время как деятельность правовых реалистов способствовала движению парадигмы от естественно-правовой концепции собственности к регуляторной. «Сформировавшаяся капиталистическая собственность должна рассматриваться как сеть обеспеченных государством правопритязаний и обязанностей между людьми, некоторые из которых добровольны, а некоторые – нет»5.

4. Джентельменский набор собственника (Т. Оноре)

Разработка теории «bundle of rights» продолжается по мотивам статьи «Собственность» («Ownership»)6, вышедшей из-под пера англичанина Тони Оноре

1  Cohen M.R. Op. cit. P. 54.

2  Merrill Th.W., Smith H.E. What Happened to Property in Law and Economics? // Yale Law Journal. 2001. Vol. 111. No. 2. P. 365.

3  Ibidem.

4  Grey Th.C. Op. cit. P. 81.

5  Ibid. P. 79.

6  Излагается по статье: Honoré T. Ownership // Honoré T. Making Law Bind: Essays Legal and Philosophical. Clarendon Press, 1987. P. 161–193.

ВЕСТНИК ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА № 2 2014 ТОМ 14

286

(Anthony Maurice Honoré) в 1960 г. Автор не утруждает читателя отысканием сущности собственности, напротив, Т. Оноре предпринимает попытку аналитически представить компаративную модель либеральной частной собственности.

С точки зрения Т. Оноре, содержание частной собственности образуют так называемые «стандартные элементы собственности» («standard incidents of ownership»), т.е. «те права, обязанности и другие элементы, которые обыкновенно применимы к лицу, имеющему в отношении вещи наибольший интерес, признаваемый развитой правовой системой». Либеральная модель собственности, по мнению автора, характеризуется в пространстве и во времени принципиальной общностью содержания: «Стандартные правомочия собственности различных правовых систем не различаются... наоборот, они имеют тенденцию оставаться неизменными от места к месту и даже от века к веку». Термины ««ownership», «dominium», «propriété», «Eigentum» и тому подобные выражают не просто наибольший интерес в отношении вещи, признаваемый конкретной правовой системой, но разновидность интереса с присущими ему общими особенностями, выходящими за пределы отдельно взятой системы».

«Стандартные элементы собственности» должны рассматриваться как необходимые составные части культивируемой автором либеральной модели частной собственности. Ни в коем случае 11 стандартных элементов собственности не представляют собой исчерпывающего перечня – это только «основные элементы» собственности. Если правовая система не признает хотя бы одного из предложенных Т. Оноре элементов или же не допускает соединение последних

водном лице, таковая модель собственности не может претендовать на статус либеральной.

Т.Оноре охотно признает существование классификаций, альтернативных предложенной. Более того, понимание собственности как «связки» или «пучка прав» не подвергает сомнению тот факт, что сосредоточение в одном лице права отстранять остальных (right to exclude others), власти распоряжаться (power of alienating) и иммунитета от экспроприации (immunity from expropriation) составляет важнейшую черту собственности. Однако автор не считает возможным удовлетвориться воззрениями XVIII в. Формируя собственную «вязанку дров», гипертрофированному взгляду на субъективные права Т. Оноре предпочитает анализ, в рамках которого «собственник является субъектом типичных обязанностей и ограничений, а собственность заключает в себе как минимум один важный элемент, не зависящий от усмотрения собственника».

Итак, Т. Оноре выделяет следующие 11 «стандартных элементов собственности».

1.Право владения (The Right to Possess). Право владения, заключающееся

в«исключительном физическом контроле лица над вещью или контроле, сообразном природе объекта правообладания», представляется автору основанием всего здания института собственности. Право владения распадается на две составляющие: 1) право требовать установления исключительного контроля над вещью