!!Экзамен зачет 2023 год / Манигк_РАЗВИТИЕ И КРИТИКА УЧЕНИЯ О ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИИ

--------------------------------

<34> Manigk. Rechtsgeschafte. S. 99 ff. Эти размышления последовали за работой Eltzbacher'а, a.a.O. S. 231 ff.

<35> К прежним доказательствам прибавятся по ходу повествования еще и другие.

<36> S. 165.

Уже ранее было показано, что точка зрения Rumelin'а непригодна для решения отдельных случаев. Если, например, A ищет ракушки на берегу моря и, находя, забирает их себе, то необходимо, чтобы правопорядок уже в момент приобретения владения фиксировал правовое положение A по отношению к этим предметам. Оно зависит, очевидно, от того, с каким намерением A завладевал ракушками. Если намерение было animus domini, то он через это сразу стал собственником (§ 958 BGB), если же он, напротив, желал лишь рассмотреть ракушки, то он был бы исключительно владельцем. Таково, без сомнения, правильное позитивное право. Поскольку этот пример демонстрирует, что невыраженная воля на создание определенного эффекта (Erfolgswille) имеет в праве вполне самостоятельное значение, даже без ее демонстрации, предпринятой субъектом, Rumelin (s. 165) возражает: "Здесь кажется упущенным из внимания, во-первых, что при вопросе, является ли определенное поведение конклюдентным для определенного состояния воли, должны быть приняты во внимание все сопутствующие обстоятельства, и во-вторых, что при обсуждении человеческого поведения не следует продвигаться атомистически, но необходимо собирать вместе все поведение, осуществляемое в данный момент времени и связанное внутренне. Однако тогда, когда кто-то на берегу моря берет в руку раковину, еще непонятно, желает ли он ее присвоить или только рассмотреть и снова выбросить. Но через некоторое время ответ становится очевидным". Если же, однако, при развитии обстоятельств дела возникнет необходимость поднять такой юридический вопрос по тем или иным причинам уже на ранней стадии, например потому что третье лицо вырывает у A из рук поднятый объект с намерением присвоить его, после того как A уже завладел им? "Суждение согласно полному составу" не может быть ничем, кроме как суждением согласно всем фактам, которые учитываются для определения решающего момента. Стал бы Rumelin утверждать в тех ситуациях, когда этот момент требуется зафиксировать раньше, чем когда уже удобно сделать соответствующий вывод вследствие практического развития обстоятельств, что в этом случае вообще еще нет действительного юридического состава? Могло бы третье лицо сорвать присвоение вещи тем, что оно вырвало вещь у владельца до того, как тот имел время предпринять внешнее действие такого рода, чтобы по нему с уверенностью можно было судить о содержании его внутренней воли на присвоение? <37> На это Rumelin говорит (s. 166): "Если не имеется никакого конклюдентного поведения, то никто не будет рассматривать правовые последствия присвоения как наступившие". Согласно этой позиции для любого третьего лица речь идет просто о выжидании удобного времени. Согласно Rumelin'у, третье лицо может в приведенном выше примере спекулировать тем, что оно не дало владельцу времени выразить свою волю на присвоение конклюдентными действиями. Оно просто выхватило у него вещь до этого момента, имея намерение присвоить ее. Согласно Riimelin'у, грабитель был бы собственником. Требование "изъявления" приводит здесь к ложному выводу.

--------------------------------

<37> Нами уже подчеркивалось в Rechtsgeschafte (s. 109), что на самом деле сразу после совершения присвоения необходимо иметь возможность судить, имеет ли место собственническое владение или владение чужой вещью.

Очевидно, что требование, направленное на распознаваемость воли там, где отсутствуют требующие защиты интересы других субъектов, должно основываться на другом основании, нежели состав истинного волеизъявления, которое должно быть сообщено другому лицу. Также и дальнейшее возражение Rumelin'а, что якобы тот, кто открыто присваивает потерянную вещь с намерением сокрытия ее, не должен перекладывать на потерявшего ее клятву, что тот никогда не принимал внутреннего решения отказаться от вещи, будет отклонено в процессе дальнейшего изложения учения.

Внимание необходимо обратить на одно противоречие в точке зрения Rumelin'а. Автор не желает ставить в зависимость от "подобного изменяемого психического состояния" права третьих лиц (s. 167) и забывает, что вскоре он пишет (s. 173) применительно к ситуации, когда принятию договора на основании § 151 BGB будет предшествовать порок воли: "В такой степени акцептанту должно быть разрешено отменить путем одностороннего внутреннего акта не дошедшее до контрагента действие, если он обнаруживает свою ошибку или обман или освобождается из-под влияния силы". Rumelin справедливо обнаруживает, что выражение, совершение или иное проявление воли, точно так же как и непроявленная воля, все еще могут быть отменены до тех пор, пока они не вышли вовне и поэтому никем не могли быть восприняты и приняты во внимание. Собственные рассуждения приводят Rumelin'а, таким образом, к фактору принятия во внимание (Kentnissnahme). Поэтому воля была бы завершена не с внешним проявлением, но только с влиянием ее на представления других людей.

Если мы, однако, применительно к целой группе правовых актов (принятие договора по § 151 BGB, принятие наследства, присвоение, отказ от вещи и т.п.) установим характерную черту, что они имеют "внутреннюю" природу, пока они не относятся к другим лицам, то мы должны бы были тогда в качестве следствия из того постулата Rumelin'а как минимум усомниться в догме о монополии конклюдентного изъявления.

Еще более необычно, что Rumelin приходит к этому выводу после примера Wendt'а потому, что пытается предложить различные подвиды выражения воли с учетом исследования последнего: "Единственное сомнение возникает, однако, при тех действиях, где действующее лицо не должно знать об опубликовании воли. Сомнение укрепляется, когда не определенный контрагент, но не обозримый действующим лицом круг заинтересованных лиц противостоит ему, и еще более они усиливаются, если в момент сделочного действия вообще отсутствует определенный, ограниченный круг заинтересованных" (s. 172).

Rumelin несправедлив к точке зрения Wendt'а. Последний достаточно подробно представил свои основания, потому что согласно его позиции просто надо исходить из того, что также и о действиях, предпринятых в рамках § 151 BGB, оферент должен в конце концов узнать <38>. Кроме того, это положение, кажется, полностью упускает из внимания действительные жизненные отношения; поскольку если, например, A вскрывает не заказанный им, но доставленный ему журнал, потому что он хочет его прочитать и оставить его у себя, то, безусловно, нельзя говорить, что действие в конце концов должно стать известно оференту. Оно может однажды, как и практически все на свете, обнаружиться, но, как правило, этого не должно произойти по воле A, поскольку книга остается во владении покупателя и обычно не попадается больше продавцу на глаза. С подобным положением вещей теории, безусловно, придется считаться.

--------------------------------

<38> Rumelin. S. 172.

Следует не согласиться также с прочими выводами Rumelin'а по поводу случая § 151 BGB (s. 172 ff.). Автор распространяет на них право оспаривания по § 119, 123 BGB, но только для того случая, что действие по принятию договора стало известно оференту и он поэтому доверяет ему, как доверял бы волеизъявлению. Rumelin, таким образом, ориентирует все на представление, вызванное у контрагента эффектом действия по принятию договора. Это бы противоречило по крайней мере теории доставки (Zugangstheorie), закрепленной в § 130 BGB, которая создавала бы по крайней мере предел для § 151 BGB. Когда уж требующее восприятия волеизъявление согласно § 130 BGB не требует для своего вступления в силу ознакомления с ним, тем более не следовало бы этого требовать для выражений, не требующих своего восприятия (§ 151 BGB). Rumelin же позволяет выражению (Auperung), если он полагает возможным отозвать выражение до момента ознакомления с ним, вступить в силу вообще только с моментом его познания. Если бы оферент в приведенном примере обнаружил при случайном визите к A, но в отсутствие последнего, что вскрытый журнал лежит на его столе, то, по Rumelin'у, это означает, что A теперь в случае ошибки или угрозы может освободиться от последствий акцепта только посредством оспаривания, а до момента ознакомления с этим был бы возможен простой внутренний акт отмены, т.е. отзыв. Во-первых, второй предложенный способ во многих случаях, как и здесь, невыполним: журнал все равно остается вскрытым, товар потреблен. Далее, это произвольное правило противоречит закону. И предложенное для первого случая основано на непонимании действующего права о пороках воли, как будет показано далее.

Rumelin сам, как кажется, едва ли обратил внимание, что при применении его учения к обсуждаемому вопросу устанавливаемое им требование выражения воли становится чем-то совершенно иным. Rumelin справедливо признает в качестве отменимых и внутреннюю волю, и ее выражение как таковое. Для него значение имеет в конечном итоге только доверие, вызванное у контрагента выражением воли (s. 172). Но надо обратить внимание, что контрагент не должен доверять всему. Если не А, а его слуга по любопытству вскрыл пришедший журнал и оферент случайно увидел вскрытую книгу, то это не будет тем фактором, который вследствие доверия продавца (он верит в акцепт покупки на основании состояния книга) должен приниматься во внимание A в качестве покупателя. Предложенная Rumelin'ом теория доверия <39>, если мы доводим ее до этого пункта, показывает себя утрированной. Мы никак не можем устанавливать принцип, что контрагент должен судить по результату внешнего действия, и это должно учитываться действующим лицом. Существенным моментом, на котором только и может основываться заслуживающее защиты доверие, кажется в большей степени само действие по выражению. Если, например, адресату доходит письменная оферта против воли оферента, то она не действует, хотя адресат не знает этого обстоятельства и верит в действительность оферты. Следовательно, доверие в случае обычного волеизъявления не является единственно существенным моментом.

--------------------------------

<39> То, что речь идет именно о ней показывает также резюме выводов Rumelin'а (s. 179): третье лицо, доверившееся объективному смыслу, должно защищаться до определенной степени. С другой стороны, до тех пор пока такого заинтересованного лица, подлежащего защите в своем доверии, не имеется, право на оспаривание не может даже обсуждаться.

Когда Rumelin при рассмотрении следующего случая говорит, что непонятно, могут ли вообще последствия невозможности отказа от наследования (§ 1943 BGB) опираться на акт, остающийся исключительно в глубинах сознания, то это кажется только рецидивом его теоретических предубеждений, которые применительно к § 151 BGB уже были опровергнуты. К тому же автор склоняется к тому, чтобы допустить в качестве pro herede gestio "также волевую деятельность (Willensbetatigung), которая не предназначена для того, чтобы быть познанной кем-то", и далее обсуждает (s. 177) случаи простого внутреннего вступления во владение наследуемой вещью. Это, однако, кажется необоснованным, когда Rumelin здесь в случаях существенной ошибки хочет обойти § 119 BGB и путем простого толкования (как предлагал Wendf) дойти до установления содержания воли. От казуистического метода надо было бы и здесь отказаться, как было уже показано в общем в прошлом параграфе. Кто впадает в казуистику, не предлагая пригодного, общего основания, впадает в произвол <40>.

--------------------------------

<40> С другой стороны, упрек, сделанный мне Rumelin'ом (s. 178, Anm. 2), что я недостаточно учел случаи оккупации и отказа от права собственности, в которых эти акты должны закончиться последствиями для третьих лиц, несправедлив. Я достаточно подробно обсуждаю и эту возможность (a.a.O. S. 149 ff.).

Поскольку Rumelin распознал четче по сравнению с другими авторами тонкости большого числа связанных с нашим учением вопросов, сталкивается он в своем исследовании (s. 177) в дополнение к уже обсужденному и с вопросом, согласно чему именно должно быть предпринято толкование выражения воли, если результат толкования может быть отменен оспариванием. Этот пункт покажет себя в дальнейшем очень важным в изложении всего учения, поскольку сегодня не до конца понятна пограничная линия, которая должна быть проведена между областью обстоятельств, определяющих при толковании смысл волеизъявления, и областью таких фактов, которые оправдывают оспаривание этого содержания изъявления. Очевидно, что волеизъявление должно быть истолковано иначе и на основании других обстоятельств, если его понятие распространяется на область всех выражений воли. Если же мы фиксируем понятие волеизъявления несколько уже, в особенности с использованием категории "цели изъявления", то отсюда следует также сужение фактического материала, который учитывается при толковании понимаемого таким образом волеизъявления. Правильное понятие волеизъявления имеет, таким образом, даже для практического толкования вопроса огромное значение.

Верно ли, что Rumelin (a.a.O.) привлекает к толкованию все те обстоятельства, которые имелись ко времени совершения действия и были распознаваемы для добросовестного интересующегося интерпретатора? Мы стоим перед альтернативой: обстоятельства распознаваемы для интерпретатора или для адресата волевого акта?

Очевидно, что в соответствии с этим выводится совершенно разный смысл выраженной воли, поскольку интерпретатор будет зачастую знать большее количество обстоятельств, чем контрагент по правоотношениям. Толкователь знает обстоятельства в изложении, полностью представляющем обстоятельства дела, а контрагент получает свои представления на основании имеющейся действительности, как она представляется ему в его имеющихся отношениях с действующим лицом.

Нельзя упустить из виду с самого начала, что ответ на этот вопрос зависит как от оснований целесообразности и справедливости, так и от понятия волеизъявления. Если при определении последнего мы приходим к выводу необходимости учета цели изъявления, то предложение Rumelin'а не следует поддерживать, а интерпретацию волеизъявления следует предпринимать исключительно согласно отношению к нему контрагента.

§ 14

То, что Dernburg в своих размышлениях о понятии волеизъявления и юридической сделки исходит из неправильных предпосылок и идет по неправильному пути, уже показано выше. Его учебник также топит нас в пучине казуистики. Dernburg требует, чтобы мы, например, приняли на веру его категорические выводы по поводу принятия наследства <41>, не доказывая правовую природу, из которой следует соответствующий подход к институту. Если он рассматривает принятие наследства просто как не требующее восприятия волеизъявление, то как тогда возможно, что тот студент из приведенного у него примера, несмотря на свое прямое изъявление о принятии, выставленное в окне дома, все-таки не совершает принятия наследства? Как Dernburg приходит к выводу, что любое принятие должно быть изъявлено так, как это сообразно для такого акта в соответствии с жизненными отношениями? Является ли последнее действительно тем средством для практики, которое Dernburg хочет предложить?

--------------------------------

<41> Erbrecht (1905). S. 407 ff. sub Ziff. 1.

Dernburg желает, далее, признание отцовства рожденного в браке ребенка, как и признание отцовства ребенка, рожденного вне брака, всегда рассматривать как волеизъявления и применять к ним § 116 ff. BGB <42>. При этом забывается, что можно с такой же уверенностью утверждать обратное. Встает вопрос: почему? Против кого следовало бы предпринимать оспаривание вследствие порока воли? Может ли вообще наступить обязанность возместить вред по § 122 BGB? Все это спорные вопросы, которые не находят ответа у Dernburg'а.

--------------------------------

<42> Familienrecht (1903). S. 222, Ziff. 6 bzw. S. 287 IV.

Точно так же Dernburg не дает ни малейшего прояснения по поводу использования сложной и очень важной на практике нормы § 151 BGB <43>.

--------------------------------

<43> Согласно предметному указателю учебник Dernburg'а не содержит ни одного слова о § 151 BGB.

Также понятна критика Dernburg'а, которую он предпринимает в отношении нами "придуманного разграничения между сделкой-изъявлением (Erklarungsgeschaft) и волевой сделкой (Willensgeschaft)" <44>; однако по содержанию эта критика также ничего не стоит.

--------------------------------

<44> Dernburg. Allg. Teil. S. 327, Anm. 8.

Dernburg рассматривает захват дичи в качестве сделки <45>, даже если охотник совершил его в полном одиночестве. По его мнению, здесь имеется "выражение воли". Последнее подпадало, однако, также под общее понятие волеизъявления. Юридическую сделку Dernburg определяет как "частные волеизъявления, которые направлены и предназначены для создания частных правоотношений".

--------------------------------

<45> A.a.O. S. 330 sub II, 1.

Тот, кто рассматривает присвоение в качестве сделочного волеизъявления, должен тогда применять к ним положения § 116 ff. BGB как целое, что является невозможным. В этом как раз и заключается практическая ценность разделения на сделку-изъявление и волевую сделку, которую Dernburg не видит. Присвоение является, как объяснялось нами ранее, "юридической сделкой", при которой не совершается "волеизъявление". Нормы, предназначенные для юридической сделки, применимы к нему, а те, которые предназначены исключительно для волеизъявлений, нет. Dernburg упускает также из виду, что он своим последним утверждением допускает ошибку, в которой он обвиняет других: он использует для присвоения просто пустой термин "волеизъявление", без того чтобы дать хоть малейший анализ единственно важного вопроса о применимости норм. Чего Dernburg достигает тем, что он слово "волеизъявление" понимает в широчайшем смысле? Не является ли этот процесс как раз "расколом понятий" (Begriffsspalterei), в котором он упрекает других авторов и который, по его мнению, "ведет к путанице и нездоровым выводам" <46>?

--------------------------------

<46> Против Dernburg'а также необходимо подчеркнуть, что мы нигде понятие волеизъявления не оценивали исключительно с точки зрения чистого словоупотребления. Упрек Dernburg'а (s. 327, Anm. 8) и в этом направлении необоснован.

Какая путаница царит у самого Dernburg'а, следует показать на примере. В начале § 107 своей книги он причисляет напоминание (Mahnung) к числу "волеизъявлений". Далее, под Ziffi II 4 "волеизъявлению" резко противопоставляются простые "сообщения" (Mitteilung). Во-первых, уже сомнительно, что Dernburg своему столь широкому понятию волеизъявления, под которое подпадают все выражения воли, противопоставляет так резко "сообщения", ибо сообщения суть без сомнения выражения воли. Dernburg далее причисляет напоминания снова к сообщениям, в чем он присоединяется к нашим собственным рассуждениям. Он полагает даже, что рассуждения эти не требуют никаких возражений. Мы причисляли напоминание не к волеизъявлениям, а к сообщениям о намерениях (Vorstellungsmitteilungen) <47>. Dernburg причисляет напоминание то к волеизъявлениям, то к строго противопоставленным им сообщениям о намерениях!

--------------------------------

<47> Manigk. Rechtsgeschafte. S. 95. Dernburg, a.a.O. суммирует: "Напоминание не направлено ни на какие правовые последствия, но исключительно на сообщение о внутренних представлениях". Это неверно, но также неверно излагается. Единственно важным для определения правовой природы напоминания и всех подобных актов является то, что закон требует в их составе: например, должна ли быть в составе напоминания воля субъекта направлена на последствия просрочки. То, что хочет в конкретном случае тот, кто напоминает, является, напротив, незначительным для общей природы напоминания.

Dernburg также не говорит нам, что из этого следует, а также из чего следует, что определенные акты должны обозначаться как "сообщения", а не как "волеизъявления". Как ни претит Dernburg'у культ обозначений, указанное разграничение является ничем иным. Понятно, что жесткая критика Dernburg'а требует точной проверки того, что он сам хочет предложить науке вместо так критикуемых им реформистских устремлений. Его учению не хватает ни принципов, ни методики проведения исследования, если о чем-то подобном вообще может идти речь в данном случае.

§ 15

Совсем иначе дело обстоит у Planck'а <48>, в чьем комментарии можно еще меньше ожидать увидеть принципиальную точку зрения. И тем не менее мы получаем ориентиры относительно всех спорных вопросов и четкое обоснование позиции самого автора.

--------------------------------

<48> Planck. BGB, erlautert I (1903) (3). S. 203 ff.

Как Planck ни старается предложить границы между прямым (ausdrucklich) и молчаливым (stillschweigen) волеизъявлением <49>, он не смог прийти ни к какому пригодному решению.

--------------------------------

<49> S. 204 Ziff. 1.

С нашей стороны необходимо подчеркнуть, что наука тут работает над не решаемой, видимо, в принципе задачей. Сколько было сделано неудачных попыток найти различие! И все же мы должны повторить то, что уже говорилось выше в общем о юридическом построении понятий. Содержания и границы понятия определяются либо исключительно научно по законам логики, либо согласно целесообразности, либо же могут быть выведены из позитивного права. До тех пор пока понятие в позитивном правопорядке не определено и не описано по своему содержанию при помощи применимых норм, остается доступным только первый путь. И тут следует вспомнить, что говорил Windscheid <50>, пусть и применительно к уже не подходящему сегодня примеру: тот, кто принимает участие в научной работе, может построить понятие в юриспруденции таким образом, как он считает целесообразным.

--------------------------------

<50> Pand. 1. S. 267, Anm. 1.

Чем меньше используются позитивные нормы спорного понятия, тем меньше оснований имеем мы для определения содержания понятия, и в тем большей степени такое понятие является исключительно научным, и тем больше свободы дает юриспруденция в построении такого понятия. И таким образом обстоит дело с разграничением понятий прямого и молчаливого волеизъявлений, к которому наше изложение еще должно будет перейти.

Так, Planck сам справедливо отмечает <51>: вопрос, является ли прямым в смысле BGB волеизъявление, при котором воля не следует непосредственно исключительно из его буквального смысла, но только должна быть найдена путем толкования, не позволяет дать ни положительный, ни отрицательный ответ. Planck предлагает принимать решения применительно к каждому конкретному случаю, исходя из жизненных соображений.

--------------------------------

<51> Planck. S. 205 oben.

Planck желает, по-видимому, (a.a.O. в "a" и "b") ввести две различные категории волеизъявлений. Их необходимо рассмотреть и дать необходимые пояснения. Следует, однако, иметь в виду, что волеизъявление, которое единственно и исключительно определяется в своем содержании своим буквальным значением (категория "a"), едва ли вообще встречается на практике. Было бы неправильным думать, что при очень простых, например, правоотношениях появляется волеизъявление, которое может быть истолковано только "через себя само". Если A говорит B: "Я покупаю эту лошадь за X", то кажется на первый взгляд, что речь как раз идет о таком волеизъявлении. Но не сразу может встать вопрос, какая лошадь понимается под "этой". Разве не может каждое слово каждого предложения вызывать всегда сомнения относительно своего смысла? И даже когда не возникает сомнения, разве не должен бы A по крайней мере сопроводить движением руки вышеуказанные слова, поясняя, о какой именно лошади идет речь? Но само такое движение руки стало бы сразу "сопровождающим обстоятельством" применительно к самому волеизъявлению. При простейшей сделке по купле-продаже всегда становится при известных условиях вопросом толкования то, какие свойства покупатель мог предполагать в товаре и что продавец должен был гарантировать и т.п.

Если этим путем мы приходим к выводу, что любое волеизъявление допускает толкование согласно всем обстоятельствам и в спорном случае таковое производится, то категории "a" и "b" у Planck'а сливаются.

И в остальных моментах не можем мы присоединиться к разделению, предложенному Planck'ом, хотя в его основе и лежат очень правильные мысли. В придачу к тем двум категориям он выделяет еще три.

1. (Пункт "c"). Случаи § 164, 612, 632, 653, 689 BGB, "в которых из обстоятельств дела следует заключить, что участвующие лица, желая наступления последствий, связанных с волеизъявлением, в силу диспозитивных предписаний, решают отклониться от этих предписаний тем или иным образом или что они наряду с выраженным напрямую еще желали нечто иное, посредством которого напрямую изъявленное в том или ином отношении изменяется или дополняется".

2. (Пункт "d"). Случаи так называемого молчаливого принятия наследства, случаи, указанные в § 151 BGB, и случаи, когда иные волеизъявления не должны быть даны в отношении определенного лица. Здесь, по Planck'у, речь идет прежде всего о волевом поведении (Willensbetatigung) особого рода, не связанном с волеизъявлением в узком смысле.

3. (Пункт "e"). "Поведение человека может быть такого рода, что из него невозможно с уверенностью заключить об определенной воле, что оно может быть истолковано как демонстрирующее как одно так и другое направление воли. Так, например, продажа предмета наследования лицом, призванным к наследству, или принятие исполнения, предназначающегося для наследственной массы, может содержать как выражение воли - быть наследником, так и выражением воли вести дела наследства (§ 1943, 1959 BGB). В случаях такого рода рассмотренного поведения самого по себе недостаточно, чтобы вызвать последствия волеизъявления в одном или другом направлении <52>. Необходимо дополнительное указание, демонстрирующее, какая направленность воли выразилась в этом поведении. Здесь также все поведение, из которого в соответствии с наступлением упомянутых обстоятельств следует судить о воле, можно также обозначить в качестве молчаливого волеизъявления".

--------------------------------

<52> Выше уже демонстрировалось, что один и тот же corpus может основываться на различных animus. Planck справедливо признает это в вышеуказанных случаях. Чтобы "вызвать последствия волеизъявления", corpus поэтому недостаточен. Следовательно, необходимо задать вопрос: влечет ли за собой corpus также в тех обстоятельствах материально-правовые последствия. В конце концов не имеет значения, случается ли это через волеизъявление или через иное событие.

Это дальнейшее разделение у Planck'а имеет тот недостаток, что здесь отделяются друг от друга однородные случаи, и наоборот, объединяются разнородные.

Так, случай, разбираемый Planck'ом в пункте "c" (§ 164 Abs. 1 Satz 2 BGB), безусловно, относится к категории "b". Ибо и в этом случае истинный смысл прямого волеизъявления устанавливается не только на основании слов, но еще и на основании сопутствующих обстоятельств. Если последние отнести к области толкования, то оказывается, что лицо, совершающее волеизъявление, хотело действовать от чужого имени. Процесс такой же, как когда выясняется только из обстоятельств, что покупатель лошади хотел купить и купил лошадь со свойствами X и Y. Даже вопрос, от чьего имени совершено волеизъявление, принадлежит к содержанию волеизъявления, и он решается, как и любой другой в обозначенном случае: а) на основании слов изъявления и б) на основании сопутствующих обстоятельств. Там, где волеизъявление просто определяется и дополняется сопутствующими обстоятельствами, оно все равно имеется. Изъявляющее волю лицо формировало желание также на основании имеющихся обстоятельств. Оно использует их в своем изъявлении. "Обстоятельства" являются не чем-то внешним, а предметом представлений изъявляющего волю лица и его контрагента. Изъявление направляется обстоятельствами и делается с оглядкой на них, чтобы возбудить у контрагента представления, на которые в любом случае повлияли эти обстоятельства.