!Учебный год 2024 / Sistema_logiki_sillogicheskoy_i_induktivnoy_Mill
.pdfотсутствием, между усмотрением и невоз можностью усмотрения чего-либо, между мертвым и немертвым Цезарем. Если бы :|дссь была только словесная разница, то обобщение, которое подвело бы оба эти предложения под одну форму, было бы действительно упрощением. Но так как раз личие здесь реальное и лежит в самих фактах, то чисто словесным является их обобщение, смешивающее различные ве щи и затемняющее дело тем, что различие двух родов истин оно принимает как бы на разницу только в словах. На какие бы словесные тонкости мы ни пускались, свя зывание и разъединение вещей всегда оста нутся двумя различными операциями.
Подобного же рода замечание можно приложить и к большей части тех разли чий между предложениями, которые каса ются их модальности, каково, например, их различие по времени: например, «солн це взошло», «солнце восходит», «солнце взойдет». И эти различия можно объяс нить так, как различие между утвердитель ными и отрицательными предложениями, т. е. приняв временное определение про сто за часть сказуемого. Тогда приведен ные предложения примут такой вид: «солн це есть взошедший предмет», «солнце есть
предмет, восходящий теперь», «солнце есть предмет, имеюший взойти». Однако такое упрощение будет чисто словесным. Насто ящий, прошедший и будущий восход солн ца не составляют нескольких различных родов восхода; все они касаются одного явления, о котором идет речь: а именно, сегодняшнего восхода солнца. Они изме няют не само сказуемое, но лишь способ его приложения к данному предмету. Мы утверждаем в настоящем, прошедшем и бу дущем не то, что обозначается подлежа щим, и не то, что выражается сказуемым; мы имеем в виду специально и исключи тельно все, что «сказывается», т. е. все пред ложение в его целом, а не тот или другой из его терминов в отдельности. Поэтому обстоятельства времени справедливо от носят к связке, служащей знаком «сказымания», а не к сказуемому. И если того же нельзя сказать о таких предложениях, как ♦Цезарь, может быть, мертв», «Цезарь, по
жалуй, мертв» и т. п., то это только потому, что они относятся к совершенно другому отделу: они утверждают нечто не о самом факте, но о состоянии нашего духа по по воду этого факта: а именно, о неполноте нашей уверенности в нем. Таким образом, предложение «Цезарь, может быть, мертв» значит: «я не вполне уверен в том, что Це зарь жив».
§ 3. Вторым делением предложений мы будем считать деление йх на простые и сложные, или, как их удобнее назвал проф. Бэн2, «составные». Простым предложени ем называется такое, в котором одно ска зуемое утверждается или отрицается от носительно одного подлежащего. Состав ное есть то, в котором больше одного — или подлежащих, или сказуемых, или и тех и других.
На первый взгляд это деление имеет вид нелепости: это как бы торжественное различение между одним и более, неже ли одним, предметами — вроде того, как если бы лошадей разделили на отдельных лошадей и на запряжки лошадей. И совер шенно справедливо, что то, что называется сложным, или составным, предложением, часто есть вовсе не предложение, а не сколько предложений, соединенных сою зами. Таковы, например, предложения: «Це зарь мертв и Брут жив», «Цезарь мертв, но Брут жив». Здесь два отдельных утвержде ния, и их можно назвать сложным пред ложением только в таком смысле, в каком, например, улицу можно назвать сложным домом. Справедливо, что синкатегорематическое слово — союз но — имеет значение; но это слово не только не делает из двух предложений одного, но, напротив, при бавляет к ним третье.
В сущности, все частицы суть сокра щения — и по большей части целых пред ложений; это — как бы особого рода стено графические знаки, посредством которых дух может сразу воспринять то, что, буду чи выражено полностью, потребовало бы предложения или даже целого ряда их. Так, слова: «Цезарь мертв и Брут жив» равно значны следующим: «Цезарь мертв; Брут жив; эти два предложения надо мыслить в
связи друг с другом». Если же мы возьмем фразу: «Цезарь мертв, но Брут жив», то смысл ее будет равняться тем же трем предложениям, с прибавкой еще четверто го: «существует противоположность меж ду двумя первыми предложениями» (меж ду самими фактами, в них выраженными, или же между теми чувствами, какие ими хотят вызвать).
В приведенных примерах были взяты два видимо отличных друг от друга предло жения, в которых каждое подлежащее име ло свое сказуемое, а каждое сказуемое — свое подлежащее. Однако для краткости
ичтобы избежать повторений предложе ния часто соединяют вместе. Так, напри мер, фраза: «Петр и Иаков проповедовали
вИерусалиме и в Галилее» содержит в себе четыре предложения: «Петр проповедовал
вИерусалиме, Петр проповедовал в Гали лее, Иаков проповедовал в Иерусалиме, Иа ков проповедовал в Галилее».
Мы видели, что, когда два или более предложения, заключающихся в так назы ваемом сложном предложении, высказаны категорично, без ограничения каким-ли бо условием или предположением, то они составляют вовсе не одно, а несколько предложений, так как в них содержится не одно, а несколько положений, которые, раз они истинны в соединении, истинны
икаждое в отдельности. Но есть и такие предложения, которые составляют только одно положение, хотя и состоят из не скольких подлежащих и сказуемых, т. е. как бы из нескольких предложений. Истин ность такого положения вовсе не предпо лагает истинности входящих в его состав простых предложений. Таковы, например, те случаи, когда простые предложения со единены частицей или (напр., А есть В или
Сесть D, а также союзом если (напр., ес ли А есть В, то С есть D). Первого рода предложения называются разделительны- ми, второго рода — условными; оба вместе их первоначально называли гипотетиче скими. Как хорошо заметили архиеп. Уэтли
идругие, разделительная форма сводится на условную; всякое разделительное пред ложение равняется двум или более услов ным. «Или А есть В или С есть D» значит:
«если А не есть В, то С есть D; если С не есть D, то А есть В». Поэтому всякое гипотети ческое предложение, хотя бы оно и было по форме разделительным, по смыслу все гда бывает условным, и слова «гипотети ческий» и «условный» можно употреблять (да обыкновенно и употребляют) как сино нимы. Предложения, в которых утвержде ние не зависит от какого бы то ни было условия, называются на языке логики ка тегорическими.
Гипотетическое предложение не пред ставляет собой совокупности простых пред ложений, как это было справедливо отно сительно рассмотренных выше сложных предложений. Простые предложения, вхо дящие в состав гипотетического, состав ляют части только его словесной формы, но не выражаемого им содержания. Так, когда мы говорим: «если Коран от Бога, то Магомет есть пророк Божий», мы не име ем в виду утверждать, что или Коран — от Бога, или Магомет есть действительно пророк Божий. Ни одно из этих положе ний может не быть истинным, и между тем истинность гипотетического предло жения может остаться неоспоримой. Де ло в том, что в гипотетическом предложе нии утверждается не истинность того или другого из этих предложений, но возмож ность вывода одного из другого. Итак, где же подлежащее, где сказуемое гипотетиче ского предложения? Ни «Коран», ни «Ма гомет» нельзя считать подлежащими, так как в предложении ничего не утверждается и не отрицается ни о Коране, ни о Магоме те. Истинным подлежащим является здесь целое предложение «Магомет есть пророк Божий»; утверждается же о подлежащем то, что оно есть законный вывод из предло жения «Коран -- от Бога». Таким образом, в гипотетическом предложении подлежа щее и сказуемое суть имена, состоящие из предложений. Одно из этих предложе ний является подлежащим; сказуемым же будет общее относительное имя (предло жение), прилагаемое к положениям такого вида: «вывод из того-то и того-то». Это дает нам новый пример того, что частицы суть сокращения, так как фраза: «если А есть В, то С есть D» — оказывается теперь сокра
щением следующей: «Предложение: С есть |
§ 4 . Следующее общепринятое деление |
D — есть законный вывод из предложения: |
предложений различает предложения об |
А есть В». |
щие, частные, неопределенные и единич |
Таким образом, различие между гипо |
ные. Здесь различия основаны на том, на |
тетическими и категорическими предло |
сколько обще надо брать имя, служащее |
жениями не так велико, как оно кажется |
подлежащим предложения. Так, например: |
с первого взгляда. Как в том, так и в дру |
Все люди смертны — есть предложе |
гом одно сказуемое утверждается относи |
ние общее. |
тельно одного подлежащего, не более того; |
Некоторые люди смертны — частное. |
только гипотетическое предложение есть |
Человек смертен — неопределенное. |
предложение относительно предложения: |
Юлий Цезарь смертен — единичное. |
его подлежащее само есть целое утвержде |
Предложение будет единичным в том |
ние. Однако эта особенность свойствен |
случае, когда его подлежащее есть индиви |
на не одним гипотетическим предложе |
дуальное имя, или имя отдельной особи. |
ниям; есть и другого рода утверждения |
Но это имя не должно быть непременно |
относительно предложений. Предложения, |
собственным. «Основатель христианства |
подобно другим вещам, обладают призна |
был распят» — это такое же единичное |
ками, которые можно утверждать относи |
предложение, как «Христос был распят». |
тельно них. Так, в гипотетическом предло |
Если же подлежащее предложения есть |
жении об одном утверждении сказывается |
общее имя, то нашей целью может быть |
тот признак, что оно есть вывод из некото |
утверждение или отрицание сказуемого |
рого другого. Но это только один из мно |
или относительно всех вещей, означаемых |
гих признаков, какие можно приписывать |
подлежащим, или же только относитель |
предложению; мы можем сказать, напри |
но некоторых из них. В том случае, ко |
мер, и следующее: «что целое больше своей |
гда сказуемое утверждается или отрицается |
части, это — одна из аксиом математики»; |
относительно всех (и каждой в отдельно |
или «что Дух Святой исходит только от От |
сти из) вещей, означаемых подлежащим, |
ца, это — догмат Греческой Церкви»; «уче |
предложение будет общим; если же только |
ние о божественном праве королей было |
относительно некоторой неопределенной |
отвергнуто парламентом во время рево |
части их, то оно будет частным. Так, на |
люции»; «непогрешимость папы не нахо |
пример, «все люди смертны», «всякий че |
дит подтверждения в св. Писании» и т. д. |
ловек смертен» — это общие предложе |
Во всех этих случаях подлежащим утвер |
ния. «Ни один человек не бессмертен» есть |
ждения является целое предложение, и ска |
также общее предложение, так как в нем |
зуемые относятся к предложениям: «целое |
сказуемое «бессмертен» отрицается отно |
больше своей части», «Дух Святой исходит |
сительно всех и каждого из индивидуумов, |
только от Отца», «короли обладают боже |
означаемых термином «человек»; предло |
ственным правом», «папа непогрешим». |
жение это в точности равнозначно с пред |
Итак, мы видим, что между гипотети |
ложением «всякий человек не бессмертен». |
ческими и всеми другими предложения |
Напротив, «некоторые люди мудры», «не |
ми гораздо меньше разницы, чем можно |
которые люди не мудры» — это частные |
было бы думать на основании их фор |
предложения; сказуемое мудры в одном |
мы. И объяснить себе выдающееся значе |
случае утверждается, в другом отрицает |
ние гипотетических предложений в сочи |
ся не относительно каждого без исключе |
нениях по логике можно, только обратив |
ния индивидуума, означаемого термином |
внимание на то, что именно «сказывает |
«человек», а относительно каждого отдель |
ся» в них о предложении. В них говорит |
ного лица из одной только части этих ин |
ся, что предложение есть вывод из неко |
дивидуумов, без ближайшего обозначения |
торого другого, а это именно и есть тот |
этой части. Если бы эта часть была точ |
атрибут, который больше всего интересует |
но указана, то это предложение преврати |
логика. |
лось бы или в единичное, или в общее, |
но лишь с другим подлежащим, например, |
му количеству; содержание его относится |
в такое: «все истинно образованные лю |
ко всякой пище, ко всем родам ее. Пред |
ди мудры». Есть и другие формы частных |
ложение „пища необходима для животной |
предложений; например, «большая часть |
жизни“ есть частное, так как оно относится |
людей не получили достаточного воспи |
к некоторым сортам пищи, не непремен |
тания». Как велика та часть подлежащего, |
но ко всем. „Металл нужен для крепости1 |
к которой приложимо здесь сказуемое, — |
не означает всех родов металла. Предложе |
это не важно, пока нам неизвестно, чем |
ние „золото проложит путь“ касается лишь |
именно эта часть отличается от остально |
части всего золота вообще». |
го означения термина3. |
Если общее имя обозначает все и каж |
Такие предложения, внешняя форма |
дую из тех единичных вещей, которым оно |
которых не показывает прямо, что именно |
служит названием (или, другими словами, |
обозначает общее имя, стоящее подлежа |
которые оно означает), то логики говорят, |
щим предложения: все ли означаемые им |
что оно распределено (или «употреблено |
индивидуальные предметы или же только |
распределительно»). Поэтому в предложе |
некоторые из них, — такие предложения |
нии «все люди смертны» подлежащее «че |
некоторые логики называли «неопределен |
ловек» распределено, так как смертность |
ными». Но, как замечает архиеп. Уэтли, это |
утверждается за каждым без исключения |
просто промах — такого же рода, в ка |
человеком; сказуемое же «смертны» не рас |
кой впадали некоторые грамматики, ста |
пределено, так как из числа всех смертных |
вившие в списке грамматических родов |
существ в предложении говорится только |
род... сомнительный. Тот, кто высказывает |
о людях, тогда как слово «смертный» может |
какое бы то ни было предложение, непре |
обнимать собой еще неопределенное ко |
менно должен утверждать его или как об |
личество других предметов, кроме людей. |
щее, или как частное, хотя бы он ни того, |
В предложении «некоторые люди смертны» |
ни другого прямо и не высказал. И хотя ча |
не распределены ни сказуемое, ни подле |
сто из самого предложения бывает не ясно, |
жащее. Напротив, в предложении «ни один |
в каком смысле его надо понимать, но его |
человек не имеет крыльев» распределено |
смысл выясняется тогда из контекста или |
и то и другое; здесь не только признак |
из условий обычного способа выражения. |
обладания крыльями отрицается относи |
Так, когда говорят «человек смертен», ни |
тельно всего класса людей, но и сам этот |
кто не сомневается в том, что это утвер |
класс выделяется и исключается из целого |
ждение имеет в виду всех человеческих |
класса «обладающих крыльями», а не из ка |
существ; обозначение всобщности предло |
кой-нибудь только его части. |
жения пропускается обычно здесь просто |
Эта терминология, очень полезная при |
потому* что смысл предложения и без то |
установлении и доказательстве правил сил |
го совершенно ясен. Столь же легко (хо |
логизма, позволяет нам дать очень корот |
тя и по несколько другим причинам) по |
кое определение общего и частного пред |
нять, что в предложении «вино хорошо» |
ложений. Общее предложение есть то, в |
утверждение имеет не общий, а лишь част |
котором подлежащее распределено, част |
ный характер4. Неопределенные предло |
ное — то, в котором оно не распределено. |
жения касаются преимущественно, как это |
Между предложениями есть и еще мно |
заметил проф. Бэн5, «названий материа |
го различий, кроме тех, которые были сей |
лов (имен вещественных), которые служат |
час нами указаны, и некоторые из этих |
подлежащими то общих, то частных пред |
различий довольно важны. Но удобные |
ложений. Так, предложение „пища в хи |
случаи для их объяснения и иллюстриро |
мическом отношении состоит из углерода, |
вания встретятся нам еще в дальнейшем |
кислорода и проч.“ есть общее по свое |
изложении. |
Глава V
Смысл (содерж ание) предложений
§ 1. Изучая природу предложения, можно исследовать или то состояние духа, кото рое называется уверенностью, или же само содержание уверенности. Каждый язык от мечает разницу между учением (или мне нием) и уверенностью в этом мнении, меж ду фактом признания того или другого мнения и содержанием того, что призна ют, с чем соглашаются.
Согласно установленному выше поня тию логики, этой науке нет дела до акта суждения или уверенности: изучение его как духовного явления относится к об ласти другой науки1. Однако философы, начиная с Декарта и особенно Лейбница и Локка, совершенно не соблюдали это го разделения и, наверное, отнеслись бы с большим неуважением ко всякой попыт ке анализа содержания предложений, не основанной на изучении акта суждения. Предложение, сказали бы они, есть только суждение, выраженное словами. В нем важ но не это словесное выражение, а то, что последним выражается. Соглашаясь с пред ложением, ум совершает акт суждения; а потому узнать значение предложений мож но, только изучив, как действует дух, когда он судит, — но никак не иначе.
Соответственно этим воззрениям, по чти все логики последних двух столетий — как англичане, так и немцы и французы — превращали теорию предложений, с нача ла до конца, в теорию суждений. Они по лагали, что предложение или суждение — они употребляли оба эти термина безраз лично — состоит в утверждении или отри цании одной идеи относительно другой. ♦Судить» значило у них сопоставлять две идеи, или подводить одну из них под дру гую, или сравнить их между собой, или же замечать согласие или несогласие между ними. Поэтому и все их учение о предло жениях — вместе с теорией умозаключения
К*
(всегда необходимо основанной на тео рии предложений) было построено так, как будто бы идеи или понятия (или как бы тот или другой автор ни предпочитал на зывать умственные представления вообще) составляли самую сущность и содержание этих операций.
Несомненно, конечно, что во всяком акте суждения (напр., в суждении о том, что золото желто) имеет место некоторый процесс в нашем духе, о котором та или другая из этих теорий дает частично пра вильное понятие. У нас в уме должна быть идея золота и идея желтого, и обе эти идеи должны быть сопоставлены в нашем ду хе. Однако, во-первых, очевидно, что этот процесс составляет лишь часть всего того, что в нас происходит при акте суждения. Действительно, мы можем связатьдве идеи, и не переживая акта уверенности, — как, например, когда мы просто воображаем что-нибудь: положим, золотую гору; то же бывает и при противоположном уверен ности состоянии отрицания, так как даже для того, чтобы отрицать, что Магомет был апостол Божий, нам надо сопоставить идеи Магомета и апостола Божьего. Что именно, кроме сопоставления двух идей, происхо дит в акте согласия или несогласия — это одна из самых запутанных метафизиче ских проблем. Но каково бы ни было ее решение, мы уже теперь можем утверждать, что это явление не имеет ничего общего с содержанием предложений, так как пред ложения (кроме, конечно, тех случаев, ко гда в них утверждается что-либо о самом духе) утверждают что бы то ни было не от носительно наших идей о вещах, но отно сительно самих вещей. Конечно, для того чтобы получить уверенность в том, что зо лото желто, у меня должна быть идея зо лота и идея желтого, и, конечно, для этого должно произойти в моем духе нечто, име
ющее отношение к этим идеям; но моя уве ренность относится не к идеям, а к вещам.
Яуверен в некотором факте, относящемся к внешнему миру (золото) и к впечатле нию, производимому этим внешним пред метом на органы человека, а не в чем-то, касающемся лишь моей идеи золота, что было бы фактом только в историй моего духа а не во внешнем мире. Справедливо, что, для того чтобы получить уверенность в чем-либо, как в факте внешней природы, должно произойти в моем духе еще нечто, должен совершиться над моими идеями еще некоторый процесс; но это необхо димо и во всем остальном, что я делаю.
Яне могу копать землю, не имея идей зем ли, лопаты и всех остальных предметов, с которыми я работаю, и не приведя всех их в связь2. Но если описать процесс копа ния как «всовывание одной идеи вдругую», такое определение будет просто смешным. Копание есть процесс, совершаемый над самими вещами, хотя бы его и нельзя бы ло выполнить, не имея идей об этих ве щах. Подобным же образом, уверенность есть акт, предметом которого служат сами факты, хотя и для нее необходимым усло вием является предварительное представ ление об этих фактах. Разве, говоря, что огонь производит теплоту, я хочу сказать, что моя идея огня производит мою идею теплоты? Вовсе нет; при этих словах я ра зумею то, что одно естественное явление, огонь, производит другое естественное яв ление, теплоту. И когда я утверждаю что бы то ни было относительно идей, я так их и обозначаю: я называю их идеями; я го ворю, например, что идея сражения у ре бенка не похожа на действительность, или что идеи о божестве оказывают большое влияние на человеческий характер.
Эта мысль: что для логика в предло жении важнее всего отношение между дву мя идеями, соответствующими подлежаще му и сказуемому (а не отношение меж ду соответствующими явлениями) кажется мне одним из наиболее роковых заблужде ний, вкрадывавшихся когда-либо в фило софскую часть логики; в этом лежит, по мо ему мнению, главная причина того, что теория науки сделала столь мало успехов
в течение последних двух столетий. В со чинениях по логике и смежным с ней об ластям философии духа, написанных уже после того, как в науку вкралась эта основ ная ошибка (хотя некоторые из этих со чинений написаны людьми необычайных дарований), почти всегда скрыто призна ется теория, что исследование истины со стоит в рассмотрении и комбинировании наших идей или представлений и понятий
овещах, а не в изучении самих вещей3.
Аэто учение равносильно утвержде нию, что единственный способ приобре тения познаний о природе состоит в изу чении ее из вторых рук — на основании представлений нашего духа о ней. Между тем при исследованиях всякого рода есте ственных явлений беспрестанно приходи ли к великим и плодотворным истинам по самым важным предметам при помощи таких процессов, на которые эти воззре ния на природу суждения и умозаключе ния не бросали никакого света и которым они никакой помощи не оказывали. Не удивительно поэтому, что те, кто на прак тике знали, каким путем люди открывают истины, должны были считать бесплодной науку, состоящую преимущественно из та ких умозрений. И все, что было сдела но в логике со времени распространения этих учений, сделано не профессиональ ными логиками, а теми, кто делал откры тия в области специальных наук. В методах исследования этих ученых постепенно об наружились многие такие принципы логи ки, о которых раньше и не думали. Однако, большая часть этих ученых ошибалась, по лагая, будто старым логикам совсем ниче го не было известно в области философ ской методологии, — полагая это только на основании безуспешности в этом на правлении трудов теперешних истолкова телей идей старых логиков.
Итак, теперь нам предстоит исследо вать не процесс суждения, а сами сужде ния, не акт уверенности, но то, к чему уве ренность относится. Что именно в пред ложении является объектом уверенности?
Вчем состоит содержание предложения? С чем именно соглашаюсь я, утверждая то или другое предложение? На что имен-
по я приглашаю в этом случае дать со гласие других людей? Что выражается той формой речи, которая называется пред ложением? Что такое то, согласие чего с действительностью составляет истинность предложения?
§ 2. На этот вопрос один из наиболее яс ных и последовательных мыслителей на шей страны, даже, пожалуй, всего мира — я разумею Гоббса — дал следующий от пет. Содержание всякого предложения, го ворит он, состоит в уверенности говоря щего в том, что сказуемое есть имя той же самой вещи, которую обозначает и под лежащее; и если на самом деле это так, то предложение истинно. Так, предложе ние «все люди суть живые существа» (ска зал бы Гоббс) истинно потому, что живым существом можно назвать всякий предмет, называемый человеком. Предложение «все люди имеют шесть футов роста» — не ис тинно, так как шесть футов роста не есть имя всякого предмета, называемого чело веком (хотя к некоторым из них оно при ложимо).
То, что эта теория выставляет как опре деление истинного предложения, должно быть признано, конечно, свойством всех истинных предложений. Раз подлежащее и сказуемое суть имена вещей, то — будь они именами совершенно различных ве щей — одно имя нельзя было бы (сохра няя неизменным его значение) прилагать в качестве сказуемого к другому. Раз спра ведливо, что есть люди с медно-красным цветом кожи (так называемые красноко жие), должно быть истинным (и это дей ствительно утверждается соответствующим предложением) и то, что среди индивиду умов, означаемых словом «человек», есть также и такие, которые означаются словом ♦краснокожий». Если справедливо, что бы ки относятся к жвачным животным, долж но быть истинным и то, что все инди видуумы, означаемые именем «бык», отно сятся в то же время к числу тех, которые означаются именем жвачных; и всякий, кто утверждает, что все быки относятся к числу ♦жвачных», несомненно утверждает также
и существование соответствующего отно шения между этими двумя именами.
То утверждение, которое, согласно Гоббсу, одно только и делается в предложе нии, действительно имеет место в каждом из них, а потому и Гоббсов анализ прави лен (хотя он и не полон). Можно сказать даже больше: один только этот анализ при ложим в строгом смысле ко всем предло жениям без исключения. То, на что он ука зывает, как на содержание предложения, действительно составляет часть содержа ния всех предложений, а для некоторых из них в этом состоит и весь их смысл. Од нако это показывает только, какую необы чайно малую долю значения предложений можно вложить в их логическую формули ровку; но это вовсе еще не значит, чтобы ни одно предложение не имело никакого другого содержания. Для того чтобы дать нам право сопоставить два слова и соеди нить их связкой, достаточно, чтобы пред мет или предметы, обозначаемые одним из этих слов, можно было, не отступая от об щепринятого словоупотребления, назвать также и другим. Но если бы только в этом заключалось все содержание, необходимо присущее той форме речи, которая назы вается предложением, то почему бы мне не согласиться признать именно этот признак научным определением смысла предложе ний? — Потому, что — хотя простое со поставление слов, делающее предложение предложением, действительно дает только это скудное содержание, — однако то же самое сопоставлено в связи с другими об стоятельствами, та же форма в соединении с другой материей дает нечто более, не жели просто отношение между двумя име нами.
Единственные предложения, вполне подходящие под принцип Гоббса, — это тот небольшой и не имеющий значения разряд их, в которых как подлежащим, так и сказуемым стоят собственные имена. Действительно, какуже было замечено, соб ственные имена не имеют, строго говоря, значения: это просто пометки отдельных предметов. Поэтому, когда одно собствен ное имя прилагается в качестве сказуемого
к другому, то это значит только то, что оба эти имени суть пометки одного и того же предмета. Но Гоббс этот частный случай возводит в теорию содержания предложе ний вообще. Его учение вполне объясняет такие предложения, как «Гайд есть Кларендон»4, «Туллий есть Цицерон», — в таких предложениях им действительно исчерпы вается все содержание. Но для всех про чих предложений эта теория совершен но недостаточна, и если ее вообще ко гда-либо могли считать удовлетворитель ной, то это можно объяснить только тем, что Гоббс, как и прочие номиналисты, ма ло или даже вовсе не обращал внимания на соозначение слов. Поэтому смысла их он искал только в том, что они означают, как будто бы все имена были индивидуаль ными пометками предметов (что справед ливо, на самом деле, только относительно имен собственных), как будто между соб ственным и общим именем нет никакой разницы, кроме той, что первое означает только один индивидуум, а последнее — несколько.
Мы видели, однако, что содержание всех имен, за исключением собственных
итой части отвлеченных, которые не обла дают соозначением, лежит именно в их со означении. Поэтому, когда мы анализиру ем содержание всякого предложения, в ко тором или подлежащее, или сказуемое, или
ито и другое суть имена соозначающие, то мы должны обращать внимание исклю чительно на их соозначение, а не на то, что они означают или (по терминологии Гоббса, в данном отношений правильной) чего они служат именами.
Замечательно, что такой сильный мыс литель, утверждая, что истинность пред ложения зависит от совпадения значения его терминов (что, например, предложе ние «Сократ мудр» истинно потому, что имена «Сократ» и «мудр» приложимы к од ной и той же личности, или, как Гоббс выражался, суть имена одной и той же личности), не спросил себя: как же слу чилось, что оба эти имени стали именами одной и той же личности? Произошло это, конечно, ведь не потому, чтобы таково бы ло намерение тех, кто изобрел эти слова.
Ведь, с одной стороны, утверждая значение за словом «мудр», люди не думают о Сокра те; а с другой, родители Сократа, давая ему это имя, не думали о мудрости. Различные имена оказываются подходящими к одно му и тому же лицу, так сказать, случайно
— на основании того, что этому лицу при суще то или другое свойство, которое не было известно, да и вовсе не существова ло еще в то время, когда были изобретены эти имена, Если мы пожелаем узнать, что именно представляют собой эти свойства, то разгадку этого мы найдем как раз в со означении имен.
Имена: птица, камень, человек, мудрец и т. п., обозначают просто предметы, об ладающие такими-то и такими-то призна ками. В действительное содержание сло ва «человек» входят именно эти признаки, а не Смит, Броун и все остальные индиви дуумы. Слово смертный точно так же со означает известный признак или призна ки. И когда мы говорим: «все люди смерт ны», смысл предложения тот, что все су щества, обладающие одной группой при знаков, обладают в то же время и другой. Если в пределах нашего опыта признаки, соозначаемые словом человек, всегда со провождаются признаком, соозначаемым словом смертный, то отсюда будет, конеч но вытекать, что класс человек должен все цело содержаться в классе смертный, и что смертный должно быть именем всех пред метов, которых именем является и слово человек... Но почему?... Ведь эти предме ты подводятся под одно название по той причине, что они обладают признаками, соозначаемыми этим названием; и насто ящим условием истинности предложений является именно это, а не то, что пред меты обозначаются тем или другим име нем. Соозначающие имена не предшеству ют созначаемым этими именами призна кам, а следуют за ними. Если один признак всегда встречается вместе с другим, то, ко нечно, соответствующие этим признакам конкретные имена будут приложимы к од ним и тем же предметам, и можно будет сказать, пользуясь выражением Гоббса (ко торое в этом случае я нахожу совершенно соответствующим), что это — два имени
одной и той же вещи. Однако такая воз можность безразличного приложения двух имен есть только следствие связи меледу признаками, и в громадном большинстве случаев о ней вовсе и не думали при изоб ретении имен и утверждении их значения. Что алмаз горюч, этого, конечно, вовсе м не воображали тогда, когда слова «алмаз» п «горюч» впервые получили свое значе ние, и этого нельзя было открыть никаким, даже самым гениальным и тонким анали зом значения этих слов. Совершенно осо бым процессом: а именно, деятельностью ннешних чувств и на основании их показа ний —узнали, что в алмазах, относительно которых были произведены соответствую щие опыты, признак горючести имеется налицо. Число и характер опытов были таковы, что на основании того, что ока зывалось истинным относительно данных предметов, можно было заключить об ис тинности того же самого и относитель но всякого другого вещества, «называемого тем же именем», т. е. относительно всякого вещества, обладающего теми признаками, которые соозначаются словом «алмаз». По этому такое утверждение значит, в сущно сти, то, что везде, где мы находим одного рода признаки, можно найти и признаки другого рода; а в таком случае вопрос ка сается уже не значения имен, а законов природы, или того порядка, который су ществует среди явлений.
§3. Хотя Гоббсова теория предложения —
втом выражении, какое ей придал этот мыслитель, и не получила признания со стороны позднейших философов, однако, можно сказать, почти общепринятым стало учение, существенно с ней сходное, толь ко далеко не так отчетливо выраженное. Действительно, наиболее распространен ным является понятие о предложении — как об отнесении чего бы то ни было к не которому классу, т. е. о помещении инди видуума в тот или другой класс или же одного класса в другой. Так, предложение «человек смертен» будет, согласно этому учению, утверждать, что класс «человек» входит в класс «смертный». «Платон есть философ» значит, что Платон есть один
из тех индивидуумов, которые составляют класс философов. Если же мы имеем отри цательное предложение, то оно означает, что, вместо включения в класс, мы что-ли- бо исключаем из класса. Так, предложение «слон не плотояден» утверждает (соглас но этой теории), что слон исключается из класса плотоядных, что он не считается в числе предметов, обнимаемых этим клас сом. Между этим учением и теорией Гобб са разница только в словах, так как класс есть абсолютно не что иное, как неопреде ленное количество индивидуумов, означа емых общим именем; общее всем им имя и делает из них класс. Поэтому отнести ка кой-либо предмет к тому или другому клас су значит рассматривать этот предмет как один из тех, которые следует обозначать данным общим именем; напротив, исклю чить предмет из класса значит заявить, что данное общее имя к нему не приложимо.
До какой степени господствовали эти воззрения, видно из того, что именно они служат основой знаменитого dictum de отni et nullo. Дело в том, что все, кто гово рят о силлогизме, разрешают его в сле дующее умозаключение: то, что справед ливо относительно целого класса, должно быть справедливо и относительно всех ве щей, принадлежащих к этому классу. И так как в этом положении почти все логики видят последнее основание состоятельно сти всякого умозаключения, то очевидно, что, по общему признанию специалистов в этой науке, предложения, из которых слагаются рассуждения, выражают исклю чительно только процесс деления вещей на классы и отнесения всякого предмета к его классу.
Эта теория представляет, по моему мнению, замечательный пример одной ло гической ошибки, в которую очень час то впадали сами логики: ошибки Oorepov 7ip6xepov, объяснения через посредство того, что уже предполагает объясняемое. Говоря, что «снег бел», я могу и должен думать о снеге, как о классе, потому что я утверждаю справедливость этого пред ложения относительно всякого снега. Но, несомненно, о белых предметах я не ду маю, как о классе: я думаю из числа их
только о снеге и о производимом им во мне ощущении белого. Правда, если я при ду к заключению или соглашусь с тем, что не только снег бел, но и некоторые дру гие предметы тоже белы, то я мало-помалу начну думать и о белых предметах, как о классе, обнимающем собой как снег, так и эти другие предметы. Но акт сознавания этого понятия следует за вышеуказанны ми суждениями, а не предшествует им, и потому в нем нельзя видеть их объясне ния5. Вместо объяснения следствия при чиной, это учение объясняет причину по средством следствия; такое смешение осно вывается, по моему мнению, на скрытом непонимании природы классификации.
При этих рассуждениях в громадном большинстве случаев пользуются такой тер минологией, которая, по-видимому, пред полагает, что классификация есть распре деление и группировка определенных и хорошо известных отдельных предметов, что человечество, уже при первом обо значении вещей теми или другими име нами, приняло в соображение все отдель ные предметы в мире, распределило их по клеткам или спискам и придало зане сенным в каждый отдельный список пред метам особое общее имя, повторяя toties quoties (всякий раз) эту операцию, пока оно не изобрело всех общих имен, из ко торых состоит язык. И так как это раз на всегда сделано, то —если теперь возникает вопрос о том, правильно ли прилагать то или другое общее имя к какому-нибудь от дельному предмету, — нам стоит только, так сказать, прочесть список предметов, озаглавленный данным именем, и посмот реть, не находится ли в нем предмет, от носительно которого возник вопрос. При этом как бы предполагается, что уже те, кто создавал язык, решили, какие предме ты должны составлять каждый класс, так что нам остается только прибегнуть к за писям этих решений.
В столь откровенной формулировке это абсурдное учение никго не признает за свое; но если ходячие объяснения клас сификации и процесса называния не осно вываются на таком воззрении, то надо по казать, каким образом их можно согласить
с каким-либо другим учением по этому вопросу.
Общие имена —это не пометки, кото рые ставятся на тех или других определен ных предметах; нельзя думать, будто клас сы образуются линиями, проводимыми во круг определенного числа заранее извест ных предметов. Состав предметов всяко го данного класса постоянно колеблется. Можно образовать класс, не зная не толь ко всех, но даже ни одной из отдельных особей, могущих войти в его состав; можно установить класс, даже будучи уверенным, что не существует ни одного относящего ся к нему предмета. Если под значением общего имени разуметь означаемые им предметы, то надо сказать, что ни одно общее имя не имеет твердо установлен ного значения в течение сколько-нибудь продолжительного времени, — разве слу чайно. Всякое общее имя имеет опреде ленное значение только в одном смысле: как название некоторого неопределенно го количества предметов — а именно, всех тех известных и неизвестных, прошедших, настоящих и будущих вещей, которые об ладают некоторыми определенными при знаками. Поэтому, когда, изучая не значе ние слов, а явления природы, мы откры ваем, что данными признаками обладает тот или другой предмет, относительно ко торого это прежде не было известно (как, например, когда химик находит, что алмаз горюч), мы включаем этот новый предмет
всоставленный ранее класс; но до этого мы вовсе не относили алмазов к классу го рючих веществ. Мы индивидуум помещаем
втот или другой класс потому, что данное предложение относительно него истинно; а не наоборот, — не предложение истин но потому, что предмет включен в данный класс6.
Ниже, когда мы будем говорить об умозаключении, мы увидим, до какой сте пени теория этого умственного процесса была искажена под влиянием таких оши бочных понятий и проявляющейся в них привычки все операции человеческого ума, ведущие к истине, уподоблять процессам простой классификации и наименования. К несчастью, в эту сеть запутались как раз