1 курс / Психология / Работа Стадс Теркел

РУТ ЛИНДСТРОМ няня

Ей почти восемьдесят. Она приехала в Аме­ рику из Швеции в 1913 году. Сразу оюе на­ нялась прислугой за 10 долларов в месяц. В 1918-м стала

няней-сиделкой. «Я обучилась ухаживать за грудными детьми, делать уколы, измерять температуру... Меня на­ нимали к новорожденным на неделю, на две, как кому требовалось. Чаще всего месяца на два. Одного малыша я нянчила целых четыре года. Бывало, мне платили всего семь долларов в неделю».

В ее рассказе прошлое порою переплетается с настоя­ щим.

Няня — это та, что меняет младенцу пеленки и очень его любит. Встаешь в любое время ночи, дашь ему буты­ лочку, переоденешь. Если дитя кашляет или плачет, надо понять, что с ним. Почти всегда мне давали комнату, но

раз в неделю. Только тогда и попадешь домой повидать своих двух малышек. Столько лет с тех пор утекло — я уж и не помню, что и как было.

Со своим делом я управлялась. И всегда на меня был спрос: одни хозяева рекомендуют другим. Сколько ребя­ тишек я выходила на своем веку фотокарточек набра­ лось четыреста штук!

В шесть часов утра даешь ребенку бутылочку. Покор­ мишь и опять кладешь в постель. Около восьми сменишь пеленку, выкупаешь. И опять бутылочку. Потом он поспит до десяти, до одиннадцати, а то и до двенадцати. И опять

200

Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/

все сначала. По режиму. Сама раньше одиннадцати не ляжешь. Днем, если погода подходящая, вывезешь ре­ бенка в коляске, чтоб подышал свежим воздухом.

Общая стирка, детское белье, молочные смеси для кор­ мления — все на мне. А мать отдыхает или смотрит за другими детьми, или делает покупки. Иной раз, пока ма­ лыш спит, удается вздремнуть.

Живала я и в очень богатых, и в очень бедных семьях. До того бедных, что, случалось, и задаром работала...

Жалко мне было людей. Помню, спала на армейской рас­ кладушке, чуть повернусь —и бух на пол. (Смеется.) Было раз: шесть недель я совсем бесплатно проработала. А еще семью помню, так они полностью разорились в годы кризиса и очень во мне нуждались. Деньгами платить не могли, зато подарили мне очень красивые картины. Я у них шестнадцать лет проработала...

Мать приходит домой с новорожденным ослабевшая, волнуется, нервничает. Вот и нужна ей надежная подмога. В нынешнее время няни берут двадцать пять — тридцать долларов в день! А я беру меньше, если кому не по кар­ ману. Мне случалось работать и у очень-очень богатых людей. А знаете, бывает, богачи скупее, чем люди со сред­ ним достатком. (Смеется.)

Я чаще всего иду прямо в больницу и беру ребеноч­ ка — совсем они крошечные, дней семи или десяти от роду. До чего ж приятно, когда они на твоих глазах рас­ тут, пухленькие такие становятся, кругленькие, в ямоч­ ках, и тебе улыбаются. Иные при мне научились ходить, говорить, лояшу держгать. И шалунишки — ты за ними, они от тебя бегом. (Смеется.)

У одних я нянчила девятимесячного мальчугана. Пом­ ню, родители уехали на две недели, а когда вернулись, так он к родной матери не захотел идти. Заплакал, при­ жался ко мне, за шею обхватил. Я ей говорю: «Вы не огорчайтесь». А она: «Да я радуюсь. Значит, ему с вами было хорошо». Теперь ему уя^е девятнадцать.

А еще был младенец — из него кровь выкачали, бело­ кровием болел. Когда домой привезли из больницы, очень он был плох. Я с ним без передышки девятнадцать часов провозилась. Хожу и хожу по комнате, с рук не спускаю. Ои плачет, и я плачу, и мать плачет... А поток хороший вырос мальчуган. "Они перебрались в Калифорнию. Когда я туда приехала, ему было уже семь лет. Увидал меня —

201

сразу кинулся, обнял. Разве это не награда? Теперь ему уж сорок семь. В одной семье я нянчила детей, а потом внуков — детишек тех самых, кого прежде вынянчила.

Да, подчас очень тяжело бывает с ними расставаться. Были у меня две девчушки, мать у них умерла. Отец с ними остался совсем один. Младшенькой был год, стар­ шей четыре. Я у них прожила два года. С этого места было всего тяжелей уходить. Малышка стоит у двери, тя­ нет меня за юбку: «Мамочка, не уходи от меня!» Знаете, как тяжело... Они мне и по сей день письма пишут. Ко­ нечно же, очень к детям привязываешься. Плачут, ручки к тебе тянут... И самой не хочется уходить. Нет хуже — прощаться. До того оно тяжко.

С малышами нужно обращаться очень бережно. Помоему, профессия у меня замечательная. Важная. Где бы я ни работала, никто на меня не смотрел сверху вниз. Когда я приехала в Америку, в, те времена прислугу и за человека не считали. А я всегда думала по-другому. Если приносишь пользу и честно работаешь, никакой труд не позор.

«Служила я и в горничных. У миссис Рокфеллер-Мак- кормик. Когда у них бывали приемы, я помогала дамам раздеваться, следила, чтобы в туалетной комнате была пудра, если у дамы чулок порвется, чинила. Провожала гостью к хозяйке дома.

Серебро, бывало, чистишь, меняешь постельное белье, даже если никто на нем не спал. Там каждый день при­ казано было ставить свежие цветы на стол. Много чего приходилось делать. Как-то раз приехала сама миссис Рокфеллер. Подавали ей второй завтрак. Ну, мы все, ко­ нечно, на цыпочках ходили. Прислуги в том доме держали тринадцать человек... Это так, из прошлого вспомнилось,...

Да только никто там моей работы не ценил».

Работа с детьми благодарная. Бывает, и плачут всю ночь, спать не дают, а все равно их любишь. Я и сейчас, если кому нужно, прихожу посидеть с ребятишками. Даже вот и на прошлой неделе присматривала за ребенком.

Я свою работу никогда не брошу. Зачем? Пока могу

Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/

РОУЗ ХОФМАН

учительница

Яучительница. Свою профессию я всегда лю­ била и продолжаю любить. Мечтала о ней

свосьми лет. Учительствую с 1937 года. Быть преданным своему делу — вот что полагалось в мое время! Работа учителя мне очень нравилась. Я даже думала, что у учи­ телей золотые уборные. (Смеется.) И что вообще живут они совсем не так, как простые смертные.

Она преподает в третьем классе. В районе, где нахо­ дится эта школа, многое изменилось. За тридцать три года это ее вторая школа. Здесь она учит детей уже двадцать лет. «Я веду особый класс — они на продленном дне».

О да, на моих глазах тут многое изменилось с того шестого января 1937 года. (Смеется.) Годы кризиса...

Просто поразительно, как вели себя эти преданные свое­ му делу люди. Учителя, дети — все были в одинаковом положении. Но мы выстояли, потому что трудились, тяжко трудились. Меня называли «еврейская полячка». (Смеет­ ся.) Муж говорит, что я мою пол, как польки, на коленях. (Смеется.) Меня назначили в четвертый класс. Почти все ученики мои оказались из польских семей. Было и два цветных семейства, однако же очень симпатичных. Тогда здесь население было из разных этнических групп — все эти люди выкарабкались из кризиса благодаря тяжкому

труду.

Я была учительницей, они -- моими учениками. Между нами не могло быть равенства, но я относилась к ним с любовью. Ни один из моих бывших школьников не скажет, что я не пользовалась уважением. Но фамильярности не

203

допускала. Я не желаю знать про домашние дела, про раз­ воды и разбитые семьи. Я не заглядываю в личное дело ученика, не выясняю, разводились его родители или нет. Я не врач и не считаю, что должна интересоваться семей­ ными обстоятельствами ребенка. Пикантные подробности мне ни к чему. Пусть отец его сменил хоть двадцать жен, пусть мамаша распутничает. Это не мое дело.

Как-то раз ученица говорит мне: «Мама выходит за­ муж. За хиппи. Он мне не нравится». Не желаю слышать про такие вещи. И не в моем характере детей выспраши­ вать. У ребенка тоже есть право на то, чтоб не лезли в его жизнь. Домашние обстоятельства не имеют никакого отношения к его учебе в школе. Я сама росла в разбитой семье. Мать умерла, когда мне было восемь лет. Разве это не разбитая семья? Как видите, не пропала.

Сейчас я работаю с восьмилетними детьми. В классе тридцать один ученик, из них — двадцать три испанца. Двое ребят из района Аппалачей. Двадцати трем пуэр­ ториканцам все же оказывают какую-то помощь, а ма­ лыши аппалачцы совсем в загоне. У них не испанские фамилии. Прямо сердце надрывается.

В школе несколько учителей-испанцев, считается, что они помогают пуэрториканским детям изучать англий­ ский язык по программе ТЕСЛ1. Меня возмущает, что английский изучается как второй язык. Когда мои роди­ тели приехали в Америку, они же не обучали меня за счет налогоплательщиков еврейскому языку как основному. И дети поляков тоже не учили польский язык как основ­ ной. А теперь почему-то пуэрториканские дети учат род­ ной язык за наш счет. По-моему, это грешно. Раз они в Америке, основным языком должен быть английский. Для меня это больной вопрос. У одного из таких учите­ лей был кошмарнейший испанский акцент. Разумеется, ребята его переняли. Помню, вместо «собака» он говорил «совака» — ужас!

Язык! Я такое тут слышу, раньше я и произнести бы не могла. Лет пять тому назад у меня и язык не повер­ нулся бы сказать словцо из четырех букв. А теперь — без всякого смущения. Как-то раз ребята пожаловались: «Он сказал плохое слово!» «Какое?» — спрашиваю я. «Кон-

1 Изучение английского в качестве второго языка.— Прим. ав­ тора.

204

Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/

чаи!» Это, говорю, не плохое слово, он хотел сказать «прекрати». Ребята хохочут. Дома я спросила мужа, что же еще означает это слово, и ои меня просветил. Мне бы и в голову не пришло. А мои ребята знают все. Это ужас­ но. Ведь если изъясняешься таким языком, значит, ина­ че не умеешь. Да они не владеют ни одним языком. (Взды­ хает.) Впрочем, наверно, я неправа: в наши дни подобные словечки употребляют еще какие образованные люди. Ладо же быть справедливой.

Говорят: испанец не смотрит тебе в глаза, ибо так его учит религия. Считается, что это непочтительно. Вот уж не верю. Мои ребята, сквернословя, смотрят вам пряме­ хонько в глаза. Да я до них никогда и не слыхала таких выражений и вообще не употребляла никаких бранных слов. Зато теперь прошла закалку. Однажды, повздорив с мужем, знаете, что я ему сказала? «Пошел ты...» (Сме­ ется.) В былое время у меня язык не повернулся бы та­ кое вымолвить! (Смеется.) Но ведь я слышу это целыми днями. К каждому слову непотребная присказка, весьма красочный эпитет.

Конечно, и в прежние времена ребята, наверно, сквер­ нословили. Но хоть знали, где и когда. Со мною лично та­ кого не случалось, но некоторые учителя мне жалова­ лись, что дети их обзывают. Нет уж, ни один мой ученик меня еще ни разу не обругал.

До чего мне нравились поляки! Очень трудолюбивый народ. Если приходилось туго, шли на любую работу — в поденщики, приходящей няней за десять центов в час. Не гнушались никаким трудом. А эти теперешние роди­ тели являются утром в школу. Общественный пост! Сле­ дят, как их деток кормят бесплатными завтраками и обе­ дами. Ни стыда, ни гордости. У поляков, среди которых я жила, была гордость. Никто бы из них на такое не ре­ шился. Никому бы и в голову не пришло.

Этих родителей постоянно видишь в школе. Папаша приведет ребят на занятия, а сам слоняется по коридо­ рам. Я считаю, что, когда в школе околачиваются взрос­ лые, это даже опасно. Среди них попадается бог знает кто. Если не запрешь дверь, страшно оставаться в учи­ тельской.

Мы их видим на переменах. Во время обеда они тут как тут. Эти люди относятся неприязненно ко всему, что для них делают. А поляки сами выкарабкались из кризи­

205

са. Для иих главное был дом, их собственность. Мой отец так любил свой домик, что, если прохожий ступал на га­ зон, он готов был его убить. (Смеется.) «Вон отсюда! — кричал он.— Это не ваше». (Нежно.) Он своим домом гор­ дился. А эти люди ничем не гордятся, они только разру­ шают. Нет, решительно не могу их понять.

Все разворовывают. Все окна разбиты. В былое время разве кто-нибудь бил стекла в школе? Если эти ребята на вас разозлятся, ужас что они могут натворить. (Вздыхает.) Да, другим становится наш район, и дети пошли другие. Приличного еврейского мальчика и того портят.

Когда я сюда приехала, здесь жили люди средних и высших слоев. Очень приятные, и дети у них были заме­ чательные. Все строилось на доверии. Можно было дать задание и уйти из класса. Скажу: «На минутку отлучусь в канцелярию. Можете пошептаться». И они слушались. Меня это так воодушевляло. Теперь я на такое не отва­ жусь. Даже в туалет не ухожу. (Смеется.) Я держу их в руках, но все же боюсь оставить одних.

Прежде, бывало, ребята спокойно сидят на своих ме­ стах. Если мне надо на несколько минут уйти, я им го­ ворю: «Будете себя хорошо вести?» И все было в поряд­ ке. А эти только клянутся: «Будем, будем себя хорошо вести». И все попусту. Не знаю, воспитание это или, мо­ жет быть, дело в их историческом прошлом? Их предкам так доставалось, что они вынуждены были лгать и красть, чтобы выжить. Я им внушаю: «Вам тут не надо врать и мошенничать. Мы все равны». Но их прошлое...

А ведь первый набор пуэрториканских детей был чу­ десный. Прелесть какие пришли ребята! От некоторых я просто в восторге. И вообще мне безразлично, кто какой национальности, но, если ты поганец, я тебя не люблю.

Теперь у нас в школе завели столы и стулья вместо парт. Ребята раскатывают на них по всему классу. Словом, все для усложнения жизни! (Смеется.) Если не смеяться над такими вещами, не выдержишь. Учить восприимчи­ вых, интересующихся детей было одно удовольствие. А как вы заинтересуете теперешних? Угощением? Домаш­ ними коржиками? Уверяю вас, эти дети всем обеспечены. Если мне надо разменять доллар, в классе всегда найдет­ ся. У них может оказаться и больше... Семнадцать учени­ ков получают бесплатные завтраки, а деньги свои тратят на лакомства.

206

Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/

Я всегда была сторонницей строгой дисциплины в уче­ бе, но этим ребятам я не даю сложных заданий. Все про­ работано, они точно знают, что делают. Это скучно, одно­ образно, но для таких детей важно, чтобы все было при­ вычно. Я не объясняю, почему надо делать так, а не эдак, а учу, как это делать. И только потом идет осмысление. Каждый выходит к доске и показывает мне, что действи­ тельно усвоил урок. Потому что письменным работам я не доверяю. Дети обманывают, списывают. Хотя не пони­ маю, как они ухитряются. Я же все время расхаживаю но классу и за ними слежу. Вот так и живем. (Смеется.)

В девять часов утра, когда все приходят в школу, дети выстраиваются у флага. Под моим наблюдением. Мы поем: «О тебе, страна моя...» А потом поем перифраз этой пес­ ни, который я нашла для них.

Стране своей служить — не быть себялюбивым. И миру мир нести.

Ятоварищей люблю,

Яне ссорюсь, не шалю — Ведь если дружат люди, То в мире войн не будет.

Потом поем «Звездное знамя». Я слежу за дисципли­ ной. Пение гимна вносит торжественность. Я же гово­ рю — дети любят привычный ритуал. Что-нибудь «чувст­ вительное», праздничное.

Начинаем занятия с арифметики. Вывешиваю на доске таблицы — забавные картинки с примерами на умноже­ ние. Все-все должно быть забавно. Все время — игра. Я никогда не говорю «таблицы», я говорю «картинки». Все — чтоб увлечь. А ну, кто быстро решит? Обычно это срабатывает. Пока они решают, я проверяю тетради. Я очень быстрая, бог не обидел. Одновременно отмечаю посещаемость — это в обязательном порядке. Справляюсь за пятнадцать-двадцать минут.

Затем собираю деньги на молоко, по четыре цента. Даю сдачу. И все — мигом. Покупаю молоко, на перемене уго­ щаю детей своим домашним печеньем. Чтобы воодуше­ вить их, подкупить. (Смеется.) Еще я им покупаю бумаж­ ные салфетки, нос вытирать... (Смеется.) К девяти сорока, ко второму уроку, стараюсь проверить все тетрадки. Двоих отпускаю на урок английского по программе ТЕСЛ. (Взды­ хает.)

207

Потом у нас урок чистописания. Вот на доске написа­ но моим чудным почерком. Я изучала метод Палмера, имею диплом. В понедельник я всегда пишу красиво. «В общественных местах мы не свистим, не шумим. Уметь себя вести — это очень важно. Если умеешь себя вести — это радость для тебя и для других». По пятницам мы уст­ раиваем тесты. Им это ужасно нравится — привычный ри­ туал, дети любят ритуал.

После того как ученики выпьют молоко, я веду их в туалет. За ними нужно присматривать. Без присмотра мы их туда не пускаем. Жду за дверью. Если начинается ба­ ловство, вхожу, навожу порядок. Но когда на уроке ктонибудь поднимет руку и попросится выйти, я отпускаю, даже если это обман. Только предупреждаю: «Если обма­ нешь, набедокуришь, больше не пущу». Так что, надеюсь, иной раз они и правду говорят.

Около одиннадцати даю им упражнения по англий­ скому. Без четверти двенадцать раздаю талоны на бесплат­ ный обед. В течение дня нахожу время для физзарядки. Наклоны в стороны, вперед, назад. Руки на бедра, на за­ тылок... Я это делаю отлично. Лучше ребят.

Чтением занимаюсь по группам. В классе их три: силь­ ная, средняя и слабая. Без четверти два начинаю урок правописания. Учим по два слова в день. Всего в неде­ лю — по шесть слов. Пробовала давать больше — впустую. Экспериментировала по-всякому — не усваивали. Я их не ругала, а проверяла себя: в чем же моя ошибка? В конце концов установила, что два слова в день — их норма. Пра­ вописание — дело серьезное. Делим слова на слоги, при­ думываем предложения, стараюсь, чтобы они работали до двух. Через пятнадцать-двадцать минут внимание у детей рассеивается, это их предел. Иногда они у меня молодцы, но бывает, что ничего от них не добьешься.

Затем я опять веду их в туалет — они уже сидят не­ спокойно. И опять за ними присматриваю. С четверти третьего до половины третьего мы читаем. Я занимаюсь с ними и музыкой. По своему усмотрению и когда позволяет горло. Я даю им эти уроки два-три раза в неделю. Музыку дети любят. С половины третьего — если они хорошо себя вели — мы рисуем. Я сама делаю красивые поздравитель­ ные открытки и учу детей их разрисовывать. Па этом школьный день заканчивается. Если же дети ведут себя плохо — шумят, визжат, бегают по классу,— рисование от­

208

Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/

меняется. Заставляю их работать: как вы со мной, так и

яс вами! Никаких удовольствий.

Вчетверть четвертого они уходят домой. Сопровождаю их до самых дверей и, пока не выйдут, не спускаю с них глаз. (Смеется.) Потом иду домой. Я совсем не устаю. Отправляюсь за покупками. По дороге заглядываю в каж­ дый магазин. В полдень я тоже делаю покупки. Удираю от коллег, от их вечных разговоров о школе.

Домой я не беру никаких тетрадей. Этим детям надо показывать их ошибки тут же, на месте. Иначе они все

забывают. Ну, а дома я совсем, совсем, совсем забываю

ошколе.

Яникогда не стремилась дослужиться до поста дирек­ тора. Я своей цели достигла.

Хочу ли уйти на покой? И да и нет. Мне ведь еще нет шестидесяти пяти. (Смеется.) Я не устала. Работать мне нетрудно. День пролетает быстро, в особенности если на­

кануне повеселишься. Я просто создана для dolce v ita1. Когда я веселюсь, мне море по колено. Даже если вер­ нешься домой в два, в три часа ночи, утром идешь в шко­ лу как ни в чем не бывало. Мне необходимо чем-то от­ влекаться, это стимулирует.

К некоторым из моих ребят я очень привязана. Они выделяются и наружностью, и способностями, и характе­ ром. Но стараюсь не заводить любимчиков, и у каждого

вклассе есть шанс быть старостой. Я говорю детям, что

вшколе я их мама. И что если им от меня попадает, то это не значит, что я их не люблю. Наоборот, я их люблю, поэтому и ругаю: «Разве мама вас никогда не ругает дома?»

Вообще же нынешние школьники меня приводят в не­

доумение. Прежние обычно после школы поступали в кол­ ледж. Это было естественно, непреложно. Как бы автома­ тически — по примеру родителей. Образование было в большом почете. Но эти, нынешние — просто непонятно...

Я им говорю: «Миссис Хофман пришла, значит, все за работу!» Муж мой подтрунивает надо мной: «Ай-ай! Идет миссис Хофман. Все за работу!» Работа — это благо. Я считаю, самое суровое наказание для ребят — не давать им никакой работы. Если они плохо себя вели, я застав­ ляю класс сидеть сложа руки. И сторожу их. Раз уж они

1 Сладкая жизнь (итал.).

209