вых цепочках создания и распространения контента, включающих фирмы из различных отраслей. К примеру, в трансляции кинофильма на эфирном телеканале участвуют кинопроизводящая компания, продавшая права на фильм и относящаяся к отрасли кино, телеканал, который представляет отрасль массовых коммуникаций, и сети трансляции, которые входят в отрасль телекоммуникаций. Для теоретиков культурных индустрий все это в целом – фильер аудиовизуального контента, включенного в цепочку стоимости одного произведения.

§ 5. Критика технодетерминизма

Важно понимать, что представители современной политэкономии медиа, критикующие нынешнюю капиталистическую медиасистему постольку, поскольку признают примат социального (или, точнее, полити- ко-экономического) над медиа, всегда резко выступали против любой формы технодетерминизма. Так, например, они воспринимают теорию информационного общества как идеологию нового капитализма. Николас Гарнэм в 1990-е годы, а позже Кристиан Фукс421 подвергают резкой критике модернизационную парадигму, предполагающую, что новые технологии, или

421 [Garnham, 2004; Fuchs, 2008; 2014].

новые медиа, а также так называемые социальные медиа способствуют эмансипации обществ, их демократизации, уходу от традиционализма. Для этих исследователей новые медиа, технологии, социальные сети – очередные пространства капиталистического неравенства, никак не подвергающие сомнению сам факт существования и базовую логику капитализма.

Для Фрэнка Уэбстера422 главной проблемой в теориях информационного общества, и в первую очередь

– в работах М. Кастельса, является рассмотрение информационного общества как чего-то радикально нового – будто современное общество не имеет никаких общих элементов с тем, что было раньше. Николас Гарнэм критикует Кастельса за шумпетерианский подход, который смешивает прямое влияние новых технологий – например, роботизации – на производительность труда, косвенное влияние новых технологий – например, компьютеризации – на организацию труда и оптимизацию производства, учета и планирования и, наконец, косвенное влияние новых технологий на развитие знания как некоей абстрактной позитивной сущности (и в этом Кастельс сильно напоминает Ф. фон Хайека с его обществом знания423). Все три сущности тесно переплетаются, а их вли-

422См.: [Уэбстер, 2004].

423См. подробнее: [Hayek, 1945].

яние на развитие сетевых социальных структур позиционируется как одинаковое. Сомнению со стороны политэкономии подвергается тезис о том, что информационное общество основано на сетевой логике. В частности, оспаривается факт новизны сети как структурной организации современного общества.424 В теории сетевой власти М. Кастельс представляет современный Интернет как среду конфликта между глобальными мультимедиаконгломератами, стремящимися коммерциализировать Интернет, и креативной аудиторией, цель которой установить своего рода гражданский контроль, возможный благодаря автономии, свойственной массово-индивидуальной ком-

муникации (mass-self communication). Стратегия кор-

пораций в сфере Web 2.0 заключается в том, чтобы продавать доступ к свободе в обмен на то, чтобы быть рекламными мишенями и делать приватное пространство более уязвимым. Однако данная свобода предоставляет людям возможность опротестовывать власть правительств, делиться своими идеями и т. п.425 В то же время с точки зрения политической экономии этот «контракт» гораздо более асимметричен, чем Кастельс себе представляет. Реальные инструменты Web 2.0 – не продажа доступа к свободе, а

424См. подробнее: [Garnham, 2004].

425См.: [Кастельс, 2016].

предоставление пользователям бесплатного доступа в обмен на продажу их и как потребителей, и как производителей контента рекламодателям и иным сторонам для создания дохода. Именно такое критическое видение идей «Власти коммуникации» предлагает Кристиан Фукс.426

Представители политэкономии активно критикуют технологический детерминизм, так или иначе присущий теориям информационного общества, утверждая, что не технологии предшествуют общественному развитию, а общество применяет те или иные технологии исходя из своих потребностей. Любой технологический детерминизм не принимает в расчет социальные, политические, экономические структуры, саму суть общественных отношений, предопределяя их изменение. В реальности же, как пишут представители политической экономии, новые медиа встраиваются в существующие социальные системы и институты. Если рассуждать с позиций технодетерминизма, то Интернет и иные новые технологии способствовали либерализации китайского политического строя. Однако мы наблюдаем, как китайская власть, наоборот, использовала Интернет, подчинив его системе и обязав провайдеров устанавливать фильтры для неугодных правительству сайтов, что, по сути, адап-

426 [Fuchs, 2014].

тировало Сеть к тому закрытому режиму цензуры, который существует в Китае.

Профессор Вестминстерского университета Кристиан Фукс предлагает политико-экономическую критику теории Генри Дженкинса о партисипативной, или конвергентной, культуре. Как пишет Фукс, Дженкинс игнорирует ряд понятий, таких как собственность медиа, капитализм как социальный строй и класс как социальное разделение. Для него партисипативная культура – это просто возможность индивидов встречаться онлайн и делиться контентом. Однако партисипативность предполагает гораздо более сложную конструкцию социального и политического участия, и эта конструкция в концепции Дженкинса никак не представлена.427 Попытку вписать партисипативную культуру в политические теории предпринял Нико Карпентье,428 однако Фукс критикует его за игнорирование политико-экономического аспекта и, в частности, проблемы собственности и корпоративного контроля над медиа и партисипативными платформами.429 Если для Дженкинса YouTube – это сайт для производства и распространения медиа «снизу», то для Фукса – это часть империи Google, ко-

427[Ibid, р. 57].

428[Carpentier, 2011].

429[Fuchs, 2014, p. 56].

торая зарабатывает на контекстной рекламе, размещаемой внутри производимых пользователями роликов. С этой точки зрения речь идет об эксплуатации (Фукс называет это digital labour) пользователей. Ин- тернет-культура, как пишет Фукс, не является изолированной от социальных и политических отношений; она организована и контролируется корпорациями, а также принадлежит им. Таким образом, социальные медиа тоже часть культурной индустрии, и с этой точки зрения Интернет, в котором доминируют крупные корпорации, аккумулирующие капитал путем эксплуатации пользователей и их продажи рекламодателям, не может рассматриваться как образец партисипативной демократии. А культурная экспрессия, о которой пишет Дженкинс, на самом деле не должна в таком контексте восприниматься как выражение партисипативности.

В работах критических теоретиков современная онлайновая коммуникационная среда предстает как система, вписанная в капиталистические отношения, осуществляющая эксплуатацию теперь уже не просто работников индустрии, но и самих потребителей, которые становятся просьюмерами, то есть производящими контент потребителями,430 и полностью лишены приватности, потому что за ними перманентно на-

430 См.: [Huws, 2003].

блюдают и продают собранную информацию потребительским компаниям.431

Отдельной критики в рамках политической экономии массовых коммуникаций удостоились так называемые твиттер- и фейсбук-революции. Джоди Дин критикует блогосферу как эрзац-политическую. И то, что 3. Папахарисси называет приватной политической сферой,432 для Дин является не чем иным, как попыткой создать у людей иллюзию участия в политике без подлинного участия.433 Будучи соединенными технологически, включенными в сети, люди думают, что технология за них сделает все. В результате акт подписания электронной петиции либо участие в электронном опросе, проведенном как личная рассылка мэра города, нам кажутся политическим участием, а на самом деле блокируют подлинное политическое участие. Евгений Морозов называет такой вид участия активизмом слабаков (slacktivism) или кликтивизмом (clicktivism). С точки зрения этого популярного американского автора белорусского происхождения, такой активизм имеет нулевое влияние на социальную и политическую жизнь. В книге «The Net Delusion» («Сетевой обман») Морозов указывает на

431См.: [Andrejevic, 2007].

432[Papacharissi, 2010].

433[Dean, 2005].

утопическую природу твиттер-революций.434 Паоло Гербаудо в результате эмпирического иссле-

дования делает вывод о том, что Интернет порождает движения без лидеров, неспособные на подлинные политические действия, но создающие «хореографический протест», который заключается в том, чтобы организовать протестные акции, снабдить участников инструкциями о том, как действовать, какие эмоции выражать.435 Однако большие сомнения вызывает способность социальных медиа создать подлинные политические идентичности. В схожей логике мыслят Лэнс Беннетт и Александра Сегерберг, которые разделяют логику коллективного действия (logics of collective action) и логику коннективного действия

(logics of connective action).436 Если логика коллек-

тивного политического действия предполагает, что в ее основе лежит определенная политическая идентичность, которую медиа могут использовать для того, чтобы просто организовать адептов политической идентичности для конкретной акции, то в основе логики коннективного действия лежит набор персональных эмоций, вывешиваемых для всеобщего обозрения в социальных сетях. Коннективное действие,

434[Morozov, 2010].

435[Gerbaudo, 2012].

436[Bennett, Segerberg, 2013].

или акция, предполагает, что люди объединяются в его рамках, конструируя его идентичность, символы, задачи через взаимное предоставление контента (share). Однако такое действие, как правило, не несет четкой политической идентичности, с трудом может создавать отдельные политические идентичности, способные на реальные политические действия.

* * *

Мы рассмотрели основные теории, связанные с политической экономией медиа. Как видим, они пересекаются, то есть специалисты в области культурного империализма одновременно являются и критиками информационного общества или системы корпоративного контроля медиакорпораций. В этом смысле довольно трудно внутри политической экономии проводить границы между различными теориями, потому что исследования базируются на схожих идеях. И главное, пожалуй, что сближает эти идеи, – приверженность тезису об эксплуатации (в локальном или планетарном масштабе), о сверхприбыли (символической или материальной), об асимметричности власти и о доминировании. Именно эти идеи связывают в один конгломерат последователей неомарксизма, продолжателей Франкфуртской школы и представи-

телей ранних (классово детерминированных) исследований, использующих культурные основания для анализа социальных явлений (cultural studies).