- •Москва "наука" 1993
- •Глава первая
- •1. Становление основных подходов к измерению установок (1920-е - 1930-е годы)
- •3. Психологическая ориентация: ф.Олпорт, л.Л.Терстоун, р.Ликерт
- •4. Традиция Гутмана-Лазарсфельда
- •2. Надежность и валидность эмпирическх моделей
- •3. Множественные индикаторы в оценке качества измерения
- •1. Концептуализация и косвенное измерение
- •2. Взаимозависимость концептуализации и измерения:
- •1. Обобщение моделей структурных уравнений с латентной переменной и "общеизвестные истины" измерения
- •2. Г£гяао-методология и процедуры автоматического поиска моделей
- •4. Реалистская стратегия измерения
- •Вместо заключения: о радикальной критике "количественных" процедур в социологии 1
- •Литература
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ СОЦИОЛОГИИ
И.Ф.Девятко
ДИАГНОСТИЧЕСКАЯ
ПРОЦЕДУРА
В СОЦИОЛОГИИ
ОЧЕРК
истории и теории
Москва "наука" 1993
ББК 60.5
Д 25
ISBN
5-02-008211-2
Ответственный редактор доктор философских наук, профессор Г.С.БАТЫГИН
Рецензенты:
доктор психологических наук, профессор С.И.СЪЕДИН, кандидат философских наук М.С.КОСОЛАПОВ
Редактор издательства Л.В.ПЕНЯЕВА
©И.Ф.Девятко, 1993 ©Российская академия наук,
1993
ПРЕДИСЛОВИЕ
Значительная часть людских забот так или иначе связана с процедурой, которую принято называть диагностической. Нормальные люди не знают, да и не обязаны знать, что они говорят прозой и пользуются, с переменным успехом, диагностическими приемами. Читающему эти строки тоже приходится распознавать нечто, скрывающееся за печатными знаками. Задача, для решения которой используется диагностическая процедура, формулируется просто: кто есть кто и что есть что? Такого рода задачи обычно решаются с лета. "Не инженер ты - хам", - диагноз, который русский интеллигент Васиссуалий Лоханкин выставляет своему недругу мнимому инженеру Птибурдукову. Разумеется, в основе столь сурового заключения лежит некая рационально реконструируемая секвенция от внешне заданной видимости к скрытому смыслу: "почто жену уводишь от меня?". Иными словами, полученное новое знание является в определенной степени обоснованным. В отличие от опростившегося интеллигента, эпистемолог думает над тем, каким образом возникает знание о хамстве и принадлежности к профессиональной группе инженеров.
Здесь мы погружаемся в океан неразрешимых проблем. Лишь немногие знают, что дать окончательный ответ на вопрос "Что есть что?" невозможно. И, тем не менее, ремесло социолога заключается в поиске ответа на такие вопросы. А эпистемолог занят обоснованием невозможного.
Человек - "обыденный эпистемолог", - приобретая опыт распознавания и "измерения" для решения практических задач, осваивает технику часто нерефлексируемых диагностических заключений. Со временем он понимает, что понимание действительности требует умения держаться от нее на приличном расстоянии. "Глаза есть мимолетное, как бы в некотором дуновении открывшееся, изображение души" - эта гегелевская мысль самодостаточна и не терпит идиотского вопроса: "Что есть в глазах такого, что изображает душу?" Здесь начинается область умного видения, куда не следует входить с инструментом научной рациональности, которая обязана расколдовывать и профанировать "высокое". В самом деле, никакая, даже самая изощренная диагностическая процедура не может ни на йоту продвинуть нас в решении вопроса, почему человек похож на себя.
Профессиональное призвание эпистемолога и методиста заключается в расколдовании и профанации того, что ребенок научается делать в первые годы жизни. Если угодно, эту интеллектуальную экспансию, превращающую жизнь в проблему, можно легко опоро-
чить либо просто отвергнуть как предрассудок. Но нельзя отрицать, что у нее есть своя история, в которой были и озарения, и разочарования, но не было иллюзий, будто проблемы решаются легко. Из книги И.Ф.Девятко читатель узнает, как усовершенствовались измерительные инструменты в социологии и социальной психологии, почему основатель диагностической традиции Луи Терстоун в один прекрасный день прекратил заниматься тестированием и что имел в виду один юный методист, изображавший на капустнике в Бюро прикладных социальных исследований Колумбийского университета своего шефа Пауля Лазарсфельда, когда говорил назидательно: "Меня интересует не пол, а как он устанавливается". Вне всякого сомнения, это история мысли, где за каждым поворотом открывается новое, необозримое и захватывающее пространство. От читателя требуется немало терпения, чтобы следовать за автором по методическим лабиринтам, но терпение вознаграждается: диагностическая процедура обнаруживает свое устройство.
И.Ф.Девятко сознательно избегала мучительного философствования по поводу затруднений, постоянно возникающих в процессе социологического измерения. Тем не менее, некоторая философская пропедевтика не помешает, во всяком случае в рамках редакторского предисловия. Проблему диагностики лучше видно, если выйти за ее пределы.
Прежде всего надо обсудить вопрос, как возможна диагностическая процедура. Если не сводить измерение к действию по прикладыванию линейки к предмету, измерение превращается в диагностику - переход от "видимостей" к тому, что существует "на самом деле". При этом мы знаем, что "видимость" не имеет собственной действительности, а светит отраженным светом "сущности". Только при этом условии возможна диагностическая процедура. Попросту говоря, расплющенный нос и выпученные, как у кролика, глаза Сократа являют раздражительным и высокомерным афинянам его сократовскую "чтойность". Этот переход - не просто терминологическая транспозиция "внешнего" языка на язык "внутренний", но искусное оперирование внешними измерениями с целью вызвать наружу дух действительности. Иногда этот дух называют "конструктом", находя основания в том, что он конструируется из данных. Например, мы можем назвать некоторых людей "фашизоидными личностями" только потому, что они соответствуют определенным параметрам адорновской "Ф-шкалы". На самом деле процедура конструирования "конструкта" не произвольна, а подчинена задаче рациональной реконструкции типа. В этом отношении построение шкал и диагностических методик в чем-то похоже на шаманство: предварительное знакомство с "духом", а также тщательность и упорство в исполнении аналитического ритуала необходимы для появления "духа". Как и всякий научный ритуал, диагностическая процедура подчинена технической схеме и, коль скоро схема начала работать, она перестает зависеть от субъективности исследователя. Дух возникает сам из глубины признакового пространства, а не создается творческим воображением научного сотрудника.
Есть некоторые основания полагать, что "дух действительности" не испытывает желания являть себя абы кому и ведет неравную игру с диагностом, постоянно подсовывая ему подделки. Люди, разбирающиеся в том, что есть что и кто есть кто, принимают игру и иногда выигрывают. Одним из таких - опытных - людей был Яков Иосеф, старый раввин из Бердичева. Однажды к нему приехал в гости рабби Менахем Мендель и люди, собравшиеся у дома, обмерли, увидев в каком наряде он вылезает из брички. Мендель был обут в башмаки с большими серебряными пряжками, шляпы на нем не было, а в зубах он держал длинную трубку. По прошествии некоторого времени люди спросили Иосефа, что он думает об этом деле. "Так рабби Мендель в куче золы заносчивости укрыл смирение духа, чтобы силы зла не могли коснуться его", - ответил учитель. Из этой буберовской легенды следует, что переход от "видимости" к "сущности" равнозначен овладению замыслом происходящего, замыслом, который открывается исключительно путем "непосредственного усмотрения".
Осуществлять диагностическую процедуру можно двумя способами. Первый способ - выведение внешних признаков из "замысла" -доступен лишь избранным - тем, кто обладает умением видеть идеи. Такое знание мы можем назвать "демоническим". В знаменитом диалоге о демоне Сократа Плутарх пишет о неком смысле, передаваемом демоном без посредства голоса. Это смысл соприкасается с разумением воспринимающего как само обозначаемое: "В сущности, мы воспринимаем мысли друг друга через посредство голоса и слов, как бы на ощупь в темноте: а мысли демонов сияют своим светом тому, кто может видеть и не нуждается в речах и именах, пользуясь которыми как символами в своем взаимном общении, люди видят образы и подобия мыслей, но самих мыслей не познают - за исключением тех людей, которым присущ какой-то особый, божественный, как сказано, свет... Речи демонов, разносясь повсюду, встречают отголосок только у людей со спокойным нравом и чистой душой; таких мы называем святыми и праведниками". Гений, соприкасающийся с предвечными сущностями, может открыть для науки новый путь, но научная дисциплина обязана осуществлять свое предназначение как бы на ощупь, в темноте.
Второй способ диагностической процедуры - выведение "замысла" из внешних измерений - обречен на рутину и разочарование в возможности постичь загадку бытия. Однако эту работу можно исполнять, не рассчитывая на озарение и не связывая результат с участием в проекте какого-нибудь нового Гёте. Аллегория, рассказанная Йоханом Галтунгом, хорошо демонстрирует безнадежность диагностических мероприятий. Предположим, что мы изучаем некий фрагмент действительности, подчиненный логической идее-схеме, например, шахматную игру. Мы - диагносты - пока ничего не знаем о замысле игры и не имеем никаких зацепок, чтобы установить значимые для понимания игры измерения в хаосе самых разных признаков. Путем изнурительных наблюдений мы можем установить, что движение фигуры, похожей на лошадь, подчинено одной и той же Г-образной схеме; один из игроков впадает в грустное
расположение духа; большую часть времени люди сидят, о чем-то раздумывая - из всех этих наблюдаемых регулярностей требуется вывести правила игры. Но, не зная правил, нельзя понять действия "актеров". Шахматист, знающий теорию игры, конечно, увидит все, что необходимо для диагноза. Учебник "дебютов" и "эндшпилей" -книгу жизни - не удалось почитать еще никому из смертных. И, тем не менее, герменевтический круг разрывается обнаружением статистических "регулярностей", отображающих правила игры. Мы не можем установить смысловую связь внешнего "измерения" с латентной переменной в каждом единичном случае, но вариация статистических распределений указывает на неслучайные (при определенной степени вероятности) соотношения. Пунктуальный человек может опоздать на поезд, но "опоздания" с высокой степенью вероятности показывают "рассеянность". Таким образом, если "дух действительности" вызывается шаманством, то это шаманство - не что иное, как математико-статистическое исполнение процедуры.
Как преодолевается смысловая дистанция от внешнего "измерения" до аутентичного признака объекта? В зависимости от того, как это делается, можно выделить три типа диагностики.
Первый тип основан на редукции измеряемого качества к операциональной переменной - шаг, в немалой степени обусловленный "натуральным" происхождением измерителя, высокой точностью и устойчивостью наблюдений. Возраст редуцируется к ответу на вопрос: "Сколько Вам лет?", образование - к свидетельству об образовании, а национальность - к "национальности". Здесь работают мощные культурно-эпистемические "паттерны", принуждая социологов к натурализации измерений, хотя нетрудно показать, что некоторые люди задерживаются в возрасте подростка до сорока лет и более, свидетельство о высшем образовании вовсе не означает умения писать без грамматических ошибок, а многие евреи оказываются русскими. Первый тип диагностической процедуры порождает ясные и отчетливые суждения о действительности и, в то же время, не позволяет забыть их немножко искусственное происхождение.
Второй тип диагностической процедуры предполагает сохранение дистанции между операциональными конструкциями языка наблюдения и "истинными" параметрами объекта. В данном случае наблюдения квалифицируются как симптомы некоего латентного качества, которое может обнаруживать себя и иным образом. Изменение цвета лакмусовой бумажки означает наличие кислоты или щелочи в растворе; скорость оседания эритроцитов - симптом воспалительного процесса в организме; количество публикаций - показатель продуктивности ученого; двери коттеджа, открывающиеся наружу, - признак того, что хозяева дружат с соседями, чей дом находится на противоположной стороне улицы, - все эти соотношения имеют вероятностный характер и, даже в том случае, когда симптом практически безошибочно позволяет предсказывать определенное значение латентного признака (например, РОЭ - воспалительный процесс), элементы этого бинарного отношения сохраняют свою смысловую автономию и не редуцируются друг к другу. Более того,
латентная переменная отображается множеством операциональных измерений, каждое из которых обладает некоей мерой близости к порождающей смысловой модели. Это обстоятельство дает возможность строить диагностическую процедуру на "батареях" шкал и тем самым добиваться высокой надежности итоговых измерений. Соотношение симптома и латентной переменной может трактоваться в терминах логического следования и тогда мы скажем, что это соотношение объяснимо. Проживание обследуемого в районе Золотого берега не вызывало у чикагских социологов сомнений в том, что данный человек имеет высокий социальный статус - в этом районе могут нанимать жилье только очень состоятельные люди. Однако в социологии и социальной психологии встречаются такие пары, чье избирательное сродство не то чтобы непонятно, но вызывает изумление: в 30-е годы Пауль Лазарсфельд показал, что пролетариат любит сладкое. Зная, что любовь к сладкому - симптом пролетарской принадлежности, можно пренебречь логическими фигурами. Сказанного достаточно. Таким образом, связь явных и латентных измерений может основываться исключительно на статистических континген-циях - это не делает их менее полноценными, чем логически обоснованные пары.
Третий тип диагностической процедуры характеризуется удивительным и причудливым возникновением "истинного" качества из факторизации переменных. Фактор, объединяющий некоторое количество взаимосвязанных признаков, требует "осмысления", и "конструкт" возникает как "Deus ex machina". Аналогичные явления конструктов присущи также анализу латентных структур и всему комплексу техник, известных под наименованием "структурные уравнения с латентной переменной".
Следует остановиться также на том, что подлежит диагностике. Обычно эту процедуру связывают с измерением личностных качеств. Методики личностного тестирования можно найти в десятках психологических журналов. Измерение установки - как раз та область, где диагностическая процедура чувствует себя дома. Несколько обособленную область ее применения образуют групповые качества - "дух" групповой сплоченности явлен, например, нормированной суммой позитивных выборов в социометрической матрице. Аристотелевская "филия" таким измерителем не располагает. Предметом диагностики могут быть и социальные институции - геополитические образования, национальные, религиозные и тому подобные сообщества. Как правило, здесь используются самые незатейливые измерения. Например, одни общества довольно уверенно называются тоталитарными, а другие - демократическими. Достаточно проницательные люди, Л.Фейхтвангер, Т.Драйзер, Р.Роллан, надо полагать, искренне засвидетельствовали демократизм сталинского режима - они восприняли торжество новой юности как значимое измерение и пренебрегли отсутствием в Советском Союзе многопартийности.
Здесь, в предисловии к книге, посвященной вопросам социологического измерения, небесполезно заметить, что диагностическая процедура начинается чуть раньше, чем нужно, - сначала формиру-
ется "пространство признаков", которое Луи Гуттман очень точно определил как "вселенную". Измерения, образующие пространство, должны обладать удивительным свойством значимости для представления смыслов, положенных в действительности, короче говоря, они должны быть "релевантными". Этот термин возвращает нас к вопросу о том, как возможна диагностика.
Если бы релевантность определялась только как некоторая смысловая дистанция между измеряемым и измерителем, было бы полбеды. Беда в том, что релевантность-значимость устанавливается в контексте теории, - затруднение, известное в литературе как тезис Куна-Фейерабенда. Неизбежность фактов, не сумев совладать с этим открытием, в очередной раз уступила место в науке воле и представлению. Опять "тематизировался" выбор между двумя интеллектуальными манерами: принять ли процессуальный кодекс дисциплинарно организованного знания (так принимаются к исполнению процессуальные нормы при установлении квалифицирующих признаков вины) или избрать жанр интеллектуальных бесчинств и принять участие в массированной атаке на теоретический дискурс и "кумулятивистскую" традицию в науке. Вызов, именующий себя постмодернистским, декларирует отказ от диктата "Закона", находя новую эпистемическую перспективу в "порождении реальности". В основе порождающих структур, лишившихся безыскусной поддержки фактов, обнаруживаются "Идеальная игра", "Деконструкция дискурса" и "Совращение". Если говорить о подобном отношении к реальности как о традиции, то дело почти исчерпывается сартровской "Тошнотой". Немаловажно и то обстоятельство, что тематический репертуар и сама интонация постмодерна явно рассчитаны на удовлетворение вполне определенного вкуса читающего бомонда. Это вкус эпатажа и "деконструкции" сексуальных эпизодов, часто не вполне удачных. В русской литературе периода либерализации постмодерн проявляет себя более прямолинейно в деконструкции тривиального матерщинного дискурса. В любом случае нельзя отрицать зависимости рассматриваемого жанра от публики, не имеющей специальной профессиональной подготовки, хотя правила жанра исполняются виртуозно. "Это теоретическая фантастика (Theory-fiction), которая не похожа ни на что появлявшееся ранее", - так оценила газета "Либерасьон" книгу влиятельного социолога Жана Бодрийяра "Совращение" (1979). Теоретик постмодерна исходит из того, что человечество вступает в эру финальных решений, когда снимаются различия меяоду явным и латентным дискурсами: поверхностный дискурс выпускает наружу глубинный порядок, подменяющий очарование и иллюзию видимостей, чтобы лишить его силы. Видимости в конечном счете оказываются не пустяками, а удобными случаями для игры и ее ставок, а (также страсти к девиации -совращению самих знаков, а это более существенно, чем возникновение самой истины. Достоверное знание здесь утрачивает смысл.
Под влиянием постмодерна происходят существенные изменения в тематическом репертуаре социологической методологии. При этом речь идет не только об образовании новых периферийных областей
знания, например, "софт-методологии", но, скорее, о тотальной экспансии в корпус науки и создании некоей разновидности жанра паразитической критики с гуманитарных позиций. Это происходит на фоне ламентаций о репрессивной роли научного знания как формы власти. "Совращение" к тому же сопровождается претензиями на чудесное постижение повседневности без использования занудных техник шкалирования. Социологическая профессия не в силах противодействовать столь жесткой экспансии мягких методов, но вполне возможно предотвратить смешение разнородных субстанций, смешение, от которого обычно болит голова. В книге И.Ф.Де-вятко показано, что социология занимается не "финальными", а предпоследними истинами, критерием которых является правильная процедура.
Доктор философских наук Г.С.Батыгин
8