Учебный год 2023-2024 / Мурзин. Бестелесные вещи

Кроме того, выводы, сделанные В.В. Витрянским, могут привести, как представляется, к мало оправданному утяжелению схемы договора мены. Нет ничего противозаконного в желании сторон обменяться принадлежащими им, к примеру, бездокументарными ценными бумагами. Учтем, что купля-продажа прав, со всеми оговорками, все же поддерживается законом и судебной практикой. Теперь представим последовательность действий сторон договора мены, испуганных категоричностью авторитетного ученого и не желающих подвергать свою сделку возможным превратностям. Сначала должны быть заключены два встречных договора купли-продажи ценных бумаг, затем необходимо произвести зачет встречных денежных требований, чтобы, наконец, произвести перерегистрацию ценных бумаг на имя новых владельцев. Впрочем, подобную последовательность сделок можно будет признавать недействительной как притворную (стороны явно хотели совершить мену). Но чем будет обоснована эта недействительность кроме как чистотой абсолютно абстрактной идеи? В конце-концов, сам договор мены как юридическая конструкция сегодня рассматривается именно как средство упрощения расчетов и упрощения самого правоотношения. Гражданское право всегда поддерживало подобное стремление.

18. К очень формализованным, усложненным отношениям приводит и деление денег на собственно «деньги» – материальные вещи и «безналичные денежные средства» как объекты права требования.

Юридическая природа безналичных денег в отечественной литературе всегда являлась предметом дискуссии. По-видимому, первым авторитетным мнением о том, что безналичные деньги – это право требования к банку, было мнение Л.А. Лунца (1948 г.)[94]. Но это была совершенная нормальная реакция на новое явление, имевшая, видимо, целью выпукло показать бесспорные отличия этого явления от бумажных денег. Но вот, например, в 1955 году Р.О. Халфина, рассматривая вопрос о вкладах в сберегательных кассах, т.е. о правах требования, говорит о существовании права собственности в широком смысле, в отличие от права собственности в узком смысле – традиционного права, относящегося к материально осязаемым индивидуально-определенным вещам. Р.О. Халфина, обратила внимание на существование практической проблемы. Но реакция О.С. Иоффе была жесткой: «Какова суть широкого понятия права собственности, где при таком логическом его объеме лежит граница между ним и смежными правовыми понятиями, почему, включая правоотношения обязательственного типа, оно все же остается понятием о праве собственности, – эти неизбежно порождаемые изложенной концепцией вопросы не только не решены, но и не поставлены автором»[95]. Таким образом, конструктивного диалога не получилось.

В наши дни против распространения на безналичные деньги режима вещных прав высказывались Е.А. Суханов[96] и Л.А. Новоселова[97]. Возражения этим авторам вылились в 1996-97 гг. в целую серию публикаций на страницах журнала «Хозяйство и право»[98]. Подробный обзор этой непрекращающейся дискуссии приводится Л.Г. Ефимовой[99]. С.В. Сарбаш (отрицающий возможность возникновения вещного права на безналичные денежные средства) указывает на то, что проблема безналичных денежных расчетов еще не решена в науке гражданского права и едва ли будет решена в ближайшем обозримом будущем[100]. Поэтому и представляет особый интерес истоки юридической дискуссии о безналичных деньгах.

Л.А. Новоселова, проведя в своей статье лексический анализ, указала на то, что законодатель в Гражданском Кодексе использует разные термины для наличных денег («деньги») и для безналичных денег («денежные средства» или «денежные суммы»), чем и доказывается разграничение этих объектов гражданских прав. Сторонники признания права собственности на безналичные деньги апеллировали в основном к тому, что никто не отрицает возможности заключения договора займа, используя исключительно безналичные деньги, а по договору займа деньги передаются в собственность (ст. 807 ГК РФ). Надо признать, что этот чуть ли не единственный довод обладает большой доказательственной силой и наглядностью. Поэтому, как представляется, дальнейшее развитие выводов Л.А. Новоселовой другими исследователями привело к несколько неадекватным выводам: речь идет о том, что широкое распространение получила позиция, согласно которой предметом договора займа могут быть не всякие деньги, а только наличные; соответственно предметом кредитного договора – только безналичные денежные средства[101].

Но разве принципиальнейшее отличие кредитного договора от договора займа состоит не в том, что кредитный договор консенсуальный? Разве, в конце концов, не может банк выдать кредит физическому лицу наличными деньгами, и, наоборот, физические лица заключить договор займа, перечисляя по нему деньги в безналичной форме? Б.М. Гонгало по этому поводу пишет: «Технология осуществления платежа, его “юридический наряд”, предусмотренный главой 46 ГК, не может повлиять на правовую квалификацию данного акта с позиций ст. 128, 140 ГК: и в том, и в другом случае производится оплата деньгами. Нормы главы 46 не “зачеркивают” правила ст. 128 ГК, относящего деньги к вещам. Противопоставление наличных и безналичных денег, по-видимому, оправдано при решении лишь некоторых, достаточно специфических проблем науки гражданского права… С точки зрения экономической, а также учитывая юридическую конструкцию большинства обязательств, думается будет неправильным считать, что если во исполнение договора одна сторона обязана уплатить другой стороне определенную сумму денег, то это означает обязанность передать право требования этой суммы у банка. Оплата производится деньгами. Итак, деньги существуют в имущественной (телесной) форме и дематериализованном состоянии (в виде прав требования, безналичные деньги). Однако право (и не только российское) основывается на предположении, что деньги продолжают оставаться вещью (телесным имуществом)»[102]. Л.Г. Ефимова также подчеркивает: «Наличные и безналичные деньги – всего лишь разные формы денег» [103].

Распространение на безналичные деньги принципиальных положений права собственности хотя бы отвечает здравому смыслу и логике современного развития. Но признание безналичных денежных средств и одновременно их резкое отграничение от наличных денег, ведет к совершенно необоснованному сужению гражданского оборота, обедняет этот оборот.

19. Очень интересными представляются идеи современных российских правоведов, которые при рассмотрении нетипичных объектов гражданских прав пытаются вообще вырваться за пределы категорий, привязанных более или менее удачно к вещам.

Так, В.А. Лапач, развивая идеи Г. Хартманна об особой материи денег, не сводимой к вещам, приходит к выводу, что деньги (даже и бумажные) не являются разновидностью вещей (это анахронизм), а выступают самостоятельными объектами прав. Место денег в понятийной системе гражданского права В.А. Лапач определяет формулой: «вслед за вещами, но не из вещей»[104]. С другой стороны, В.А. Лапач рассматривает и деньги и ценные бумаги (в том числе документарные) как невещественные, но материальные объекты гражданских прав и подчеркивает, что «материальная первооснова денег и ценных бумаг сохраняется даже при элиминации материи внешней формы их существования»[105]. Кстати, последняя максима явилась следствием несогласия В.А. Лапача с позицией Д.И. Степанова: сопоставив высказывания последнего, В.А. Лапач пришел к выводу, что «бездокументарная ценная бумага понимается Степановым как идеальный имущественный актив в идеальной же оболочке» [106]. Но как представляется, противоречий в идеях В.А. Лапача и Д.И. Степанова гораздо меньше, чем может показаться сначала.

Действительно, у Д.И. Степанова есть свое понимание ценных бумаг, на первый взгляд далекое от практической юриспруденции: он считает, что противопоставление документарной и бездокументарной ценной бумаги применительно к эмиссионным бумагам не имеет какого-либо значения, поскольку все эти бумаги – «не более, чем идеальные оболочки, счетные единицы, на которые разбивается комплекс прав, заключаемых в эти ценные бумаги в рамках одного выпуска»[107]. Категория же «идеальной оболочки» необходима для того, чтобы отграничить ценную бумагу от каких-либо других прав: «При отсутствии материальной оболочки (собственно бумаги) у бездокументарной ценной бумаги остается идеальная оболочка, то, что мыслится как ценная бумага… Идеальная оболочка есть всего лишь внешнее проявление структуры взаимоувязанных прав, содержащихся в бездокументарной ценной бумаге. Те или иные права приобретают свойства ценной бумаги и выходят в оборот лишь в случае конструирования определенной целостности, системы» [108].

Рассуждения Д.И. Степанова становятся гораздо понятнее, если учесть, что он говорит, видимо, ни о чем другом как о юридической конструкции. Возрождению подлинного смысла юридической конструкции уделяет много внимания в своих последних работах С.С. Алексеев. По его определению юридическая конструкция – «это интеллектуальное разрешение данной проблемы, выраженное в оптимальной моделипостроения прав, обязанностей, ответственности, соответствующих юридических фактов»[109]. Д.И. Степанов говорит об «идеальной оболочке» именно по этому поводу: «Принимая во внимание, что право в методологическом смысле есть средоточие идеи, суть идеальный феномен (выделено мною – Д.М.), элементарной частью, с которой имеет дело доктрина, обращаясь к исследованию права, выступаетправовая конструкция»[110].

Рассмотрение правовых явлений с точки зрения юридических конструкций очень перспективно. В частности, ценные бумаги как юридические конструкции представляют собой устойчивый комплекс отношений, где построение правомочий, обязанностей, ответственности участников этих отношений моделируются по строго определенной типовой схеме – поэтому и само сохранение наименования «ценные бумаги» для этих объектов является принципиальным. Поэтому надо учитывать, что юридические (правовые) конструкции по своему определению, раз уж мы используем инженерно-строительный термин, обладают известной жесткостью, привязкой к уже существующим правовым явлениям, выгодно отличаясь этим от аморфных образований. Так, С.С. Алексеев отмечает: «Само “вещество” права, его corpus juris – это особая, во многом “невидимая” социальная реальность, выражающая структурированность права, организацию его содержания с сугубо юридической стороны… Оказывается неизбежным вывод, в соответствии с которым материя права по своей сути – это особая структурированная социальная реальность, выраженная главным образом в особой (внутренней) форме… Специфика материи права сказывается и на особенностях отдельных правовых явлений. Пример – ценные бумаги. Понять их особенности с юридической стороны (тем более в современных условиях, когда юридически конституированы и получают все более широкое развитие “бездокументарные” ценные бумаги) совершенно невозможно, если не принять во внимание фундаментальную особенность всей правовой материи, ее “слитность” с формой, не сводящейся к одной внешней форме (документам), а состоящей главным образом во “внутренней форме”, в ее структурных особенностях, в так или иначе объективированных способах ее существования. В том, что еще римские юристы обозначали как “бестелесную вещь”»[111].

20. О. Шпенглер настаивал на том, что современное право должно стремиться к тому, чтобы стать правом функций, в противоположность римскому праву, которое было правом тел[112]. Эта мысль становится достаточно ясной, если принять наиболее распространенное в философии значение категории «функция», которая означает «явление, зависящее от другого и изменяющееся по мере изменения этого другого явления»[113]. С этой точки зрения можно сказать, что современное право следовало указанию О. Шпенглера в критические моменты, но затем вновь обращалось к своим истокам. Так, банкноты – ценные бумаги, дающие право размена на звонкую монету – были функцией денег, но, превратившись в бумажные деньги, вновь стали вещами. Безналичные деньги на современном этапе ни в коей мере не зависят от бумажных денег и, следовательно, тоже являются вещами, но уже бестелесными. Депозитарные свидетельства, удостоверяющие нахождение материальных ценных бумаг на хранении и участвующие в обороте вместо них, являются, без сомнения, функциями. Но бездокументарные бумаги вновь перестают быть функцией, поскольку им не от чего зависеть, вновь возвращаются в категорию бестелесных вещей и подпадают под действие классического права тел, отчего и возникает конфликт между теорией и потребностями гражданского оборота.

Но если мыслить более масштабно, то тогда можно согласиться с О. Шпенглером в том плане, что объективное право собственности неизбежно должно стать правом функций, поскольку зависит от своих изменяющихся объектов и должно изменяться по мере их изменения.