Глава 17. Ухаживание и сговор: брачные игры

В X веке до н.э. царица Савская монополизировала поставки пряностей и благовоний в страны Средиземноморья. Когда израильский царь Соломон пригрозил вторжением на ее рынок, то, как рассказывается в книге Царств: «И пришла она в Иерусалим с весьма большим богатством: верблюды навьючены были благовониями и великим множеством золота и драгоценными камнями», в качестве прелюдии к заключению сделки. Двадцать восемь веков спустя первый современный экономист Адам Смит отмечал, что «Представители одного и того же вида торговли или ремесла редко собираются вместе даже для развлечений и веселья без того, чтобы их разговор не кончился заговором против публики или каким-либо соглашением о повышении цен».

Заговор, как и секс, — явление древнее и распространенное повсеместно. Неудивительно, что два таких популярных предприятия следуют друг за другом в тандеме.

На рынках секса и брака мужчины конкурируют друг с другом в борьбе за женщин, а женщины — за мужчин. Но мужчины соперничают иначе, чем женщины, отчасти потому, что мужчины более склонны к поиску сразу нескольких партнеров. Причины этой склонности, вероятно, уходят своими корнями отчасти в биологию (рассеивать свое семя как можно шире может быть здравой репродуктивной стратегией, если семя регенерируется каждый день, и сосредоточиться на одном партнере, если вы можете рожать немногим чаще, чем раз в год, также может быть здравой репродуктивной стратегией), а отчасти — в социальные условия. Существует, конечно, множество людей обоих полов, которые не следуют этой закономерности, но чаще всего это не так, ибо есть зерно истины в наблюдении, что «женщина пытается добиться только одного мужчины, который удовлетворит все ее потребности, в то время как мужчина пытается добиться каждой женщины, которая удовлетворит его единственную потребность»^[37].

В тех обществах, где принята полигамия, практически всегда есть мужчины, которые берут себе нескольких жен, а не наоборот. Мужские особи, опьяненные тестостероном, могут вообразить себе, что их жизнь была бы лучше в таких обществах, но если бы их фантазии реализовались, большинство этих фантазеров было бы разочаровано. На каждого мужчину, имеющего четырех жен, приходятся трое, не имеющих ни одной жены вообще. Вы можете изменить законы о браке, но вы не можете отменить законов арифметики.

В мире, где каждый мужчина пытался бы добиться четырех женщин, конкуренция за женщин была бы очень острой. Даже те мужчины, что выйдут победителями, должны будут заплатить дорогую цену за свои победы. Женщинам повезет вдвойне: у них будет больше поклонников, и каждый из этих поклонников будет стараться выделиться из толпы, быть более внимательным и почтительным. Во время свиданий у женщины будет больше шансов выбрать именно тот ресторан и того мужчину, который с большей вероятностью осилит счет за ужин. Женатые мужчины, зная о том, что их жены легко смогут найти себе нового мужа, станут выполнять больше работы по дому^[38].

Возможно, если бы полигамия были узаконена, большинство женщин или даже все по-прежнему настаивали бы на моногамности брака, и мы бы образовывали пары по большей части так же, как делаем это сегодня. Несмотря на это, мир был бы совершенно иным. Сегодня, когда мы с женой спорим о том, кто должен мыть посуду, наши силы примерно равны. А если бы полигамия была законной, то жена могла бы намекнуть мне, что подумывает оставить меня и выйти замуж за Алана и Синди с нижнего этажа — и в конечном итоге я бы отправился к мойке. Жены имели бы больше власти в решении всех больших и малых конфликтов, возникающих в браке: сколько детей иметь, в каком городе жить, кто готовит ужин, а также во время тихих вечеров перед телевизором — у кого в руках пульт дистанционного управления^[39].

Мужчины в полигамном обществе похожи на торговцев пряностями и благовониями, постоянно оказывающих сопротивление посягательствам со стороны конкурентов. Торговцы соглашаются разделить территорию. Когда-то в давние времена то же самое делал весь мужской род. В соответствии с традициями и законом, мужчины могли соблюдать договор, достигнутый при тайном сговоре, о том, что каждый из них ограничит свое внимание всего одной женщиной. Такой договор будет постоянно нарушаться, но экономическая теория как раз это и предсказывает. На самом деле законы против полигамии представляют собой хрестоматийный пример теории картелей. Производители, изначально ведущие конкуренцию между собой, собираются вместе в заговоре против публики или, точнее, против своих клиентов. Они договариваются о том, что каждая фирма ограничит выпуск своей продукции, чтобы удержать цены на высоком уровне. Но высокая цена влечет за собой нарушение договоренности в том смысле, что каждая фирма стремится увеличить свой собственный выпуск, несмотря на оговоренные ограничения. В конце концов, картель рушится, если его не поддерживают с помощью санкций, но даже в этом случае нарушениям нет числа.

Эта история, о которой говорится в любом учебнике по экономике, является также историей о мужчинах-производителях в индустрии романтических отношений. В своей изначальной жесткой конкуренции они собираются вместе в заговоре против своих «клиентов» — женщин, которым предлагают свои руки и сердца при вступлении в брак. Заговор состоит из договора, по которому каждый мужчина ограничивает свои романтические притязания в попытке усилить переговорные позиции мужчин в целом. Но улучшение положения мужчин влечет за собой мошенничество и нарушения договора в том смысле, что каждый мужчина старается ухаживать за большим количеством женщин, чем было оговорено ранее. Картель сохраняется только потому, что он поддерживается определенными санкциями, но даже в этом случае нарушениям нет числа.

За последние три тысячи лет картели мало изменились, но они научились преподносить себя общественности в выгодном свете. В 1991 году было обнаружено, что Overlap Group, в которую входили Массачусетский технологический институт и университеты — члены Лиги Плюща, вступила в сговор, чтобы сохранить ставки платы за обучение на высоком уровне, а предложения об оказании финансовой помощи на низком. Защитники Overlap действовали, по крайней мере, весьма искусно, заявив, что целью данной группы было противодействие тому, чтобы финансовые соображения оказывали чрезмерное влияние на студентов при выборе ими колледжа. Если бы трое крупных автопроизводителей были бы уличены в сговоре, предполагавшем поддержание высоких цен, им бы и голову не пришло заявлять, что служили благородной цели, противодействуя тому, чтобы финансовые соображения оказывали чрезмерное влияние на потребителей при выборе автомобиля.

С таким же бесстыдством, которое привело Overlap к заявлениям о том, что группа существует только для блага своих жертв, мужчины утверждали, что законы против полигамии призваны каким-то образом защитить женщин. Но закон, который запрещает мужчине вступать в брак более чем с одной женщиной, в сущности, не отличается от закона, который запрещает любой фирме нанимать более чем одного работника. Я полагаю, что если бы такой закон был принят, то фирмы стали бы утверждать, что он был разработан для защиты работников. Кто бы им поверил?

Теория гласит, что при наличии механизма принуждения любая группа конкурентов попытается вступить в сговор. Это наблюдение не ограничивается конкурентами определенного пола. Мужчины вступают в заговор против женщин, но и женщины вступают в заговор против мужчин.

Когда фирмы находят новаторский, но дорогостоящий способ улучшения своей продукции, они могут вступить в выгодный для себя сговор, чтобы не допустить появления инноваций на рынке. Такие заговоры обычно вредят выдающимся фирмам, которые видят огромные возможности для получения прибыли, если они станут единственным новатором на рынке. Залог выживания картеля — закон, запрещающий инновации, и на лоббирование таких законов выделяются значительные ресурсы. Современные технологии предлагают женщинам множество инновационных, но дорогостоящих способов привлечения мужчин. Эти инновации включают в себя все: от новых методов контроля над рождаемостью до силиконовых имплантантов груди. Издержки, которые несут женщины, включают не только денежные расходы, но и различные риски для здоровья.

Женщинам может быть выгодно не допускать появления такой продукции на рынке. При этом они могут действовать как Ford, General Motors и Chrysler, договаривающиеся подавлять новую технологию производства автомобилей, которая прекрасно служила бы их клиентам. В обычных условиях каждому участнику «большой тройки» оставалось бы только гадать, кто первым попытается нарушить договоренность. Но если они смогут сделать так, что инновация будет объявлена вне закона, то руководители автопредприятий смогут спокойнее спать по ночам.

Кроме того, женщины не могут просто договориться между собой, чтобы избежать опасных методов контроля над рождаемостью или косметической хирургией. Помимо логистических проблем оформления договора между сотней миллионов сторон, мошенничество и уклонение от исполнения договора стали бы неуправляемыми. Единственная надежда на запрет подобных продуктов, и феминистские организации предприняли значительные усилия в этом направлении.

На первый взгляд кажется необъяснимым, что политическое лобби, наделяющее женщину абсолютным правом решать, отказаться от аборта или нет, стремится лишить ту же самую женщину права выбирать себе бюстгальтер по размеру. Если женщины — рациональные, разумные существа, способные оценивать риски для своего здоровья (не говоря уже о других весомых вопросах) при прекращении беременности, то можно ожидать, что они способны оценивать риски для здоровья при использовании силиконовых имплантантов или гормональных средств контроля над рождаемостью.

Теория картелей гласит, что феминистки правы, а высказанные мной правдоподобные возражения ошибочны. Производители могут выиграть от законов, ограничивающих инновации. General Motors способна самостоятельно решать, нужно ли ей осваивать новые технологии автомобилестроения, но все еще может хотеть запрета технологии — не для защиты ее для себя, а для защиты ее от конкурентов. Если бы GM могла стать единственным новатором, это было бы великолепно, но, принимая во внимание реалии конкуренции, компания предпочла бы, чтобы инновация исчезла.

То же верно и в отношении женщин. Любая женщина, которая захотела бы имплантировать себе силиконовую грудь и была бы уверена в том, что у нее единственная силиконовая грудь в Америке, была бы счастлива. Но принимая во внимание реалии (если имплантанты законны, то ее конкурентки тоже приобретут их), она может предпочесть полный запрет на них^[40].

Лучший довод против запрета новых технологий состоит не в том, что они выгодны производителям, а в том, что они выгодны их потребителям. Точно так же лучший довод против запрета косметических имплантантов груди состоит не в том, что они гарантируют свободу женщинам, а в том, что они доставляют удовольствие мужчинам. Экономически корректный довод — это самый политически некорректный довод, какой только можно себе представить.

Тщательный анализ затраты-выгоды, вероятно, привел бы к выводу, что грудные имплантанты должны быть признаны законными, потому что выгоды для мужчин превышают затраты для женщин^[41]. Можно было бы даже прийти к выводу, что выгоды для самих женщин (например, с точки зрения самооценки и возможностей трудоустройства) уже превышают затраты. Но правдоподобная альтернатива заключается в том, что запрет на грудные имплантанты защищает женщин от вредной для них конкуренции, и происходит это за счет мужчин. Когда чикагские мясники захотели проводить вечера дома со своими семьями, они убедили городской совет запретить продажу мяса после шести часов вечера (сейчас этот закон отменен). Простое соглашение среди мясников закрывать свои лавочки пораньше привело бы к уклонению от соблюдения договоренности, создавая непреодолимый соблазн оказаться единственным в городе мясником, торгующим по вечерам.

Наивный наблюдатель может подумать, что мясники вряд ли выиграли от закона, ограничивающего свободу выбора часов отдыха и работы. И этот наблюдатель мог бы подумать, что мужчины вряд ли могут выиграть от закона, ограничивающего свободу иметь несколько брачных партнеров, или что женщины могут выиграть от закона, ограничивающего свободу делать себе косметические операции. Но договоренность, даже если она взаимовыгодна, должна поддерживаться санкцией. В Китае в начале XX века товары перевозились на баржах, которые тянули команды из шести человек, получавшие хорошее вознаграждение, если прибывали в пункт назначения вовремя. Так как каждый из них считал, что успех зависит главным образом от усилий других пяти членов команды, вся группа страдала от постоянного саботажа. Если все остальные тянут усердно, то сообща, в команде, работа в любом случае будет выполнена, а тогда какой смысл надрываться? Если больше никто не старается, то и вся команда в любом случае не станет стараться, а тогда какой смысл надрываться? Каждый производит один и тот же рациональный расчет, все отлынивают от работы, товар доставляется с опозданием, и никто не получает денег.

Команды бурлаков быстро создали механизм для предотвращения столь плачевных результатов. Шесть членов команды вскладчину наняли седьмого, который подгонял их плеткой.

Когда от правительства требуют, чтобы оно заставляло соблюдать законы, это не так уж сильно отличается от найма погонялыцика с кнутом. (Тем не менее есть существенное различие между бурлаками и мясниками: когда бурлаки вступают в сговор с целью организовать более усердную работу, в этом заговоре нет жертвы. Когда же в сговор вступают мясники с целью оказания меньшего объема услуг, это заговор против публики).

Брачные игры — это игры, в которых победителем может стать каждый. И даже несмотря на это, здесь остаются возможности для конфликта по поводу того, как поделить добычу. Так как на кону стоит очень многое, неудивительно, что коалиции формируются, распадаются, обращаются к правительству с призывами возродить их. Игры порождают стратегическое поведение. Сюда же относится и игра, в которой кое-кто из участников считает, что всякая стратегия справедлива.