Философия, ее природа и предназн-е. Практикум
.docПлан семинарского занятия
Занятие 1-2
Тема: Философия, ее природа и предназначение
-
"Жизненная философия» и «школьная философия».
-
Образы философии в истории философской мысли.
-
Возможно ли универсальное понятие философии?
-
Основные философские дисциплины (метафизика, онтология, гносеология, аксиология).
Литература:
Философский энциклопедический словарь
Философская энциклопедия
Википедия - основные термины темы
Творческое задание: Философия и личность
Вариант 1
-
Мамардашвили М.К. Философия и личность// Человек, 1994,№5.
-
Мамардашвили М.К. Если осмелиться быть// Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1992, с172-175,186-195.
-
3 Мамардашвили М К. О философии //Вопросы философии, 1991, №5.
4. Мамардашвили M К. Проблема человека в философии //О человеческом в человеке. М , 1991, с.8-22.
Вариант 2
-
Бердяев Н.А. Человек. Микрокосм и макрокосм // Феномен человека. М, 1991, с 28-33,49-55.
-
Бердяев Н А Самопознание М., 1991, с.84-88,104-108.
-
Бердяев Н А. Царство Духа и Царство Кесаря. М., 1995, с. 11-14.
Мераб Мамардашвили.
«Прежде – жить, философствовать - потом».
. «Что вы, собственно, имеете в виду, когда говорите, что занимаетесь философией?» - вот вопрос, и все, что последует ниже, будет своего рода объяснением с читателем по этому поводу. С одной предваряющей оговоркой: это лишь попытка передать путем рассуждения вслух некую манеру или угол зрения, своего рода устройства моего глаза относительно видения вещей. Так как и его нельзя полностью воссоздать в читателе, просто взяв и «анатомически» представив вне себя, хотя он может вбирать при этом определенную совокупность содержаний и предметов мысли, называемых "философией" и вполне этим названием изъясняемых… раз ухвачен и прочно удерживается сам угол зрения.
То есть я хочу этим сказать, что философию нельзя определить и ввести в обиход просто определением или суммой сведений о какой-то области этим определением выделенной. Ибо она принадлежит к таким предметам, природу которых мы все знаем, лишь мысля их сами, когда мы уже в философии. Попытка же их определить чаще всего их только затемняет, рассеивал нашу первоначальную интуитивную ясность.
Но зачем тогда чисто словесно описывать внутреннее убранство дома, если можно ввести в него за руку и показать? Тем более, что у нас есть такая рука, а именно - интуиция.
Допустим, что перед нами несколько текстов совершенно разной природы и характера - житейский, художественный, научный. философский, религиозный и т.д. Разумеется, мы безошибочно определим, какой из них философский. Слова Сократа, Будды, тексты Платона или что-то из Августина мы не сомневаясь, назовем философскими, не зная почему, на каком основании и каким образом. Потому что они резонируют в нас по уже проложенным колеям воображения и мысли, укладываясь во вполне определенное соприсутствие (это, а не иное), соответствующих слов, терминов, сюжетов, тем.
Следовательно, пока нас не спрашивают. мы знаем, что такое философия. И узнаем ее, когда она перед нами. Но стоит только спросить, а что же это такое, и какими критериями мы пользовались, узнавая ее, как наверняка мы уже не знаем. Ведь, в самом деле, каким образом, начав именно с определений, получить согласие и основания для принятия в философию, скажем Будды иди Августина, в которых так головоломно переплелись философская мысль и религиозная медитация? Но мы уже приняли - приняли на уровне интуиции.
Поэтому можно (и нужно) опираться именно на нее, чтобы войти в живой, а затем и в отточенный смысл философствования путем ее раскрытия и рационального высветления. Ибо речь идет об обращении к тому, что уже есть в каждом из нас, раз мы живы и жили, раз случалось и случается такое событие, как человек, личность.
Но раз это так, раз речь изначально идет о таком событии, то нам полезнее, видимо, понимать саму его возможность в мире, чтобы понимать философские идеи и уметь ими пользоваться. Здесь и появляется интереснейшая завязка: наличие идей предполагает, что событие случалось, исполнилось, реализовалось, а в том, чтобы оно случилось реально, осуществилось должны участвовать в свою очередь идеи как одно из условий возможности этого. Я предлагаю тем самым ориентироваться на такую сторону нашей обычной жизни, характеристика которой как раз и позволяла бы нам продвигаться в понимании и усвоении того, что такое философия. Поскольку корни философии совершенно явно уходят в тот способ, каким человек случается и существует в мире в качестве человека, а не просто в качестве естественного - биологического и психического - существа.
Это "человеческое в человеке" есть совершенно особое явление: оно не рождается природой, не обеспечено в своей сущности и исполнении никаким естественным механизмом, И оно всегда лицо, а не вещь. Философия имеет самое непосредственное, прямое отношение к способу существования (или не существования) этого "странного" явления. Ее с ним со-природность и объясняет в ней все - ее методы, темы, понятия. Как объясняет и к наше особое отношение к ней .
В каком-то смысле философия тавтологична в "определении": она занимается как бы сама собой - в двух регистрах. Один регистр - это тот элемент нашей жизни, который по содержанию своему и по природе наших усилий является философским. Ибо философия не может складываться и реализовываться в качестве жизни сознательных существ в их человеческой полноте, если, наделенные сознанием, желаниями и чувствительностью, эти существа в какой-то момент не "профилософствовали". То есть не осуществили какой-то особый акт (или состояние), который отзывается различенным и названным "философским". И второй регистр - это философия как совокупность специальных теоретических понятий и категорий, как профессиональная техника и деятельность, с помощью которых нам удается говорить об указанном элементе и развивать его и связанные с ним состояния, узнавая при этом и о том, как вообще устроен человеческий мир. Назовем первый регистр "реальной философией", а второй - "философией учений и систем.
Иными словами, нечто уже есть и есть именно в истоках подлинно живого и значительного в нас, в действии человекообразующих и судьбоносных сил жизни: время, память и знания уже предположены. И тем самым уже дан и существует некоторый изначальный жизненный смысл любых философских построений, как бы далеко они не уносились от него (в том числе и в наших понятиях времени, памяти, знания, жизни). Но сама возможность и логика раскрытия того, что уже выделено и "означено" смыслом, диктует нам особый, отвлеченный и связный язык (отличный как от обыденного или религиозно-мифо логического языка, так и от языка позитивного знания). Хотя всегда остается соотнесенность одного с другим. И она постоянно выполняется как внутри самой теоретической философии, в ее творческих актах, так и во всяком введении в нее.
Теперь легко понять, чего можно ожидать, когда мы встречаемся с философией. Или - чего нельзя ожидать, какие ожидания и требования мы должны в себе блокировать, приостановить.
"Прежде жить, философствовать – потом», говорили древние. Следовательно, сначала - только из собственного опыта, до и независимо от каких- либо уже существующих слов, готовых задачек и указующих стрелок мысли - в нас должны естественным и безмолвным образом родиться определенного рода вопросы и состояния. Должно родиться движение души, которое есть поиск человеком ее же – по конкретнейшему и никому заранее не известному поводу. И нужно вслушаться в ее голос и постараться самому (а не понаслышке) различить заданные им вопросы. Тогда это и есть свои вопросы, свои искания, свои цеди.
М. Мамардашвили Введение в философию
АРИСТОТЕЛЬ
Философия есть наука о первых причинах и началах
Так как мы ищем именно эту науку, то следует рассмотреть, каковы ее причины1 и начала, наука о которых есть мудрость2. Если рассмотреть те мнения, какие мы имеем о мудром, то, может быть, достигнем здесь большей ясности. Во-первых, мы предполагаем, что мудрый, насколько это возможно, знает все, хотя он и не имеет знания о каждом предмете в отдельности. Во- вторых, мы считаем мудрым того, кто способен познать трудное и нелегко постижимое для человека (ведь воспринимать чувствами свойственно всем, а потому и ничего мудрого в этом нет). В-третьих, мы считаем, что более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин, и, в-четвертых, что из наук в большей мере мудрость та, которая желательна ради нее самой и для познания, нежели та, которая желательна ради извлекаемой из нее пользы, а в-пятых, та, которая главенствует, - в большей мере, чем вспомогательная, ибо мудрому надлежит не получать наставления, а наставлять, и он не должен повиноваться другому, а ему - тот, кто менее мудр.
Вот каковы мнения и вот сколько мы их имеем о мудрости и мудрых. Из указанного здесь знание обо всем необходимо имеет тот, кто в наибольшей мере обладает знанием общего, ибо в некотором смысле он знает все, подпадающее под общее. Но, пожалуй, труднее всего для человека познать именно это, наиболее общее, ибо оно дальше всего от чувственных восприятий. А наиболее строги те науки, которые больше всего занимаются первыми началами: ведь, те, которые исходят из меньшего числа предпосылок, более строги, нежели те, которые приобретаются на основе прибавления (например, арифметика более строга, чем геометрия). Но и научить более способна та наука, которая исследует причины, ибо научают те, кто указывает причины каждой вещи. А знание и понимание ради самого знания и понимания более всего присущи науке о том, что наиболее достойно познания, ибо тот, кто предпочитает знание ради знания больше всего предпочтет науку наиболее совершенную, а такова наука о наиболее достойном познания. А наиболее достойны познания первоначала и причины, ибо через них и на их основе познается все остальное, а не они через то, что им подчинено. И наука, в наибольшей мере главенствующая и главнее вспомогательной, - та, которая познает цель, ради которой надлежит действовать в каждом отдельном случае; эта цель есть в каждом отдельном случае то или иное благо, а во всей природе вообще - наилучшее.
Итак, из всего сказанного следует, что имя мудрости необходимо отнести к одной и той же науке: это должна быть наука, исследующая первые начала и причины: ведь и благо, и «то, ради чего» есть один из видов причин. А что это не искусство творения3, объяснили уже первые философы. Ибо и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что непосредственно вызывало удивление, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной. Но недоумевающий и удивляющийся считает себя незнающим (поэтому и тот, кто любит мифы, есть в некотором смысле философ, ибо миф создается на основе удивительного). Если, таким образом, начали философствовать, чтобы избавиться от незнания, то, очевидно, к знанию стали стремиться ради понимания, а не ради какой-нибудь пользы. Сам ход вещей подтверждает это; а именно: когда оказалось в наличии почти все необходимое, равно как и то, что облегчает жизнь и доставляет удовольствие, тогда стали искать такого рода разумение. Ясно поэтому, что мы не ищем его ни для какой другой надобности. И так же как свободным называем того человека, который живет ради самого себя, а не для другого, точно так же и эта наука единственно свободная, ибо она существует ради самой себя
Аристотель. Метафизика
Людвиг Фейербах.
Начало философского и эмпирического знания одно и то же
Как раз ближайшее для человека (как воздух, которым мы дышим4) оказывается для него наиболее отдаленным; именно потому, что ближайшее не составляет тайны, оно остается для него загадкой; именно потому , что оно всегда оставляет для него некий предмет, оно для него никогда предметом не оказывается.
Делать беспредментное предметным, непостижимое – постижимым, другими словами, объект жизненных интересов превращать в мысленный предмет, в предмет знания, - таков абсолютный философский акт - тот акт, которому философия, вообще знание обязано своему существованием А непосредственным следствием этого является то обстоятельство, что начало философии составляет начало науки вообще, а вовсе не начало ее как специального знания, отличного от знания реальных наук Это подтверждается даже историей. Философия – мать наук. Первые естествоиспытатели, как древнего, так и нового времени, были философами. В самом деле, если начало философского и эмпирического знания непосредственно совпадает как тождественный акт, то, очевидно, задача философии в том. чтобы с самого начала помнить об этом общем происхождении и, следовательно, начинать не с отличия от научного опыта, но, скорее, исходить из тождества с этим опытом. По мере развитая пусть философия отмежуется, но если она начнет с обособления, то никогда в конце надлежащим образом с опытом не объединится, как это все же желательно, - ведь благодаря самостоятельному началу она никогда не выйдет за пределы точки зрения отдельной науки; она неизменно сохранит надуманное поведение щепетильной особы, которая боится потерять свое достоинство от одного прикосновения с эмпирическими орудиями; словно одно только гусиное перо было органом откровения и орудием истины, а астрономический телескоп, не минералогическая паяльная трубка, не геологический молоточек и не лупа ботаника. Разумеется, это очень ограниченный, жалкий опыт, если он не достигает философского мышления или так или иначе, не хочет подняться да него; но столь же ограниченной оказывается такая философия, которая не опирается на опыт. А каким образом философия доходит до опыта? Тем, что она только усваивает его результаты? Нет. Только тем, что она в эмпирической деятельности усматривает также деятельность философскую, признавая, что и зрение есть мышление; что чувственные органы являются органами философии. Новейшая философия именно тем и отличалась от философии схоластической, что она снова соединила эмпирическую деятельность с мыслительной, что она в противоположность мышлению, оторванному от реальных вещей, выставила тезис: философствовать следует, руководствуясь чувством. Поэтому если мы обратимся к началу новейшей философии, то мы будем иметь перед собою подлинное начало философии. Не в конце своего пути приходит философия к реальности, скорее с реальности она начинает, Только этот путь есть единственно единственный, то есть целесообразный и верный путь. Дух следует за чувством, а не чувство за духом: дух есть конец, а не начало вещей. Переход от опыта к философии составляет нечто неизбежное, переход же от философии к опыту - произвольный каприз. Философия, начинающая с опыта, остается вечно юной, философия же, опытом кончающая в конце концов дряхлеет, пресыщается и становится самой себе в тягость…
Л.Фейербах. О «начале философии»
***
Метод которого я придерживаюсь как в жизни, так и в своих сочинениях заключается в том, чтобы понять каждое существо в его роде, то есть в роде, соответствующем его природе и, следовательно, учить его философии только тем способом, который подходит для этого определенного существа. Истинный философ - это врач, но такой, который не позволяет своим пациентам догадаться, что он их врач, он при этом пользует их в соответствии с их природой, то есть лечит их, исходя из них самих и через них самих. ''
Действительно гуманный метод обучения, по крайней мере в отношении вещей, живо затрагивающих человека, заключается в том, чтобы привести только предпосылки и предоставить выводить следствия собственному уму читателя или слушателя.
Л Фейербах. Фрагменты и характеристики
Вильгельм Виндельбанд
Философия каждой эпохи есть мерило той ценности, которую эта эпоха приписывает науке
Названия имеют свою судьбу, но редкое из них имело судьбу столь странную, как слово «философия». Если мы обратимся к истории с вопросом, что собственно есть. философия, и справимся у людей, которых называли философами, об их воззрениях на предмет их занятий, то мы получим самые разнообразные и бесконечно далеко отстоящие друг от друга ответы, так что попытка подвести всю эту неопределенную массу явлений под единое понятие было бы делом совершенно безнадежным
Правда, эта попытка предпринималась не раз, в частности историками философии. Они старались при этом отвлечься от тех различных определении содержания философии, в которых отражается обычное стремление каждого философа вложить в саму постановку своей задачи квинтэссенцию добытых им мнений и точек зрения. Таким путем они рассчитывали достигнуть чисто формального определения, которое не находилось бы в зависимости ни от изменчивых воззрений данной эпохи и национальности, ни от односторонних личных убеждений. Но будет ли при этом философия названа жизненной мудростью, наукой о первоначалах, учением об абсолюте, самопознанием человеческого духа или еще как-нибудь, определение всегда окажется либо слишком широким, либо стишком узким. В истории всегда найдутся учения, которые называются философией и тем не менее не подходят под тот или иной из установленных формальных признаков этого понятия.
Мы не будем приводить доводы против всех подобных попыток - их легко почерпнуть из истории философии. Гораздо плодотворнее заняться исследованием причин этого явления Как известно, логика требует для правильной дефиниции указания ближайшего более высокого родового понятия и видового признака, но в данном случае оба эти требования, по-видимому, невыполнимы.
Прежде всего, нам придется посчитаться с утверждением, что высшим понятием по отношению к философии служит понятие науки... Философия, несмотря на несовершенства ее, заслуживала бы наименования науки, если бы можно было установить, что все, именуемое философией, стремиться быть наукой и при правильном разрешении своей задачи может ей стать. Но дело обстоит иначе …
Как самим словом философия, так и его первым значением мы обязаны грекам. Став, по видимому, во времена Платона специальным термином, это слово означало именно то, что мы теперь обозначаем словом «наука» . Это - имя, которое получило только что родившееся дитя. Мудрость, переходящая в форме древних мифических сказания от поколения. к поколению, нравственные учения, образующие отвлеченное выражение народной души, житейское благоразумие, практические знания, добытые в борьбе за существование при разрешении отдельных задам, с течением времени превратившиеся в солидный запас знания и умения, - все это с незапамятных времен существовало у всякого народа и во всякую эпоху. Но «любознательность» освобожденного от жизненной нужды культурного духа, который в благородном покое начинаем исследовать„ чтобы приобретать знание ради знания без всякой практической цели, - эту чистую жажду знания первые обнаружила греки, и тем самым они стали творцами науки. В фантастической расплывчатости восточного быта зачатки художественных и научных стремлений вплетались в общую ткань недифференцированной жизни - греки как носители западного начала начинают разделять неразделенное, дифференцировать неразвитые зародыши и устанавливать разделение труда в высших областях деятельности культурного человечества. Таким образом, история греческой философии есть история зарождения науки; в этом ее глубочайший смысл и ее непреходящее значение.
Эта наука направлена на все, что вообще способно или кажется способным стать объектом познания: она обнимает всю Вселенную, весь представляемый мир. Материал, которым оперирует ставшее самостоятельным стремление к познанию, еще так невелик, что легко укладывается в уме и поддастся обработке посредством немногих основных понятий. Таким образом, философия Греции есть единая нераздельная наука
Но начавшийся процесс днфференциации ие может на этом остановиться. Материал растет и расчленяется в познающем и систематизирующем духе на различные группы предметов, которые требуют различных методов изучения Начинается деление философии, из нее выходят отдельные «философии», каждая из которых уже требует работы исследователя на протяжении всей его жизни. Греческий дух вступил в эпоху специальных наук. Но если каждая из них получает название по своему предмету, то как же дело обстоит с названием философии?
Оно сохраняется сначала за более общим познанием. Могучий систематизирующий дух Аристотеля, в котором совершился этот процесс дифференциации, создал, наряду с другими науками, также и «первую философию», т.е. науку о началах, впоследствии названную метафизикой и изучавшую высшую и последнюю связь всего познаваемого…
Тип новой тенденции мы видим в учении стоицизма. Подчинение знания жизни - характерная черта того времени, и для него поэтому философия стала означать руководство к жизни и упражнение в добродетели. Наука не есть более самоцель, она - благороднейшее средство, ведущее к счастью. Новый орган человеческого духа, развитый греками, вступает в продолжительный период служения.
С веками он меняет своего господина. Земной мир со всем его блеском и радостями блекнет, а идеал все более переносится из сферы земного в иную, более высокую и более чистую область. Этическая мысль превращается в религиозную, и «философия» отныне означает Богопознание. Весь аппарат греческой науки, ее логическая схема, ее система метафизических понятий кажутся предназначенными лишь для того, чтобы выразить в познавательной форме религиозное стремление и убеждения веры Философия теперь попытка научного развития и обоснования религиозных убеждений.
В освобождении от этого абсолютного господства религиозного сознания содержатся корни современной мысли, уходящие далеко вглубь так называемых средних веков. Стремление к знанию становится снова свободным, оно познает и утверждает свою самостоятельную ценность. В то время как специальные науки идут своим собственным путем, отчасти совершенно новыми задачами и приемами, философия вновь находит в идеалах Греции чистое знание ради него самого. Она отказывается от своего этического и религиозного назначения и снова становится общей наукой о мире, познание которого она хочет добыть, не опираясь ни на что постороннее, из себя самой и для себя самой. «Философия» становится метафизикой в собственном смысле слова, она хочет, независимо от разногласия религиозных мнений, дать самостоятельное, основанное на «естественном» разуме познание мира и, таким образом, противопоставляет себя вере как "светское знание".
Однако наряду с этим метафизическим интересом с самого же начала выступает другой интерес, который постепенно приобретает перевес над первым. Зародившись в оппозиции к опекаемой церковью науке, эта новая философия должна прежде всего показать, как она хочет создать свое новое знание. Она исходит из исследований о сущности науки, о процессе познания, о приспособлении мышления к его предмету. Если эта тенденция носит вначале методологический характер, то постепенно она все более превращается в теорию познания. Она ставит вопрос уже не только о путях, но и о границах познания. Противоречие между метафизическими системами, учащающееся и обостряющееся как раз в это время, приводит к вопросу о том, возможна ли вообще метафизика, т.е. имеет ли философия, наряду со специальными науками, свой собственный объект, свое право на существование.
И на этот вопрос дается отрицательный ответ. Тот самый век, который в гордом упоении знанием мечтал построить историю человечества, опираясь на свою философию, - восемнадцатый век - узнает и признает, что сила человеческого знания недостаточна для того, чтобы охватить Вселенную и проникнуть в последние основы вещей. Нет больше метафизики - философия сама разрушила себя. К чему ее пустое имя? Все отдельные предметы розданы особым наукам - философия подобна поэту, который опоздал к дележке мира5. Ибо соединять в одно целое последние выводы специальных наук - не значит еще познавать Вселенную - это трудолюбивое накопление знаний или художественное их комбинирование, но не наука. Философия подобна королю Лиру, который роздал своим детям все свое имущество и затем должен был примириться с тем, что его, как нищего, выбросили на улицу.
Однако где нужда сильнее всего, там, ближе всего и помощь. Пусть все остальные предметы без остатка разделены между специальными науками, пусть окончательно погибла надежда на миропознание, но сами эти науки, суть факт и, быть может, один из важнейших фактов жизни, и они хотят в свою очередь стать объектом особой науки. Наряду с другими науками теория науки выступает в качестве особой, строго определенной дисциплины. Если она и не миропознание, объемлющее все остальные знания, то она - самопознание науки, центральная дисциплина, в которой все остальные науки находят свое обоснование. На это "наукоученне" переносится название философии, потерявшей свой предмет. Философия - более не учение о Вселенной или о человеческой жизни, она - учение о знании, она не "метафизика вещей", а "метафизика знания".
Если пристальнее присмотреться к судьбе, которую претерпело значение этого названия в течении двух тысячелетий, то окажется, что, хотя философия далеко не всегда была наукой, и даже тогда, когда хотела быть наукой, далеко не всегда была направлена на один и тот же объект, она вместе с тем всегда находилась в определенном отношении к научному познанию, и, что важнее всего, изменение этого отношения всегда было основано на той оценке, которая в развитии европейской культуры выпадала на долю научного познания. История названия "философия" есть история изменения культурного значения науки. Как только научная мысль утверждает себя в качестве самостоятельного стремления к познанию ради самого знания, она получает название философии, и как только затем единая наука разделяется на свой ветви, философия становится обобщающим познанием мира. Когда же научная мысль низводится на степень этического воспитания или религиозного созерцания, философия превращается в науку о жизни или в формулировку религиозных убеждений. Но как только научная жизнь снова освобождается, философия также приобретает вновь характер самостоятельного познания мира, а начиная отказываться от решения этой задачи, она преобразует самое себя в теорию науки