Сергей булгаков Размышления о национальности

«Святая Русь» это та сторона души русского народа, которою он воспринимает Хри­ста и Церковь и которая по отношению ко всей народной жизни есть свет, светя­щийся во тьме. (…)

Нельзя отрицать возможности того, что (…) любовное сосредоточение внимания на своем родном отвратит или ослабит вни­мание к работе западной мысли в ту пору, когда еще так необходима заморская шко­ла, но не менее естественно и другое опасение, что ученики этой школы превратят­ся и «вечных студентов», не желающих или уже неспособных духовно возвращаться на родину. Сила западной культуры, очевидное старшинство ее возраста до такой степе­ни располагают и к внутренней перед ней капитуляции, что пока приходится бороть­ся скорее с наклонностью к этой последней, нежели с культурным национализмом. (…)

До сих пор нашему обществу не удается достигнуть духовного равновесия в своем национальном самочувствии. По-прежнему оно страждет от рационалистического кос­мополитизма своей интеллигенции и от воинствующего национализма правящих сфер и руководящих партий. В вопросах культуры, где пора бы проникнуться стремлением к национальному самоопределению и самосознанию, мы пробавляемся космополити­ческими и западническими настроениями, напротив, в вопросах государственности и политики, где давно уже пора выходить на путь свободы и равноправия народностей, мы опять вступили на путь реакционного национализма (…) Между тем путь, который повелительно указуется нам историей, должен бы вести нас к подъему культурного патриотизма и ослаблению политического национализма. Русская народность, конечно, остается и должна оставаться державной в русском государстве, но пусть это будет положение первого среди равных и свободных народностей, соединенных об­щей государственностью, общим домом. Национализмом у нас убивается патриотизм и косвенно поддерживается космополитизм, а в этом последнем, в свою очередь, на­ходит свою духовную опору воинствующий национализм. Получается порочный круг.

Однако в этом отношении за последнее время обозначается некоторое улучшение. В образованном обществе как будто начинает пробуждаться национальное само­сознание. Ему приходится прокладывать себе дорогу среди предубеждений, воспитан­ных нашим официальным национализмом и космополитическими и западническими предрассудками, главной же трудностью при этом остается – все-таки слабость на­шей культурной традиции. Но тем больше должны мы дорожить хотя и слабыми, но своими культурными ростками, ибо только искренне любя родное и стремясь быть ему верными, можем мы плодотворно работать для создания национальной культуры и, насколько есть сил, подготовлять постановку высоких задач, для которых, мы верим, призван наш великий народ.

Булгаков, С.Н. Героизм и подвижничество. – М., 1992. – С. 204-209.

Евразийство Опыт систематического изложения

(…) Православие – высшее, единственное по своей полноте и не­порочности исповедание христианства. (…) единственное непорочное выражение христианства есть Православная Цер­ковь, ныне достигшая наибольшего раскрытия в Русской Церкви (…)

(…) лучше на­зывать субъект культуры, географически определяемой границами русского государ­ства, не именем России, которая означает лишь первенствующую и основную народность (…) и не именем Российской Империи, что выдвигает лишь внешнее и к тому же на западный образец понимание, хотя и существенное государственное единство, но каким-то новым именем. (…) Надо выбирать между уже вошедшими в употребление понятиями: неудобопроизносимым четырехбуквием СССР и Евразией.

Евразия понимается нами, как особая симфонически-личная индивидуализация Православной Церкви и культуры. Основание ее единства и существо его в Православной Вере (…) Религиозное единство России – Евразии (…) должно выразиться и как единая симфоническая культура, в коей руководящее положение принадлежит опять-таки культуре собственно русской. (…)

(…) иностранцы не смешивают русской культуры ни с европейской ни со сла­вянством. Они воспринимают Москву, русский быт, русское искусство, русский психический уклад, как «Азию», хотя, конечно, и отличают эту «Азию» от Индии или Китая (...)

Надо осоз­нать факт: мы не славяне (…) а – русские. (…) Мы должны констатировать особый этнический тип, на перифе­рии сближающийся как с азиатским, так и с европейским, и, в частности, и, конеч­но, более всего славянским, но отличающийся от них (...)

Культура России не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и других Она – совершенно особая, специфическая культура, обладающая не меньшею самоценностью и не меньшим историческим значением, чем европейская и азиатские. Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии, как срединную, евразийскую куль­туру. Этот термин не отрицает за русским народом первенствующего значения в ней (…) Мы должны осознать себя евразийцами, чтобы осознать себя русскими. Сбросив татарское иго, мы должны сбросить и европейское иго (...)

(…) в об­щем и целом, с отклонениями в обе стороны, границы Евразии совпадают с границами Русской Империи, «естественность» которых засвидетельствована в последнее время тем, что они уже более или менее восстановились, несмотря на страшные потрясе­ния войны и революции. (…) Ев­разия характеризуется как некоторое замкнутое и типичное целое и с точки зрения кли­мата и с точки зрения других географических условий. (…)

Так Евразия предстает перед нами, как возглавляемый Россией особый культур­ный мир (…) Евразия – Россия – развивающаяся своеобразная культуро-личность. Она (…) верит в то, что ей в нашу эпоху принадле­жит руководящая первенствующая роль в ряду человеческих культур. (…) Но обосновать свою веру она может только религиозно (…) евразийская культура связана, конечно, с другими. Однако ей ближе и родственнее культуры азиатские. Она в Азии у себя дома. И для ее будущего необ­ходимо восполнить и закончить дело, начатое Петром, т.е. вслед за тактически не­обходимым поворотом к Европе совершить органический поворот к Азии (...)

Исторически первые обнаружения евразийского культурного единства приходит­ся искать не в Киевской Руси (…) не в Хазарском Цар­стве (…) и даже не в Руси Северо-Восточной. Впервые евразийский культур­ный мир предстал как целое в империи Чингисхана, правда, быстро разлившейся за географические пределы Евразии. Монголы формулировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя. (…) Московское государство, органиче­ски выросшее из Северо-Восточной Руси и еще до окончательного своего оформле­ния решившее в лице Александра Невского ценой татарского ига предпочесть верность своему исконному Православию окатоличению, теперь заступило место монголов и приняло на себя их культурно-политическое наследие. Вырастая в национально-мос­ковское государство, собирая русские земли и становясь общерусским, Москва яви­лась новою объединительницею евразийского мира. (…)

Империя почти закончила государственное объединение евразийского материка и, отстояв его от посягательств Европы, создала сильные политические традиции. Но са­мое существо русско-евразийской идеи осталось неосознанным и даже искаженным, правда, – лишь в призванном его осуществлять правящем слое. (…)

Этот слой настолько европеизовался, что почти потерял свою русскую душу, не приобретя, впрочем, и европейской. Он сохранял русские свойства, и даже часто специфически русские дарования, но без организую­щей их русской идеи. Русское Православие как принцип евразийско-русской культу­ры сменилось или недейственною, бледною и мнимою общехристианскою и даже об­щечеловеческою религиею, или европейским религиозным индифферентизмом, или европейским же рационалистическим сектантством, религиею человечества и социа­лизма. При таких условиях правящий слой был не в силах даже для себя самого оп­равдать евразийско-русскую идею. Но он не мог ее и как следует, понять: Россия – ­Евразия представлялась ему как культурно отставшая часть Европы, и, болезненно стыдясь и вечно сомневаясь, он всячески старался доказать себе и европейцам свою «культурность» (...)

Евразийство (Опыт систематического изложения) // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: хрестоматия. – М., 1997. – С. 580-589.