Глава 2 феномен культа личности § 1 Культ личности в ссср

Вряд ли могут привести к истине попытки понять сущность сталин-ского культа личности путем привязки всего, произошедшего во времена правления Сталина, к одному лишь этому имени. Точно так же невозможно объяснить культ личности «исконно русской любовью к монархизму».

Вожди в СССР за все время его существования считались, чуть ли не богами. В послереволюционное время – было временем рождения культа Генерального секретаря. Идеология требует Вождя – Жреца, в котором она находит свое внешнее, телесное воплощение. Карьера Брежнева, повторяющая в главных чертах карьеры его предшественников – Сталина и Хрущева, позволяет сделать вывод о невозможности для государства советского типа обойтись без вождя. Символ Вождя прослеживается во всей культуре СССР. Много примеров не требуется, достаточно вспомнить тот факт, что в предисловии любой книги, даже научной, всегда было упоминание о вожде. Существовало огромное количество книг, картин, скульптур и фильмов о вождях.

Вот как представляли советские идеологи цели творческих союзов: “Задачей Союза художников СССР является содействие художникам в создании высокохудожественных произведений, воспитывающих массы в духе коммунистических идей. Союз ведет работу по повышению идейно политического уровня и профессионального мастерства своих членов, по популяризации их творчества”³.

§ 2 Феномен культа личности Сталина

Вряд ли могут привести к истине попытки понять сущность сталинского культа личности путем привязки всего, произошедшего во времена правления Сталина, к одному лишь этому имени. Точно так же невозможно объяснить культ личности «исконно русской любовью к монархизму».

В исторических аналогиях между сталинизмом и русским абсолютизмом пропадает самое главное и существенное, а именно – представление об исторической уникальности того, что произошло у нас во времена Сталина, в Италии – во времена Муссолини, в Германии – во времена Гитлера, а в Камбодже – во времена Пол Пота: жестокая изоляция и уничтожение миллионов людей, геноцид, осуществляемый либо по классовому, либо по национальному признаку.

Уже само по себе такое количество жертв, ликвидация целых классов или наций, свидетельствует о возникновении совершенно новой ситуации. Для того, чтобы содержать в заключении и уничтожать миллионы людей, нужен огромный аппарат, начиная от соответствующего наркомата или министерства и кончая низшими его чиновниками – чиновниками охраны, опиравшимися, в свою очередь, на негласных чиновников из среды самих заключенных.

Причем речь шла не о единичном акте упразднения миллионов людей, но о его перманентном характере, о растягивании этого акта во времени, превращении в элемент образа жизни. Речь идет об определенной постоянно действующей системе уничтожения, на которую, как на свою «идеальную модель», ориентируется вся остальная бюрократия. Именно с главной задачи – постоянного упразднения огромных человеческих масс – начинается качес-твенное отличие административной системы тоталитарных режимов – тоталитарной бюрократии – от авторитарной бюрократии традиционных обществ и рациональной бюрократии индустриальных капиталистических обществ.

Принципиально важно и то, что упразднение осуществлялось по проявлениям человека не только в политике, экономике, идеологии, но и в науке, в общей культуре, в повседневной жизни. Это и делало новую бюрократию совершенно универсальным инструментом управления, инстру-ментом прямого насилия, опирающегося на силу оружия.

Но и это еще не все. Не было такой области, включая быт (главный объект нападок со стороны «левых» писателей и публицистов, превращавших быт в предмет официального манипулирования со стороны «пролетарской диктатуры»). Государственной бюрократии, например, принадлежало оконча-тельное решение относительно того, каким должен, а каким не должен быть замысел очередного литературного произведения. Сталин пользовался этим правом в отношении самых крупных художников, чтобы дать пример своим подчиненным, как им руководить художниками помельче. Причем и в искусстве отказ подчиниться был чреват репрессиями точно так же, как и в области политики или экономики. Под дулом пистолета людей заставляли делать то, что в корне противоречило их природе.

Но для того, чтобы стать тотальной, то есть всеобщей, охватывающей общество, бюрократия должна была осуществлять сплошную перековку наро-да и делать каждого бюрократом, чиновником, пусть даже мелким, мельчай-шим, но все-таки находящимся у нее на службе. Бюрократия фактически определяет свою высшую роль как самоукрепление, самовозвышение, абсо-лютное подчинение Вождю, волей которого власть бюрократии получает свое развитие и углубление.

Однако такая власть может быть осуществлена лишь при условии, что все, с чем она имеет дело, превращено в аморфный, совершенно пластичный материал. Превращение общества в аморфное, бесструктурное состояние – принципиальное условие самоутверждения и саморазвития бюрократии перида культа личности. И поэтому все, что обеспечивает самостоятельность человека, не говоря уже о той или иной общественной группе, подлежало беспощадному искоренению.

Идеальным материалом для власти оказывался люмпен – человек без корней, не имеющий ничего за душой, а потому представляющий собой ту самую «чистую доску», на которой, как говорил Мао Цзэдун во времена китайской «культурной революции», можно писать любые письмена. Люмпен становится не только основной «моделью», по образу и подобию которой перековываются люди, превращаясь в бесструктурную и безличную «социальную массу». Так было, в частности, во времена насильственной коллективизации, разрушения сельских общественных структур. Так было во времена всех последующих больших и малых «чисток», целью которых в конечном счете всегда оказывалось искоренение стихийно возникавших неугодных структур общества.

Единственной формой структурирования общества, допускаемой, могли быть лишь организации, насаждаемые сверху, а потому с самого начала имеющие бюрократический характер.

Самым прискорбным, самым пагубным для нравственного состояния народа оказывалось то, что любой, даже самый благородный вид неформаль-ной социальной связи становился на один уровень с действительно антиоб-щественными, криминальными явлениями. Более того, последние получали перед законом преимущество, так как в них бюрократия видела большую близость к своим нормам. Во всяком случае, в лагерях, где уголовники содержались бок о бок с политическими, мельчайшее начальство назначалось, как правило, из уголовников.

Во всем этом безумии разрушения общества, в безумии, проистекающем из тотально-бюрократической мании величия, вдохновляемой манией величия Вождя, была своя логика.

Аморфное, бесструктурное общество превращало бюрократа в необходимейшую фигуру. Ибо там, где упразднялись как сложившиеся, традиционные, так и общественно-необходимые (экономические, товарно-денежные) связи между людьми, там возникала необходимость в бюрократе, который предложил бы хоть некоторое подобие таких связей – их эрзац, как-то сопрягающий людей друг с другом.

Нужна была только «личность», которая осознала бы фантастические, невиданные, немыслимые даже в далеком рабовладельческом прошлом перспективы концентрации власти в руках одного человека, сумевшего возглавить тоталитарно-бюрократический аппарат. Аппарат искал Вождя, без которого тоталитарно-бюрократическая система остается незавершенной, Вождя, который не знал бы никакой другой ценности, кроме власти, и был бы готов уложить за нее любое количество народа, доказывая, что эти жертвы приносятся исключительно ради народного блага.