Английская поэзия XIV–XX веков

Stanzas Written In Dejection Near Naples

The sun is warm, the sky is clear,

The waves are dancing fast and bright, Blue isles and snowy mountains wear The purple noon's transparent might, The breath of the moist air is light, Around its unexpanded buds;

Like many a voice of one delight,

The winds', the birds', the ocean floods', The City's voice itself, is soft like Solitude's.

I see the Deep's untrampled floor

With green and purple seaweeds strown; I see the waves upon the shore,

Like light dissolved in star – showers, thrown: I sit upon the sands alone, –

The lightning of the noontide ocean Is flashing round me, and a tone Arises from its measured motion,

How sweet! did any heart now share in my emotion. Alas! I have nor hope nor health,

Nor peace within nor calm around, Nor that content surpassing wealth The sage in meditation found,

And walked with inward glory crowned – Nor fame, nor power, nor love, nor leisure. Others I see whom these surround – Smiling they live, and call life pleasure;

To me that cup has been dealt in another measure.

Some might lament that I were cold, As I, when this sweet day is done,

Which my lost heart, too soon grown old, Insults with this untimely moan;

They might lament – for I am one Whom men love not, – and yet regret, Unlike this day which, when the sun Shall on its stainless glory set,

Will linger, though enjoyed, like joy in memory yet. Yet now despair itself is mild,

Even as the winds and waters are; I could lie down like a tired child, And weep away the life of care

Which I have borne and yet must bear, Till death like sleep might steal on me, And I might feel in the warm air

My cheek grow cold, and hear the sea Breathe o'er my dying brain its last monotony.

Стансы, написанные близ Неаполя в час уныния

Перевод К. Бальмонта

Сияет небо солнцем ясным, Играет быстрая волна,

Прозрачным полднем, нежно– красным, Цепь снежных гор озарена:

Земля, стряхнув оковы сна, Блаженством почек дышит снова,

Вветрах и в пенье птиц – весна, И в звуках рокота морского.

Здесьнежендажегулсмятеньягородского. Из глубины, с морского дна, Глядят подводные растенья, Их зелень с красным сплетена;

Вволне – всех светов отраженье,

Как звездный дождь – ее движенье. Один встречаюсь я с весной, И океан, тая волненье, Поет размерною волной, –

О, если бы теперь был кто-нибудь со мной! Увы! Я чужд надежд, участья, Внутри – раздор, нет мира – вне, Я чужд и царственного счастья, Что знает мудрый в тишине, Живя сознаньем, как во сне, Увенчан внутреннею славой; Ни ласк, ни снов, ни власти мне.

Другие жизнь зовут забавой, – Иная чаша мне, с холодною отравой.

Но здесь, где ветерок, шутя, Воздушно веет на просторе, Я, как усталое дитя, Хотел бы выплакать все горе,

Здесь скорбь нежна, как грусть во взоре; Я здесь хотел бы, в свете дня, Уснуть, остыть и ждать, что море, Неумолкаемо звеня, Свой гимн мне пропоет, баюкая меня.

Быть может, кто и пожалеет, Что я забылся вечным сном. Как я, поняв, что день слабеет, Скорблю до времени о нем; Да, я один из тех, о ком

Жалеют – пусть им нет признанья; Но я несроден с этим днем.

Он светит, а умрет сиянье, Онбудетжитьеще, какблесквоспоминанья.

To The Men Of England (1819)

Men of England, wherefore plough For the lords who lay ye low? Wherefore weave with toil and care The rich robes your tyrants wear?

Wherefore feed and clothe and save, From the cradle to the grave,

Those ungrateful drones who would Drain your sweat – nay, drink your blood?

Wherefore, Bees of England, forge Many a weapon, chain, and scourge, That these stingless drones may spoil The forced produce of your toil?

Have ye leisure, comfort, calm, Shelter, food, love's gentle balm? Or what is it ye buy so dear

With your pain and with your fear?

The seed ye sow another reaps; The wealth ye find another keeps; The robes ye weave another wears; The arms ye forge another bears.

Sow seed, – but let no tyrant reap; Find wealth, – let no imposter heap; Weave robes, – let not the idle wear; Forge arms, in your defence to bear.

Shrink to your cellars, holes, and cells; In halls ye deck another dwells.

Why shake the chains ye wrought? Ye see The steel ye tempered glance on ye.

With plough and spade and hoe and loom, Trace your grave, and build your tomb, And weave your winding-sheet, till fair England be your sepulchre!

Мужам Англии

Перевод С. Маршака

Англичане, почему Покорились вы ярму? Отчего простой народ Ткет и пашет на господ?

Для чего вам одевать В шелк и бархат вашу знать,

Отдавать ей кровь и мозг, Добывать ей мед и воск?

Пчелы Англии, зачем Создавать оружье тем, Кто оставил вам труды, А себе берет плоды?

Где у вас покой, досуг, Мир, любовь, семейный круг, Хлеб насущный, теплый дом, Заработанный трудом?

Кто не сеет – жатве рад, Кто не ищет – делит клад, И мечом грозит не тот, Кто в огне его кует.

Жните хлеб себе на стол, Тките ткань для тех, кто гол Куйте молотом металл, Чтобы вас он защищал.

Вы, подвальные жильцы, Лордам строите дворцы, И ваши цепи сотней глаз Глядят с насмешкою на вас.

Могилу роет землекоп, Усердный плотник ладит гроб, И белый саван шьет швея Тебе, Британия моя!

Skimming down to Camelot:

But who hath seen her wave her hand? Or at the casement seen her stand?

Or is she known in all the land, The Lady of Shalott?

Only reapers, reaping early In among the bearded barley,

Hear a song that echoes cheerly From the river winding clearly, Down to towered Camelot:

And by the moon the reaper weary, Piling sheaves in uplands airy, Listening, whispers “Tis the fairy Lady of Shalott”.

Part II

There she weaves by night and day A magic web with colours gay. She has heard a whisper say,

A curse is on her if she stay To look down to Camelot.

She knows not what the curse may be, And so she weaveth steadily,

And little other care hath she, The Lady of Shalott.

And moving through a mirror clear That hangs before her all the year, Shadows of the world appear.

There she sees the highway near Winding down to Camelot:

There the river eddy whirls,

And there the curly village-churls, And the red cloaks of market girls, Pass onward from Shalott. Sometimes a troop of damsels glad,

An abbot on an ambling pad, Sometimes a curly shepherd-lad,

Or long-haired page in crimson clad, Goes by to towered Camelot;

And sometimes through the mirror blue The knights come riding two and two: She hath no loyal knight and true,

The Lady of Shalott.

But in her web she still delights

To weave the mirror's magic sights, For often through the silent nights A funeral, with plumes and lights And music, went to Camelot:

Or when the moon was overhead, Came two young lovers lately wed; “I am half sick of shadows”, said

The Lady of Shalott.

Челноки крылатой тенью Мчатся к замку Камелот. Но кто в какие времена Ее приметил у окна?

Известна ль в тех краях она Волшебница Шалотт? Лишь селяне, что с рассветом Жать овес выходят летом,

Слышат песнь: при звуке этом Эхо радостным ответом Будит замок Камелот.

Ровно сноп к снопу ложится, И, устало внемля, жницы Шепчут: «Это – чаровница, Госпожа Шалотт».

Часть II

Часами долгими подряд Она волшебный ткет наряд. Проклятью сбыться, говорят,

Коль труд прервет она, чтоб взгляд Склонить на замок Камелот.

Ей суть проклятья не ясна, Но ткет с усердием она, К иным заботам холодна, Волшебница Шалотт. Она следит игру теней

Впрозрачном зеркале: пред ней

Визвечной смене лет и дней Проходит череда людей По дороге в Камелот. Ключи на перекатах бьют; Угрюмый деревенский люд И жены с ярмарки бредут От острова Шалотт.

Чреда придворных кавалькад, На смирном мерине – аббат, Порой пастух, гоня телят, Иль юный паж в плаще до пят Проходят к замку Камелот.

Порой в зеркальной мгле глубин Возникнет конный паладин, Не отдал сердца ни один Волшебнице Шалотт.

Но любо ей сплетать в узор Видения, что дразнят взор; Порой, торжественно – нескор, Дрог погребальных скорбный хор Уводит к замку Камелот:

Раз двое в зареве луны Шли, молоды и влюблены;

И молвила: «Не в радость – сны», Волшебница Шалотт.

Part III

A bow-shot from her bower-eaves, He rode between the barley-sheaves,

The sun came dazzling through the leaves, And flamed upon the brazen greaves

Of bold Sir Lancelot.

A red-cross knight for ever kneeled To a lady in his shield,

That sparkled on the yellow field, Beside remote Shalott.

The gemmy bridle glittered free, Like to some branch of stars we see Hung in the golden Galaxy.

The bridle bells rang merrily As he rode down to Camelot:

And from his blazoned baldric slung A mighty silver bugle hung,

And as he rode his armour rung, Beside remote Shalott.

All in the blue unclouded weather Thick-jewelled shone the saddle-leather, The helmet and the helmet-feather Burned like one burning flame together,

As he rode down to Camelot. As often through the purple night, Below the starry clusters bright, Some bearded meteor, trailing light,

Moves over still Shalott.

His broad clear brow in sunlight glow'd; On burnished hooves his war-horse trode; From underneath his helmet flowed

His coal-black curls as on he rode, As he rode down to Camelot.

From the bank and from the river He flashed into the crystal mirror, “Tirra lira”, by the river

Sang Sir Lancelot.

She left the web, she left the loom,

She made three paces through the room, She saw the water-lily bloom,

She saw the helmet and the plume, She looked down to Camelot.

Out flew the web and floated wide; The mirror cracked from side to side; “The curse is come upon me”, cried

The Lady of Shalott.

Part IV

In the stormy east-wind straining, The pale yellow woods were waning,

The broad stream in his banks complaining, Heavily the low sky raining

Часть III

Луч солнца в кронах засиял, Зажегся светом лат металл: То, крепостной минуя вал, По сжатым нивам проезжал Отважный Ланцелот.

Герб на щите: пред госпожой Колена преклонил герой; Лучился отблеск золотой Близ острова Шалотт. Поводья украшал агат, Как звезд кристаллы, что горят

Вкороне золотых плеяд; Звенели колокольцы в лад Дорогой к замку Камелот. Сверкала перевязь с гербом, И рог лучился серебром; Звон лат будил поля, как гром, Близ острова Шалотт. Погожие синели дали: Каменья на седле сияли, Цветные перья шлем венчали, И словно пламя полыхали, Дорогой к замку Камелот. Так, затмевая звезд узор,

Впурпурной ночи метеор Проносится, лучист и скор, Над островом Шалотт.

Взор прям и смел, душа ясна, До самых плеч, как смоль черна, Спадала локонов волна Того, кто поступь скакуна Направил к замку Камелот. Гладь зеркально – колдовская Замерцала, отражая: «Тирра-лира», – проезжая, Пел сэр Ланцелот.

Она, забыв о полотне И прялке, встала, чтоб в окне

Узреть кувшинки на волне, И паладина на коне, Взглянуть на замок Камелот. Ткань прочь унесена была, И раскололась гладь стекла;

«Сбылось проклятье», – воззвала Волшебница Шалотт.

Часть IV

Порывам ветра уступая, Лес осыпался, поникая; Зло пенилась волна речная; И ливня пелена сплошная

Over towered Camelot; Down she came and found a boat Beneath a willow left afloat,

And round about the prow she wrote

The Lady of Shalott.

And down the river's dim expanse Like some bold seer in a trance, Seeing all his own mischance – With a glassy countenance

Did she look to Camelot. And at the closing of the day

She loosed the chain, and down she lay; The broad stream bore her far away,

The Lady of Shalott. Lying, robed in snowy white

That loosely flew to left and right – The leaves upon her falling light – Through the noises of the night

She floated down to Camelot: And as the boat-head wound along The willowy hills and fields among, They heard her singing her last song,

The Lady of Shalott. Heard a carol, mournful, holy,

Chanted loudly, chanted lowly, Till her blood was frozen slowly,

And her eyes were darkened wholly, Turned to towered Camelot.

For ere she reached upon the tide The first house by the water – side, Singing in her song she died,

The Lady of Shalott. Under tower and balcony, By garden-wall and gallery,

A gleaming shape she floated by, Dead-pale between the houses high,

Silent into Camelot.

Out upon the wharfs they came, Knight and burgher, lord and dame,

And round the prow they read her name,

The Lady of Shalott.

Who is this? and what is here? And in the lighted palace near Died the sound of royal cheer;

And they crossed themselves for fear, All the knights at Camelot:

But Lancelot mused a little space; He said, “She has a lovely face; God in his mercy lend her grace,

The Lady of Shalott”.

Заслонила Камелот.

Вниз сошла она, к причалу, Где волна ладью качала,

Ивдоль борта начертала: «Волшебница Шалотт».

Как жрец, с судьбой вступивший в спор, Свой прозревает приговор, Сквозь дымку, за речной простор Она остекленевший взор Вперила вдаль, на Камелот.

А в предзакатной тишине Цепь отвязала, и в челне Вдаль заскользила вслед волне Волшебница Шалотт.

Под дуновеньем ветерка Дрожали белые шелка, Клонились ветви ивняка; Сквозь ночь ладью влекла река К воротам замка Камелот. Ладья, потоку покорясь, Вдоль взгорьев и полей неслась,

Ипеснь последняя лилась Волшебницы Шалотт. Звучала песнь, свята, грустна, То звонко, то едва ясна; Кровь остывала, пелена Застлала взор, пока она Глядела вдаль, на Камелот.

Итолько речка донесла

Ладью до первого села, Напев прервался: умерла Волшебница Шалотт.

Вдоль галереи, под мостом, Минуя башню, сад и дом, Скользил мерцающий фантом, Потоком в тишине влеком

Вгордый замок Камелот. Люд собрался на причале: Лорды, дамы, сенешали, И вдоль борта прочитали: «Волшебница Шалотт».

Кто пред нами? Что случилось?

Вбашне, где окно светилось, Ожиданье воцарилось. Оробев, перекрестилась Стража замка Камелот.

Но Ланцелот, помедлив миг, Сказал: «Ее прекрасен лик; Господь, во благости велик, Будь милостив к Шалотт».

But the manner of the brewing Was none alive to tell.

In graves that were like children’s On many a mountain head,

The Brewsters of the Heather Lay numbered with the dead.

The king in the red moorland Rode on a summer’s day;

And the bees hummed, and the curlews Cried beside the way.

The king rode, and was angry; Black was his brow and pale, To rule in a land of heather And lack the Heather Ale.

It fortuned that his vassals, Riding free on the heath, Came on a stone that was fallen And vermin hid beneath.

Rudely plucked from their hiding, Never a word they spoke:

A son and his aged father – Last of the dwarfish folk.

The king sat high on his charger, He looked on the little men;

And the dwarfish and swarthy couple Looked at the king again.

Down by the shore he had them; And there on the giddy brink – “I will give you life, ye vermin, For the secret of the drink”.

There stood the son and father And they looked high and low; The heather was red around them, The sea rumbled below.

And up and spoke the father, Shrill was his voice to hear: “I have a word in private,

A word for the royal ear”.

“Life is dear to the aged, And honor a little thing;

I would gladly sell the secret”, Quoth the Pict to the King.

Всвоих могилках тесных,

Вгорах родной земли Малютки – медовары Приют себе нашли.

Король по склону едет Над морем на коне, А рядом реют чайки С дорогой наравне.

Король глядит угрюмо: «Опять в краю моем Цветет медвяный вереск, А меда мы не пьем!»

Но вот его вассалы Приметили двоих Последних медоваров, Оставшихся в живых.

Вышли они из – под камня, Щурясь на белый свет, – Старый горбатый карлик И мальчик пятнадцати лет.

К берегу моря крутому Их привели на допрос, Но ни один из пленных Слова не произнес.

Сидел король шотландский, Не шевелясь, в седле.

А маленькие люди Стояли на земле.

Гневно король промолвил: «Пытка обоих ждет, Если не скажете, черти, Как вы готовили мед!»

Сын и отец молчали, Стоя у края скалы. Вереск звенел над ними, В море катились валы.

И вдруг голосок раздался: «Слушай, шотландский король, Поговорить с тобою С глазу на глаз позволь!

Старость боится смерти. Жизнь я изменой куплю, Выдам заветную тайну!» – Карлик сказал королю.

His voice was small as a sparrow’s, And shrill and wonderful clear:

“I would gladly sell my secret, Only my son I fear”.

“For life is a little matter,

And death is nought to the young; And I dare not sell my honor Under the eye of my son.

Take him, O king, and bind him, And cast him far in the deep; And it’s I will tell the secret That I have sworn to keep”.

They took the son and bound him, Neck and heels in a thong,

And a lad took him and swung him, And flung him far and strong,

And the sea swallowed his body, Like that of a child of ten; –

And there on the cliff stood the father, Last of the dwarfish men.

“True was the word I told you: Only my son I feared;

For I doubt the sapling courage That goes without the beard.

But now in vain is the torture, Fire shall never avail:

Here dies in my bosom The secret of Heather Ale”.

Голос его воробьиный Резко и четко звучал: «Тайну давно бы я выдал, Если бы сын не мешал!

Мальчику жизни не жалко, Гибель ему нипочем...

Мне продавать свою совесть Совестно будет при нем.

Пускай его крепко свяжут И бросят в пучину вод – А я научу шотландцев Готовить старинный мед!..»

Сильный шотландский воин Мальчика крепко связал И бросил в открытое море

С прибрежных отвесных скал.

Волны над ним сомкнулись. Замер последний крик...

И эхом ему ответил С обрыва отец – старик:

«Правду сказал я, шотландцы, От сына я ждал беды.

Не верил я в стойкость юных, Не бреющих бороды.

А мне костер не страшен. Пускай со мной умрет Моя святая тайна – И мой вересковый мед!»