Английская поэзия XIV–XX веков

The White Man's Burden

The United States and the Philippine Islands

Take up the White man's burden – Send forth the best ye breed –

Go bind your sons to exile To serve your captives' need; To wait in heavy harness On fluttered folk and wild –

Your new-caught, sullen peoples, Half devil and half child.

Take up the White Man's burden – In patience to abide,

To veil the threat of terror And check the show of pride; By open speech and simple, An hundred times mad plain. To seek another's profit, And work another's gain.

Take up the White Man's burden – The savage wars of peace –

Fill full the mouth of Famine And bid the sickness cease; And when your goal is nearest The end for others sought, Watch Sloth and heathen Folly Bring all your hope to nought.

Take up the White Man's burden – No tawdry rule of kings,

But toil of serf and sweeper – The tale of common things. The ports ye shall not enter, The roads ye shall not tread, Go make them with your living, And mark them with your dead!

Take up the White man's burden – And reap his old reward:

The blame of those ye better, The hate of those ye guard – The cry of hosts ye humour (Ah, slowly!) toward the light: –

“Why brought ye us from bondage, Our loved Egyptian night?”

Take up the White Man's burden – Ye dare not stoop to less –

Nor call too loud on freedom To cloak your weariness;

Бремя белого человека

Перевод А. Сергеева

Неси это гордое Бремя – Родных сыновей пошли На службу тебе подвластным Народам на край земли – На каторгу ради угрюмых Мятущихся дикарей, Наполовину бесов, Наполовину людей.

Неси это гордое Бремя – Будь ровен и деловит, Не поддавайся страхам И не считай обид; Простое ясное слово В сотый раз повторяй –

Сей, чтобы твой подопечный Щедрый снял урожай.

Неси это гордое Бремя – Воюй за чужой покой – Заставь Болезнь отступиться И Голоду рот закрой; Но чем ты к успеху ближе, Тем лучше распознаешь Языческую Нерадивость, Предательскую Ложь.

Неси это гордое Бремя Не как надменный король – К тяжелой черной работе, Как раб, себя приневоль; При жизни тебе не видеть Порты, шоссе, мосты – Так строй их, оставляя Могилы таких, как ты!

Неси это гордое Бремя – Ты будешь вознагражден Придирками командиров И криками диких племен:

«Чего ты хочешь, проклятый, Зачем смущаешь умы?

Не выводи нас к свету Из милой Египетской Тьмы!»

Неси это гордое Бремя – Неблагодарный труд, – Ах, слишком громкие речи Усталость твою выдают!

Money

When I had money, money, O! I knew no joy till I went poor; For many a false man as a friend

Came knocking all day at my door.

Then felt I like a child that holds A trumpet that he must not blow Because a man is dead; I dared

Not speak to let this false world know.

Much have I thought of life, and seen How poor men’s hearts are ever light; And how their wives do hum like bees About their work from morn till night.

So, when I hear these poor ones laugh, And see the rich ones coldly frown – Poor men, think I, need not go up

So much as rich men should come down.

When I had money, money, O! My many friends proved all untrue; But now I have no money, O!

My friends are real, though very few.

Деньги

Перевод В. Кормана

Когда б имел я много денег, а не был беден, как теперь,

тогда б – на горе мне – частенек стал жадный стук друзей мне в дверь.

Я б стал страдать, как мальчик с дудкой: вдруг кто-то помер, дуть – запрет...

Богатство будет скверной шуткой, когда вокруг фальшивый свет.

Скажу в ответ на кривотолки: нам, бедным, легче! Нет забот, хоть жёны и жужжат, как пчелки, что мучат их мужей, как скот.

Гляжу: бедняк горазд смеяться, а богачу невпрок харчи.

Не нужно беднякам богатства. Нет! Пусть худеют богачи.

Когда б я был богат без меры, в друзья полез бы всякий сброд. А к нынешним я полон веры, хотя они наперечет.

Leisure

What is this life, if full of care,

We have no time to stand and stare? No time to stand beneath the boughs And stare as long as sheep or cows.

No time to see, when woods we pass, Where squirrels hide their nuts in grass. No time to see in broad daylight, Streams full of stars, like skies at night. No time to turn at Beauty’s glance,

And watch her feet, how they can dance.

No time to wait till her mouth can Enrich that smile her eyes began, A poor life this is, if full of care, We have no time to stand and stare.

Досуг

Перевод В. Кормана

Вся жизнь в заботах. Недосуг спокойно посмотреть вокруг. Нет времени, чтоб под ветвями бездумно тешиться цветами.

Досуга нет, чтоб поутру следить за белками в бору. Нет времени на переезде

в воде всмотреться в блеск созвездий.

Нет времени, заметив стать красотки, вышедшей плясать, дождаться, чтоб шепнули губы нам пару слов, что сердцу любы. Несчастна жизнь, где недосуг спокойно посмотреть вокруг.

Joy and Pleasure

Now, joy is born of parents poor, And pleasure of our richer kind;

Though pleasure's free, she cannot sing As sweet a song as joy confined.

Pleasure's a Moth, that sleeps by day And dances by false glare at night; But Joy's a Butterfly, that loves

To spread its wings in Nature's light.

Joy's like a Bee that gently sucks Away on blossoms its sweet hour; But pleasure's like a greedy Wasp,

That plums and cherries would devour.

Joy's like a Lark that lives alone, Whose ties are very strong, though few; But Pleasure like a Cuckoo roams,

Makes much acquaintance, no friends true.

Joy from her heart doth sing at home, With little care if others hear;

But pleasure then is cold and dumb,

And sings and laughs with strangers near.

Радость и Довольство

Перевод В. Кормана

Дом Радости – порой лачуга, а дом Довольства – особняк,

но не споют в нем друг для друга так звонко, как споет бедняк.

Довольство, будто моль ночная, ведет балеты при свечах, а Радость – бабочка дневная – танцует в солнечных лучах.

Довольство вишни или сливы, как жадная оса, сосет, а Радость пьет неторопливо,

как пчелка, свой цветочный мед.

Довольство, наравне с кукушкой, с кем ни подружит, тем – беда. А Радость сходится с подружкой, как жаворонок, – навсегда.

Довольство, хвастая искусством, споет в компании чужой, а Радость искренне и с чувством поет и не кривит душой.

Dulce Et Decorum Est

Bent double, like old beggars under sacks, Knock – kneed, coughing like hags, we cursed through sludge,

Till on the haunting flares we turned our backs And towards our distant rest began to trudge. Men marched asleep. Many had lost their boots But limped on, blood-shod. All went lame; all blind; Drunk with fatigue; deaf even to the hoots

Of tired, outstripped Five-Nines that dropped behind. Gas! GAS! Quick, boys! – An ecstasy of fumbling Fitting the clumsy helmets just in time;

But someone still was yelling out and stumbling, And flound'ring like a man in fire or lime...

Dim, through the misty panes and thick green light, As under a green sea, I saw him drowning.

In all my dreams, before my helpless sight,

He plunges at me, guttering, choking, drowning.

If in some smothering dreams you too could pace Behind the wagon that we flung him in,

And watch the white eyes writhing in his face, His hanging face, like a devil's sick of sin;

If you could hear, at every jolt, the blood Come gargling from the froth-corrupted lungs Obscene as cancer, bitter as the cud

Of vile, incurable sores on innocent tongues, – My friend, you would not tell with such high zest To children ardent for some desperate glory, The old Lie: Dulce et decorum est

Pro patria mori.

Dulce et Decorum est

Перевод Е. Лукина

Согнувшись, как бродяги под мешками, Мышливразбродпустымибольшаками, Надрывно кашляя наперебой, И спины озарял пылавший бой.

Шли отсыпаться – под надежный кров, Шли без сапог, сбивая ноги в кровь, Шли в полусне, ступая наугад, Не слыша взрывов газовых гранат.

«Газ! Газ! Скорей, ребята! Кчерту каски! Напяливай резиновые маски!»

Икто – то, чуть замешкав в стороне, Уже кричал и бился, как в огне.

Я видел сквозь зеленое стекло, Как в мареве тонул он тяжело.

Идо сих пор в моих кошмарных снах Он в едких задыхается волнах.

О, если бы шагал ты за фургоном, Гдеонлежал – притихшим, изнуренным,

Ивидел бы в мерцании зарниц, Как вылезают бельма из глазниц,

Ислышал бы через колесный скрип, Как рвется из гортани смертный хрип, Смердящий дух, горчащий, как бурьян, От мерзких язв, кровоточащих ран – Мой друг, ты не сказал бы никогда Тем, кто охоч до ратного труда, Мыслишку тривиальную одну:

Как смерть прекрасна за свою страну!

Do Not Go Gentle Into That Good Night

Do not go gentle into that good night,

Old age should burn and rave at close of day; Rage, rage against the dying of the light.

Though wise men at their end know dark is right, Because their words had forked no lightning they Do not go gentle into that good night.

Good men, the last wave by, crying how bright Their frail deeds might have danced in a green bay, Rage, rage against the dying of the light.

Wild men who caught and sang the sun in flight, And learn, too late, they grieved it on its way, Do not go gentle into that good night.

Grave men, near death, who see with blinding sight Blind eyes could blaze like meteors and be gay, Rage, rage against the dying of the light.

And you, my father, there on that sad height, Curse, bless, me now with your fierce tears, I pray. Do not go gentle into that good night.

Rage, rage against the dying of the light.

Не уходи покорно в мрак ночной

Перевод В. Бетаки

Не уходи покорно в мрак ночной, Пусть ярой будет старость под закат: Гневись, гневись, что гаснет свет земной.

Пусть мудрецы строкою огневой Небес темнеющих не озарят – Не уходи покорно в мрак ночной. Пусть праведники, смытые волной С утеса, о непрожитом скорбят –

Гневись, гневись, что гаснет свет земной.

Пусть храбрецы, идущие на бой С судьбой, кричат нелепо и не в лад – Не уходи покорно в мрак ночной.

Пускай ханжи под смертной пеленой Себя игрою в прятки веселят – Гневись, гневись, что гаснет свет земной.

Отец, с той высоты, где хлад и зной, Плачь, проклинай – зови на помощь ад! – Не уходи покорно в мрак ночной. Гневись, гневись, что гаснет свет земной.

In The Beginning

In the beginning was the three-pointed star, One smile of light across the empty face, One bough of bone across the rooting air,

The substance forked that marrowed the first sun, And, burning ciphers on the round of space, Heaven and hell mixed as they spun.

In the beginning was the pale signature, Three-syllabled and starry as the smile, And after came the imprints on the water, Stamp of the minted face upon the moon;

The blood that touched the crosstree and the grail Touched the first cloud and left a sign.

In the beginning was the mounting fire That set alight the weathers from a spark,

A three-eyed, red-eyed spark, blunt as a flower, Life rose and spouted from the rolling seas,

Burst in the roots, pumped from the earth and rock The secret oils that drive the grass.

In the beginning was the word, the word That from the solid bases of the light Abstracted all the letters of the void; And from the cloudy bases of the breath

The word flowed up, translating to the heart First characters of birth and death.

In the beginning was the secret brain.

The brain was celled and soldered in the thought Before the pitch was forking to a sun;

Before the veins were shaking in their sieve, Blood shot and scattered to the winds of light The ribbed original of love.

Вначале – три луча одной звезды

Перевод В. Бетаки

Вначале – три луча одной звезды, Улыбка света на лице пустом, Укорененье воздуха; а в нем – Ветвящейся материи спираль, И первосолнца круглый циферблат Вращал неразделенно Рай иАд.

Вначале – бледное факсимиле В три слога, как неясная улыбка, Как оттиск на поверхности воды, И отчеканивался лик луны;

Кровь, по кресту стекавшая в Грааль, Оставила на облачке следы.

Вначале пламя яркое взвило Из искр – все бури, грозы и шторма,

Трехглазой, алой вспышкой расцвело Над струями крутящихся морей; Насосы-корни гнали в стебли трав Масла таинственные из камней.

Вначале было Слово. Было Слово. Оно сквозь плотность световых лучей Дыханием тумана и дождя Все смыслы слов из бездны извлекло, И расцвело само, переводя

Для сердца суть рождений и смертей.

Вначале был незримый, тайный разум, Отлившийся в мыслительный процесс, Но до того, до разветвлений солнца, До дрожи вен сплетенных – до всего Кровь разнесла по всем потокам света Корявые прообразы любви.