1. Признание банка-агента банкротом влечет в силу статьи 1002 гк рф прекращение договора комиссии. Прекращение же договора лишает комитента его прав.

Здесь спорен не столько вывод, сколько распространение его на права и обязанности, уже возникшие в рамках комиссионного обязательства до прекращения договора, в частности на право комитента получить права по сделке, заключенной комиссионером во исполнение комиссионного поручения.

Нельзя понимать положение закона о прекращении договора комиссии при объявлении комиссионера несостоятельным в том смысле, что прекращаются все обязанности комиссионера, например обязанность передать комитенту все полученное по уже заключенным для него сделкам, и др. Договор прекращается лишь в том смысле, что комиссионер не обязан осуществлять свою основную обязанность в виде заключения сделок для комитента, в остальном же правоотношение между сторонами сохраняется вплоть до исполнения каждой из сторон своих обязательств.

2. Минсельхоз России в своем письме в декабре 2000 года предложил банку-агенту уступить права по договору с заемщиком, что признано судом отменой поручения на обслуживание бюджетных средств, не противоречащей статье 1003 ГК РФ.

Комментируя такой вывод суда, можно оценить его достаточно критично, поскольку логической последовательности вывода мы здесь не наблюдаем. С другой стороны, можно привести этот случай в пример участникам отечественного оборота: вот до каких курьезов может довести непонимание природы каких-либо правовых явлений (здесь - перехода прав в силу закона) и желание все зафиксировать сделкой! Государство в лице Минсельхоза, уже став в 1999 году ввиду признания банка-агента банкротом носителем права требования к заемщику, предложило своему бывшему комиссионеру оформить переход права еще и сделкой и поплатилось (пусть и необоснованно) за это весьма неожиданным образом.

3. Договор уступки прав требования по кредиту был признан судом недействительным в части передачи прав требования основного долга, поскольку таких требований у банка-агента просто не существовало. Этот вывод представляется нам правильным, хотя суд пришел к нему в первую очередь потому, что у банка-агента была отозвана лицензия на осуществление банковских операций, а не потому, что эти требования перешли в силу закона к принципалу (комитенту) банка-агента.

4. Долг был взыскан в доход федерального бюджета, причем в пользу государства не в лице Минсельхоза России (являвшегося комитентом), а в лице Минфина России на основе статьи 165 Бюджетного кодекса Российской Федерации.

По нашему мнению, в абзаце шестом статьи 1002 ГК РФ суду давалось полное право вынести решение в пользу государства, а применение правил Бюджетного кодекса Российской Федерации в ущерб гражданско-правовым конструкциям не может приветствоваться: кредиты заемщикам предоставлял коммерческий банк, а не государство, и действовал при этом от своего имени, а значит, право требовать возврата этого кредита имел только банк-агент либо его правопреемник (в том числе сингулярный), но не финансовый орган государства.

Вопрос об уведомлении должника

о состоявшемся переходе прав

Переход к комитенту в силу закона прав и обязанностей комиссионера при банкротстве последнего обозначает еще одну проблему толкования и применения действующего закона.

Речь идет о пункте 3 статьи 382 ГК РФ: если должник не был письменно уведомлен о состоявшемся переходе прав кредитора к другому лицу, новый кредитор несет риск вызванных этим для него неблагоприятных последствий. В этом случае исполнение обязательства первоначальному кредитору признается исполнением надлежащему кредитору <*>.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Статья В.А. Белова "Уведомление должника об уступке требования и его юридическое значение" включена в информационный банк.

<*> В.А. Белов высказал точку зрения, что такое исполнение нельзя признавать надлежащим, даже вопреки буквальному содержанию действующего закона. Эта позиция, безусловно, имеет основания, и при отсутствии специального указания закона исполнение ненадлежащему кредитору было бы ненадлежащим, как и полагает В.А. Белов. По-видимому, здесь точнее все-таки вести речь о построенной законодателем в интересах должника юридической фикции, когда рассматриваемое с общих позиций обязательственного права ненадлежащее исполнение называется законом надлежащим для конкретного случая. Поэтому мы склонны усматривать надлежащий характер исполнения в данном случае. Подробнее см.: Белов В.А. Уведомление должника об уступке требования // Законодательство. 2001. N 7. С. 12 - 13.

Сразу же надо определиться, какой ответ на вопрос о применимости данной нормы к случаям перехода права на основании закона, а не в силу сделки дает буквальное толкование этой нормы и связанных с ней норм.

Согласно пункту 1 статьи 382 ГК РФ право (требование), принадлежащее кредитору на основании обязательства, может быть передано им другому лицу по сделке (уступка требования) или перейти к другому лицу на основании закона. И далее: правила о переходе прав кредитора к другому лицу не применяются к регрессным требованиям.

Таким образом, закон употребляет два термина - "передача права" и "переход права", которые с точки зрения логики соотносятся как подчиненное и подчиняющее понятия, то есть объем первого понятия полностью поглощается объемом второго: передача права одновременно означает его переход, но не всякий переход равнозначен передаче, поскольку существует переход в силу закона.

В передаче проявляются две юридически значимые воли, одна на отдачу, другая на принятие какого-либо объекта, в данном случае - имущественного права. Переход же не содержит в качестве обязательного признака наличие воли сторон, хотя и не исключает ее.

Следовательно, поскольку в пункте 3 статьи 382 ГК РФ идет речь о "переходе права", то имеются в виду оба случая - как переход на основании сделки, так и переход в силу закона. Если так, то о переходе права в силу закона должник должен быть уведомлен на тех же началах, что и при переходе права в силу сделки.

В качестве общего правила такое регулирование заслуживает одобрения, и отношения по договору комиссии служат этому убедительным доказательством. Действительно, третьи лица предполагают, как правило, в своем контрагенте обыкновенного субъекта, а не лицо, действующее от своего имени, но за чужой счет (комиссионера). Следовательно, в результате ставшего им известным банкротства такого субъекта, выступающего одновременно их кредитором, они не обязаны предполагать, что право требования к ним ему больше не принадлежит, а перешло какому-то третьему лицу (комитенту этого субъекта) в силу закона.

Из этого можно сделать вывод, что платеж должника в адрес комиссионера (бывшего носителя права), произошедший до извещения должника о состоявшемся переходе прав к комитенту, погашает обязанность должника исполнением (п. 3 ст. 382 ГК РФ).

Впрочем, аналогичная ситуация складывается и для перехода прав в результате сделки: должник освобождается от своего обязательства, даже если он заплатил лицу, не являющемуся более его кредитором, при отсутствии письменного его уведомления цедентом или цессионарием.

Вместе с тем правило пункта 3 статьи 382 ГК РФ рассчитано лишь на отношения между должником и первоначальным кредитором и, согласно буквальному его тексту, не затрагивает отношений между должником и каким-либо новым кредитором, действующим в силу сделки цессии с первоначальным кредитором. Возникает закономерный, как нам представляется, вопрос: является ли исполнение обязательства должником цессионарию (кажущемуся новому носителю права) исполнением надлежащему кредитору, если должник не был извещен о состоявшемся до совершения цессии переходе прав к третьему лицу в силу закона, но был извещен о переходе права в силу цессии, которая сама по себе является недействительной, так как цедент не обладает тем правом, которое он передает цессионарию, но должник об этом не знает и не может знать?

Именно в этом можно усматривать один из аспектов цивилистического содержания проблемы из того примера, который разбирался выше: права требования банка-агента к должникам перешли к государству, но должники об этом не были извещены (мы предполагаем, что не знали и не должны были знать, хотя в этом примере как раз все с точностью до наоборот), а, напротив, получили извещение о переходе прав к третьему лицу в результате их уступки этому лицу банком-агентом (его конкурсным управляющим). Можно ли только в силу отсутствия в законе регулирования данной ситуации утверждать, что исполнение в пользу таких цессионариев будет ненадлежащим независимо от добросовестности в действиях должника?

Есть основания полагать, что целью законодателя, включившего пункт 3 статьи 382 ГК РФ в разряд действующих норм, была защита интересов должника и потребность в этом основывалась на добросовестности должника, поскольку он не мог знать о состоявшемся переходе права. В этом случае нет причин с точки зрения доктрины и рекомендаций для правоприменительной практики признавать должника исполнившим обязательство ненадлежащему кредитору, если он уплатил не первоначальному кредитору, а его мнимому правопреемнику (цессионарию), находясь в неведении о действительном субъекте права требования. Строго говоря, отличие этой ситуации от урегулированной пунктом 3 статьи 382 ГК РФ заключается только в отсутствии регулирования. Однако практически во всех правовых нормах как властных предписаниях государства можно усмотреть общее стремление, правовую идею, которой руководствовался законодатель. Такой идеей и является, на наш взгляд, потребность в защите интересов добросовестного должника.

И если взглянуть на интересующую нас ситуацию именно под углом зрения интересов должника, то различие вполне можно нивелировать, не придавая ему ключевого значения: факт последовавшей уступки, которой должник, будучи в неведении о переходе прав в силу закона, придал подобающее значение, не должен de lege ferenda иметь негативное значение для должника. Иначе нельзя объяснить, почему в случае с состоявшимся переходом прав (п. 3 ст. 382 ГК РФ) закон не возлагает на должника риск исполнения ненадлежащему кредитору, выстраивая правовую фикцию, а в случае с уступкой после перехода прав в силу закона должник нес бы этот риск в полном объеме. Напротив, как в том, так и в другом случае есть основания для того, чтобы возложить риск на нового действительного субъекта права требования, который не совершил необходимых действий для извещения должника о состоявшемся переходе права.

Такой подход стимулировал бы участников оборота, к которым перешли права требования (в силу закона или по сделке), немедленно извещать об этом своих должников. Поэтому с практической точки зрения следует настоятельно рекомендовать всем комитентам незамедлительно извещать должников своих комиссионеров о состоявшемся на основании закона переходе к комитентам прав комиссионеров, признанных несостоятельными.

Безусловно, может найти обоснование и другой подход: закон сделал исключение из принципа признания надлежащим только исполнения обязательства в адрес надлежащего лица для случая, указанного в пункте 3 статьи 382 ГК РФ. Все иные случаи не получили поддержки у законодателя и не должны приниматься во внимание. Но все же этот вариант не столь гибкий и справедливый, а также излишне связан буквой закона. Следуя этому формализму, исполнение обязательства не сингулярному, а универсальному правопреемнику (например, наследнику) кредитора уже таит в себе риск, что оно окажется ненадлежащим, если до момента открытия наследства кредитором была совершена сделка цессии в отношении соответствующего права требования, но должник не был о ней извещен.

Основание для признания платежа или другого исполнения надлежащим в таких случаях - видимость перехода права (тому же наследнику), когда должник не может знать о действительном положении дел (что произошла уступка до открытия наследства).

Фактически наша позиция сводится к тому, чтобы толковать два предложения из пункта 3 статьи 382 ГК РФ как не имеющие неразрывной связи между собой. В первом предложении сказано, что, если должник не был письменно уведомлен о состоявшемся переходе прав кредитора к другому лицу, новый кредитор несет риск вызванных этим для него неблагоприятных последствий. Частное проявление этих неблагоприятных последствий состоит в том, о чем сказано во втором предложении данного пункта: в этом случае исполнение обязательства первоначальному кредитору признается исполнением надлежащему кредитору.

Первое предложение устанавливает общее правило (риск несет тот, о ком не уведомлен должник), а второе описывает лишь частный случай (новый кредитор несет риск, что не извещенный о цессии должник заплатит первоначальному кредитору). И, следовательно, если должник до извещения о переходе права исполнит обязательство не старому кредитору, а какому-либо его правопреемнику (универсальному, например, или даже сингулярному, о котором должника уведомят), новый кредитор (цессионарий, о котором не уведомили должника) в той же степени должен нести риск неблагоприятных последствий собственной задержки с направлением извещения должнику <*>.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Статья В.А. Белова "Уведомление должника об уступке требования и его юридическое значение" включена в информационный банк.

<*> Как убедительно показывает В.А. Белов, обобщая взгляды многих авторов на этот вопрос, цессионарий является единственным лицом, заинтересованным в извещении должника о состоявшейся уступке требования. (См.: Белов В.А. Указ. соч. С. 15.)

Тот же вопрос может возникнуть в других случаях перехода прав в силу закона, например при суброгации страховщику прав кредитора к должнику, ответственному за наступление страхового случая (абз. пятый ст. 387 ГК РФ). Если какой-либо потерпевший уступит свое право требования возмещения убытков к лицу, причинившему вред имуществу потерпевшего, которое было застраховано, и произойдет это после выплаты страхового возмещения и связанной с такой выплатой суброгации (ст. 965 ГК РФ), исполнение обязательства цессионарию, а не страховой организации при добросовестности должника (причинителя вреда) должно освобождать его от необходимости производить повторное исполнение.