9550

111

примере системы советского образования, которое обращалось к наиболее прогрессивным произведениям всей человеческой культуры. Без учета этих фактов невозможно ответить на вопрос, как и почему советский народ смог выстоять и победить в Великой Отечественной войне. Именно из них вырастала поистине железная сила духа, которая удивляла и восхищала весь мир.

Капитализм, по словам В.И. Ленина, победил во всем мире, но эта победа есть лишь преддверие победы труда над капиталом. Когда было свергнуто крепостничество и на свет божий явилось «свободное» капиталистическое общество, то сразу обнаружилось, что эта свобода означает новую систему угнетения и эксплуатации трудящихся. Борьба нового и старого разворачивается внутри различных социалистических учений, выступая отражением гнета и протестом против него, приводя к противостоянию утопического социализма и марксистского социализма, исходившего из борьбы классов в обществе. Ни одна капиталистическая страна не сложилась на основе борьбы не на жизнь, а на смерть между разными классами капиталистического общества. Утопический социализм, как известно, критиковал капиталистическое общество, осуждал, проклинал его, мечтал об уничтожении его, фантазировал о лучшем строе, убеждал богатых в безнравственности эксплуатации, но не мог указать действительного выхода к новому, не умел объяснить сущность наемного рабства при капитализме, открыть законы его развития, открыть субъекта нового, ту общественную силу, которая оказалась бы способной стать творцом нового, социалистического общества. Это удалось Марксу, указавшему на рабочий класс, на необходимость просветить и организовать его для борьбы за утверждение нового, коммунистического общества, чтобы смести старое, капиталистическое общество и создать новые, социалистический формы развития культуры184. Практически этот процесс был осуществлен в нашей стране, в которой под руководством В.И. Ленина произошла социалистическая революция 1917 года, став знаменем перехода от старого к новому обществу и его развитию во всем мире.

Позиция стран Запада и его лидеров во время Второй мировой войны носила «двуличный характер»185, что побуждает говорить о превращении «большой тройки» в тройку из басни И. Крылова «Лебедь, Рак и Щука», которое произошло еще до ее окончания войны. Напомню сепаратные переговоры представителей Германии, США и Великобритании, на которых германское руководство надеялось склонить их к войне против коммунистического СССР. Упомяну и создание Лиги наций. В ней доминировали державы-победительницы, Великобритания и Франция. Лига продемонстрировала свою «неэффективность», ибо она потонула в пустых разговорах, проигнорировав призывы СССР сформировать равноправную систему коллективной безопасности. Нельзя забывать Мюнхенский сговор, в котором помимо Гитлера и Муссолини, участвовали лидеры Великобритании и Франции, расчленения Чехословакии, которое произошло, как известно, при полном одобрении Совета Лиги наций. К тому же Гитлер слыл в западных кругах вполне респектабельным политиком и желанным гостем в европейских

112

столицах, и только лидер СССР И.В. Сталин не запятнал себя личной встречей с Гитлером. Мюнхенский сговор продемонстрировал, что западные страны будут решать вопросы безопасности без учета интересов СССР, и при удобном случае могут даже сформировать антисоветский фронт. Здесь опять всплывает образ тройки, не преодолевшей классовые противоречия, превратившейся в «тройку» крыловской басни. К тому же Вторая мировая война не случилась в одночасье, она является результатом многих тенденций и факторов в мировой политике, включая государственный эгоизм, трусость, потакание набиравшему силу агрессору, неготовность политических элит к поиску компромисса, попытки одних стран обхитрить другие, чтобы обеспечить себе односторонние преимущества и остаться в стороне от надвигающейся мировой беды.

Это подтверждается и рядом фактических событий. В частности, бывший начальник штаба оперативного руководства Верховного главнокомандования верховными силами Германии генерал А. Йодль отмечал, что в 1939 году примерно 110 французских и английских дивизий, стоявших против 23 германских дивизий, бездействовали, вместо того, чтобы нанести им поражение своими активными действиями. В ноябре 1940 года Гитлер утвердил план «Барбаросса», полагая, что СССР – главная сила, которая противостоит ему в Европе, что именно война с СССР решит исход мировой войны. Международная комиссия по репарациям с Германии в феврале 1945 года пришла к выводу, что «количество затраченных Германией на советском фронте солдато-дней превосходит это же количество на всех других союзных фронтах, по крайне мере, в 10 раз. Советский фронт оттягивал также четыре пятых германских танков и около двух третей германских самолетов». В целом на долю СССР пришлось 75 процентов всех военных усилий антигитлеровской коалиции. Красная армия за годы войны «перемолола» 626 дивизий стран «оси», из которых 508 – германские. Рузвельт в 1942 году признал, что русские войска уничтожили больше живой силы, самолетов, танков и пушек «нашего общего неприятеля», чем все остальные Объединенные Нации вместе взятые.

СССР потерял каждого седьмого из своих граждан, Великобритания – одного из 127, а США – одного из 320 человек186.

Фашизм не был привнесен в историю людей какими-то трансцендентными, потусторонними ей силами и причинами, он, как и гражданская война против СССР с участием 14 иностранных государства после Октябрьской революции 1917 года, был порождением самого старого, капиталистического мира, в котором объединились его наиболее реакционные силы, субъекты, с которыми вели борьбу трудящиеся Советского Союза как субъекты новой, социалистической культуры, выйдя в ней победителями. Как заявило руководство СССР в июле 1941 года целью войны против фашистских угнетателей, является не только ликвидация угрозы, нависшей над нашей страной, но помощь всем народам Европы, «стонущим под игом германского фашизма».

Все вышеизложенное свидетельствует о фундаментальности вопроса о наиболее общем содержании современного мира: является ли им переход от

113

капитализма к коммунизму, преодоление эксплуатации, победа труда над капиталом, к чему стремился советский народ как субъект войны во всех республиках СССР или это содержание было вытеснено идеей сотрудничества, «солидаристских» форм жизни представителей «труда и капитала». Именно в таком контексте советской, социалистической культуре противостояло капиталистическое содержание фашистской антикультуры, грозившей странам и народам уничтожением.

Наконец, нужно отметить ограниченное существование «тройки» исторически определенными рамками и значением, которое напоминало перенесение внутренней политики (в духе нэпа) в политику внешнюю, когда руководство СССР пошло на союз с лидерами США и Великобритании, что не было равнозначно «отмене» борьбы старого и нового, капитализма и социализма. Лишь в период перестройки – периода изменения общественного устройства страны от социализма к капитализму – произошло «отступление», которое завершилось уничтожением СССР, начатое М.С. Горбачевым и А.Н. Яковлевым, предложившим «технологию» контрреволюционного уничтожения социализма под флагом победы демократии над социализмом187. Оно было продолжено Б.Н. Ельциным, Е. Гайдаром, А. Чубайсом и др. Социалистическое развитие было прервано Великой отечественной войной, в которой социалистическое общество вновь оказалось в опасности, а его сохранение стало главной целью, которую преследовал советский народ как субъект войны, руководимый Советским правительством и коммунистической партией во главе со Сталиным.

Как показал профессор В.Л. Иноземцев, не только марксизм, но и теория постиндустриального общества утверждают постэкономическую направленность культурно-исторического развития человечества [6; 7; 8]. Они «выделяют в истории человечества три большие фазы». Сторонники постиндустриализма выделяют «аграрное, индустриальное и постиндустриальное общество»188, или, по Тоффлеру, первую, вторую и третью «волны» в истории цивилизации на основе оценки форм и методов общественного производства в соответствующих социумах, а «основоположники марксизма выделяют архаическую, экономическую и коммунистическую общественные формации»189, общинно-родовую, или первобытную, общественно-экономическую с господством экономики и третичную общественную формацию, освобождающую от засилья «экономизма»190. Усвоив негативное отношение к марксизму, утвердившееся в период перестройки и в постсоветской России, В.Л. Иноземцев поддерживает концепцию информационного общества, отрицая марксизм за его классовый подход, которому он отказывает в объективности, приписывая ему отступление от объективной истины191 и игнорируя утопический характер концепции постиндустриальной волны на Западе.

Теория постиндустриального или информационного общества формируется на Западе в 1960-70-е годы. В посвященной ей литературе утверждается, что на смену индустриальному обществу приходит

114

постиндустриальное (видно уже из названия), через какое-то время постиндустриальное общество становится информационным (т.е. это стадия в развитии постиндустриального общества), а за информационным следует общество знаний. Такой способ «упорядочения» объясняют обычно тем, что широкую известность соответствующие идеи приобретали именно в такой последовательности, но выдвинуты эти идеи были почти одновременно, а осмысливаемые с их помощью социальные, технологические и экономические процессы тесно переплетены между собой, образуя единый поток.

Согласно К. Марксу, освобождаясь от «экономизма» человечество совершает скачок из царства необходимости в царство свободы, когда экономика перестает «поглощать» все прочие общественные явления. В «нормальном состоянии» она начинает выполнять свою роль по обеспечению общества необходимыми благами. Выход за пределы экономического общества Маркс мыслил как результат классовой борьбы пролетариата против буржуазии192. К этому подводит развитие самого капитализма, когда отпадает принуждение и монополизация общественного развития (включая сюда его материальные и интеллектуальные выгоды) одной частью общества за счет другой, и эта ступень создает материальные средства и зародыши для отношений, которые при более высокой форме общества дадут возможность соединить прибавочный продукт с более значительным ограничением времени, посвященного материальному труду вообще, ибо действительное богатство общества и возможность постоянного расширения процесса его воспроизводства зависит не от продолжительности прибавочного труда, а от его производительности и от большей или меньшей обеспеченности тех условий производства, при которых он совершается.

Сегодня во всем мире человек все более уходит из сферы производства, которая начинает осуществляться техническими средствами, наделенными искусственным разумом и реализующими функции создания потребных для людей благ, которые до того создавались при непосредственном участии человека в процессе производства; человек становится «рядом» с производством, которое все больше осуществляется автоматами с участием – IT-техники, что приводит к отрицанию вообще экономической сферы товарноденежных отношений в качестве «определяющей основы человеческой жизни». Как первую фазу такого выхода Маркс рассматривал социализм193. Развитие человеческих сил становится самоцелью, обеспечиваемой экономикой. Поэтому сокращение «рабочего дня» людей в сфере «хозяйства» К. Маркс считал «основным условием» выхода за пределы царства необходимости. Капитализм лишь подводит человечество к ступени, которая преодолевает «экономизм», открывая двери к универсальной деятельности за границами «экономической необходимости», а экономика приходит к нормальному обслуживанию потребностей людей, которые могут занимать себя другими формами деятельности.

Освобождение от экономизма ведет в «царство свободы», которое «начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая

115

нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства. Как первобытный человек, чтобы удовлетворять свои потребности, чтобы сохранять и воспроизводить свою жизнь, должен бороться с природой, так должен бороться и цивилизованный человек, должен во всех общественных формах и при всех возможных способах производства. С развитием человека расширяется это царство естественной необходимости, потому что расширяются его потребности; но в то же время расширяются и производительные силы, которые служат для их удовлетворения. Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой, ставят его под общественный контроль, вместо того, чтобы он господствовал над ними как слепая сила; совершают его с наименьшей затратой сил и при условиях, наиболее достойных их человеческой природы и адекватных ей. Но тем не менее это все же остается царством необходимости. По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости как на своем базисе»194.

Сторонники концепции информационного общества отрицают классовый подход марксизма, обвиняя его в «антигуманизме» и делая упор на знание, на то, что человек уходит из производства, которое все более осуществляется техническими средствами, наделенными IT, искусственным разумом и реализующими функции создания потребных для людей благ, которые до того создавались при непосредственном участии человека в процессе производства, что приводит к отрицанию вообще экономической сферы товарно-денежных отношений в качестве «определяющей основы человеческой жизни». Как было показано эту сторону дела подверг специальному анализу К. Маркс при анализе диалектики перехода от мануфактуры к крупной промышленности, что не привело его к отказу от классовой борьбы, которая была и остается важным фактором человеческой истории. Концепция информационного общества носит утопический характер. В ней технологический детерминизм трансформируется в информационный (Г. М. Мак-Люэн, Е. Масуда и другие), защищается положение, что с середины 1950-х годов «белые воротнички» НТР количественно станут преобладать над рабочими, которые утратят свой статус (А. Тоффлер), что СМИ и коммуникация станут основным фактором развития общества, и иные утопические представления «постиндустриальной волны».

К сожалению, с ликвидацией Советского Союза в России произошел возврат к господству экономизма, товарно-денежных отношений, «экономического бытия и сознания» людей: многие виды деятельности вновь погружаются в сферы товарно-денежных отношений, претендующие на подмену универсального, природно-общественного бытия и его развития, соразмерным которому является родовая сущность человека. Это хорошо видно, скажем, на примере сфер образования, науки, художественной культуры, медицины и т.д., в отношении которых действует принцип

116

остаточного финансирования, превосходя его действие в СССР. «Экономизм» мы рассматриваем как претендующий на подмену материальной субстанции аналог механицизма, в сфере окультуренной, социальной материи195. «Экономизм» утверждает мир, где господствуют эгоистические интересы, социально институализированные в социуме частнособственническими отношениями между людьми, который «выкачивает из непосредственных производителей, или рабочих, определенное количество прибавочного труда, который он получает без эквивалента и который по своей сущности всегда остается принудительным трудом, хотя бы он и казался результатом свободного договорного соглашения. Этот прибавочный труд выражается в прибавочной стоимости, и эта прибавочная стоимость существует в прибавочном продукте. Прибавочный труд вообще, как труд сверх меры данных потребностей, всегда должен существовать»; причем, «при капиталистической… системе он имеет только антагонистическую форму и дополняется полной праздностью известной части общества»196.

В современных условиях эта система существует в условиях кризиса и «многоукладности», которая несколько ослабляет влияние капиталистической системы, обнаруживая ее абстрактность и, «дополненность» другими формами жизнедеятельности людей в современном обществе. Это обстоятельство и находит своеобразное отражение в западной концепции постиндустриального, информационного общества, позволяя говорить ее представителям о выходе в постэкономическое общество. Вопреки проектам Пико делла Мирандола развитие после Возрождения «вписало» человека и его образ в контекст антагонистических формаций, а концепция информационного общества предлагает, скорее, лишь утопию197 перехода к постэкономическому обществу. Не случайно указание на утопизм Е. Масуда прямо включает в название своей работы («Компьютопия»), утверждает преодоление капитализма не в результате классовой борьбы, как марксизм, а путем опоры на знание, научное знание, как это делал Д. Белл. Роль теоретического знания определит, по мнению Д. Белла, фундаментальное положение не буржуа или пролетария, а ученого как центральной фигуры постиндустриального, информационного общества или общества знания. В нем сформируется новая элита, принадлежность к которой станет возможной благодаря квалификации и образованию, а не в силу обладания собственностью или положения в политической структуре общества.

Д. Белл признает осуществление такой цели утопией, признает, что она неосуществима и в то же время он считает, что движение к этой цели возможно198. Согласно Т. Веблену (1857-1929), обществом станет управлять совет «технических специалистов», придя на смену «праздному классу капиталистов», которые, утопически надеялся Т. Веблен, добровольно откажутся от своей монополии на власть в обществе. Этот ход истории казался ему настолько реалистичным и простым, что объединение действий 1% всей научно-технической интеллигенции («технократическая революция»), полагал он, приведет к общей революции технических специалистов в промышленности, которая завершится

117

успехом, устраняющим «язвы» капитализма – безработицу, нищету, праздность «верхов», ведущих стяжательский образ жизни и т.п.

Свозрастающей ролью теоретического знания как источника инноваций

вразличных областях связано в концепции постиндустриального или информационного общества изменение понятия услуги. Считается, что в постиндустриальном обществе на смену «экономике товаров» приходит «экономика услуг», в которую включают здравоохранение, образование, многие виды исследований и управления. Но разве возможно ограничивать экономику лишь производством услуг, полностью исключая производство товаров.

Объективно сходство марксизма и концепции информационного общества было обусловлено холодной войной и идеологической конкуренцией советского и капиталистического проектов при учете вырождения капитализма и заимствования последним черт из социалистического общества ради пролонгации своего бытия (например, социальное государство). Эти обстоятельства потребовали от западных обществ быть/слыть «адекватными» своей эпохе, чтобы дать соответствующий «ответ марксизму» – в виде социальной концепции, от историософии до конкретных социально-проектных идей.

Сторонники концепции информационного общества отрицают классовый подход, характеризуют его как форму «антигуманизма» и делая упор на знание, на производство, которое все более осуществляют технические средства, наделенные искусственным разумом, тогда как раньше производство осуществлялось при непосредственном участии рабочего человека, что приводит к отрицанию экономической сферы товарно-денежных отношений в качестве «определяющей основы человеческой жизни».

Появлению концепции информационного общества предшествовал период «Великой депрессии» ХХ века, когда капитализм, впав в кризис, был вынужден, во-первых, заимствовать характерное для СССР внедрение в механизм человеческой истории. Во-вторых, капиталисты из-за боязни потерять все, «как в СССР», пошли на заимствование элементов социализма, чтобы избежать краха капитализма. На это указал антикоммунист Е. Гайдар. Он писал «о прививке социализма», которая спасла капитализм от краха, о влиянии марксизма, который, по Е. Гайдару, повлиял на него не как цианистый калий, но как средство, которое предупредило действительно смертельную болезнь капитализма. «Не механическое подавление марксистской оппозиции, а ее ассимиляция (подчас под аккомпанемент антимарксистской риторики) – таков был реальный ответ капиталистического общества… Запад пережил мучительную мутацию…»199. Концепция постиндустриального, информационного общества является продолжением и элементом этой мутации, став своеобразной ложкой меда в бочке капиталистического дегтя, в которой до сих пор сохраняется непреодоленной борьба классов, обусловливая существование экономического характера общества, отрицающего универсальную природу человека и культуры.

118

Методологически взгляды представителей информационного общества можно сравнить с рецептурными представлениями медиков, которые часто не знают причин, законов, этиологии (от греч. Aitia причина + … логия; раздел медицины, изучающий причины и условия возникновения болезней) возникновения и существования многих болезней, производя лечение «по симптомам», которые характеризуют уровень явления, а не сущности, этиологии болезни. При тех или иных симптомах врач выписывает рецепт, чтобы убрать симптомы, но не причины болезней, которые остаются во многих случаях неизвестными; это ведет к возобновлению тех же самых или иных симптомов. Не случайно говорят, что врач лечит, но не вылечивает.

Термин «явление» часто употребляется в значениях тождественных понятию объект, часть объективного мира (событие, процесс, реальность, существование) и как проявление сущности. Диалектика не допускает их «склеивания», она требует понимать объект как единство противоположностей сущности и явления, а не отождествлять явление с объектом, объект с явлением, когда ограничиваются раскрытием поверхностных сторон объекта.

Симптомы являются внешним проявлением сущности, нередко будучи малоинформативными без раскрытия сущности, главного, основного, определяющего содержания процесса, заключенное в нем основание всех происходящих изменений. Категория сущности служит для выделения таких свойств и отношений, которые обусловливают другие свойства и отношения, что не характерно для явления. Сущность проявляет себя не всегда адекватно, но и в форме видимости, отражающей мнимую сущность, искажая реальную картину. Например, при капитализме заработная плата выступает как оплата всей произведенной работы, на самом же деле она есть денежное выражение стоимости рабочей силы и детерминирована структурой капиталистических общественных отношений. Сущность одна, явлений множество, сущность глубже явлений, явления богаче сущностей, включая ряд случайных, временных моментов. Явление никогда полностью не совпадает с сущностью, выражая одну из ее сторон. Явления бывают адекватными и неадекватными, искаженно выражающими сущность как кажимость, которая противоположна сущности.

В процессе развития ведущая роль принадлежит сущности, тогда как сторонники концепции информационного общества, вступая в противоречие с диалектикой сущности и явления, отдают приоритет явлениям, как врачи – симптомам, игнорируют сущность капитализма как экономической системы, детерминируемой собственными внутренними, сущностными структурами и противоречиями, ограничиваясь фиксируемыми ими поверхностными явлениями, нередко игнорируя подчиненность, вторичность уровня явлений первостепенному по значимости уровню сущности. Согласно диалектике познание идет «от явлений к сущности и от менее глубокой к более глубокой сущности», «от сущности первого, так сказать порядка, к сущности второго порядка, и т.д. без конца»200. Признание многопорядковости сущности ведет к выявлению закона, позволяя объяснить главное в направлении сущности

119

общественного развития. В процессе познания важно в главном, в основном схватить сущность, вывить ее общую, ведущую структуру, выражаемую основным законом капиталистической системы, что было сделано с открытием закона общественного развития К. Марксом, выявившим объективную логику культурно-исторического процесса. Понятно, что и 70 «Марксов» не смогли бы охватить все разветвления капиталистического процесса. Эта логика была схвачена им в общих и основных, закономерных чертах, чтобы приспособить к ней общественное сознание, в отличие от представителей западной концепции информационного общества с их «рецептурными представлениями», во многом остающимися на уровне не сущности, а явления, обрекая их на утопизм. Явления есть внешние, наблюдаемые, обычно более подвижные, изменчивые характеристики бытия объективно реальных предметов, по Гегелю, это кора или завеса, за которой скрывается сущность; явление выглядит иначе, чем вызвавший его глубинный процесс. Диалектика явления и сущности, охватывая причинно-следственные связи, законы, тенденции развития, внутренние противоречия, вскрывает различие обусловленного и обусловливающего, первичного и вторичного, глубинного и поверхностного, что придает ей фундаментальный характер, способствуя преодолению утопий путем выявления общего «вектора» познания, его общей ориентированности.

120

Глава 3.

РЕЛИГИЯ И ОБРАЗОВАНИЕ В ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ

1. Онтология знания и онтология веры

Сегодня в России на мировоззренческом поле конкурируют мифологические, религиозные и философские воззрения. Наибольшую активность, и не без успехов, проявляют представители религиозного мировоззрения, а атеисты не попадают в цель, когда отрицают существование бога, признавая лишь представление о боге. Ведь верующий человек поступает так, как если бы бог существовал. Вне зависимости от того, существует ли тот или нет.

Это утверждение можно подтвердить, например, эпизодом из детства всемирно известного логика, социолога и писателя А.А. Зиновьева. Его мать была человеком религиозным, и мальчик имел нательный крестик. В 1929 г., когда он пошел в школу, в ней регулярно проводился полный гигиенический осмотр детей, раздеваемых догола. Чтобы не стать объектом насмешек он снял нательный крестик и выбросил его. Мать вошла в ситуацию, не стала его ругать и пояснила сыну, что наступили безбожные времена, что не надо ломать голову над тем, существует Бог или нет. Главное – жить так, как если бы Он существовал. Условно, под презумпцией, что какое–то Высшее существо «видит каждый твой поступок, читает каждую мысль, оценивает их, одобряет все хорошее и осуждает все плохое». Такая позиция предполагает, что есть онтология знания и есть онтология веры и что они принципиально различны.

«Онтология знания означает, что нечто реально существует. Мы можем знать только то, что на самом деле есть. Сперва бытие, потом знание. Онтология веры прямо противоположна: сперва вера, потом бытие. Вера сама создает реальность. В отличие от знания, которое вторично по отношению к реальности, она первична по отношению к ней»201. Это требует специального анализа религии. Такой анализ подтверждает, что для нее достаточно веры в бога, что вера не имеет никаких иных оснований вообще. Здесь не нужна даже знаменитая формула Тертуллиана «верую, ибо абсурдно». Достаточно принятия презумпции: верую без всяких «ибо». Как если бы верующий сам был Богом, нес Его в себе, содержал Его в своей вере, которая владеет верующим. Здесь не верующий владеет верой, но, наоборот, вера владеет верующим. Это и есть вера в чистом виде, вера itself или вера «как таковая».

Вера же в Бога, понимаемого в качестве отд(е)аленного от верующего, предполагает сомнение в его бытии и нуждается в доказательстве Его с помощью познаний. Следовательно, вера в такого Бога ведет уже за пределы веры, является уже началом отрицания Бога. Такое начало именуется не теизмом, а атеизмом. Это начало может преодолеть только сам Бог, если бы он существовал, ибо Бог не может верить в свое бытие, поскольку он не может относиться к себе, как к чему–то вне него самого. И в то же время Он не может