710
.pdfего работниками, занимавшимися этой проблемой непосредственно.
Сотрудник лаборатории фундаментов нашего института Степанов В.А. изъявил согласие разрабатывать это техническое направление. Подали заявку на предполагаемое изобретение.
Из дополнительных институтских событий того времени заполнилось углубление конфликта между Цернантом А.А и Бассом Б.Я. Определенную активность в этом Противостоянии на стороне Цернанта А.А. принимал участие Протодьяконов Геннадий Павлович, в то время ученый секретарь института и одновременно член партийного бюро. Кстати, запомнилось еще одно обстоятельство, связанное с личностью Протодьяконова Г.П. Он освоил технологию вязания изделий на вязальной машине «Нева» и связал себе на ней отличную, модную по тем временам, кофту. Изделия же такого вида в стране продолжали оставаться острым дефицитом.
У Маши на работе тоже появились осложнения. Надо было проводить ремонт здания инфекционного отделения. Полностью вышла из строя сливная канализация, требовался ремонт и чистка отстойника.
Неожиданно пришел из министерства на мое имя наряд на продажу мне автомобиля ЛУАЗ. Автомобиль я купил сразу. Зеленого армейского цвета. Но мотор этого автомобиля оказался с заводским браком. И мне автомобиль заменили другим. На этот раз цвета кофе с молоком.
241
Год 1986 для нашей семьи оказался вообще знаменательным. Окончил учебу в военной академии имени Дзержинского, её командный факультет наш Николай.
Там же в Москве, в 1985 г., в период учебы Николая в академии, у нас родилась вторая внучка Оленька. Ребята жили в общежитии в Серебряном бору, занимая одну комнатушку в перенаселенной квартире. Для оказания помощи Кате по случаю рождения Оли, мы втроем (Маша, Наташа и я) приехали в
Москву. Маша – по делу, мы с Наташей – в качестве привеска. Запомнился мне этот год еще и кинофильмом «Покаяние»,
режиссера Абдуладзе и созвучными с этим фильмом произведениями грузинского писателя Нодара Думбадзе «Закон вечности» и другими, а также показанными в этом же году кинофильмами «Бег», и «Агония».
1987 г. ознаменовался для нас возвращением Николая в Новосибирск. Точнее, в Пашино, удаленный район города со стороны Кемерово. После окончания военной академии, он по распределению получил назначение в воинскую часть ракетных войск, стратегического назначения, дислоцированную в этом поселке. Всё в его судьбе складывалось удачно. Получил двухкомнатную квартиру в поселке воинской части, Катя устроилась на работу по своей специальности медицинской сестры в госпитале гарнизона. Мы с Машей неоднократно, главным образом, по праздникам их посещали. Но чаще всего они всей семьей приезжали к нам в Академгородок.
Из скудных сведений, которые нам удалось почерпнуть из разговоров в кругу семьи Николая, и его общения с подчиненными по службе, нам стало известно, что Николай занимал должность командира дивизиона ракетных войск, и что в его ведении находились несколько передвижных ракетных комплексов с
242
ядерными боеголовками на борту. Все это, естественно, переполняло мое сердце чувством гордости за успехи сына. И одновременно вызывало щемящее чувство острой тревоги.
На собственном трудовом поприще у нас с Машей особых перемен не произошло. Но в памяти моей запечатлелось все-таки одно неординарное событие, относящееся к этому периоду жизни. Однажды, дело было в начале зимы, секретарь директора пригласила меня срочно зайти к директору. Я, естественно, явился. В кабинете Павла Федоровича за маленьким столиком, что примыкал торчком к столу директора, сидел незнакомый человек,
вгражданской одежде, лет 35–40. Оказалось, это был представитель органов государственной безопасности. О том, что его привело в наш институт, и зачем был приглашен я, выяснилось через несколько минут. Суть дела заключалась в следующем. Виктор Яковлевич Ткаченко, тогда старший научный сотрудник лаборатории организации строительства, возвращаясь из командировки
вМоскву на обратном пути, оказался в одном купе с иностранным гражданином. С собой Виктор Яковлевич вез лыжи с пластмассовой поверхностью скольжения, купленные им в Москве. Тогда такие лыжи в Советском Союзе были редкостью. На почве приобретения таких лыж между Виктором Яковлевичем и иностранцем завязалось знакомство. Виктор Яковлевич, сносно владея английским языком, из вежливости, пригласил иностранца к себе домой и дал ему свой адрес. У нас в то время было еще тепло, но земля была уже покрыта снегом. Домой, от вокзала Виктор Яковлевич добирался автобусами. На это у него ушло около двух часов. Каково было его удивление, когда у своего подъезда он увидел такси и ожидающего в нем иностранца. Деваться было некуда, и он пригласил его к себе домой. Напоив иностранца горячим чаем, Виктор Яковлевич с ним вежливо распрощался. Об этом удивительном происшествии Виктор Яковлевич рассказал всем нам на следующий день, не делая из этого происшествия ка- кой-то тайны. Потом, как нам сообщили, оказалось, что неожиданный знакомый Виктора Яковлевича был профессиональным иностранным шпионом и его, как выразился посетивший нас представитель госбезопасности, наша контрразведка «вела от самой границы». И был он в квартире Виктора Яковлевича не ка-
243
ких-то полчаса, как сказал Виктор Яковлевич, а, как зафиксировали следящие за иностранцем контрразведчики, ровно один час 48 минут. Что же было дальше?
Никаких последствий это необычное происшествие, случившееся с Виктором Яковлевичем, за собой не повлекло. Было уже не то время. И, надо полагать, Виктору Яковлевичу сильно повезло. При Сталине не сносить бы ему своей головы. И не только ему!
Для усиления контроля над деятельностью филиала руководство головного института в помощь Соколову Н.Б. выделило специального куратора. Им стал, после выхода в отставку из железнодорожных войск, полковник Брицко. Общаться с ним мне пришлось сравнительно мало, видимо поэтому, его имя-отчество в моей памяти не сохранились. Как хорошо, изнутри знающий проблемы железнодорожного строительства, полковник Брицко на меня произвел очень хорошее впечатление. И я передал ему копии моих писем, по вопросам обеспечения реализации изобретений, созданных в процессе и на основе научных исследований. Как проявилось позже, полковник Брицко, соображения, изложенные в моих письмах, развил дальше. Уже применительно к постановке всего комплекса работ по организации научных исследований в ЦНИИСе и по обеспечению передачи разработок в производство, осуществленных в подразделениях этого института. Вопрос рассматривался на заседании партийного комитета головного института, членом которого, был и полковник Брицко. Завершилась вся эта кухня неожиданным рикошетом в мою сторону. Приказом директора ЦНИИСа был объявлен конкурс на занятие должности руководителя отделения конструкций и сооружений СибЦНИИСа. И такой конкурс был проведен. На заседании Ученого Совета головного институт по этому вопросу от СибЦНИИСа в качестве представителей последнего, кроме меня, присутствовал только один Потапов А.С. По результатам голосования, для положительного результата по конкурсу, я не добрал одного голоса. Главным и единственным аргументом лиц, выступивших против моего избрания, был вопрос – как я, не имеющей ученой степени, мог иметь такое большое количество авторских свидетельств на изобретения?
244
Не пройдя избрание на должность по конкурсу, я, вернувшись в Новосибирск, начал оформление документов по уходу на пенсию. Одновременно, до принятия на мое место нового сотрудника, я сконцентрировал свои усилия в направлении завершения уже начатых, но не законченных работ. В качестве первого дела в этом направлении, я отправил в Ленинград в политехнический институт инженера Степанова В.А. для продолжения контактов, связанных с разработками по использованию СВЧ при проведении свайных работ в грунтах с вечномерзлыми включениями. Пользуясь поездкой Степанова в Ленинград, я попросил его, если это сильно его не затруднит, купить мне в Ленинграде вязальную машинку «Нева». Степанов мою просьбу выполнил. Несмотря на большой вес и большие габариты, он эту машинку мне в Новосибирск, привез.
Николай Борисович Соколов сдержал свое слово. В план поисковых и инициативных работ (ДЦНИИС) на 1988 г. было включено задание на разработку основных положений на проектирование самоходного агрегата с ядерным реактором, способного перерабатывать глинистые грунты с мерзлотными включениями в керамический клинкер, пригодный для отсыпки в тело земляного полотна. Однако, я, несмотря на неоднократные напоминания, стал всячески уклоняться от выполнения этого задания, хотя сам был инициатором включения этих работ в план. На это у меня появились веские причины. Первым обстоятельством, заставившим меня усомниться в целесообразности использования в строительных процессах ядерных источников тепловой энергии и дать задний ход, было то обстоятельство, что проект создания передвижной электростанции под названием «Северное сияние», и которая мною была принята в качестве образца, реализован не был. Как выяснилось впоследствии, причиной тому были непреодолимые пока затруднения в обеспечении противорадиационной защиты персонала станции, и не только станции, при её работе. Более того, оказалось, что проблема противорадиационной защиты вообще пока очень плохо изучена. Подтверждением тому следующий факт. В 1987 г. моя жена лечилась в одном из санаториев, подведомственных Министерству среднего машиностроения. В одной с ней палате санатория лечилась женщина из закрытого
245
городка под названием, кажется, Белая глина. Как рассказывала эта женщина, городок, откуда она приехала, был построен для рабочих уранового рудника. Местные власти городка, породу, из которой добывали уран, а она имела показатели хорошего строительного щебня, из экономии, стали использовать при изготовлении асфальтового покрытия дорог в городке. И весь город зафонил. В городке все стали болеть раком.
Был еще и другой наглядный пример о необходимости проявлять особую осторожность при решении строительных проблем из условий обеспечения требований по экологии. Мой хороший знакомый и коллега по работе в НИИЖТе Леонид Громов предложил использовать в качестве балласта основания верхнего строения железнодорожного пути асбестовые отходы. Таких отходов в стране было много и они нигде не находили применения. По техническим же характеристикам для их использования в качестве балласта, они соответствовали идеально. По данным исследования этого материала и экономической целесообразности его применения в качестве балласта, Громов Л.К. защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Учитывая дешевизну этого материала, как стало известно, на балласт из асбестовых отходов была поставлена вся Омская железная дорога. Однако после непродолжительного времени использования этого материала в качестве балласта, на дороге было зафиксировано массовое профессиональное заболевание путевых рабочих онкологическими заболеваниями. От рака легких умер и сам Леонид Громов. В результате пришлось асбестовый балласт повсеместно убирать и шпалы укладывать на балласт из обычного щебня.
Свой последний отпуск перед уходом на пенсию мы с Машей провели в Друскининкае, в замечательном санатории европейского типа. В Друскининкай мы добирались поездом через Белоруссию. Там в городе Гродно у Маши оказались какие-то дальние родственники, и мы у них прожили несколько дней. Из Гродно в Друскининкай ехали на рейсовом комфортабельном автобусе. По пути сразу почувствовали переезд через границу. И по состоянию дороги, и по уровню порядка и благоустройства прилегающих к дороге территорий. В Гродно площади и улицы были замусорены. Не ухоженным и замусоренным был и лес по обе стороны дороги, по которой мы ехали по территории Белоруссии до самой
246
границы. Совсем иное дело было на территории Литвы. Дорога была в отличном состоянии, ни единой выбоины. Лес был вычищен, по пути то и дело встречались не охраняемые, но в отличном состоянии беседки и домики архитектурного украшения. Особенно меня поразили установленные вдоль дороги приподнятые на уровень высоты борта грузовой машины площадки, напоминающие трибуны. Это места, куда жители близ расположенных поселений свозили бидоны с молоком для их дальнейшей переработки на маслозаводе. И все это никем не охранялось!
Санаторий, в котором Маша лечилась, а я, можно считать, просто отдыхал, как в доме отдыха, представлял собой уникальное, до этого мною нигде не видимое, сооружение. Лечебное здание санатория было сооружено в виде железобетонного цилиндра в несколько этажей. В центральной части каждого этажа располагался пульт управления всеми процедурными устройствами лечебного процесса. Процедурные кабинеты располагались в секторах по кругу. Все работало четко, как хорошо отлаженный часовой механизм. Отлично было организовано в этом санатории и все остальное: условия проживания, питание.
Понравился нам и сам город Друскининкай. Маленький, идеально чистый с населением, по нашим прикидкам, наверное, тысяч на 10–20, не более. С маленькими, но хорошо оборудованными магазинами, где было всё. Особенно нас поразил базар в центре города. Цены на базаре менялись по часам. К примеру, редиска утром была одной цены, в 12 часов, как уже не совсем свежая, процентов на 20 дешевле, а в обед – вообще дешевле наполовину.
В Друскининкае произошли у нас неожиданные встречи и знакомства. В универмаге познакомились с известным артистом Арменом Джариханяном. Он выбирал себе костюм и попросил Машу помочь ему в этом. Оказалось, он тоже лечился в этом же санатории. Русских в городе, а тем более в санатории, было мало и поэтому, естественно, мы несколько раз встречались. Во всяком случае, раскланивались, как хорошие знакомые. Думаю, что он, при его популярности и обилии других встреч, нас запомнить не должен. А вот нам, эта встреча запомнилась.
Второй неожиданной встречей в Друскининкае была встреча с Лунюшкиным Павлом Григорьевичем и его женой Юлией Сте-
247
пановной. Не помню, по какой причине они оказались в этом городе. Во всяком случае, они не лечились с нами в одном санатории. Павел Григорьевич рассказывал, что во время войны он был в этом городе. С тех времен у него тут остались хорошие знакомые, возможно, друзья. Одним из них был известный в этом городе и, наверное, в мире, художник, скульптор и композитор Чюрлёнис М.К. Вместе с Лунюшкиными мы с Машей посетили этого художника и композитора, были в его мастерской и даже пили у него дома чай.
Еще интересным явилось то, что с Юлией Степановной мы оказались давними знакомыми. Мы вместе работали во время войны на одном заводе, даже в одном цехе. В Омске, на заводе 174. Тогда на этом заводе, до этого бывшим паровозоремонтным депо, делали танки. Именно за чаем, у известного литовского скульптора, художника и композитора, вспоминая ту военную пору, Юлия Степановна меня и опознала. У нас оказались общие знакомые, и даже общие друзья. Друзья того далекого военного времени.
Еще несколько слов о Друскининкае. В центре города располагался евангелический костел. Маленький, но очень красивый. Как мне припоминается, в нем был установлен и орган. По субботам и воскресеньям, а возможно и в другие дни, в костеле проходили службы. В эти дни он был заполнен до отказа народом, и оттуда доносилась приятная музыка. Мы с Машей несколько раз заходили в этот костел во время службы. Заходили чуть, чуть, останавливаясь у входной двери, чтобы не обращать на себя внимание. Чувствовалось, что посетители костела, находясь в нем, испытывали праздничное состояние. По-видимому, такое же праздничное настроение испытывали и православные верующие, посещая свою православную церковь. В дореволюционное время церковь в деревне заменяла театр, цирк и кино и была единственным местом, где люди имели возможность пообщаться в нерабочей обстановке, показать себя и испытать духовное наслаждение от церковных песнопений. Службы в церкви, как правило, проходили в праздничные дни, и люди, отправляясь в церковь, одевались в свои лучшие одежды.
Была в Друскининкае и православная церквушка. Маленькая, ухоженная, традиционной православной архитектуры. Рядом с
248
православным храмом располагалось и русское кладбище. Людей в православной церкви было мало, даже в праздничные дни. Можно предположить, что главным назначением православной церкви в Друскининкае было оказание ритуальных услуг русскому населению.
Считаю необходимым отметить замеченное нами если не враждебное, то, во всяком случае, недружелюбное отношение к нам русским со стороны местного населения и даже персонала санатория. У Маши, как врача, состоялся по этому вопросу прямой разговор с лечащим врачом санатория. Все объяснилось предельно просто и может быть отнесено к следствиям политики сталинизма. Литва – республика маленькая. Общая численность населения республики в период ее присоединения к Советскому Союзу не превышала 4,4 млн человек. Сельское население республики проживало в маленьких хуторах, жители которых, в большинстве своем, состояли в родственных связях. Сельскохозяйственное производство осуществлялось на традиционно сложившихся веками кооперативных отношениях. Ввод советских войск в Литву в 1940 г. был встречен подавляющим большинством населения одобрительно, с цветами. Однако, начавшаяся срезу после ввода советских войск насильственная коллективизация сельскохозяйственных производителей, вызвала массовый народный протест. Как в деревне, так и в городе. Часть молодежи из числа жителей сел и хуторов ушла в лес, объединившись в партизанские протестные сообщества «лесные братья». В городах же начало шириться протестное движение в среде интеллигенции, охватившее в первую очередь учителей, писателей, врачей, представителей местной администрации. Против них были развернуты массовые репрессии. В результате, почти вся литовская интеллигенции, как города, так и деревни, а общая численность, которой в этом государстве была незначительной, оказалась в лагерях ГУЛага. Как рассказывала наш лечащий врач санатория, её отец, вернувшийся живым с полей сражения Великой Отечественной Войны с тремя медалями Солдатской Славы, погиб в ГУЛаге. Был арестован, только потому, что один из его племянников в свое время был в отряде «лесных братьев».
249
По возвращении их Друскининкая, я больше не вернулся на работу в институт, которому посвятил 25 лет своей жизни. Однако, в заключение, считаю необходимым рассказать читателям моих воспоминаний еще об одном факте, из жизни этого института, а точнее – из жизни головного института, филиалом которого мы являлись.
Как я писал выше, полковник Брицко заострил внимание научной общественности головного института на организационных недостатках в деле реализации разработок института в производство. Критическая позиция Брицко вызвала недовольство директора головного института Федорова Д.И., переросшее в острый конфликт. В этом противостоянии силы были явно не равнозначные, и перед Брицко возникла угроза увольнения. В порядке самозащиты Брицко занялся выяснением личности самого Федорова Д.И. Видимо, на это у него были какие-то подозрения. И он их установил. Оказалось, что Федоров Д.И., который считался ветераном Великой Отечественной Войны, никогда в Красной Армии не служил. Он был известным баскетболистом, который играл в команде ЦСК, и чтобы в ней числиться, был специально приписан к воинской части в составе железнодорожных войск. Именно к тому подразделению, в котором всю жизнь прослужил Брицко. Дальнейшие, более углубленные расследования, коснулись уже и научной стороны деятельности Федорова Д.И., в частности его диссертации. И Федоров Д.И. был уволен с должности директора ЦНИИСа. Обо всем этом мне, потом, при случае, рассказал Г.Н. Баранов.
Уйдя на пенсию, которую нам установили по 132 рубля на каждого, мы с Машей занялись садовыми делами. И прежде всего, я соорудил маленький приют для защиты от дождя на нашем новом участке в обществе «Родник». Домик я соорудил из шести квадратных двухметровых листов плоского шифера. По контуру участка посадили малину, крыжовник и черноплодную рябину.
Очень нас выручал наш новый автомобиль ЛУАЗ. Он имел высокую проходимость и кузов в виде маленькой грузовой машины.
Наши сыновья, теперь уже взрослые и семейные люди служили в советской армии, в ракетных войсках стратегического
250