4. Технология распределенного реестра позволяет рассматривать «умные договоры» в качестве самостоятельного объекта права.

В данном случае можно провести аналогию с приобретением предприятия должника – имущественного комплекса, предназначенного для осуществления предпринимательской деятельности (по сути, бизнеса должника), включая все связанные с ним обязательства (ст. 110 Федерального закона от 26 октября 2002 г. No 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)»).

Необходимо различать цифровые активы от бездокументарных ценных бумаг (учитываемых регистратором в электронной форме) либо безналичных денежных средств, поскольку последние давно легитимно признаются вещами (ст. 128 ГК РФ).

5. Современные цифровые технологии заставили переоценить материальные активы (объекты материального мира), поставив их в один ряд с нематериальными – цифровыми активами, существующими в электронной форме.

Применение технологии блокчейна при создании распределенных реестров данных потребовало переоценить традиционное понимание права собственности в отношении имущества как триады прав владения, пользования и распоряжения. Использование блокчейна, например в деятельности Росреестра для учета в Едином государственном реестре недвижимости (ЕГРН) прав на недвижимое имущество, позволяет создать искусственную конструкцию, при которой электронный титул права собственности (подтверждающий полномочия собственника в от- ношении конкретного объекта недвижимости) посредством криптографии передается новому приобретателю, сведения о котором становятся общедоступными.

6. Вопрос о юридических гарантиях участников данного рынка и роли государства остается открытым.

В процессе использования технологии распределенных реестров право играет условную роль. Реальных действующих механизмом публичного юридического контроля и принуждения для совершения юридически значимых действий в настоящее время в России не существует, а рассматриваемые законодателем проекты законов, по факту, направлены на попытки идентификации участников данного рынка.

Криптовалюта

Ст.2 Проект Федерального закона N 419059-7 "О цифровых финансовых активах" (ред., принятая ГД ФС РФ в I чтении 22.05.2018)

Криптовалюта - вид цифрового финансового актива, создаваемый и учитываемый в распределенном реестре цифровых транзакций участниками этого реестра в соответствии с правилами ведения реестра цифровых транзакций.

По закону к объектам гражданских прав относятся вещи, включая наличные деньги и документарные ценные бумаги, иное имущество, в том числе безналичные денежные средства, бездокументарные ценные бумаги, цифровые права, имущественные права; результаты работ и оказания услуг; охраняемые результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации (интеллектуальная собственность); нематериальные блага (ст. 128 ГК). Поскольку гражданское законодательство не содержит понятия «иное имущество», с учетом современных экономических реалий и уровня развития информационных технологий допустимо максимально широкое его толкование.(судебная практика) => Криптовалюта – иное имущество.

Согласно обзору Центрального банка РФ, криптовалюта — децентрализованная виртуальная валюта, основанная на математических алгоритмах и защищенная методами криптографии, выпуск которой осуществляется на основе распределенных реестров.

Центральный банк поясняет, что распределенные реестры представляют собой систему распределенного хранения и одновременной обработки и обновления практически любой информации на разных носителях у всех участников. При этом блокчейн является одним из вариантов реализации сети распределенных реестров, в котором данные о совершенных транзакциях структурируются в виде последовательности связанных блоков транзакций

Криптовалюта — цифровая валюта, основанная на применении криптографии для создания и контроля новых единиц валюты и осуществления транзакций.

Несмотря на то что отношение в мире к ним как к финансовым активам полярное (одни считают, что это мыльный пузырь, другие - что это будущее мировой финансовой системы), большинство стран мира предпринимает попытки их урегулирования. В ряде стран обращение криптовалюты запрещено. К их числу относится Алжир, Боливия, Вьетнам, Египет, Ирак, Марокко, Непал, ОАЭ, Пакистан. Неявный запрет на криптовалюты действует в Бахрейне, Бангладеш, Китае, Колумбии, Доминиканской Республике, Индонезии, Иране, Кувейте, Литве, Макао, Омане, Катаре, Саудовской Аравии, Тайване, Таиланде.

Попытки правового регулирования оборота криптовалют идут в нескольких направлениях: налогообложение, регулирование деятельности криптобирж и использование в качестве средств платежа.

В большинстве стран с дружелюбным режимом для криптовалют сделки с ними подлежат налогообложению. Именно система налогообложения во многом определяет понимание правовой сущности криптовалюты в той или иной стране.

При этом ведущие зарубежные страны не стремятся к легализации криптовалют путем закрепления данного понятия на уровне закона.

При определении криптовалют как объектов имущественного оборота необходимо сформулировать цель правового регулирования и границы такого регулирования. Если целью правового регулирования является лишь легализация доходов от криптовалют и взимание налогов, то криптовалюты как вид имущества могут быть закреплены в налоговом законодательстве. Если Россия не хочет упустить те возможности для экономики, которые потенциально открываются при использовании криптовалют как средств платежа и биржевого товара, то необходимо создание для них особого правового режима.

Платеж с использованием криптовалюты не считается незаконной валютной операцией, поскольку криптовалюта не является иностранной валютой.

В средствах массовой информации широко обсуждаются вопросы о необходимости развития в нашей стране цифровой экономики[1]. Начало этому процессу было положено на Давосском форуме, где выступил его президент профессор Шваб и предупредил о грядущем глобальном социальном кризисе. В частности, он указал: «Мы стоим у истоков революции, которая фундаментально изменит нашу жизнь, наш труд и наше общение. По масштабу, объему и сложности — это явление, которое я считаю четвертой промышленной революцией, не имеет аналогов во всем предыдущем опыте человечества»[2]. Идеи, высказываемые в публицистике, были подхвачены в научной литературе вообще и в правовых работах в частности[3].

Между тем в законодательстве с вопросами регулирования цифровой экономики все обстоит далеко не просто.

В Российской Федерации развитие цифровой экономики связывается с Указом Президента РФ от 09.05.2017 № 203 «О Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017 — 2030 годы», в котором отмечается, что стратегические национальные приоритеты Российской Федерации при развитии информационного общества призваны в том числе способствовать формированию цифровой экономики. Впоследствии появился ряд нормативных актов, основанных на идеях послания. В частности, распоряжение Правительства РФ от 28.07.2017 № 1632-р <Об утверждении программы «Цифровая экономика Российской Федерации» > (далее —Программа «Цифровая экономика»). В целях реализации Программы «Цифровая экономика» было принято постановление Правительства РФ от 28.08.2017 № 1030[4], которым утверждены функциональная структура системы управления реализацией Программы «Цифровая экономика», а также правила разработки, мониторинга и контроля выполнения планов мероприятий по ее реализации[5]. Указанные нормативные акты положили начало формированию правовой базы регулирования цифровой экономики.

В научной юридической литературе отмечается, что цифровая экономика как новая модель функционирования рыночной экономики предопределяет новые подходы в правовом регулировании экономических процессов[6]. Под цифровой экономикой, как правило, понимают систему экономических отношений, в которой данные в цифровой форме являются ключевым фактором производства во всех ее сферах. В цифровой экономике хозяйственная деятельность осуществляется с помощью электронных или цифровых технологий[7]. Другими словами, цифровая экономика — это система отношений, основанных на использовании цифровых технологий. В ее рамках появляются новые инструменты инвестирования: цифровые активы, криптовалюты, токены, большие данные и т. д. В связи с этим чрезвычайно важным становится исследование вопросов, касающихся правового регулирования использования цифровых технологий в коммерческом обороте.

При обращении к действующим правовым актам нельзя не заметить, что перечисленные явления на сегодняшний день не получили адекватного регулирования. Это обусловлено несколькими обстоятельствами.

Во-первых, в условиях цифровой экономики у ее участников нет технической необходимости объединяться в рамках конкретной юрисдикции, поскольку такая система автономна. Она поддерживается и управляется самими пользователями, в отношении которых ни одна государственная организация не обладает влиянием и контролем. Как следствие, с точки зрения государственного законодательства очень сложно реализовать правила, которые должны соблюдаться в системе, не входящей в сферу его влияния и действия[8].

Цифровая экономика, как подчеркивается некоторыми авторами, весьма условно соотносится с понятием «географические границы рынка» в классическом понимании, так как деятельность осуществляется в сети Интернет[9].

Во-вторых, на сегодняшний день отсутствует развитая правовая теория, в рамках которой объясняется правовая суть этих феноменов. Например, юридическая литература в последнее время оперирует термином «цифровой актив», который используется при характеристике криптовалют, токенов, биткоинов[10], больших данных (big date)[11]. Однако содержание этого термина не раскрывается.

В экономической научной литературе можно наблюдать похожую ситуацию. В частности, этим термином часто оперируют ученые, не раскрывая его содержания[12].

На сегодняшний день у российского законодателя сформировались две возможные модели регулирования правового режима цифровых активов.

Первая модель нашла свое отражение в проекте федерального закона «О цифровых финансовых активах»[13], опубликованном в январе 2018 г., и вызвала дискуссию среди специалистов[14]. Основная идея этого законопроекта состоит в том, что цифровой актив является разновидностью имущества в электронной форме[15], которое закрепляется за субъектами на праве собственности, следовательно, механизм передачи должен быть схож с переходом прав на вещи. К цифровым финансовым активам относятся криптовалюта[16], токен[17]. В соответствии с законопроектом под цифровым финансовым активом понимается имущество в электронной форме, созданное с использованием криптографических средств.

Можно выделить следующие особенности правового режима цифровых финансовых активов по законопроекту. Во-первых, за субъектами закрепляется право собственности на такие активы, которое удостоверяется путем внесения цифровых записей в реестр цифровых транзакций, представляющий собой формируемую на определенный момент времени систематизированную базу цифровых записей. Во-вторых, такие активы не являются законным средством платежа на территории РФ. В частности, владельцы цифровых финансовых активов вправе совершать сделки по обмену токенов на рубли, иностранную валюту только через оператора обмена цифровых финансовых активов. Операторами обмена цифровых финансовых активов могут быть только юридические лица, созданные в соответствии с законодательством РФ и осуществляющие виды деятельности, указанные в ст. 3 Закона о рынке ценных бумаг, или юридические лица, являющиеся организаторами торговли в соответствии с Федеральным законом от 21.11.2011 № 325-ФЗ «Об организованных торгах» (далее — Закон об организованных торгах). Перечень иных сделок по обмену цифровых финансовых активов, которые могут совершаться на территории РФ, а также порядок и условия совершения таких сделок устанавливаются Банком России по согласованию с Правительством РФ. В-третьих, деятельность, направленная на создание криптовалюты и (или) валидацию с целью получения вознаграждения в виде криптовалюты, называется майнингом. Такая деятельность может быть признана предпринимательской при условии, что лицо, которое ее осуществляет, в течение трех месяцев подряд превышает лимиты энергопотребления, установленные Правительством РФ[18].

Вторая модель регулирования предложена в проекте федерального закона № 424632-7 «О внесении изменений в части первую, вторую и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации»), который был внесен в Государственную Думу РФ в конце марта 2018 г. (далее — Проект № 424632-7).

Идея этого законопроекта состоит в том, что он вводит новый объект гражданских прав — цифровые права, которые относятся к разновидности имущественных прав. В соответствии с Проектом № 424632-7 цифровые права — это новый объект гражданских прав, который представляет собой цифровой код или обозначение, т. е. совокупность электронных данных, существующую в информационной системе, отвечающую установленным законом признакам децентрализованной информационной системы, при условии, что информационные технологии и технические средства этой информационной системы обеспечивают лицу, имеющему уникальный доступ к этому цифровому коду или обозначению, возможность в любой момент ознакомиться с описанием соответствующего объекта гражданских прав. Переход цифровых прав должен осуществляться исключительно посредством внесения в информационную систему сведений о передаче цифрового права приобретателю. Кроме того, возникновение таких прав возможно только в предусмотренных законом случаях.

По мнению авторов законопроекта, цифровое право является новой юридической фикцией, схожей с сущностью бездокументарной ценной бумаги. Цифровое право может удостоверить лишь права на вещи, иное имущество, результаты работ, оказание услуг, исключительные права. Другими словами, будучи «правом на право», цифровое право предстает своего рода оболочкой для различных объектов гражданских прав.

Перечисленные модели имеют общую тенденцию, заключающуюся в том, что оборот таких «объектов» будет возможен только в предусмотренных законом случаях[19].

В юридической литературе перечисленные подходы оцениваются весьма неоднозначно[20], что достаточно закономерно, поскольку эти законопроекты оставляют открытыми многие существенные вопросы, например: каково место цифрового имущества и цифровых прав в системе объектов гражданских прав; каково их соотношение с другими объектами гражданских прав; каков порядок их оборота? И, главное — какова на современном этапе понимания этого явления реальная возможность по регулированию соответствующих отношений?

Можно выделить в юридической доктрине несколько вариантов регулирования цифровых активов, которые в свою очередь разделяются на несколько подходов.

Первый подход состоит в том, что цифровые активы обладают общими особенностями[21], присущими их разновидностям, и на них возможно распространить единый правовой режим объекта гражданских прав. Дискуссионным остается вопрос: какой конкретно правовой режим применим для цифровых активов? В связи с этим данный подход также можно разделить на несколько групп.

К первой группе можно отнести авторов, которые предлагают использовать имеющиеся в наличии правовые режимы объектов гражданских прав: 1) применять аналогию с интеллектуальными правами

4

на результаты интеллектуальной деятельности[22]; 2) использовать аналогию с классическими гражданско-правовыми институтами, такими как бездокументарные ценные бумаги[23].

Ко второй группе относятся авторы, постулирующие необходимость собственного правового режима (нового правового режима) для цифровых активов. Так, например, Е. В. Воскресенская применительно к виртуальной валюте считает, что таковая должна признаваться объектом гражданских прав, относящимся к категории «иное имущество», поскольку валюта имеет экономическую ценность в силу возможности ее конвертации в денежные средства[24]. По мнению А. Даниленкова, в данном случае необходимо закрепить в ГК РФ специальную статью, посвященную объектам нематериальной собственности как разновидности объектов гражданских прав (цифровые валюты, токены и иные цифровые активы)[25].

Второй подход исходит из того, что не нужно обременять законодательство новыми понятиями (такими как цифровые активы), поскольку у цифрового актива не может быть единого правового режима. В качестве довода, подтверждающего такое суждение, приводится положение о том, что результаты интеллектуальной деятельности в цифровой форме, большие данные, токены и криптовалюты не должны подчиняться единым правилам[26].

Полагаем, что для однозначного ответа на эти вопросы сначала необходимо определиться с правовой природой явлений, относящихся к цифровым активам. Так как только уяснение их юридической природы позволит говорить о наличии или отсутствии у них общих признаков, соответственно, о возможности или невозможности объединения их в рамках единого правового режима (объекта гражданских прав).

Настоящую статью следует предварить замечанием о том, что недавно вошедшее в отечественную цивилистику новое понятие «цифровые права» не имеет никакого отношения к формирующейся в международном праве концепции цифровых прав (эта концепция анализируется в указанной выше статье, которая планируется к публикации в журнале «Хозяйство и право» № 10/2020). Понятие цифровых прав, определение которого дано в ст. 141.1 ГК РФ, надо рассматривать как специальное отраслевое понятие, оторванное от упомянутой концепции.

Необходимость введения понятия «цифровые права» в российское гражданское право изначально объяснялась стремлением найти «более соответствующий отечественным правовым традициям» термин. В частности, в пояснительной записке к законопроекту № 424632-7, ставшему впоследствии Федеральным законом от 18.03.2019 № 34-ФЗ «О внесении изменений в части первую, вторую и статью 1124 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации», которым в ГК РФ и были введены цифровые права (далее – Закон о цифровых правах), специально подчеркивалось: «Проект вводит в гражданское законодательство базовое понятие «цифровое право» (вместо термина «токен», который изначально обозначает устройство для идентификации, а сейчас стал использоваться в IT-лексиконе для обозначения шифров, владение которыми дает в сети определенные возможности, предлагается отвечающее традициям российского права понятие «цифровое право»[1])… Сущность «цифрового права» как новой юридической фикции близка к сущности ценной бумаги, поэтому под таким правом предлагается понимать совокупность электронных данных (цифровой код, обозначение), которая удостоверяет права на объекты гражданских прав (пункт 1 новой статьи 141.1 ГК). Разумеется, цифровое право может удостоверить лишь права на вещи, иное имущество, результаты работ, оказание услуг, исключительные права»[2].

В действительности термин «токен» используется во многих значениях. Например, в публикациях упоминается, что в прошлом токен – это металлический жетон (англ. token – знак, символ; опознавательный знак; жетон), который имел хождение в качестве денег при нехватке мелких монет, что допускалось государствами, несмотря на частное «происхождение» таких квазиденег[3]. В контексте информационной безопасности термином «токен» обозначается специальное устройство, которое используется для аутентификации пользователя – обычно на них записываются сертификаты электронной подписи (электронный ключ, USB-ключ, аппаратный токен и проч.).

В целях настоящей работы внимания заслуживает другая ипостась термина «токен», которая возникла при становлении рынка платформ, приложений и сервисов, использующих технологию распределенного реестра, в том числе технологию блокчейн. Развитие этого рынка привело к созданию нового способа привлечения инвестиций – ICO (англ. Initial Coin Offering – первичное размещение монет), который, несмотря на некоторое терминологическое сходство с IPO (англ. Initial Public Offering – первичное публичное размещение), от последнего существенно отличается: ICO понимается как процедура публичного размещения (продажи) токенов с целью привлечения инвестиций для развития проекта, использующего технологию блокчейн.

В этом контексте токен рассматривают как запись в распределенном реестре (блокчейне), удостоверяющую вещные, обязательственные, иные имущественные права и проч. То есть токен позиционируется как один из способов фиксации прав в электронной (цифровой) форме, что и позволяет усматривать его сходство с бездокументарными ценными бумагами. Но особенность токена в том, что он может подтверждать не только имущественные права, но и, в частности, различные блага, лишенные какой-либо экономической ценности, которые по тем или иным мотивам представляют интерес для «держателя» токена: например, это могут быть фан-токены, которые позволят фанатам футбольной команды участвовать в ее жизни, голосуя за решения по поводу цвета формы игроков.

С учетом сказанного закономерна характеристика, данная токену М. Юрасовым: «Феноменальность токена заключается в том, что он может отображать что угодно. То есть это такой цифровой актив, который может отображать любые права, обязанности, единицу стоимости и даже абсолютно ничего»[4]. И именно этот момент исключает возможность применения ко всем без исключения случаям положений о ценных бумагах.

Вследствие крайнего разнообразия токены дифференцируют по различным основаниям. Наибольшее распространение, вероятно, получили классификации, базирующиеся на аналитике Службы по надзору за финансовыми рынками Швейцарии (Swiss Financial Market Supervisory Authority; далее – FINMA) и Комиссии по ценным бумагам и биржам США (англ. The United States Securities and Exchange Commission; далее – SEC). Исходя из того, что анализ FINMA основан на оценке экономической функции токенов, а SEC – степени родства токена с ценными бумагами, токены разграничиваются на:

– платежные токены (Payment tokens (FINMA) / Cryptocurrencies (SEC)); криптовалюта, которая используется как средство платежа или как платежная единица, – это, прежде всего, биткоины и некоторые альткоины, например Ripple;

– токены – активы (Asset tokens (FINMA) / Security (SEC)), которые содержат в себе элементы ценных бумаг, будучи, прежде всего, инструментом инвестиций и предоставляя «держателю» токена права на долю, получение дивидендов, процентные платежи, право голоса и проч. Именно эта разновидность токенов попадает под действие законодательства о ценных бумагах;

– потребительские токены (Utility tokens (FINMA и SEC), предназначенные для предоставления «держателю» токена доступа к цифровым продуктам, сервисам или контенту и по своей сути являющиеся не средством инвестирования, а предоплатой, скидкой либо премиальным доступом к упомянутым продуктам, сервисам, контенту.

В России при разработке правового регулирования в сфере отношений по поводу ICO был сделан вывод о необходимости принятия нескольких законодательных актов. Предполагалось, что цель регламентации оборота токенов (цифровых прав) будет достигнута с принятием Закона о цифровых правах, Закона о краудфандинге (Федеральный закон от 02.08.2019 № 259-ФЗ «О привлечении инвестиций с использованием инвестиционных платформ и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации») и Закона о ЦФА (Федеральный закон от 31.07.2020 № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации»).

Примечательно, что в одной из промежуточных версий проекта Закона о цифровых правах  понятие этих прав было сформулировано так: «В случаях, предусмотренных законом, обязательственные и иные права могут быть удостоверены исключительно записями в отвечающей установленным законом признакам информационной системе (цифровые права), если при этом обладатель цифрового права может осуществлять действия по распоряжению цифровым правом только с помощью использования уникального цифрового кода». Это позволило Совету при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства сделать вывод о том, что в этой версии законопроекта определение цифровых прав построено по модели описания ценной бумаги в ст. 142 ГК РФ, а положения о правовом режиме цифровых прав – по модели бездокументарных ценных бумаг, и заключить: «Можно сказать, что именно институт бездокументарных ценных бумаг послужил прообразом для создания правового режима «цифровых прав». И в том, и в другом случае речь идет об особой форме, в которой существуют и обращаются обязательственные и иные права»[5].

Положениями Закона о цифровых правах эти права были отнесены к числу имущественных – наряду с безналичными денежными средствами и бездокументарными ценными бумагами (ст. 128 ГК РФ). В п. 1 новой ст. 141.1 ГК РФ закреплена следующая дефиниция: «Цифровыми правами признаются названные в таком качестве в законе обязательственные и иные права, содержание и условия осуществления которых определяются в соответствии с правилами информационной системы, отвечающей установленным законом признакам. Осуществление, распоряжение, в том числе передача, залог, обременение цифрового права другими способами или ограничение распоряжения цифровым правом возможны только в информационной системе без обращения к третьему лицу».

Итоговое легальное определение цифрового права принципиально отличается от сформулированного в первоначальной редакции законопроекта, которое звучало так: «В случаях, предусмотренных законом, права на объекты гражданских прав, за исключением нематериальных благ, могут быть удостоверены совокупностью электронных данных  (цифровым кодом или обозначением), существующей в информационной системе, отвечающей установленным законом признакам децентрализованной информационной системы, при условии, что информационные технологии и технические средства этой информационной системы обеспечивают лицу, имеющему уникальный доступ к этому цифровому коду или обозначению, возможность в любой момент ознакомиться с описанием соответствующего объекта гражданских прав. Указанные цифровой код или обозначение признаются цифровым правом»[6]. В литературе в связи с этим отмечается, что отказ законодателя от привязки цифровых прав как к распределенному реестру, так и к токенам и криптовалюте, позволяет распространять понятие цифровых прав на любые права, фиксируемые в цифровой форме[7].

С изложенными выводами сложно согласиться безоговорочно. Действительно, закрепленное в ст. 141.1 ГК РФ определение однозначно подтверждает отход от первоначальной концепции законопроекта, согласно которой, как уже указывалось, под цифровыми правами понимались исключительно токены. В итоге понятие «цифровые права» по сути превратилось в обозначение зафиксированных в электронной (цифровой) форме имущественных прав, которые отвечают двум признакам: во-первых, они должны  быть прямо названы у качестве цифровых в законе; во-вторых, они должны приобретаться, осуществляться и отчуждаться на информационной платформе, «отвечающей установленным законом признакам». Иными словами, «цифровыми» права, закрепленные в электронной форме, могут стать только при условии соответствия двум названным в Кодексе формальным признакам, причем это могут быть вовсе не токены. Таким образом, между токенами и цифровыми правами нет оснований ставить знак равенства.

В развитие сказанного нужно коснуться определенных в Законе о краудфандинге и Законе о ЦФА разновидностях цифровых прав.

Так, в ч. 1 ст. 8 Закона о краудфандинге раскрывается понятие утилитарных цифровых прав. Это права требования: (1) передачи вещи (вещей); (2) передачи исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности и (или) прав использования результатов интеллектуальной деятельности; (3) выполнения работ и (или) оказания услуг. В ч. 2 названной статьи специально подчеркнуто, что к числу таких прав не относятся права требования имущества, подлежащего государственной регистрации или сделки с которым подлежат государственной регистрации либо нотариальному удостоверению.

Утилитарные цифровые права – это права, которые по смыслу ч. 1 ст. 8 Закона о краудфандинге могут приобретаться, отчуждаться и осуществляться на инвестиционной платформе, предусмотренной ч. 5 ст. 11 этого Закона. Учитывая, что в этом Законе разрешаются вопросы только обозначенной категории имущественных прав, их классификация в качестве цифровых не играет никакой роли и не имеет какого-либо практического значения. 

Примечательно, что анализ положений Закона о краудфандинге создал предпосылку для заключения о противоречии второго предложения п. 1 ст. 141.1 ГК РФ, по сути продублированного в ч. 7 ст. 8 Закона и закрепляющего правило об осуществлении цифровых прав только в информационной системе без обращения к третьему лицу, положениям ч. 1 ст. 8 Закона о краудфандинге: «Если цифровое право может быть осуществлено только в информационной системе, то каким образом будет осуществляться, например, право требования передачи вещи? Как должнику исполнить обязательство по передаче вещи только в информационной системе? В принципе вопрос можно поставить шире. Допускается ли исполнение обязательства, которое корреспондирует цифровому праву, за рамками информационной системы, «в реальном мире»? Или же исполнение должно происходить только в информационной системе, поскольку исполнение обязательства – неотъемлемая стадия осуществления цифрового права?»[8].

В ч. 2 ст. 1 недавно принятого Закона о ЦФА под цифровыми финансовыми активами предлагается понимать несколько разновидностей цифровых прав: (1) денежные требования; (2) права из эмиссионных ценных бумаг; (3) права участия в капитале непубличного АО; (4) право требовать передачи эмиссионных ценных бумаг, предусмотренных решением о выпуске цифровых финансовых активов.  Обращает на себя внимание и то, что в ст. 2 Закона о ЦФА говорится о «правах, удостоверенных цифровыми финансовыми активами», т.е. цифровые финансовые активы здесь рассматриваются уже не как сами права, а как запись, удостоверяющая цифровые права. Это позволяет заключить, что законодатель так и не разобрался окончательно, следует ли рассматривать цифровой финансовый актив в качестве самого субъективного гражданского права либо это способ фиксации таких прав в цифровой форме.

Последнее замечание является продолжением тех вопросов, которыми задавались эксперты на всем протяжении разработки разбираемых законов: являются ли цифровые права новым объектом гражданских права или новой формой их фиксации, да и надо ли вводить в гражданское право новое понятие «цифровое право»?[9]   

Думается, что отход от изначальной цели введения в гражданское право понятия «цифровое право» и последовавшее за ним выхолащивание определения этих прав, содержательная несостоятельность нового понятия и далекий от совершенства нормативный материал в совокупности дают основания для вывода о том, что попытка введения в российскую цивилистику новой категории не удалась. Появление в законодательстве всякой новой категории должно преследовать конкретную правоприменительную цель, но в данном случае эта цель в процессе разработки новых законов была утрачена, вследствие чего понятие «цифровые права» очевидно стало лишним.