Специфика фундаментализма в россии

Все эти положения во многом касаются и России. Здесь фундаменталисты не сумели пока формализоваться в качестве влиятельных движений, партий, организаций, так, как это произошло в исламских странах Третьего мира. К тому же, если на мусульманском Востоке сторонники умеренных религиозно–фундаменталистских течений видят в исламе стержень, который позволяет сохранить исламскую цивилизацию в условиях доминирования Запада, то в России фундаментализм не сложился как самостоятельное религиозное течение: он замутнен, захвачен идеологией шовинизма и псевдокоммунизма.

По мере того как предпринимаются попытки реформировать российскую экономику, десоветизировать жизнь общества, привести ее в соответствие с международными правовыми нормами (например, касающимися защиты прав и свобод человека, прав национальных и религиозных меньшинств и т. п. ), разнообразные проявления фундаменталистской оппозиции этим процессам становятся все заметнее. Наряду с представителями других течений и направлений фундаменталистски настроенные политики и идеологи заняли определенную нишу в общественно–политической жизни России и пытаются найти ответы на вызовы, которые возникли перед постсоциалистической Россией в процессе ее вхождения в глобальный мир.

Ведь после распада СССР Россия очутилась в качественно новой ситуации. Внутри государства внедрение элементов западной политической и экономической модели сопровождается ростом коррупции и криминализации власти и общества. Это порождает социальную напряженность, а национализм, этнический сепаратизм, местничество – явления, ранее жестоко подавлявшиеся союзным центром, – становятся серьезными вызовами формирующейся российской государственности. На региональном уровне – в пределах бывшего СССР – Россия, не сумев (или не особенно стремясь) интегрировать под своей эгидой страны СНГ, воскрешая время от времени мифы о славянском единстве, об общности судеб народов, входивших некогда в состав СССР, о “братском единстве” и т. п., так и не решила для себя дилемму: сосредоточиться на внутрироссийских проблемах или же, если и не попытаться “с заднего хода” восстановить “империю”, то уж по крайней мере углубить процесс государственного объединения с другими постсоветскими республиками. На глобальном уровне влияние России на мировые дела резко сузилось и оказалось совершенно несопоставимо с той ролью, которую играл в мировой экономике и международной политике Советский Союз: едва ли могут переломить ситуацию попытки реанимирования старых идеологий (антиамериканизма) и союзов времен “холодной войны” (с Ираком, Индией, Сирией, Ливией, палестинцами). Следовательно, как и в начале 90–х годов, когда распался Советский Союз, Россия не определилась со своими политическими и экономическими приоритетами ни внутри страны, ни в постсоветском пространстве, ни на региональном, ни на глобальном уровне.

Обращает на себя внимание и некоторое сходство политических процессов, условий и предпосылок, которые стали основой формирования фундаменталистской оппозиции в исламском мире и в России.

Как и в постколониальных государствах Азии и Африки, в России очень сильна антимодернизаторская оппозиция курсу рыночных реформ, а также тому, чтобы Россия становилась частью глобального, или постиндустриального мира, чтобы она воспринимала идеи и модели западного происхождения. И здесь фундаментализм также является отражением ущемленного национального самолюбия, уязвленного бедственным состоянием общества и обнаружившимся контрастом с развитыми “богатыми нациями”.

Кроме того, в России, как и во многих деколонизированных государствах Третьего мира, присутствует осознание того, что базовые ценности западной цивилизации – права индивидуума, частная собственность, технологический прогресс, составляющие существенную часть цивилизации Запада, – не являются универсальными и их невозможно насадить сверху как идеологию. Понадобится длительный исторический период, в течение которого общество могло бы приспособиться к восприятию этих ценностей. Пока же в российском, как и во многих третьемирских обществах, наблюдается отторжение чуждых культурно–цивилизационных норм, ощущается тяготение к традиционным, фундаментальным ценностям –религии, культуры.

Да и тактика Запада в отношении России и некоторых государств исламского мира (Турции, например), где идут коренные реформы, взят курс на избавление от экономической и политической изоляции, ликвидацию однопартийных режимов, во многом схожа: приветствуя на словах проведенные преобразования, Запад на деле сохраняет дистанцию и не только не торопится подключать неофитов рыночной экономики к контролируемым им мировым экономическим и политическим процессам, но стремится не допускать их активного участия в них. Это означает, что и в России, как и в наиболее продвинутых по пути экономических реформ странах исламского мира, фундаменталисты всех мастей (прокоммунистические и националистические), агитируя за изоляционизм, могут апеллировать к неблагоприятным для прозападных реформаторов международным и внутристрановым реалиям.

Имеется и чисто российская специфика: углубившийся после крушения коммунизма и распада СССР конфликт коллективного и индивидуального сознания, психологической несовместимости коллективизма и смоделированной западной цивилизацией индивидуальной самоценности личности. Известный публицист Михаил Чулаки назвал это явление “Ильиным комплексом” (от Ильи Муромца)¹⁸², который проявляется в том, что лишенного социальной защиты государства “советского человека” выталкивают в мир, заставляют становиться личностью, а он противится нежеланной свободе и ищет новую общность, коллектив, в котором можно было бы спрятаться от индивидуальной ответственности. Если добавить к этому социальную и психологическую ломку, являющуюся следствием распада “советской империи”, растущую маргинализацию общества, зыбкость, неустойчивость, состояние “веймарства”, наряду с проявлениями бессилия силы (чеченская война), то станет очевидно, что устойчивая поддержка российскому фундаментализму (последний окрашен в России, как правило, либо в коммунистические, либо в псевдонационалистические тона) обеспечена. Подобная ситуация может быть чревата неожиданностями, социальными и политическими потрясениями.

В исламских регионах России фундаменталистский феномен имеет свою специфику и потому заслуживает отдельного рассмотрения. Существуя на протяжении длительного исторического периода в рамках единой политической и экономической системы, сначала Российской империи, а затем ее преемника – Советского Союза, многие народы России, исповедующие ислам (татары, например), глубоко вросли в общероссийское цивилизационное и государственное поле. В отличие от своих нерусских единоверцев, мусульмане Северного Кавказа так полностью и не ассимилировались, хотя и в прежние времена, и относительно недавно центральной властью неоднократно предпринимались попытки подчинить их, навязать чуждые им цивилизационные установки. Несмотря на это внешнее давление, ислам остался фундаментальной частью сознания и образа жизни мусульман Северного Кавказа.

Истоки и социальная база фундаментализма в этом регионе России – те же, что и в исламском мире: слаборазвитая экономика, безработица, особенно среди молодежи, отсутствие демократических традиций в обществе, слабость светской оппозиции, обостряющиеся национальные, этнические, клановые противоречия.

Предпосылки распространения фундаментализма на Северном Кавказе легко просматриваются в экономической и социальной сферах. В советский период государство фактически заменяло здесь собой благотворительную организацию. Аналогичным образом оно действовало и в других регионах и республиках Советского Союза, однако на Северном Кавказе частичный отказ от старой системы неограниченного дотационного финансирования привел к особенно болезненным результатам: массовому обнищанию, отсутствию работы и средств существования, утрате духовных ориентиров. Государство, символом которого в глазах большинства населения северокавказских автономий является российский федеральный центр, перестало выполнять привычную и традиционно возлагавшуюся на него в советские времена функцию – вспомоществования, филантропии, социальной поддержки. Как следствие этого, возросло недовольство, разочарование значительной части населения, которыми сумели воспользоваться радикалы и фундаменталисты, значительно расширившие свою социальную базу. Они получили возможность пропагандировать свои взгляды, в основе которых – отторжение существующего миропорядка, являющегося якобы ничем иным, как сговором вестернизированной российской верхушки с Западом. При этом обыгрывается ностальгия простого человека по прежним, относительно сытым и благополучным временам, изрядно мифологизированным и идеализированным.

Ныне ислам переживает здесь, как и в ряде других автономий России, своеобразное возрождение. И хотя на Северном Кавказе оно ограничивается по преимуществу религиозно–культовой стороной, да и политизация религии опережает распространение “высокой” исламской культуры, ислам все быстрее превращается в существенный компонент обретаемой народами региона национальной идентичности. Этому способствуют местные духовные и политические лидеры, которые, подобно своим единомышленникам в исламских государствах Третьего мира, обращаются к мусульманам с призывом защищать и развивать собственные культурно–религиозные ценности. Эта новая тенденция в общественно–политической жизни северокавказских автономий связана с быстрым распространением религиозного фундаментализма.

Его сторонников называют на Северном Кавказе ваххабитами – по аналогии с одноименным религиозно–политическим течением, основоположником которого является известный арабский правовед–реформатор Мухаммед ибн Абд аль–Ваххаб (1703 – 1787 гг.). Арабы, кстати, отдают предпочтение другому наименованию – muwahhidun (унитаристы), считая термин “ваххабизм” английским изобретением.

Ваххабизм развивает идеи ханбализма (по имени имама Ахмада ибн Ханбаля) – одной из четырех признанных во всем исламском мире правоверных школ (мазхабов). Главной отличительной чертой ханбализма является полный отказ от “новшеств”, не нашедших прецедентов в правоверных преданиях (хадисах), не освященных согласованным решением богословов (иджмом) и потому противоречащих сунне. Помимо отказа от “новшеств”, ваххабиты выступают за возвращение к чистоте ислама времен Мухаммеда, за строжайшее соблюдение принципа единобожия, за отказ от поклонения святым и святым местам, за пуританизм в быту. В наши дни ваххабиты, конечно, уже не выступают за запрет радио и телефона, как они это делали в начале века, но сохраняют радикализм и сектантскую непримиримость к последователям других течений и направлений ислама.

На Северном Кавказе “ваххабиты”, именующие себя сторонниками “чистого ислама”, стремятся навязать свою веру и мировоззренческие принципы представителям других бытующих здесь форм мусульманской религии: шафиитам, “тарикатистам” – членам суфийских братств. Особенно непримиримы “ваххабиты” к проявлениям “народного ислама” – прочно устоявшимся на Кавказе традициям быта, обычаев и культуры, образцам светского поведения мусульман.

К сожалению, для российских властей ислам остается в значительной степени чуждым явлением, которое порой продолжает ассоциироваться с крайними проявлениями религиозного фундаментализма. Как отмечает российский исследователь Л. Р. Сюкияйнен, многие местные обычаи, такие, например, как кровная месть, привычно воспринимаются как часть шариата, хотя шариат (от арабского слова “шариа” – правильный путь к цели), являющийся комплексом юридических норм, принципов и правил поведения, соблюдение которых приведет мусульманина в рай, осуждает кровную месть¹⁸³. В наши дни в связи с быстроразвивающимся процессом возрождения ислама на Северном Кавказе вопрос об определении места мусульманских меньшинств в политико–правовой культуре России переходит из чисто теоретической в практическую плоскость. Основная проблема касается соотношения между общим правом для всех граждан, мусульман и немусульман, и ответвлениями частного права в рамках этнических, религиозных, культурных групп.

Пока российские власти будут проводить неопределенную и невнятную политику по отношению к северокавказским мусульманам, являющимся в масштабах России конфессиональным меньшинством, нестабильность в этом регионе будет усугубляться. Конфессиональная политика России вряд ли окажется перспективной и успешной, если она не будет учитывать специфику религиозной ситуации на Северном Кавказе, образ жизни местных мусульман, их духовный мир и зарождающуюся там мусульманско–правовую культуру. Там, где политики имеют дело с такой тонкой материей, как национальные или конфессиональные моменты, необходимо терпеливое, вдумчивое, профессиональное отношение к проблеме. Как показывают недавние события в Чечне, связанные с наведением там “конституционного порядка”, сила и нажим не могут заменить мудрость, терпимость и знание.

Ныне в России, как и в странах мусульманского Востока, лицо современного исламского движения определяют не религиозные экстремисты, а умеренные течения в исламе, терпимо относящиеся к политическим и социальным свободам, стимулирующие развитие культурной идентичности мусульман. Но это не означает, что фундаментализм как течение общественной мысли и направление политики не будет рекрутировать сторонников. Их численность и влияние будут варьироваться в зависимости от того, окажется ли власть способной сделать реформирование привлекательным и выгодным основной массе населения, найдет ли общество альтернативу изоляционистским призывам идеологов фундаментализма, предпочтет ли Россия трудный путь возвращения в русло общемировых процессов либо она снова, как и в 1917 году, доверит свою судьбу социальным экспериментаторам, создателям новых утопий – теперь в виде религиозно–фундаменталистского проекта.