ross_alek_industrii_budushchego

почувствуете себя униженным и передумаете открывать банковский счет. В других регионах мира вообще может не оказаться устоявшейся банковской системы. И людям по-прежнему проблематично хранить свои сбережения или платить работникам».

Стартап Зака Standard Treasury создает определенный тип программ – интерфейсы программирования приложений (application programming interfaces, API ) – для банков, что позволяет им и их клиентам лучше использовать и визуализировать данные. Это очередной шаг в сторону банков будущего. Зак считает, что особенностью банков, зарождающихся в XXI веке, будут совершенно иные возможности для управления «большими данными». «Все, что делают банки, – хранят и перемещают ценность, а также оценивают риски: всё это функции компаний, работающих с данными. К примеру, Google при желании мог бы делать все эти вещи лучше любого банка», – говорит он.

И это заставляет нас задаться интересным вопросом. Почему же Google – или любая другая фирма, занимающаяся аналитикой, – не создает собственного цифрового банка нового поколения?

Зак отлично знаком с этим вопросом. «Основные проблемы связаны с деятельностью регулирующих органов, – объясняет он. – Купить банк очень сложно, не менее тяжело повысить его капитализацию. Банки крайне ограничены в своей деятельности. Регуляторы очень боятся инноваций. Их страшит банк, зарабатывающий деньги не так, как все остальные. Причина этого вполне понятна: смысл работы банков состоит не в зарабатывании денег. Они должны служить надежными хранилищами денег других людей. Мне доводилось общаться со специалистами Федеральной корпорации страхования депозитов, Управления контролера денежного обращения, с юристами и консультантами регулирующих органов. Основной вопрос сводится не к тому, могу ли я купить банк. Думаю, что я вполне мог бы собрать на покупку небольшого банка пару миллионов долларов. Настоящий и серьезный вопрос звучит так: „Могу ли я управлять банком как технологической компанией?“ И самый вероятный ответ – нет. И я могу назвать вам самую простую причину, которую упоминал каждый регулятор, – им некомфортно видеть банк, обороты которого растут более чем на 20 % от года к году. В истории было принято с подозрением относиться к активно растущим банкам. Однако хороший стартап в Кремниевой долине растет на 20 % от месяца к месяцу».

Тем не менее Зак все же попытался. Перспективы казались ему слишком интересными для того, чтобы так просто от них отказаться. Столкнувшись с юридическими сложностями работы в качестве банка в США, его компания стала независимым банком в Великобритании, описывая себя как «оптовый банк, думающий прежде всего о

технологии»32. Затем он продал Standard Treasury банку Silicon Valley Bank , добавив традиционную банковскую инфраструктуру к банку, который думает прежде всего «цифровым образом». На мой вопрос, как ему удается конкурировать с британскими банками, имеющими столетнюю историю, Зак ответил: «Мы конкурируем с Lloyds, HSBC, RBS и, надеюсь, будем конкурировать с JPMorgan Chase и Wells Fargo здесь, в США. Именно они – наши основные конкуренты, и, как любой житель Нью-Джерси, я намереваюсь их разрушить». По сценарию Зака, банки нового типа смогут предложить людям более внимательное обслуживание и за счет этого уничтожить монополию старых грандов, так же как цифровая фотография уничтожила Kodak , а Google и Wikipedia почти уничтожили издателей толстых энциклопедий в кожаных переплетах.

Зак твердо верит, что если бы старые банки более эффективно использовали «большие данные», то катастрофы, связанной с финансовым кризисом, удалось бы избежать. Он объяснил свою точку зрения так: «По сути, речь идет о базовых вопросах управления данными и доверия. Кто именно платит ипотеку? Насколько регулярно этот человек производит платежи? Насколько зависит мое положение от этого отдельно взятого клиента?

32 Standard Treasury, https://standardtreasury.com/; “Standard Treasury Joins Silicon Valley Bank,” Zac Townsend blog, http://blog.zactownsend.com/standard-treasury-joins-silicon-valley-bank.

К примеру, прямо сейчас глобальные регуляторы требуют от больших банков создать некое „единое видение́ клиента“, что, по сути, означает: „Можно ли банку JPMorgan Chase сообщать общую сумму пассивов (депозитов) и активов (выданных займов) компании Exxon ?“ И это удается им с большим трудом, поскольку они используют так много систем, что им невероятно сложно привести свою аналитику к единому формату. Неудивительно, что у них постоянно возникают проблемы!»

«Они довольно плохо управляют своими данными, – добавляет Зак, – и это должно пугать людей. Банк – это нечто большее, чем просто данные. Это компании, работающие с „большими данными“! Вы можете называть их смешными терминами вроде „секьюритизированой высокорискованной ипотеки“ или „кредитными дефолтными свопами“, однако банк по сути представляет собой огромный набор контрактов, имеющих будущие позитивные и негативные денежные потоки. Весь доход банка основан на том, как меняется текущая стоимость этих денежных потоков от момента к моменту, однако им все равно не удается понять даже простые вещи, например, кто кому и сколько должен».

Зак не одинок в своей критике. Поколение молодых предпринимателей пытается изменить принципы работы финансовой системы, делая ее более толковой с помощью «больших данных». Работа Зака похожа на то, что делают Джек Дорси и его коллеги из компании Square . Они верят, что лучше подготовлены для оценки кандидатов на получение займов, чем любой традиционный банк, поскольку могут получать в режиме реального времени доступ ко всем сделкам каждого кандидата.

Square разработала программу Square Capital , суть которой не ограничивается управлением транзакциями. Помимо этого, программа обеспечивает своим пользователям доступ к ресурсам капитала, что позволяет им увеличиваться по мере роста потребности. Джек объясняет это так: «Люди могут открыть программу, управляющую их бизнесом, нажать на кнопку и моментально получить кредит в размере 10 тысяч долларов. А затем они выплачивают этот кредит – с очень низкой процентной ставкой – при каждом расчете кредитными картами, которые производят их клиенты». Иными словами, кредит легко вернуть, процесс происходит почти автоматически, а небольшие платежи привязаны к каждой сделке. Как отмечает Джек, «мы можем это делать, потому что мы знаем их бизнес. Мы видим все их сделки с наличными, кредитными картами и чеками. Поэтому мы знаем, растет их бизнес или угасает. Мы знаем область их занятий. И мы можем принимать по-настоящему толковые решения относительно сумм, которые способны им выдать, и того, могут ли они вернуть эти деньги в разумные временные рамки… Иными словами, это очень

иочень простой способ услышать, как бьется сердце их бизнеса».

Вусловиях экономики, где деньги становятся цифрами, любой кредитор знает подлинное положение каждого должника, поскольку имеет доступ к его финансовой отчетности, причем в режиме реального времени. Вместо проверки кредитного рейтинга кредитор может тут же увидеть, что происходит с каждым долларом, поступающим в магазин или уходящим из него. И для этого даже не нужно проводить инспекцию бухгалтерских книг. Член правления Square и инвестор Рулоф Бота заявляет: «У нас есть огромное конкурентное преимущество. Никто другой не способен понимать клиентов так

глубоко, как Square » 33 . Говоря об этом, Бота имеет в виду более 30 млрд долларов ежегодного оборота клиентов компании, позволившего Square Capital в течение первого же года работы выдать более 100 млн долларов кредита примерно 20 тысячам коммерческих клиентов. Это обеспечивает Square бизнес-моделью, которая оказывается намного выгоднее традиционной (где маржа от сделок по кредитным картам постоянно снижается).

Зак Таунсенд и Джек Дорси делают ставку на то, что революция в области «больших данных» приведет к целому ряду прорывов в области финансов, а не только платежей.

33 Mike Isaac, “Square Expands Its Reach into Small-Business Services,” New York Times, 08.03.15, http://www.nytimes.com/2015/03/09/technology/the-payment-start-up-square-expands-itsreach-into-small-businesses.ht ml.

«Думаю, мы в Кремниевой долине вступаем в период, когда люди начинают решать по-настоящему серьезные проблемы, – говорит Зак. – И во многом это связано именно с „большими данными“. Может показаться, что мы работаем над довольно скучными вещами

– типа улучшения финансовых технологий, – однако оказывается, что прямо сейчас жизни десятков миллионов людей значительно ухудшаются именно из-за отсутствия доступа к эффективным и удобным услугам. Улучшив аналитическую работу, мы сможем изменить эту ситуацию».

Всевидящие камни

Отличный пример «серьезных проблем», которые сейчас пытается решить Кремниевая долина – и которые на первый взгляд кажутся «скучными», – можно найти в довольно пугающей работе одной секретной технологической компании, занимающейся «большими данными».

Как-то раз во время моей работы в Госдепартаменте ко мне в офис пришел капитан корпуса морской пехоты США. У него имелся неплохой послужной список боевого снайпера, а ко мне он наведался для того, чтобы понять, каким образом новые технологии могут помочь морским пехотинцам на поле боя в Афганистане. Его задача была простой: найти способы применения информационной среды в интересах морских пехотинцев, занимавшихся своим делом в отдаленных регионах Афганистана, с тем чтобы пехотинцы могли убить больше талибов, а талибы – меньше самих морских пехотинцев.

Капитан и его коллеги воспользовались технологией Palantir , компании из Пало-Альто, названной так в честь палантиров – всевидящих камней из трилогии «Властелин

колец»34. Компанией управляет Алекс Карп, эксцентричный доктор наук из Стэнфорда, занимающийся социальными теориями, а в свободное время собирающий кубик Рубика и

практикующий гимнастику цигун35. Карп учился у Юргена Хабермаса, немецкого философа и социолога, знаменитого своим определением публичной сферы и ее важности как свободного форума для обсуждения, в котором формируется общественное мнение. С 2005 по 2008 год единственным клиентом Palantir было ЦРУ. Начиная с 2010 года Palantir разрабатывает системы для АНБ, ФБР и армии США.

Palantir специализируется на управлении данными и превращении огромных и порой запутанных массивов в визуальные карты и графики. Palantir создал технологию многомерных карт Афганистана и Ирака, использовавших в качестве входящих значений информацию о времени, масштабе и целях атак талибов и позволявших рассчитывать в режиме реального времени различные закономерности, связанные с риском. С тех пор Palantir стал оказывать и другие услуги, не ограничивающиеся предсказанием партизанских атак. Его технологии используются для поиска бомб, заложенных рядом с дорогами, участников наркокартелей и отслеживания фактов кибермошенничества. Теперь Карпу приходится передвигаться в сопровождении громилы-тяжеловеса даже в тихих

уголках Кремниевой долины36.

34 Brendan McGarry, “Special Forces, Marines Embrace Palantir Software,” Defense Tech, 01.07.13, http://defensetech.org/2013/07/01/special-forces-marines-embrace-palantir-software/; “Better Measures and Plans Needed to Help Achieve Enterprise Intelligence Sharing Goals,” Government Accountability Office, 06.13, http://images.military.com/PDF/gao-report-dcgs-063013.pdf; Andy Greenberg, “How a ‘Deviant’ Philosopher Built Palantir, a CIA-Funded Data-Mining Juggernaut,” Forbes, 14.08.13, http://www.forbes.com/sites/andygreenberg/2013/08/14/agent-of-intelligence-how-a-deviant-philosopher-built-palantir- a-ciafunded-data-mining-juggernaut/.

35 Jon Xavier, “Four Things We Learned about Palantir CEO Alex Karp,” Silicon Valley Business Journal, 19.08.13, http://www.bizjournals.com/sanjose/news/2013/08/15/palantirs-alex-karp.html?page=all.

36 Там же.

Palantir также распространил свою деятельность и на корпоративный мир. Теперь он с помощью своих аналитических программ помогает компаниям, оказывающим финансовые услуги и проводящим расследования мошенничества при ипотеке и киберпреступлений. Сама компания описывает суть своей работы как «моделирование данных, суммирование

данных и визуализацию данных» 37 . Все эти три элемента крайне важны для быстрой ориентации в сложной среде, и они наглядно показывают, на что способна область «больших данных». Дело заключается не только в том, чтобы иметь возможность осуществлять поиск по большой базе данных; после того как данные проанализированы, они должны быть суммированы легкодоступным образом и представлены в визуальной форме так, чтобы люди могли использовать их и делать собственные выводы. У морпеха в Афганистане просто нет возможности смотреть на электронную таблицу и догадываться, на какой улице какой деревни его может поджидать засада. Суть работы «больших данных» как раз и состоит в том, чтобы обработать таблицу, суммировать информацию и вывести результаты на карту, график или какой-то другой тип изображения, моментально понятный для любого солдата. Основная цель работы Palantir состоит в выявлении закономерностей, которые мы могли бы и не заметить, и их отображении однозначным и понятным образом. В рекламном проспекте Palantir для инвесторов отмечено, что программа изучила данные за 40 лет для

того, чтобы изобличить Берни Мэдоффа в мошенничестве с ценными бумагами38. И хотя компания по закону не обязана разглашать сведения о своих доходах, по некоторым данным,

значительная их часть поступает от частного сектора39.

Алекс Карп воспринимает работу Palantir как нечто священное. Нанимая сотрудников, он говорит им: «Вы можете помочь спасти весь мир»40. Возможно, отчасти это

иправда, однако я не верю в то, что способности такого рода могут долго оставаться тайной

ииспользоваться только в интересах всего общества. Возможно, стоит верить тому, что Palantir не будет участвовать в сомнительных проектах, однако компания не сможет сохранить за собой монополию на подобные аналитические работы. Со временем может возникнуть какая-то другая компания, напоминающая Palantir , которая начнет использовать те же самые принципы работы в значительно менее благовидных целях. Вместо выслеживания мошенников технология сможет находить потенциальных жертв возможного мошенничества. Эти технологии в определенном смысле нейтральны. Они делают то, что им приказывает человек; они принимают ценности и намерения своих господ.

Разумеется, мы не особенно задумываемся, когда всевидящие аналитические программы применяются в театрах военных действий для защиты морских пехотинцев, однако что насчет случаев, когда эти всевидящие технологии обращаются против нас самих? Бывший кибергуру из ЦРУ Джим Гослер сравнивает «большие данные» с игрой, говоря, что, «играя в ту или иную игру и пытаясь извлечь из нее какую-то пользу, мы открываем себя для продвинутой аналитики, надстройки над „большими данными“. Тем самым мы даем ей возможность узнать о нас больше, чем хотим дать знать какой-то другой компании, а может быть, и федеральному правительству».

«Игра», о которой говорит Гослер, включает в себя как данные, которыми мы

37 Kevin Simler, “Palantir: So What Is It You Guys Do?” Palantir, 04.12.07, https://www.palantir.com/2007/12/what-do-we-do/.

38Matt Burns, “Leaked Palantir Doc Reveals Uses, Specific Functions and Key Clients,” TechCrunch, 11.01.15, http://techcrunch.com/2015/01/11/leaked-palantir-doc-reveals-usesspecific-functions-and-key-clients/.

39Greenberg, “How a ‘Deviant’ Philosopher Built Palantir.”

40Cadie Thompson, “Free Advice: Don’t Go Public, Says Palantir’s CEO,” CNBC, 19.03.14, http://www.cnbc.com/id/101507813.

свободно делимся с другими, так и личные сведения, которые фиксируются компаниями и правительством. Зачастую мы предоставляем данные в обмен на бесплатные или нужные для нас услуги, сопровождаемые довольно расплывчатыми обещаниями безопасности, – однако в последние годы стало ясно, что как только наши данные передаются кому-то другому, они могут использоваться в сомнительных или вредных для нас целях.

Объектом скандала может стать каждый

Наблюдение Гослера вызывает у нас еще больше опасений вследствие того, что цифровые данные практически неуничтожимы. Многие из нас на собственном печальном опыте поняли, что, как только данные появились, стереть их бывает крайне сложно.

Мой друг и бывший коллега по Госдепартаменту Джаред Коэн теперь управляет исследовательской лабораторией Google Ideas , открытой компанией Google в 2010 году. Не так давно он впервые стал отцом, и поэтому особое его беспокойство вызывает вопрос «защиты частной информации детей в эпоху вездесущих данных». «Именно это пугает родителей больше всего, – говорит он. – Вы можете жить и в Саудовской Аравии, и в США, ваши дети все равно будут выходить в Сеть с ранних лет, быстрее, чем когда-либо в истории. Они говорят и делают в Сети то, что никак не соответствует уровню их физической зрелости. Если девятилетний ребенок начинает писать в сетях какие-то глупости, они продолжают храниться в массивах данных в течение всей его последующей жизни. А если десятилетняя девочка в Саудовской Аравии в виртуальном разговоре с десятилетним мальчиком говорит что-то неподобающее, порой даже не понимая смысла каких-то слов, это может навсегда

стать для нее цифровой „алой буквой“41. А когда ей исполнится 22 года и кто-то вспомнит ее прежние слова, вырванные из контекста, последствия могут оказаться вполне реальными». И понятно, что мы с товарищами, бегая в детстве по лесам Западной Виргинии, о подобном совершенно не беспокоились.

Джаред считает «беседу об информации» обязательной частью общения родителей с детьми, причем еще до того, как они заводят разговоры о пресловутых тычинках и пестиках: «Родители должны говорить с детьми о вездесущих данных, о защите конфиденциальности в сети и безопасности еще до того, как начинают обсуждать с ними вопросы секса, – просто потому, что необходимость в знаниях о первом возникнет быстрее, чем о втором. Каждый должен сам понять, каким образом строить этот в каком-то смысле первый серьезный разговор со своими детьми – о вещах, которые они делают уже сегодня, но которые могут отразиться на их будущем».

Опасения Джареда касаются и школьной жизни: «Необходимо изменить то, как наша образовательная система управляет социализацией детей, – настаивает он. – Я помню, что, когда учился в начальной школе, у нас проводились уроки здоровья. Каждый день нас пугали рассказами о последствиях потребления наркотиков, а в более старшем возрасте – последствиями незащищенного секса. В образовательной системе укоренилась культура страха перед неблаговидными вещами. Нам стоит придумать какой-то эквивалент занятий, помогающих людям понять суть рисков, связанных с вечным хранением данных, чтобы они сами научились принимать толковые решения».

Опасность видна не всегда, и это затрудняет изучение проблем, связанных с вездесущими и вечными данными. Взять хотя бы мобильное приложение Good2Go , продвигаемое на рынке как «приложение для согласия на секс». На его домашней странице можно увидеть картинку, на которой молодой человек и девушка стоят в темном уголке и смотрят на телефон в его руке. В сопровождающем тексте написано: «Когда девушка

41 В книге американского писателя Натаниеля Готорна ханжески настроенные горожане наказывают главную героиню за возможную супружескую измену, привязав к позорному столбу и обязав носить на одежде всю жизнь вышитую алыми нитками букву А. – Примеч. пер.

встречает юношу и между ними вспыхивает искра, хочется найти ответ на вопрос: „Хорошо ли нам будет вместе?“ Образовательное приложение для согласия на секс». Идея приложения – стимулировать мужчин и женщин получать «однозначное взаимное согласие»

перед сексом – заслуживает всяческой похвалы42 . Однако вот где кроется проблема – приложение фиксирует имена и телефонные номера пользователей, а также уровень опьянения и точное время момента «согласия». Иными словами, в системе оказываются и остаются данные о том, с кем вы занимались сексом, в какое время и в каком состоянии. Имеет ли Good2Go законные права продать эту информацию сторонним маркетологам?

Да43. Политика конфиденциальности для приложения не приведена на его веб-сайте, однако если вы ее все же найдете, то увидите слова о том, что компания «может быть не в состоянии контролировать, каким образом будет обрабатываться, передаваться или использоваться ваша личная информация», даже если само приложение исчезнет с рынка.

И дело не только в том, что вас начнут преследовать давние письма или информация о любовных историях из прошлого. Это может касаться и проваленного школьного экзамена по математике, и ваших школьных драк, и вашей неспособности завести друзей в детстве.

Многие американские родители напуганы результатами опроса Министерства образования, в котором приведены сотни довольно интимных вопросов о детях, на которые должны отвечать учителя. По мнению министерства, эти данные помогают оказывать индивидуальную помощь детям и приводить к общему улучшению процесса образования – то есть достигать именно тех целей, которые важны для сторонников «больших данных» в образовательном процессе. Тем не менее организованные группы родителей протестуют против того, что считают вторжением в частную жизнь их детей.

Еще одно связанное с этим беспокойство касается компаний, которые не всегда корректным образом собирают и продают данные о детях. Так, база данных inBloom , предоставлявшая конфиденциальную информацию об учащихся частным компаниям и стоившая $100 миллионов, была закрыта только после резкой критики со стороны

родителей44.

Каждые несколько недель появляется очередной пример, демонстрирующий весь спектр проблем, связанных с широкой коммерциализацией наших личных данных. Так, в отчете комиссии Сената США по вопросам коммерции за 2013 год была описана компания, продававшая списки семей, члены которых были больны определенными заболеваниями, в

том числе СПИДом и гонореей45. В другом случае компания из Иллинойса Medbase200 , продающая маркетинговую информацию фармацевтическим фирмам, дошла до того, что начала торговать списками жертв изнасилования по $79 за каждую тысячу имен. В списки вошли также жертвы домашнего насилия, пациенты с ВИЧ/СПИД и «жертвы давления со стороны сверстников» – и компания перестала торговать ими только после того, как ее

42Caitlin Dewey, “The Hot New ‘Consent’ App, Good2Go, Is Logging the Name and Phone Number of Everyone You Have Sex With,” Washington Post, 29.09.14, http://www.washingtonpost.com/news/the-intersect/wp/2014/09/29/the-hot-newconsent-app-good2go-is-logging-the-na me-and-phone-number-of-everyoneyou-have-sex-with/?Post+generic=%3Ftid%3Dsm_twitter_washingtonpost.

43Компания Apple , видимо, руководствуясь сходными соображениями, исключила это приложение из своего виртуального магазина Appstore уже через несколько дней после его размещения создателями. –

Примеч. пер.

44Stephanie Simon, “Big Brother: Meet the Parent,” Politico, 05.06.14, http://www.politico.com/story/2014/06/internet-data-mining-children-107461.html.

45“A Review of the Data Broker Industry: Collection, Use, and Sale of Consumer Data for Marketing Purposes,” Office of Oversight and Investigations, Majority Staff, Senate Committee, 18.12.13, http://www.commerce.senate.gov/public/?a=Files.Serve&File_id=0d2b3642-6221-4888-a631-08f2f255b577.

деятельность начал расследовать журналист Wall Street Journal 46.

Развитие «больших данных» заставило мир задуматься о сохранении частной жизни как вопросе публичной политики. Представляется довольно сложным выстроить нормальные отношения между технологиями «больших данных» и ценностью частной жизни. Сложность этого процесса связана и с проблемой отслеживания. Правительственные разведывательные

иправоохранительные органы собирают с помощью слежки огромные массивы данных. Менее часто обсуждаемая, но еще более масштабная проблема для людей, не являющихся объектами расследований, связана с камерами мобильных телефонов и других гаджетов, позволяющих улавливать то, что мы делаем и говорим. Наши секреты и события частной жизни могут быть донесены до всего мира людьми, публикующими что-то со своих мобильников точно так же, как они могут собираться и обнародоваться иными, более традиционными способами. Эта проблема связана и с деятельностью правительства, и с развитием промышленности, и с действиями людей, которым уже сейчас принадлежат технологии, еще 15 лет назад считавшиеся военными секретами.

Вответ на повсеместное беспокойство о том, что технология подрывает основы частной жизни, многие европейские правительства приняли довольно жесткие законы о защите частной информации. Однако при внедрении этих законов они сталкиваются с двоякой проблемой. Прежде всего основная часть технологий, связанных с «большими данными», не ограничивается сбором информации или ее распространением в рамках одной страны. Если приложение или какая-то другая программа по работе с «большими данными» хранит свои данные в среде, поддерживающей бизнес и имеющей более мягкое законодательство, например в США, то многие компании считают, что должны руководствоваться в своей деятельности лишь юридическими принципами и правилами Соединенных Штатов. Во-вторых, когда страны пытаются запретить своим компаниям создавать продукты, посягающие на частную жизнь граждан, они, по сути, лишают эти компании возможности конкурировать в одном из самых быстрорастущих сегментов глобальной экономики. Ограничение доступа к данным в условиях экономики завтрашнего дня напоминает попытки регулировать использование земель в сельскохозяйственную эру или указывать владельцам фабрик, что именно те могут производить, во времена индустриализации. Эти страны оказываются в сложном положении: для того чтобы правила

изаконы служили общественным интересам, они должны быть достаточно жесткими в деле защиты прав человека и общества, однако не настолько жесткими, чтобы мешать инвестициям и экономическому росту.

Вне зависимости от того, хотим ли мы внедрить более жесткие меры по сохранению конфиденциальности частной жизни, вполне может оказаться так, что мы уже не сможем вернуться к прошлому состоянию. Марго Сельтцер, преподаватель компьютерных наук в Гарвардском университете, заявила в 2015 году на Всемирном экономическом форуме в Давосе, что «конфиденциальность в прежнем смысле слова уже невозможна… Наши представления о неприкосновенности частной жизни мертвы». Вследствие активного развития сенсоров, других устройств и сетей, высасывающих данные практически отовсюду,

мы уже, похоже, прошли ту точку, на которой могли как-то приостановить сбор данных47.

46 Elizabeth Dwoskin, “Data Broker Removes Rape-Victims List after Journal Inquiry,” Wall Street Journal, 19.12.13, http://blogs.wsj.com/digits/2013/12/19/data-broker-removes-rapevictims-list-after-journal-inquiry/; Tara Culp-Ressler, “Big Data Companies Are Selling Lists of Rape Victims to Marketing Firms,” ThinkProgress, 19.12.13, http://thinkprogress.org/health/2013/12/19/3089591/bigdata-health-data-mining/.

47 Natasha Lomas, “What Happens to Privacy When the Internet Is in Everything?” TechCrunch, 25.01.15, http://techcrunch.com/2015/01/25/what-happens-to-privacy-whenthe-internet-is-in-everything/; AFP and Mark Prigg, “Harvard Professors Warn ‘Privacy Is Dead’ and Predict Mosquito-Sized Robots That Steal Samples of Your DNA,” Daily Mail, 22.01.15, http://www. dailymail.co.uk/sciencetech/article-2921758/Privacy-dead-Harvard-professors-tellDavos-forum.html#ixzz3PgIkOaR8.

Вместо этого нам, возможно, стоит сфокусироваться на удержании данных и их надлежащем использовании – иными словами, четко определить, как долго могут храниться данные, каким образом они могут использоваться, возможна ли торговля ими и на что должен соглашаться человек, их предоставляющий.

И хотя Сельтцер утверждает, что в наши дни практически любой элемент данных личной информации уже доступен любому желающему, я полагаю, что в нашей жизни должны оставаться какие-то конфиденциальные вещи и что мы должны бороться за сохранение этой конфиденциальности. И я думаю, что лучший способ сделать это – определить четкие правила хранения и надлежащего использования данных. Так, конфиденциальной должна оставаться значительная часть информации о состоянии нашего здоровья (причем вне зависимости от того, насколько быстро и далеко будет развиваться геномика). Джон Куокенбуш, преподаватель вычислительной биологии и биоинформатики в Гарварде, поясняет, что, «как только вы касаетесь геномных данных, эта информация становится принципиально идентифицируемой. Я могу стереть ваш адрес и номер

социального страхования или любой другой идентификатор 48 , однако я не могу анонимизировать ваш геном без удаления информации, которую должен анализировать».

Опасность широкого распространения геномной информации сложно переоценить. Все самые тайные детали того, что мы представляем собой с точки зрения генетики, могут использоваться правительствами или корпорациями в целях, никак не связанных с попытками создания более действенных лекарств. И если мы встаем перед компромиссом – возможностью получить лечение в обмен на предоставление конфиденциальных данных о своем геноме, – то понятно, что нам нужны более четкие и строгие правила того, как будет храниться и использоваться эта информация.

И если через десять лет мир с точки зрения вопросов конфиденциальности будет совсем не таким, каким мы его знаем сегодня, то это приведет к изменению множества норм. В мире без конфиденциальности каждый рискует стать объектом скандала. В этом мире изменится само понятие поведения, вызывающего скандал. Я вспоминаю времена предвыборной кампании 1992 года, когда все на полном серьезе обсуждали, затягивался ли Билл Клинтон, когда курил сигарету с марихуаной. А стоит нам переместиться в 2008 год, и мы видим, что признание Барака Обамы в том, что когда-то он употреблял марихуану и кокаин, не вызвало никакого интереса. За эти 16 лет нормы значительно изменились.

В течение следующих 15 лет, по мере того как наша жизнь будет все больше определяться технологиями «больших данных», нормы изменятся еще сильнее. То, что считается скандальным в наши дни, не будет привлекать внимания в будущем. Нам придется все чаще мириться с недостатками других людей, поскольку у каждого из нас будут свои недочеты и промахи, зафиксированные в неудаляемых массивах данных. Но даже в условиях этих меняющихся норм нам нужно будет пытаться сохранить конфиденциальность важнейшей информации, такой как наш генетический портрет. «Большие данные» уничтожают конфиденциальность, но за сохранение некоторых вещей в тайне стоит побороться.

Наш количественный портрет

Наше беспокойство, связанное с развитием «больших данных», не ограничивается вопросами конфиденциальности. «Большие данные» все сильнее проникают во все уголки нашей жизни и остаются в них. Существует немало других вполне разумных возражений против дальнейшей «оцифровки» личности и общества.

С философской точки зрения человечество уже давно опасается того, что развитие

48 Jonathan Shaw, “Why ‘Big Data’ Is a Big Deal,” Harvard Magazine, 03/04.14, http://harvardmagazine.com/2014/03/why-big-data-is-a-big-deal.

робототехники и автоматизации приведет к тому, что машины станут более «человечными» – и смогут заменить нас на рабочих местах, а то и занять наше место на планете.

В мире «больших данных» возникает новый страх – страх того, что люди будут все сильнее смахивать на машины. Я вспоминаю слова одного из руководителей предвыборной кампании Обамы, сказавшего: «По сути, мы смогли понять, что наши инстинкты не имеют никакого значения». Понятно, что по мере того как инстинкты заменяются алгоритмами, мы можем жить более эффективной жизнью, однако нам все же стоит опасаться того, что некоторые из наших человеческих качеств – любовь, спонтанность, уникальность – изменятся при этом не в лучшую сторону.

По мере того как «большие данные» станут все более повсеместными, само это выражение обретет иной смысл. Проникнув в различные уголки нашей повседневной жизни, комбинация «больших данных» и поведенческой науки понемногу изменит нашу рутину и ожидания с помощью шагов, определяющих наш выбор в самых различных областях.

Я помню, как в годы учебы в колледже часто стоял перед шкафом, размышляя, в чем пойти на свидание. В будущем вполне возможна картина, в которой компьютерная программа сможет просканировать содержимое вашего шкафа, затем оценить профиль человека, с которым вы собираетесь пойти на свидание, и дать свои рекомендации о том, что из вашей одежды будет наиболее подходящим. Вполне вероятно, что при этом программа попытается продать вам что-то, чего у вас еще нет и что имеет самые высокие шансы на позитивный отклик. Представьте себе, что алгоритм программы изучит наборы данных, приобретенные у Good2Go , и подскажет вам, куда именно надо идти, основываясь на данных о ваших прежних связях. Возможно, что человек, с которым вы идете на свидание, уже подобран с помощью алгоритма на сайте знакомств, или же вам будет предложено пообщаться с кем-то из рабочего окружения, чья кандидатура была подобрана на основе данных LinkedIn .

Все, что мы отдаем на откуп алгоритмам, лишает нас возможности воспользоваться интуицией. Большинство эти алгоритмов работает бесшумно. Они мягко направляют наш выбор. Однако мы не знаем, почему нас направляют в ту или иную сторону или как именно работают эти алгоритмы. А поскольку они представляют собой элемент интеллектуальной собственности компании, появляется немало стимулов скрывать их от нас.

Конечно, вам может показаться, что наличие алгоритма для подбора одежды – это уже чересчур, но позвольте задать вам вопрос: действительно ли этот алгоритм настолько сильно отличается от алгоритма подбора подходящей кандидатуры на сайте знакомств? Вроде бы такая серьезная часть нашей жизни – то, с кем мы встречаемся и в кого влюбляемся, – должна быть основана на нашем собственном выборе, а не на компьютерных алгоритмах. Однако мы уже уступаем эту работу алгоритмам – по некоторым расчетам, примерно треть

всех браков в США началась с онлайнового свидания49.

Критики, например писатель Леон Уисельтир, предупреждают, что «религия информации – это еще один предрассудок, еще один пример искаженного тоталитаризма, еще один пример поддельного избавления. В каком-то смысле технология превращает нас в

идеальных дураков»50. И дело не только в том, что мы отдаем алгоритмам возможность выбора. Мы отдаем и креативность, и право на управление ситуацией. Если вы пользуетесь мобильным приложением, то кому принадлежат создаваемые данные? Человеку, использующему приложение и создающему данные, автору приложения,

49John T. Cacioppo, Stephanie Cacioppo, Gian C. Gonzaga et al., “Marital Satisfaction and Break-Ups Differ across On-Line and Off-Line Meeting Venues,” Proceedings of the National Academy of Sciences110, no. 25 (2013), http://www.pnas.org/content/110/25/10135.full.

50Leon Wieseltier, “What Big Data Will Never Explain,” New Republic, 26.03.13.

компании-создателю мобильного устройства или же интернет-провайдеру, передающему данные по сети? В зависимости от того, на какие условия вы согласитесь, владельцем может быть любой из них. Скажем, при использовании Good2Go речь может идти о двух видах согласия – согласии на половой акт и согласии на то, что создатель приложения может торговать полученной им информацией.

И именно здесь использование «больших данных» может сопровождаться конфликтами, причем даже в таких неожиданных областях, как точное земледелие. Большинство крупных компаний в сельском хозяйстве требуют от фермеров покупки лицензии, по условиям которой фермеры должны передавать свои данные, а они могут пользоваться ими по своему усмотрению. Получив доступ к данным на уровне каждой фермы, компании обретают значительно больше власти в вопросах ценообразования, намного лучше видят уровень производительности ферм и могут лучше оценить стоимость земли на каждой из них. Соответственно, они могут устанавливать на свои семена и услуги настолько высокие цены, что фермеры смогут с трудом оплачивать их, но не разоряться. По аналогии с тем, как система Square может легко понять, насколько платежеспособен тот или иной мелкий торговец, поскольку имеет доступ к его финансам в режиме реального времени, сельскохозяйственная компания отлично представляет себе картину благосостояния каждого фермера – а затем использует эти знания для его «выдаивания». В ответ на это группа ученых из Университета Пердью создала организацию Open Ag Data

Alliance 51 , обещающую «ориентироваться в своей работе на интересы фермеров и использовать подход, согласно которому каждый фермер сам владеет данными, введенными или сформированными им самим, его работниками или машинами, работающими на его ферме».

Вопрос о том, кто владеет данными, важен в наши дни ничуть не меньше, чем вопрос о том, кому принадлежит земля, в аграрную эпоху или вопрос о владении фабрикой в промышленную эру. Данные – это подлинное сырье информационной эпохи.

Ограниченность данных

Несмотря на всю мощь «больших данных», кое-что им все же не удается, и нет никаких оснований считать, что ситуация изменится к лучшему в обозримом будущем. Лично я не вижу в развитии «больших данных» ничего способного опровергнуть старый трюизм о том, что машины хорошо умеют делать то, что люди считают сложным (например, работать по 24 часа без остановки или быстро решать сложную математическую задачу), а люди, напротив, могут то, что неподвластно машинам (заниматься творчеством или глубоко понимать социальный и культурный контекст).

Журналист The New York Times Дэвид Брукс указал на то, что данные сами по себе неспособны проанализировать социальные аспекты взаимодействия или разобраться в контексте происходящего: «Люди умеют отлично рассказывать истории, позволяющие сплетать воедино несколько сюжетов. Анализ данных не умеет создавать повествования и неспособен к быстрому мышлению. Он не может пояснить сути даже самого

посредственного художественного произведения»52.

Стоит помнить и о том, что хотя анализ больших наборов данных способен сделать почти идеальный машинный перевод, параллельно с этим он будет плодить еще большее количество неверных и случайных вариантов. Чем больше наборы данных, тем больше в них будет совпадений, как верных, так и ошибочных. Кроме того, большинство серьезных

51http://openag.io/about-us/principals-use-cases/.

52David Brooks, “What Data Can’t Do,” New York Times, 18.02.13, http://www.nytimes.com/2013/02/19/opinion/brooks-what-data-cant-do.html?_r=0.