Век толп Исторический трактат по психологии масс

предмет гипнотизера обеспечивает переход от состояния бодр­ ствования к состоянию сна, таким же образом праздник симво­ лов готовит людей к их новой идентичности. Основная роль здесь отводится музыке, которая погружает их в гипнотическое состояние. Она поддерживает транс

«подобно тому, как электрический ток поддерживает вибрацию в определенном диапазоне при условии, что ток настроен на ту же частоту. Но здесь настрой не является только физическим, он существует не только на двигательном уровне. Он также, и даже в большей степени, является психологическим, поскольку состоит в том, чтобы поставить человека, который пережи­ вает перемену своей идентичности, так сказать, в одну фазу с группой, которая эту идентичность в нем признает59».

Перед глазами возникает хореографическая картина: людс­ кая масса выходит на заранее отведенный ей места, группа за группой, причем каждая имеет свой облик и отличительные признаки. Действие разворачивается, как, например, первого мая на площади Бастилии, где каждый человек, как луч, стре­ мится к трибуне, расположенной перед площадью, которая опу­ тывает их всех сетью общих воспоминаний.

Хореография масс, и звучание музыки, которая приветствует появление каждой группы (делегации города, профсоюзов, пар­ тии, какого-то лица), нарастают. Кульминацией становится появ­ ление вождя, который представляет всех гостей. Оно венчает це­ ремонию, подобно тому, как различные номера мюзик-холла разо­ гревают публику, подготавливая ее устроить овацию звезде, кото­ рой она посвятила себя, стать ее публикой. Этот подъем психоло­ гической «температуры» параллельно ослабляет сознательный контроль, критическое чутье и постепенно заставляет возникнуть автоматическую мысль, бессознательные силы. Толпа готова ве­ рить словам, которые она услышит, совершить действие, которое от нее потребует вождь. Итак, соблазнение является основным моментом внушения. Человек порвал свои связи с остальным об­ ществом, и единственным обществом для него служит присутст­ вующая масса. Все объединены простыми и сильными чувствами, погружены в одно из тех состояний, которые описывает Стендаль:

«Звучал «Те Deum», волны фимиама, бесконечные залпы муш­ кетеров и артиллерии; крестьяне были пьяны от счастья и на­ божности. Один такой день разрушает действие ста номеров якобинских газет60».

Эти церемонии являются настоящими мессами, в которых вождь одновременно предстает и как должностное лицо, и как Бог, но основаны они не на религиозном, а на гипнотическом принципе. Для скептического ума различие не так и велико. Это такие сеансы коллективного гипноза, о которых мечтал Ле Бон. Немецкий философ Адорно писал о тоталитарной пропаганде, что

«ее подготовленная мизансцена—это видимый вождь, обращаю­ щийся к массам; мизансцена построена на модели отношений гипнотизера и его медиума61 .

IV

Как только установлены декорации и массы вновь возбуждены и погружены в коллективный гипноз, всеобщее внимание прико­ вывает к себе личность вождя. Его взгляд очаровывает, влечет и вместе с тем пугает; такой взгляд древние приписывали глазам полубогов, некоторых животных, змеи или ящерицы, чудовищ, подобных Горгоне. Покоренная масса становится еще более вос­ приимчивой к слову, которое является теперь главным сред­ ством обольщения. Все зависит от намерения вождя: он может передавать массе свои желания, *диктовать простое решение сложных проблем и наивысшее деяние, создавать впечатление вместе со всеми, что он обращается конфиденциально к каждо­ му. В слове Ле Бон видит рычаг всякой власти.

«Слова и формулировки, — пишет он, — являются великими ге­ нераторами мнений и веровании. Являясь опасной силой, они гу­ бят больше людей, чем пушки62».

Можно ли в это поверить? Гитлер идет по его стопам, когда пишет в «Mein Kampf»:

«Силой, которая привела в движение большие исторические пото­ ки в политической или религиозной области, было с незапамят­ ных времен только волшебное могущество произнесенного слова. Большая масса людей всегда подчиняется могуществу слова».

И он доказал это в ряде случаев, совсем как его антипод Ган­ ди, использовавший слово как самое' эффективное средство для воцарения мира в умах и победы над насилием.

Что же превращает обычное слово в слово обольщения? Ра­ зумеется, авторитет того, кто его произносит перед толпой. Эф­ фективность слов зависит от вызванных образов, точных, пове­ лительных.

«Массы, — пишет Ле Бон, — никогда не впечатляются логикой речи, но их впечатляют чувственные образы, которые рождают определенные слова и ассоциации слов63». «Их сосредоточенно произносят перед толпами, и немедленно на лицах появляется уважение, головы склоняются. Многие рассматривают их как силы природы, мощь стихии64».

Достаточно вспомнить некоторые лозунги: «Свобода или смерть», «Да здравствует Франция», вспомнить о магической силе, с которой в примитивных культурах связываются форму­ лы или имена. Все они имеют побуждающую силу образов, вос­ поминаний. Психология толп безгранично доверяет языку, по­ добно тому, как христианин верит божественному глаголу. Ис­ ходя из практики, она твердо полагает, что можно убедить лю­ дей верить тому, во что веришь сам, и заставить их сделать то, что хочешь. Грамматика убеждения основывается на утвержде­ нии и повторении, на этих двух главенствующих правилах.

Первое условие любой пропаганды—это ясное и не допускаю­ щее возражений утверждение однозначной позиции, господ­ ствующей идеи. Информационное содержание может быть поверх­ ностным. Можно даже сказать, что нет необходимости, чтобы в публичном выступлении содержалось что-либо, чего слушатели не знали бы раньше. И так как существует род сообщничества, чтобы не сказать тождества, между толпой и вождем, которое помещает их в одной плоскости, вождь не должен стремиться казаться пре­ подавателем, демонстрировать свое превосходство педагога.

Действительно, лучше не вводить содержательной новизны. Напротив, стиль речи или выступления следует постоянно об­ новлять, вызывая удивление. Формулы должны быть краткими, поражающими, такими, как «Пришел, увидел, победил» Юлия Цезаря или более близкое нам: «Франция проиграла сражение, но не проиграла войну» — этим призывом 18 июня 1940 г. Де Голль вдохновил французов, павших духом.

Нужно постоянно учитывать усталость толп, то, что слова стираются от частого употребления и в конце концов покры­ ваются патиной. Например, слова «свобода», «равенство», «брат­ ство», «революция» или «интернационализм» могут оказаться затертыми до предела. Но в час опасности в изменившемся кон­ тексте они звучат по-новому. Мы машинально повторяем слова национального гимна. Но, если враг у наших границ, слова «К оружию, граждане!» звучат как сигнал горна и становятся кол­ лективным паролем. Имея минимум смысла, но вместе с тем по­

- Д а .

Эти псевдовопросы, конечно, являются утверждениями. Они формируют сознание толпы в одном направлении. Псевдоответы только вновь подтверждают то, что говорит оратор, поскольку повторение есть наиболее сильное утверждение.

Действует магия удостоверенных, повторяемых слов и форму­ лировок. Она распространяется, подобно заражению, с быстротой электрического тока и намагничивает толпы. Слова вызывают чет­ кие образы, крови или огня, воодушевляющие или мучительные воспоминания о победах либо о поражениях, сильные чувства нена­ висти или любви. Следующий фрагмент из речи Аятоллы Хомейни дает точное представление о таком воздействии силы слова:

«Обездоленные, поднимайтесь, защищайтесь! Израиль оккупи­ ровал Иерусалим, и сегодня Израиль и Соединенные Штаты ор­ ганизовали заговор с целью оккупировать мечети Аль Карам и Аль Набилъ». (...) «Поднимайтесь и выступайте на защиту ис­ лама, так как защищать его — это наш долг. Положитесь на Всемогущего, и вперед! Победа близка! Она несомненна!66».

Короткими фразами, указывая святые места, которые каж­ дый знает лично или понаслышке, называя врагов, которые их осквернили, оратор рисует картину, которую любой слушатель ярко себе представляет — темные дьявольские силы вторгаются

всвятые мечети. Немногими словами он объясняет, почему нужно драться. Он призывает каждого встать на борьбу и уверяет народ

впобеде.

Таким образом, повторение является вторым условием пропаган­ ды. Оно придает утверждениям вес дополнительного убеждения и превращает их в навязчивые идеи. Слыша их вновь и вновь, в раз­ личных версиях и по самому разному поводу, в конце концов начи­ наешь проникаться ими. Они в свою очередь незаметно повторяются, словно тики языка и мысли. В то же время повторение возводит обя­ зательный барьер против всякого иного утверждения, всякого проти­ воположного убеждения с помощью возврата — без рассуждений — тех же слов, образов и позиций. Повторение придает им осязаемость и очевидность, которые заставляют принять их целиком, с первого до последнего, как если бы речь шла о логике, в терминах которой то, что должно быть доказано, уже случилось.

Поэтому не удивительно, что речи какого-либо диктатора — Сталина, Гитлера — до такой степени многословны. Оратор толь­

ко и делает, что повторяет обычные темы, едва давая себе труд обновлять выражения. Его многословие — это многословие убежденных, свидетельствующее о своего рода вере, овладевшей им до одержимости:

«Обычно это, — замечание Ле Бона применимо ко всем вождям, —

умы весьма ограниченные, но одаренные большим упорством, всегда повторяющие одно и то же в одних и тех же выражениях и часто готовые пожертвовать собственными интересами и жизнью ради триумфа идеала, который их покорил67».

Повторение имеет двоякую функцию: будучи навязчивой идеей, оно также становится барьером против отличающихся или про­ тивоположных мнений. Таким образом, оно сводит к минимуму рассуждения и быстро превращает мысль в действие, на которое у массы уже сформировался условный рефлекс, как у знамени­ тых собак Павлова.

Эта быстрота позволила Наполеону сказать, что есть лишь одна форма эффективного убеждения — повторение. Поклонник императора, в котором он видел, как и в Робеспьере, великого соблазнителя толп, Гюстав Ле Бон отводит этому ораторскому приему определяющее место в психологии убеждения:

«Повторение внедряется в конце концов в глубины подсознания, туда, где зарождаются мотивы наших действий».

И он добавляет еще одно чрезвычайно тонкое замечание:

«По истечении некоторого времени, забыв, кто автор повто­ ряемой сентенции, мы начинаем в нее верить. Этим объяс­ няется удивительная сила рекламы. Когда мы сто раз прочли, что лучший шоколад — шоколад X..., мы воображаем, что часто слышали это, и кончаем тем, что уверяемся в этом68».

Эта интуитивная мысль была подтверждена исследованиями пропаганды во время войны.

С помощью повторения приказ, формулировка отделяются от личности вождя. Они живут собственной жизнью и обретают ав­ тономную действительность, подобно заговору или молитве. Затем они проникнут в подсознание и станут элементом коллективного верования. Этот процесс пойдет быстрее, когда толпу призовут отвечать вождю, как верующие отвечают священнику во время мессы и хором повторяют провозглашаемое слово, которое от­ дается громким эхом, повторяемое тысячами уст. С помощью пов­ торения мысль отделяется от своего автора. Она превращается в

очевидность, не зависящую от времени, места, личности. Она не является более выражением человека, который говорит, но ста­ новится выражением предмета, о котором он говорит. Клевещи­ те, клевещите, что-нибудь непременно останется. Повторяйте, повторяйте, что-нибудь непременно останется, хотя бы молва. А молва, как и предрассудки, как и клевета, — это сила.

k к к

Повторение имеет также функцию связи мыслей. Ассоциируя зачастую разрозненные утверждения и идеи, она создает види­ мость логической цепочки. Складывается впечатление, что за фра­ зами вырисовывается система, за частой связью несовместимых понятий стоит принцип. Если вы часто повторяете разнородные слова: «революция» и «религия», «национализм» и «социализм», «марксизм» и «христианство», «евреи» и «коммунисты» и т. д. — вы создаете у вашей аудитории эффект удивления (по крайней ме­ ре он создавался раньше!). С другой стороны, вы ей передаете уве­ ренность в том, что оба эти понятия связаны и их парность имеет скрытое значение. Человеческое существо имеет особенность быть привлеченным и соблазненным упорядоченным представлением о мире, который его окружает. Говоря о тоталитарной пропаганде, Ханна Аренд с полным основанием замечала:

«Массы позволяют себя убедить не фактами, даже выдуман­ ными, а только связностью той системы, частью которой они якобы являются. Обыкновенно преувеличивают значение по­ вторения, так как считают массы способными понимать и вспоминать; в действительности же повторение важно лишь потому, что убеждает массу в связности во времени69».

Немецкая философия ошибается по крайней мере в одном: массы обладают способностью помнить. В определенном смысле они помнят даже слишком много.

V

Утверждение и повторение имеют результатом коллективное внушение. Они сливаются в поток верований, которые распро­ страняются со скоростью эпидемии. Заражение происходит тем быстрее, чем сильнее вызванные чувства и чем скорее действие соединилось, словно в коротком замыкании, с мыслью.

«Идеи, — резюмирует Ле Бон, — никогда не утверждаются от­ того, что они точны, они утверждаются только тогда, когда с

помощью двойного механизма повпгорения и заражения оккупи­ ровали области подсознания, где рождаются движущие силы нашего поведения. Убедить кого-либо — не значит доказать ему справедливость своих доводов, но заставить действовать в со­ ответствии с этими доводами70».

Что во многих отношениях удивительно и малопонятно, это всемогущество слов в психологии толп. Могущество, которое происходит не из того, что говорится, а из их «магии», от чело­ века, который их говорит, и атмосферы, в которой они рождают­ ся. Обращаться с ними следует не как с частицами речи, а как с зародышами образов, как с зернами воспоминаний, почти как с живыми существами. Оратор, который ничего не напоминает, ни к чему не взывает. Когда действуют чары, толпа поддается силе того, что они напоминают, и действиям, к которым они призы­ вают. Она уступает вождю, который ее соблазняет. Он рисует пе­ ред ней грандиозные, но смутные перспективы и тот туман, ко­ торый их обволакивает, даже увеличивает их загадочную силу.

В ряде современных и древних книг мы находим указания, относящиеся к каждой из стратегий: к представлению, церемо­ ниалу, убеждекию. Но психология толп связывает их с общим фактором: гипнозом. Разыгранные ^в единстве места и времени, они сливаются и формируют одну стратегию — стратегию кол­ лективного внушения. Вождь, обладающий таким даром и ре­ меслом, превращает своим способом самые разнородные собра­ ния людей — и чем более они разнообразны, тем лучше — в од­ нородную массу. Он насаждает в ней верования, ядром которых является страсть, а целью — действие. С момента своего откры­ тия эта стратегия коллективного внушения применялась повсю­ ду. Чаще всего в ней используются рецепты, взятые поодиночке. Я стремился представить их в совокупности, чтобы познакомить со смыслом их существования и их единством.

Глава VI

_______________ ______ Заклю чение_______________________

I

В последний раз обратимся к гипнозу. Весь багаж понятий и ги­ потез, которые мы до сих пор рассматривали, подсказан им. Скажем, внушение какой-либо идеи или жеста — считать себя бессмертным или дотронуться до огня, — которое осуществляется

через автоматическую работу психики и ничем не обязано ни рассудку, ни логике. Мысль, внушенная твердым, не допус­ кающим возражений тоном, немедленно вызывает действие: от приказа к выполнению, от мозга к телу путь прямой. Эта мысль вытесняет и замещает все, о чем человек думал и во что верил наяву. А когда она распространяется, подобно инфекции, как грипп, от человека к человеку, она делает их конформными и единообразными. Тогда создается коллективная реальность, за­ полненная разделяемыми верованиями, иллюзиями, воображае­ мый мир. Ле Бон так описывает его:

«Если посмотреть на историю достаточно обобщенно, чтобы охватить взглядом всю ее в совокупности, она предстает как череда народов, создающих фантомы или разрушающих их. Древняя политика или современная — это не более чем битва призраков71 .

В этой битве внушение завязывает и развязывает отношения между людьми. В психологии толп оно является тем же, чем и обмен в экономике, консенсус в обществе: связью индивида с индивидом и индивида с группой. Оно образует закон их психи­ ческого единства.

Когда гипнотизер уступил место вождю, который навязывает свои идеи массе людей, внушение вынуждает их подчиняться как бы силе, идущей изнутри. Каждый легко становится иным, вы­ полняет действия, обычно добровольные и осмысленные, как ав­ томат. Он превращается в члена толпы, сплоченной и заворо­ женной своим творцом. Масса и вождь смотрятся друг в друга, как в зеркало, в котором каждый неизменно видит образ другого. Снимите маску с лидера — вы обнаружите массу. Снимите маску с массы — появится лидер. В эпоху толп эта связь приобрела вид солнечной системы и оказывается во многих отношениях господ­ ствующей. В центре — вождь. Он является воплощением и заме­ щением идеи нации, свободы и т. д. — герой-эпоним, единствен­ ный человек, обладающий именем и дающий его другим. На рас­ стоянии от него масса анонимных индивидов, окружающих един­ ственную личность, готовых принимать его внушения, просто толпа. Вся сила обольщения излучается по направлению к толпе и возвращается к вождю, отраженная силой всеобщего восхищения. Фрейд в идеальном виде выразил эти отношения схемой, где все люди, составляющие толпу, изображены параллельными стрелка­ ми, сходящимися в абстрактной точке I. Это вождь или идея, ко­ торую он представляет.

То, что казалось идеализированным, можно было видеть реа­ лизованным вполне очевидным образом на собраниях и шествиях в Шанхае или в Пекине. Толпы проходили перед Мао, превозно­ симым вождем, с «красными книжечками» в руках, взметнув­ шихся к небу, миллионами голосов повторяя мудрые наставле­ ния, призывы к действию, политические лозунги. Здесь, как и повсюду, подтверждается магическая формула: лидер-эпоним окружает себя массой-анонимом.

II

Если психология толп определяла и продолжает определять на­ шу современную историю, это по причине, о которой стоит пос­ тоянно говорить. Она извлекает гипноз из сферы медицины, вы­ рывает его из психиатрической цепи и внедряет в среду социаль­ ную, культуру в качестве парадигмы нормальных отношений между людьми. Парадигма, которая объясняет их, как закон тя­ готения объясняет отношения между физическими телами. Здесь не ставится задача проследить последствия этого перемещения в литературе, социологии и философии. Но нужно признать, что психология толп изменила, и это было ее целью, лицо политики, подобно тому, как хирургическая операция меняет лицо челове­ ка. В итоге она систематизировала на научной основе обращение к коллективному внушению (и пропаганде) в плане риторики, которая применяется для убеждения аудитории и формирования ее мнения. Она сместила видение отношений между вождем и массой. Она извлекла его из контекста власти, которую имеет представитель над представляемыми, государь над народом, ра­ бовладелец над рабами, и ввела его в контекст влияния, внуше­ ния, которые имеет гипнотизер на массу гипнотизируемых ин­ дивидов. Она неустанно выдвигает такой факт: в массовом ре­ жиме практика, изобретенная для элитарного режима, в афинс­ кой агоре или в европейских парламентах ограничена и стано­ вится недейственной. Короче говоря, в мире, где революция и контрреволюция становятся уже не исключением, а правилом,