Век толп Исторический трактат по психологии масс

управлять посредством разума, будь намерения тех, кто держит рычаги управления, даже самыми благородными. Эта асиммет­ рия в политике имеет три аспекта:

• Прежде всего, пропасть, разделяющая две сферы человечес­ кой жизни. Рациональное мышление и практика замыкаются на управлении вещами и богатствами. Они изобретают все более многочисленные эффективные и автоматизированные орудия и инструменты. Руководство людьми, в том числе и политическая власть, наоборот, отторгают это мышление и эту практику. В этой сфере общество создает только лишь верования и влиятель­ ные идеи. Одни, прекрасные, проповедуют справедливость и эмансипацию. Другие, жестокие, пропагандируют месть и угне­ тение. Они служат для того, чтобы обезличить людей и мобили­ зовать их. Для этой цели их отливают в определенную форму догматической религии, заготовленную заранее. Такова цена то­ го, что идея может стать своеобразным катализатором для' масс,

имарксизму пришлось ее заплатить.

•Второй аспект — это простая иррационализация масс в чистом виде. Она проявляет себя в разгерметизации эмоциональ­ ных сил, которые в подземелье ожидают случая вырваться с вулканической силой. Эти силы, вовсе не побежденные, выжи­ дают благоприятного момента, чтобы снова вернуть себе господ­ ство. Он наступает, когда люди, раздраженные каким-то кризи­ сом, собираются вместе. Тогда совесть индивидов теряет свою действенную силу и не может больше сдерживать их импульсов. Эти неосознанные эмоции — настоящие кроты в историческом пространстве, они используют его, чтобы оккупировать незаня­ тую сферу. То, что поднимается на поверхность, не ново, оно су­ ществовало, не обнаруживая себя, в спрессованном виде; это подспудные силы, более или менее сконцентрированные и по­ давленные, сформированные и готовые к вступлению в действие. Массы увлекаются их потоком, подстегиваемые паникой или эн­ тузиазмом, по мановению волшебной палочки вожака, который становится во главе их. А завороженный наблюдатель может воскликнуть вместе с Шекспиром: «Это бич времени, когда без­ умные ведут слепых». Как точно, не правда ли? Когда задумы­ ваешься о Гитлере, о Пол Поте и tutti quanti, этих одержимых, которые управляют незрячими массами силой страха и надежды. Впрочем, эти экстремальные случаи заставляют нас ощутить — так же, как болезни дают знания о состоянии здоровья — то, что происходит в обычных ситуациях: власть осуществляется через иррациональное.

• И вот третий, и последний аспект. Во многих областях (в технике, экономике, демографии и т. п.) наблюдаемый прогресс идет от меньшего к большему: улучшаются методы работы, воз­ растают скорости, множатся обмены, возрастают популяции и так далее. В политике же прогресса нет;' здесь его не более, чем в искусстве или морали. История учит, что, по всей видимости, власть одними и теми же приемами, в одних и тех же условиях проявляется и повторяется из поколения в поколение. Господст­ во большинства над меньшинством беспрестанно возобновляется и повторяется бесконечно.

«Пример, — пишет Фрейд, — придающий этим отношениям не­ изменную значимость врожденного и неискоренимого нера­ венства людей, — это их тенденция разделяться на две кате­ гории: лидеров и ведомых. Последние составляют громадное большинство, они испытывают потребность в авторитете, который принимал бы за них решения и которому бы они подчинялись безгранично ».

Напрасно было бы говорить о восхождении к обществу без бо­ гов и хозяев, так как лидеры среди нас поминутно возрождаются. Именно такое отсутствие прогрессивного движения и объясняет автономию политики и противопоставляет ее всему остальному. Эволюционные процессы в истории ее почти не затрагивают. Во всех обществах, даже наиболее развитых, в том, что касается власти, прошлое господствует над настоящим, мертвая традиция опутывает живую современность. И если желают на нее воздей­ ствовать, нужно влиять на людей, обращаясь к самым древним слоям их психики. Можно одной фразой подытожить этот конт­ раст: экономика и техника следуют законам истории, политика должна следовать законам человеческой природы.

Современное общество, отмеченное столькими несоответствия­ ми материального и духовного порядка, заостряет каждый из этих трех аспектов. Все, что можно сделать, — это приспособить имеющиеся в распоряжении инструменты и познания к неизмен­ ным свойствам внешней и внутренней жизни людей. Важнейшим всегда остается то, что политика —рациональная форма исполь­ зования иррациональной сущности масс. Это подтверждает их психология. Любые методы, которые предлагаются в качестве пропагандистских, любые приемы внушающего воздействия вож­ дя на толпу руководствуются этим. Они играют на чувствах лю­ дей, чтобы превратить их в коллективный и обезличенный мате­ риал. Й мы знаем, Как великолепно они этого достигают.

IV

Высвобождение иррациональных сил толкает к тому, что вождь становится решением проблемы существования масс. Некоторые верят в совершенно иное решение. Они предлагают создавать по­ литические партии, идейные движения или учреждения, способ­ ные контролировать массы. Но все же любая партия, любое движение или учреждение рано или поздно обзаведутся какимнибудь лидером, живым или умершим. Итак, второе решение и не расходится с первым, и не исключает его. Все они обладают цезарианским элементом, который входит в состав власти, как водород входит в состав материи: это ее универсальный компо­ нент. Понять его истоки и раскрыть, в чем он состоит — вот один из самых трудных разделов науки. Каждая выдвигает объ­ яснение, основанное на изучаемых ею фактах. Начиная с Тарда, психология масс развивает свое. Источником и прототипом вся­ кого рода авторитета является отец. Его влияние в незапамят­ ные времена возникло вместе с семьей. Оно сохраняется и ши­ рится в современных массах людей, вырванных из их семей. Ис­ тория политических режимов по сути представляет лишь мед­ ленные изменения власти отцовского типа. С первых попыток раскрыть механизмы этой истории, существующие под видом бюрократии, партии, государства и т. п., обнаруживались лишь определенные разновидности примитивной власти главы семьи, образцового и идеального.

Когда массы стали возникать то там, то тут, это объяснение вызвало возмущение, так как не допускалось, чтобы вождь раз­ решил проблемы масс так же, как отец разрешает проблемы семьи. Но что мы видим каждый вечер на телевизионных экра­ нах? Там ликующие толпы мусульман устраивают овации имаму Хомейни, возвратившемуся из изгнания, здесь толпы христиан, спешащих на встречу с папой Иоанном-Павлом II, который при­ был на паломническом самолете, чтобы принести им свое благо­ словение; а в другом месте светские массы в энтузиазме столпи­ лись вокруг одного из своих шефов, чтобы петь ему дифирамбы.

Средства массовой информации делают нас участниками и современниками всего этого омассовления планеты, всех этих восторгов и экстатических коленопреклонений. Идолопоклонство перестало быть экзотикой и какой-то неожиданностью в разви­ тии событий. Народ с неимоверной скоростью переносится от восторженного свободолюбия к жесткому подчинению. Его аморф­ ная структура превращается в структуру, сосредоточенную вок­

массы самая короткая дорога проходит через мечты. Когда ил­ люзии утрачиваются, слабеют, человеческие общности вместе со своими верованиями приходят в упадок, они мертвеют и опус­ тошаются, утратив самое существенное, как тело, лишенное кро­ ви. Люди больше не знают, за кем следовать, кому подчиняться, во имя кого жертвовать собой. Ничто и никто их больше не обя­ зывает к дисциплине, необходимой для цивилизованного труда, ничто и никто не питает их энтузиазма или страсти. Мир востор­ гов, мир преданности оказывается опустевшим. И тогда обнару­ живаются признаки паники. Страшит возвращение к мертвому безразличию камней пустыни или, в современном варианте, Го­ сударства. Никто никому там больше не друг и не враг. Практи­ чески исчезли границы группы или города. Место народа зани­ мает аморфная совокупность индивидов. В массовом обществе, подобном нашему, «нищета психологии масс» излечивается ли­ дером, при условии, что он устранит опасность паники. Так, На­ полеон в момент окончания Французской революции восстано­ вил в толпах объект боготворения, утраченный ими, и сотворил для них идеал, ради которого они были готовы пожертвовать всем, включая жизнь и свободу.

«Фюрер, — по наблюдению Броха, — является признаком неко­ торой системы ценностей и носителем динамики этой системы. Он появляется прежде всего как символ системы. Качества его ума и его действия имеют лишь второстепенное значение31 .

V

Итак, что же делать, когда массы уже налицо? Две вещи, отве­ чает психология толп: открыть вожака в их среде и управлять ими, взывая к их страстям, верованиям и фантазии. Можно было бы усомниться в первой, полагая, что личности играют лишь вто­ ростепенные роли в истории или даже вовсе не играют никакой роли. На самом же деле знание этой психологии заставляет при­ нимать их в расчет при решении проблемы. Прежде всего и в осо­ бенности потому, что каждый верит в это, включая тех, кто не должен был бы так считать. Собеседнику, который отстаивал в разговоре с ним решающую роль масс, руководитель югославской коммунистической партии Тито живо возразил: «Вздор все это, исторические процессы часто зависят от одной личности32».

Таким образом, психология масс отвечает на вопрос «что де­ лать?», поставленный нашим временем, предлагая иную поли­ тику. Она ее отрывает от эмпирии, стремясь предложить четкое решение проблемы, которая не так уж незначительна. Отсюда

со своей иерархией, со своими собственными организациями, пе­ реносят социальные дебаты из парламента на улицу и лишают ав­ торитета демократические учреждения. И опять Ле Бон:

«Вожди стремятся сегодня мало-помалу занять место обще­ ственной власти по мере того, как эта последняя дает втя­ нуть себя в дискуссии и ослабить. Благодаря своей тирании эти новые повелители добиваются от толп полной покорности, какой не добивается ни одно правительство34».

Не говоря этого определенно, Ле Бон имеет в виду синдика­ листских руководителей. В них он видит истинных властелинов трудового мира.

Но. этим еще не все сказано. Если расширить поле анализа и охватить больший период истории, мы почти всюду найдем признаки возрождения деспотизма. В любой идеологии, в любой политической жизни он обнаруживается снова и снова с порази­ тельным постоянством, переносимый из одних цивилизаций в другие. С того момента, как у народа появляется письменность, с той поры, как он начинает производить свои первые тексты, эта тема навязчиво повторяется. Невозможно ограничиться лишь теми причинами, которые я здесь упомянул, чтобы описать эво­ люцию и понять смысл, которым был наполнен этот древний ав­ торитарный режим вплоть до наших дней. Я хотел бы прояснить эту эволюцию, пользуясь контрастным сравнением, правда, условным, как всякое сравнение, но в данном случае оправдан­ ным. Вот оно.

По данным истории, до нашей эры, по-видимому, существо­ вал восточный деспотизм, образцами которого были император­ ский Китай и фараонский Египет. Его основой служил принцип неравенства, общий для государств той эпохи, отвечавший необ­ ходимости функционирования способа производства, основанного на создании городов и поддержании добротной ирригационной системы. Иерарх, король, император или фараон осуществлял свою абсолютную власть через господство над водными ресурса­ ми крестьянских общин, речь шла о строительстве плотин или каналов. Человеческие массы были сосредоточены и координиро­ вались сетью его чиновников для реализации грандиозных проек­ тов, представление о которых еще сегодня нам дают пирамиды. Вершина строго иерархизированного общества, освященная ре­ лигией; непреложный властелин государства и вселенной, скон­ центрированных в его персоне; деспот требовал абсолютного по­ виновения. Именно здесь фокусируются признаки, которые мы

включаем в представление о деспотизме. Если мы обратимся на­ зад, в прошлое, то заметим, что эти признаки имели значитель­ ное распространение и возникали совершенно независимо друг от друга, а не в результате перехода с континента на континент. Такое идентичное решение одной и той же проблемы, вновь и вновь обнаруживаемое у совершенно разрозненных народов, яв­ ляет собой волнующую загадку человеческой истории.

Перенесемся теперь через тысячелетия в современное общество, не пытаясь обосновать этот скачок. У нас есть причины, позво­ ляющие говорить о западном деспотизме. Можно с уверенностью утверждать, что это понятие было выдвинуто в эпоху Француз­ ской революции. Еще до того, как Ле Бон и Тард придали ему не­ кий общий смысл, Шатобриан уже уловил его основную черту:

«Повседневный опыт, — заявлял он, — заставляет признать, что французы бесспорно устремляются к власти, они нисколь­ ко не дорожат свободой, их идол —равенство. Между тем ра­ венство и деспотизм соединены тайными узами».

Никоим образом не нужно воспринимать эти слова как прос­ тую метафору, как незначащий поэтический штрих. Нет, напро­ тив, здесь раскрывается эта тайная связь, и нам остается выра­ зить ее в прозе. Политические системы, господствующие в форме партийного руководства, обсуждений, дискуссий разрешают про­ блемы путем периодического голосования. Но теоретически они нестабильны и ненадежны. «Правительства, так неудачно на­ званные сбалансированными, представляют собой не что иное, как кратчайший путь к анархии», — говорил Наполеон Моле. И именно для того, чтобы избежать беспорядка, нужен деспот. Нам это знакомо с самой глубокой древности. Психология толп же принимает данное положение без дискуссий. Она делает вы­ вод о том, что в эпоху более обширных и неустойчивых челове­ ческих скоплений вспоминать о деспоте будут гораздо чаще, чем в прошлые времена.

II

Итак, став свершившимся фактом, массовое общество, есте­ ственно, тем или иным образом будет тяготеть к стабильности. Но оно сможет ее достичь не иначе, как модифицировав один из основополагающих факторов: равенство или свободу. Восстано­ вление неравенства между гражданами — одно из двух решений Уравнения, — по-видимому, невозможно. Ни одна партия, ни один государственный деятель не станет его защитником. Ни

один ученый, ни один оратор не придумает аргументов, пред­ ставляющих его как некое наименьшее зло, как необходимое изменение. Это противоречило бы природе массы, которая как раз и заявляет себя через равенство составляющих ее индивидов.

«Оно имеет такую огромную значимость, что решительно можно было бы определить массовость как состояние абсолют­ ного равенства. Голова есть голова, рука есть рука, и речи не может быть о какой-то разнице между ними. Массой станов­ ятся, именно предполагая равенство30».

Поэтому вся деятельность, все политические проекты под­ держивают в неприкосновенности фактор равенства и стремятся преобразовать фактор свободы, убеждая или вынуждая людей отказаться от нее. Все происходит почти так же, как, не имея возможности уменьшить расстояние между городами, мы стара­ лись бы сократить время, чтобы быстрее попасть в пункт назна­ чения, пользуясь самолетом вместо поезда.

Нестабильность массового общества следует, как можно пред­ положить, из неустранимого требования равенства и неверного использования свободы. Есть два возможных пути помочь этому. Первый состоит в том, чтобы передать власть в руки одного лица, второй — в том, чтобы не передать ее в руки какой-то личности, а доверить ее своего рода анонимной директории, как любой обычный технический или экономический вопрос. Тем самым достигается точно такой же отказ от свободы из-за нехватки де­ нег, ограниченности ресурсов или из-за бедности, чего вождь до­ стигает убеждением и принуждением. Третьего пути нет.

В одном случае все заканчивается демократическим деспо­ том, так знакомым в Европе с того дня, как его изобрел Напо­ леон. Один английский писатель сказал о нем, что он воплотил

«абсолютное правление, снабженное народным инстинктом».

Демократические приемы совмещаются в его личности с цезарианскими устремлениями. Черты брата, символа народного ра­ венства, прикрывают в нем черты отца, фигуры безгранично ав­ торитетной. Так, каждый римский император, как известно, был преемником Цезаря. Ему воздвигали памятник, на капители ко­ торого было выгравировано: Отцу отечества. И тем не менее он продолжал носить титул народного трибуна, делавший из него глашатая граждан и их защитника от всемогущества госу­ дарства, которое он воплощал.

Сталин тоже, почти как настоящий император, сконцентри­ ровал в своих руках всю политическую и военную власть, соеди­

нив ёе с обязанностями народного комиссара, согласно которым он был простым исполнителем коллективных решений. В этомто и состояла одна из непомерных привилегий этих людей: обла­ дать верховной властью и властью приостанавливать ее исполне­ ние, самим быть единственным средством против репрессий, ко­ торые они же и осуществляли, — таким образом, что их могу­ щество было ограничено только их собственной волей.

Эти авторитетные, или харизматические, лидеры сохраняют видимость демократии. Они вновь и вновь подтверждают идею всеобщего равенства путем регулярных плебисцитов. Созываемые

иопрашиваемые, массы могут ответить лидеру «да» или «нет».

Уних нет никакой реальной возможности собраться для приня­ тия решения. Они не правоспособны ни обсуждать решения ли­ дера, ни давать ему советы. Единственное, к чему их призывают и что они могут совершить, — это санкционировать определнную политику, в крайнем случае ее отвергнуть. Плебисцит является признаком свободы, от которой отрекаются в ту самую минуту, когда он осуществляется.

Втом случае, когда никто персонально не получал полно­ мочной власти, можно говорить о деспотической демократии некой бюрократической и анонимной партии. Действующая по типу административного совета или управленческого аппарата, она смотрит на государство или общество как на национализиро­ ванное предприятие. Специфический вопрос о власти кажется второстепенным. Для того, чтобы он не возникал, бывает доста­ точно, если большинство утратило к нему интерес, оставалось молчаливым и пассивным. Именно таков тип правления в стра­ нах с однопартийной системой или с ведущей партией — либе­ ральные демократы в Японии, христианские демократы в Ита­ лии, революционная партия в Мексике, коалиция голлистов и либералов во Франции и т. д., — находящейся у власти почти полвека. Став государством в государстве, она неизбежным обра­ зом навязывает серое однообразие, конформизм, полезный для поддержания баланса сил в свою пользу. Она замыкает свободы

вузкие рамки. Монополия полиции и средств коммуникации га­ рантирует, что эти свободы не выйдут за определенные пределы.

Для того, чтобы обеспечить себе преемственность, правящая партия рекрутирует свои кадры и своих руководителей из узкого круга, который обновляется через кооптацию, контролируя, в случае коммунистических партий, классовое происхождение но­ вых рекрутов, и — религиозное в случае христианских партий. Никому другому не доверяется забота о пополнении и содержании