Век толп Исторический трактат по психологии масс

целью этой книги. Я хотел бы достичь ее, но уверенности у меня нет. Это, конечно, вовсе не снижает ни важности проблем, под­ нимаемых этой дисциплиной, ни ценности решений, предла­ гаемых ею. По крайней мере до того момента, пока не появится новое поколение исследователей, которое и в научном и в соци­ альном смысле будет лучше подготовлено для того, чтобы снова рисковать и предлагать новые решения. Я желал бы наступле­ ния этого как можно раньше, чтобы будущее демократии и чело­ веческого общества, зависящего от нее, оказалось в более силь­ ных и надежных руках.

Серж Московичи

ВВЕДЕНИЕ

I

Идея написать о психологии масс посетила меня, когда я осоз­ нал очевидность факта, затмевающего, хорошо это или плохо, все остальное. Дело в том, что в начале этого века можно было с уверенностью говорить о победе масс; в конце мы полностью оказываемся в плену вождей. Социальные потрясения, всколых­ нувшие поочередно почти все страны мира, открыли дорогу ре­ жимам, во главе которых встали вожди из числа авторитетов. Какой-нибудь Мао, Сталин, Муссолини, Тито, Неру или Кастро, а также изрядное число их соперников осуществляли и осу­ ществляют абсолютное господство над своим народом, и тот в свою очередь преданно им поклоняется. Теперь перейдем от на­ ций к общественным образованиям других уровней: партиям, церквям, сектам или направлениям мысли и понаблюдаем, что же происходит в них. Тело общества пронизывает повсюду одно и то же явление, которому, похоже, ничто не противодействует.

Побеждают революции, один за другим возникают новые ре­ жимы, устои прошлого рассыпаются в прах, остается неизменным лишь стремительное возвышение вождей. Они, разумеется, всегда играли какую-то роль в истории, но никогда ранее она не была столь решающей, никогда потребность в вождях не была такой острой. Сразу возникает вопрос: совместимо ли такое стремитель­ ное восхождение с принципом равенства (основой всякого правле­ ния в цивилизованных странах), со всеобщим прогрессом военных сил и культуры, с распространением научных знаний? Неужели оно является неизбежным следствием всех тех особенностей со­ временного общества, с которыми оно, казалось бы, несовмести­ мо? Ведь поначалу, когда большинство захватывает власть, она временно переходит в руки меньшинства, но только до того мо­ мента, пока один человек не отнимет ее у всех остальных. Этот исключительный человек теперь воплощает собой закон. Он обла­ дает властью направлять массы людей на героические сражения, на гигантские стройки. А они открыто приносят ему в жертву свои интересы и нужды, вплоть до собственной жизни. По прика­ зу вождя толпа его приверженцев беспрекословно идет на пре­ ступления, потрясающие воображение, срвершает бесчисленные разрушения.

Такая власть не может осуществиться, не лишив людей от­ ветственности и свободы. Более того, она требует их искренней вовлеченности. Хотя нам не привыкать к таким парадоксальным эффектам и их накопление даже притупляет нашу впечатли­ тельность, тем не менее они продолжают нас удивлять, а порой шокировать, заставляя думать, что мы сами становимся их при­ чиной.

Мы полагали, даже считали аксиомой, что единоличное господство наконец изживет себя и о нем будут знать только понаслышке. Оно должно было бы стать какой-то диковиной, как культ героев или охота на ведьм, о которых пишут в ста­ ринных книгах. Кажется, трудно сказать что-то новое на эту старую тему. Но, не внося никаких новаций, мы довели до предела совершенства то, что в иные времена с их тиранами и Цезарями начиналось в зародыше. Мы создали модель и пре­ вратили опытный образец в систему. Давайте признаем, что, пронизывая многообразие культур, обществ и групп, поддер­ живаемая ими, установилась однотипная система власти, в ко­ торой утверждает себя личность — власть вождей. Leader поанглийски, Lider massimo, presidente или caudillo по-испанс­ ки, duce по-итальянски, Fuhrer по-немецки: название вождя не так уж важно. Оно описывает всякий раз одну и ту же реаль­ ность, и каждое из этих слов точно соответствует предмету. Без сомнения, не все ли равно, жить под властью какого-ни­ будь Муссолини или Гитлера, Тито или Сталина, Кастро или Пиночета или же следовать за Ганди или Мао. Каждая ситуа­ ция уникальна по своей природе и отличается от других сво­ им конкретным воплощением, как любой ребенок отличается от своих братьев и сестер. И все же в каждом случае прояв­ ляется какое-то новое качество политики, некая культурная самобытность, и эта самобытность до сих пор осталась необъясненной как по части ее интенсивности, так и размаха. Ведь, пожалуй, напрасно было искать аналогии ей в прошлом.

Такая относительная новизна является первым пунктом. А вот второй. Историки и социологи учат нас выявлять скрытые и безличные причины, действующие за фасадом событий и поведения людей. Они объясняют их власть объективными законами экономики и техники. За блеском так называемых великих людей они заставляют нас увидеть труд народа, рабо­ ту промышленников и финансистов. Они предостерегают нас против мифа о герое, об этой провиденциальной личности, появления которой было бы достаточно, чтобы изменить ход

истории. Однако что же происходит? Стоит нам перевести взгляд с их книг на подмостки исторической драмы, мы уви­ дим, что этот миф продолжает с успехом разыгрываться. Он возрождается из пепла в строгом ритуале церемоний, в пара­ дах и речах. Толпы участвуют в гигантских инсценировках на стадионах или около мавзолеев, которые оставляют далеко позади себя чествования римских или китайских императоров. Эти спектакли, как подсказывает здравый смысл, суть иллюзии, даже если в них участвует весь мир, наблюдая за происходящим на телевизионных или киноэкранах. Но так же, как и весь мир, я верю в то, что вижу. Этот захватывающий ритуал, эта грандиоз­ ная инсценировка, ставшие составной частью нашей цивилиза­ ции, как цирковые зрелища стали частью римской цивилизации, отвечают своему назначению. Они важны для ее психологии и для ее выживания. Поскольку все, что бы ни происходило на под­ мостках истории, имеет причину в личности, приписывается не­ обыкновенным подвигам и качествам великого человека: триумф революций, прогресс науки, перепады производства, а также вы­ падение дождей и излечение больных, героизм солдат и вдохнове­ ние в искусстве. Социальные феномены и исторические тенденции также объясняют субъективными законами гения — таков был случай Сталина и Мао, — оплакивая при этом бедность языка и скудость превосходных степеней, не позволяющих выразить его величие.

В большинстве случаев то, что я только что привел, вещи от­ нюдь не исключительные, вожди наделяются чрезвычайной мис­ сией. Они слывут долгожданными мессиями, пришедшими вести свой народ к земле обетованной. И, несмотря на предостереже­ ния некоторых светлых умов, масса видит себя в них, узнает и как бы обобщает в них себя. Она их боготворит и прославляет подобно сверхчеловекам, наделенным всемогуществом и всеведе­ нием, которые умеют служить людям, владычествуя над ними. Плененная и напуганная, масса превращает этих новоявленных Заратустр в полубогов, все суждения которых непреложны, все действия справедливы, все речи истинны. Их могущество, ро­ дившееся поначалу под давлением обстоятельств, затем для удобства видоизмененное, принимает в конце концов вид си­ стемы. Эта система работает автоматически и универсально. Та­ ким образом, в недрах большого общества само собой формиру­ ется сообщество авторитетных (харизматических, если угодно) вождей, малое, но более энергичное и волрвое. И ему не состав­ ляет никакого труда управлять миром без его ведома.

II

Из-за своего размаха этот феномен застал врасплох большин­ ство теорий и наук об обществе. Мыслители не поверили сво­ им глазам, когда он впервые обнаружил себя в Европе, а точ­ нее, в Италии и в России. Одни восприняли его как болезнен­ ное расстройство человеческого разума, другие — как времен­ ное отклонение от обычного хода вещей. В нем главным обра­ зом видели необходимое средство сохранения общественного порядка в капиталистическом мире или рождения нового по­ рядка в мире социалистическом. Это, как полагали, своего ро­ да катализатор, поскольку диктатура слывет такой формой правления, при которой «изменение имеет больше всего воз­ можностей произойти легко и быстро» (Платон). Конечно, нет ни диктатуры, ни диктатора, именуется ли он Мао Цзе Дуном или Пол Потом, без злоупотреблений и преступлений. При этом спешат добавить, что речь идет о недоразумениях, до­ садных случайностях, которые долгое время служили и будут служить делу прогресса и свободы народов.

За эту животрепещущую тему, тему власти вождей взялась одна-единственная наука, которая, собственно, с самого начала и была создана специально для изучения этого предмета, — психология масс или толп. Она предвидела их взлет, когда никто еще об этом и не помышлял. Сама того не желая, она обеспечила практическим и интеллектуальным инструмента­ рием подъем их могущества, а однажды победоносно противо­ стояла ему. В этом могуществе и его проявлениях она увидела одну из черт современного общества, признак новой жизни человечества. Меня удивляет, что даже теперь считают воз­ можным игнорировать ее теоретические построения и вообще без них обходиться. Между тем, они должны быть оценены, так как именно они позволили выявить и описать то, что дру­ гие науки упустили — некую реальность, которую они про­ должают не замечать, считая ее непостижимой. Мы же на протяжении всей этой книги будем убеждаться в ее значимос­ ти. Я без малейшего колебания могу утверждать, что психо­ логия масс наравне с политической экономией является одной из двух наук о человеке, идеи которых составили историю. Я имею в виду, что они совершенно конкретно указали на собы­ тия нашей эпохи. По сравнению с ними социология, антропо­ логия или лингвистика остаются науками, которые история получила готовыми.

С точки зрения этой психологии экономические или техничес­ кие факторы, несомненно, содействуют обретению вождями их могущества. Но есть одно магическое слово, обозначающее ту са­ мую единственную действительную причину: это слово «толпа», или еще лучше «масса». Его часто упоминают в разговорах еще со времен Французской революции. Однако нужно было дождаться двадцатого века, чтобы уяснить его смысл и придать ему научное значение. Ведь масса — это временная совокупность равных, ано­ нимных и схожих между собой людей, в недрах которой идеи и эмоции каждого имеют тенденцию выражаться спонтанно.

Толпа, масса — это социальное животное, сорвавшееся с це­ пи. Моральные запреты сметаются вместе с подчинением рассуд­ ку. Социальная иерархия ослабляет свое влияние. Стираются различия между людьми, и люди выплескивают, зачастую в же­ стоких действиях, свои страсти и грезы: от низменных до герои­ ческих, от исступленного восторга до мученичества. Беспрестан­ но кишащая людская масса в состоянии бурления — вот что та­ кое толпа. Это неукротимая и слепая сила, которая в состоянии преодолеть любые препятствия, сдвинуть горы или уничтожить творения столетий.

Разрыв социальных связей, быстрота передачи информации, беспрерывная миграция населения, ускоренный и раздражаю­ щий ритм городской жизни создают и разрушают человеческие сообщества. Будучи разрозненными, они воссоздаются в форме непостоянных и разрастающихся толп. Это явление приобретает невиданный прежде размах, из чего следует его принципиальная историческая новизна. Именно поэтому в цивилизациях, где толпы играют ведущую роль, человек утрачивает смысл суще­ ствования так же, как и чувство «Я». Он ощущает себя чуждым в скоплении других людей, с которыми он вступает лишь в ме­ ханические и безличные отношения. Отсюда и неуверенность, и

'тревога у каждого человека, чувствующего себя игрушкой враж­ дебных и неведомых сил. Отсюда же его поиск идеала или веры, его потребность в каком-то образце, который бы ему позволил восстановить ту целостность, которую он жаждет. Эта, по выра­ жению Фрейда, «психологическая нищета масс» достигает все­ мирных масштабов. Она и составляет фон, на котором автори­ тетные, или харизматические, вожди, обладая призванием объ­ единять, заново творят мощные общественные связи. Они пред­ лагают образец и идеал, ответ на вопрос: кто делает так, чтобы жизнь стоила того, чтобы жить? Вопрос ^ высшей степени поли­ тический в то время, когда уже миновало унитарное видение

природы, время, когда ни одна модель ни в обществе, ни в исче­ зающих религиях не может обеспечить приемлемого смысла простого факта существования.

Подытожим: рождение любой формы коллективной жизни всегда совпадало с появлением на свет нового человеческого типа. И напротив, закат какой-либо из этих форм всегда сопровождает­ ся исчезновением определенного типа людей. Мы существуем в эпоху массовых обществ и человека-массы. С обычными качества­ ми, присущими всем тем, кто руководит людьми и координирует их действия, вожди должны сочетать магические свойства проро­ ка, заставляющие восхищаться каждым их шагом и пробуждать энтузиазм. Массы можно было бы сравнить с шаткой грудой кир­ пича, сложенной без специальной кладки и раствора, которая, бу­ дучи лишенной цементирующего вещества, может рухнуть от по­ рыва ветра. Давая каждому человеку ощущение личнойсвязи, вынуждая его разделять общую идею, одно и то же мировоззре­ ние, лидер предлагает ему своего рода эрзац общности, видимость непосредственной связи человека с человеком. Достаточно нескольких броских образов, одной или двух формул, ласкающих слух и доходящих до сердца, или напоминания о великой коллек­ тивной вере — это и есть цемент, связывающий людей и поддер­ живающий целостность массового сооружения. Грандиозные це­ ремонии, беспрестанные собрания, демонстрации силы или. веры, проекты будущего, одобряемые всеми, и т. д. — всякое торже­ ственное выражение объединения сил и подчинения коллективной воле творит драматическую атмосферу экзальтации.

Выделяясь на фоне людской массы, которая расточает ему всяческие хвалы и курит фимиам, вождь зачаровывает ее своим образом, обольщает словом, подавляет, опутывая страхом. В гла­ зах такого раздробленного людского множества индивидов он является массой, ставшей человеком. Он дает ей свое имя, свое лицо и свою активную волю.

Наполеон великолепно умел производить такое впечатле­ ние на солдат французской революционной армии. А Сталину удалось воплотить для коммунистов всего мира то, что Ми­ шле называл «согласием народа в одном человеке». И один, и другой были убеждены в безграничном благоговении мно­ жества людей, которым они взялись служить образцом. Пре­ вращение многочисленной толпы в единое существо придает вождю притягательность сколь зримую, столь и необъясни­ мую. Результатом этого особого сплава становится единое це­ лое — обаятельный персонаж, который пленяет и увлекает,

стоит только лидеру заговорить или начать действовать. Вопло­ щенное искусство достижения таких целей затрагивает прежде всего чувствительные струны сердца, затем моменты веры на­ конец, взывает к чаяниям. Возможности разума играют в этом лишь вспомогательную роль. И, если вглядеться, в наших массо­ вых обществах такое искусство возбуждения толп есть не что иное, как религия, вновь обретшая почву под ногами.

III

Итак, в отношении психологии толп речь идет о выяснении при­ чин неразрывной связи вождя с народом, превращения народа в тень вождя. Очевидно, то, что их связывает, — это власть. На­ род ее завоевал и удерживает. Вождь же ее домогается с той же алчностью, с какой верующий жаждет жизни после смерти. По правде говоря, борьба, которую он ведет за ее захват, начинается в лояльном духе. Он хочет упразднить несправедливости прош­ лого, найти пути излечения расточительной и неэффективной экономики, обеспечить обездоленным благосостояние, без кото­ рого жизнь убога, и тем самым утвердить авторитет нации. С вы­ ходом из кризисного военного или революционного периода эта программа требует переориентирования на эффективность, на управление в духе общественной пользы.

Обычно полагают, что хаос там, где царит анархия в прямом смысле этого слова: в отсутствии всякого авторитета, будь то ав­ торитет личности или партии. Это заблуждение, и под его при­ крытием руководитель, каков бы он ни был, может укреплять свою власть за счет соперников, наводя порядок в учреждениях и на производстве. Эти успехи позволяют ему сплотить массы, втянуть их в борьбу и требовать от них необходимых жертв.

Первая жертва состоит в отказе от контроля за властью и то­ го удовлетворения, которое дает свобода, для того, чтобы его сторонники и соратники могли бы лучше управлять и были бо­ лее управляемыми благодаря максимально сокращенным и ускоренным управленческим ходам. Так, прибегая к защитным ударам, и форсируется захват власти. А народ от избытка дове­ рия допускает и узаконивает противоестественные приемы над­ смотра, подозрение и гнет. И это происходит во многих сферах: начинается с принятия принципов, а заканчивается их фальси­ фикацией. Исторические труды свидетельствуют, что все, пона­ чалу казавшееся лишь уступкой обстоятельствам, заканчивается неизменно сдачей позиций — законодательными ассамблеями при Наполеоне, Советами при Сталине.

Все эти уловки, конечно, имеют свою аранжировку в соответс­ твии с фигурой вождя и идеями, которые вознесли его на верши­ ну. Ведь без таких идей это мечи из картона, а власть лишь ми­ молетная вспышка. Любые выборы, любые повседневные дела, работа, любовь, поиск истины, чтение газеты и т. д. становятся плебисцитом по его имени. Ведь его влияние, было ли оно получе­ но с согласия масс или вырвано в результате переворота, основы­ вается на всеобщем одобрении, то есть принимает вид демократии. Не будем забывать, что даже Гитлер и Муссолини стали главами государства в результате законных выборов, которые они впо­ следствии превратили в государственные перевороты. Короче го­ воря, во всех этих случаях социальная анархия изгоняется для того, чтобы надежнее внедрить насилие и зависимость.

То, что на Востоке называется культом личности, а на Западе персонализацией власти, несмотря на их огромные различия, является всего лишь двумя крайними вариантами одного и того же. Народ каждодневно отказывается от бремени самостоятель­ ности, подтверждая это при очередном опросе и на проводимых выборах. Завоевание лидером права каждодневно действовать самостоятельно никогда не приобретается окончательно. «Вожди толп», как их называл Ле Бон, обычно проделывают такой об­ мен и побуждают принять эти отношения с энтузиазмом. В этом они буквально следуют принципу политического общества, а именно — масса царит, но не правит.

IV

Существует какая-то мистерия масс. Правда, наша любозна­ тельность охлаждается скромными достижениями современной общественной мысли. Но зато чтение произведений классиков ее пробуждает. Сколько бы ни умалчивали ее, сколько бы ее ни искажали, или даже забывали о ней, невозможно ее со­ вершенно проигнорировать, тем более уничтожить. Советский философ Зиновьев еще недавно писал в своем труде «Без ил­ люзий»: «В целом эти феномены психологии масс ускользают от историков, которые принимают их за вторичные элементы, не оставляющие никакого видимого следа. А на самом деле их роль огромна». Лучше и лаконичнее не скажешь. Психоло­ гия толпы родилась, когда ее пионеры задались вопросами, которые в общем-то у всех на устах: каким образом вожди оказывают такое влияние на массы? Неужели человек-масса вылеплен из другого теста, чем человек-индивидуум? Есть ли у индивидуума потребность в вожде? Почему, наконец, именно

наш век — это век толп? Успех ответов на эти вопросы был ошеломляющим настолько, что сегодня даже трудно себе представить. Влияние этой психологии широко распространи­ лось на политику, философию и даже литературу, и ее разви­ тие продолжалось. Разумеется, она воспользовалась уже из­ вестными фактами, идеями, ранее эксплуатировавшимися по­ этами, философами и мыслителями в сфере политики. Но она их преподнесла в новом свете, сняла тайный покров с удиви­ тельных сторон человеческой натуры. В ее наблюдениях очер­ тания массового общества вырисовывались именно такими, какими мы их знаем сегодня, в завершенном виде. Именно в тот момент, когда такое общество, быть может, уже клонится

кзакату.

Яне стал бы излишне распространяться о значимости изуче­ ния работ, которые Ле Бон, Тард и Фрейд, все три первопроход­ ца этой науки, посвятили разгадке тайны. Между тем, как и другие, я не так уж много знал о них, взявшись писать эту кни­ гу. Поначалу я их изучал как ученый-антиквар, пытаясь уточ­ нить, воссоздать их истоки и датировать те обстоятельства, в ко­ торых каждый из авторов их создавал. Стряхивая пыль, по­ крывшую большую часть этих трудов, особенно принадлежащих Ле Бону и Тарду, я пытался возместить упущенное, заполнить лакуну в наших знаниях. Но по мере продвижения своей работы

японял, что шел ложным путем, следуя общепринятому мнению. Мне стало казаться, что эти работы не просто руины какого-то сооружения, плохо выдержавшего испытание временем, релик­ вии, которым есть смысл предпочесть самые недавние тексты, как говорится, на пике прогресса.

По правде говоря, вот уже почти столетие ограничиваются их повторением и пространным пересказом более отточенным, менее сырым, пожалуй, даже несколько более лицемерным языком. Бы­ ло, разумеется, некоторое продвижение за это время, предложе­ ны иные направления, но это сделано именно в тех рамках, ко­ торые ясно очертили данные работы. Я мог констатировать со­ вершенно очевидную общность вопросов и ответов психологии масс, глубокую внутреннюю связь в этом смысле между работа­ ми. Это и обязывает трактовать их вместе, понимать каждую из них, имея в виду другие. Исходя из этого, я приступил к ним одновременно как путешественник, который, попав в незнакомое место, посещает дом за домом, обследует улицу за улицей, чтобы внезапно обнаружить, что он осмотрел город, построенный по некоему плану, и охватывает этот план одним взглядом.