318_p1821_B6_9225

7.А как вы относитесь к ним?

8.Богато ли сочинение глубокими мыслями?

9.Берёт ли оно за сердце?

10.Характерна ли речь героев?

11.Метки и понятны ли образы и сравнения?

12.Не труден ли для понимания язык всего произведения?

13.Что вам особенно понравилось и не понравилось в сочи-

нении?

14.Не путано и не вяло ли ведётся в нём рассказ?

15.Складно ли связаны его части?

16.С какими подобными сочинениями можно сравнить его?

17.Какие мысли и чувства вызвало оно у вас?

18.Доставало ли вам удовольствие чтение этого произведения?

19.Нет ли в нём чего-либо вредного для советских читателей?

20.Нужно ли оно в сельских библиотеках?

21.Если нужно, то для чего?»5.

Вопросник Топорова отражает единство принципов критики социологической и эстетической: он ориентирует на интеллектуальную оценку глубины авторской мысли и анализ собственных чувств при восприятии прочитанного, критерии содержательности

ихудожественности текста равноправны. Побуждая к проникновению в психологию автора, вопросы стимулируют самосознание воспринимающего. Критерий «вреда» или «нужности» для советских читателей – закономерный, а не репрессивный подход к книге людей «от земли», только что переживших гражданскую войну

икровавую борьбу идей.

Вразделе «О Пушкине» собраны мнения о поэте, о его стихах, прозе, о судьбе. Топоров замечает: «Из всех писателей <…>

ни один не возбудил в головах коммунаров столько мыслей, сколько зажёг их Пушкин»6. Вот характерное высказывание А. П. Бочаровой: «Слушаю я ушами, а оно своим чередом у меня в нутре перерабатывается. На каждое слово Пушкина десять слов своих нарастает. Ох, и разворочало у меня котелок! Ни в каком случае никто не годится супротив Пушкина. После Пушкина у меня большая голова стала. Пушкин – настоящий бог! Раньше говори-

5Топоров А. М. О первом опыте крестьянской критики художественных произведений // Топоров А. М. Крестьяне о писателях. Изд. 5-е. М., 1982. С. 268–269.

6О Пушкине // Топоров А. М. Крестьяне о писателях. С. 48.

11

ли, бог на небеси, но мы его не видели там (смеётся). А этот на земле был»7. В конце книги об А. П. Бочаровой сказано: «43 года. Давнишняя переселенка из Курской губернии. Беднячка. В коммуне живёт со дня организации. В грамоте не пошла дальше умения расписаться. Рядовая коммунарка. Больше домоседит, нянчит внучат. Любит коммуну, победила в себе собственнические инстинкты. Горит верой в коммунизм. Глубокая, непосредственная, поэтическая натура. Ходячий фольклор»8. Пылкость её речи можно отнести за счёт женской впечатлительности, но и «мужское» восприятие не менее выразительно и эмоционально. Пронкин И. П.: «Как на лёгких рысях несёт тебя Пушкин. Это – какое-то сладкое вино! В части описания природы Пушкин не имеет себе равных. И, вероятно, их долго не будет. И лирика, и всё, что угодно, льётся у Пушкина рекой. Стихи вольные, без принужденья. Не высасывались они из пальца. Пишет Пушкин стихи, как будто в игрушки играет»9. Игра – не в укор, а похвала.

Бывшие партизаны глубоко приняли вольнолюбивую лирику поэта, в частности, «Послание к цензору». Пронкин И. П.: «Таких революционеров история выковывает веками, из миллионов, и по одному. Как Ленин для наших времён, так Пушкин для своего времени… Если бы я был на месте мужика времён Пушкина, то, несомненно, неоднократно организовал бы выступления против тогдашнего строя…»10. И так же, как драма отношений героев, переживается поэтика, образ воздействия на читателя. Ломакин Т. Н.: «Мы уж теперь применились к Пушкину: не узнаешь, чем у него рассказ кончится. <…> Ну, кто же бы подумал, что Евгений не возьмёт Татьяну?! Или – что она откажет ему?! А когда она отказала – верно всё! Совершенно правильно! С ним Татьяне плохо стало бы жить. Конец рассказов у Пушкина короткий, отрубистый, неожиданный. И Пушкин так последнюю лычку подоткнёт, что и кончика не найдёшь!..»11. Поэзия проникает в отношения как сама жизнь, об этом говорит Пушкина А. Т.: «Уж шибко мно-

7О Пушкине … С. 49.

8Характеристики коммунаров, участвовавших в обсуждении художественной литературы // Топоров А. М. Крестьяне о писателях. С. 254.

9О Пушкине … С. 55.

10Там же. С. 43.

11Там же. С. 54.

12

го разговоров о Пушкине между нашими людьми. Уходишь с чтенья Пушкина домой и долго вдумываешься и даже на работе думаешь. Бабы зачнут о чём-нибудь рассуждать – и нет-нет да и придёрнут Пушкина. У Пушкина подробностей мало, а ты сам дальше обдумываешь»12. Следует отметить, что такова сила воздействия слова, произнесённого Топоровым, который изучал систему Станиславского13. Сам просветитель – выдающийся самородок с начальным музыкальным образованием и церковноприходской школой, всё остальное – результат самообразования. Развиваясь сам, он побуждал к свободному развитию своих слушателей.

Высказывания коммунаров отличаются совершенно независимой аргументацией, об этом свидетельствуют оценки современной им литературы. Символика поэмы Блока «Двенадцать» вызвала несогласие мужиков с автором и споры между собой. Стекачёв М. И., участник революционного переворота в Петрограде: «Написано это живо, образно. Чувствуется, что это революция… снег… февраль. Настроение хорошее делается, но как-то мало народу в книге, всего двенадцать революционеров или кого… <…> Никакой цели у двенадцати не видно. Просто кусочек какой-то. Наверное, Блок в двенадцати революционерах какой-то символ дал. Догадываться надо. Точного определения никакого нет. Зря он Иисусом Христом кончил. Надо было кончить какимнибудь революционным призывом»14. Блинов Е. С.: «Пусть хоть кто пишет, хоть Блок, хоть шкив, а только не нравится мне «Двенадцать». У меня о «Двенадцати» остался шурум-бурум. Не ею люди восторгаются, а Блоком. Будто что он хаос революционный в ней описал. И это будто так и есть. Но можно было хаос описать и получше. <…> Я вижу в стихе что-то померкающее, а не начинающее. Есть люди, говорят, что будто бы иной раз сами авторы не могут ответить, что они хотели изобразить в своих сочинениях. Так было дело с Гауптманом. Насчёт «Потонувшего колокола» Гауптман ответил, что «Колокол» можно только почувствовать, а не объяснить. Но и про Блока с этой поэмой, наверное, так же ду-

12О Пушкине … С. 49.

13О первом опыте крестьянской критики … С. 267.

14А. Блок. Двенадцать произведений // Топоров А. М. Крестьяне о писателях.

С. 217.

13

мают. А между прочим, в ней ни объяснить, ни чувствовать некого. В стихе шибко такой связности нету. У некоторых авторов стихи прямо-таки сами говорятся. Только смотри строчки. Я революцию знаю лучше, чем в «Двенадцати». И поэтому «Двенадцать» для меня – ничто. Хоть бы тринадцать их было, хоть бы сколько! Эти двенадцать – загадка. И никому её не отгадать. <…> (смеётся) Значит, большевиков ведёт Христос?!!»15. Характеристика Е. С. Блинова самая уважительная: «40 лет. Из крестьянсередняков. До коммуны значился передовым человеком, «политиком» в селе Верх-Жилинском. Начальной школы не окончил, Много читал. Особенно любил классиков. Во время империалистической войны был шофёром. Один из организаторов коммуны. Ценный работник. Управляет тракторной колонной. Крепкий, самородный и независимый ум. Убеждён: наследственность – основной фактор в формировании человеческой натуры. Добирается изучить сочинения Дарвина. В коммуне читает много»16. Эта аттестация значима не меньше, чем рассуждения самобытного вдумчивого аналитика поэзии и жизни.

Но судьба коммуны, как и книги «Крестьяне о писателях» и её автора, оказалась трагической. Коммуны были разогнаны с началом коллективизации, инициативная и ответственная крестьянская самоорганизация мешала тоталитарному режиму управления. А публикация книги привлекла внимание не только восторженных читателей, но и ревнителей идеологической догмы. Деятельность Топорова изначально вызывала подозрение, но в 1928 году началась настоящая травля в местной печати: «Хитрый классовый враг, умело окопавшийся и неустанно подтачивающий нашу работу. Одиночка-реакционер. Ожёгся на открытой борьбе, теперь ведёт её исподтишка…»17. К ней присоединились рапповцы из новосибирской группы «Настоящее», борцы со всем живым и не контролируемым сверху: «в 1930 году один ультралевый критикзоил бичевал меня в печати за то, что я «читал, как артист», и по- тому-де мог по корыстному желанию бездарную вещь вывезти, а

15А. Блок. Двенадцатьпроизведений// ТопоровА. М. Крестьянеописателях. С. 219, 221.

16Характеристики коммунаров, участвовавших в обсуждении художественной литературы // Топоров А. М. Крестьяне о писателях. С. 253.

17Цит. по: Аграновский А. Генрих Гейне и Глафира // Топоров А. М. Крестьяне

описателях. С. 30.

14

талантливую утопить»18. Поддержка Горького, видного московского журналиста А. Аграновского и других писателей до поры защищали Топорова. Но в 1930 году Топорова отстранили от работы, в 3-м томе «Сибирской советской энциклопедии» его деятельность заклеймили как «образец беспринципной антимаркситской критики». В 1932 году А. М. Топоров вынужден был уехать, жил на Урале, в Подмосковье, но в 1937 году всё-таки получил по доносу 5 лет лагерей, с 1943 года отбывал ссылку в Казахстане, в 1949 окончательно поселился в г. Николаеве на Украине. О судьбе книги сообщает красноречивое примечание к «Характеристикам коммунаров»: «Характеристики остальных участников обсуждений уничтожены фашистами вместе со вторым и третьими томами труда А. М. Топорова»19. Остался первый том с заметками о 56 коммунарах (а приходили и крестьяне из окрестных сёл). Он сохранился потому, что вышел в Москве, и перепечатывается с 1963 года.

Работа А. Топорова – свидетельство органичной тяги к культуре у русского крестьянства, его интенсивной духовной жизни, необыкновенной отзывчивости на искусство слова, нравственные и социальные идеалы и трезвой самостоятельности суждений. Коммунары были объединены творческой идеей, потребностью в новой общественной самоорганизации, новом способе производства, и хозяйство успешно развивалось, строилось, процветало. Книга стала коллективным портретом тружеников-идеалистов. Феноменальная энергия, подвижничество неуёмно щедрого человека вошли в резонанс с потребностями самой активной, одарённой, самобытной части народа. Краткие характеристики коммунаров и бережное фиксирования народной речи – отражение интеллектуальной честности, душевного богатства самого учителя, его умения беречь самобытность человека. Эта чуткость к любому проявлению мысли, искреннее, заинтересованное внимание побуждало собеседника к высказыванию, к свободному развитию суждений. Великий, неустанный труд просвещения без дидактики давал поразительные плоды взаимного обогащения в общении.

Книга «Крестьяне о писателях» – памятник настроениям эпохи, свидетельство возможностей народа, совершившего револю-

18О первом опыте крестьянской критики … С. 267.

19Характеристики коммунаров, участвовавших в обсуждении ... С. 253.

15

цию и готового реализовать идеалы справедливости. Это поразительно непосредственное и талантливое выражение энергии, способности и воли к духовному развитию, насущной потребности в творчестве и размышлении. Десять лет по собственному желанию люди разных возрастов, темперамента, опыта и грамотности регулярно собирались на чтения и обсуждения. Конец этой утопии свободной духовной жизни положило вмешательство ограниченной, подозрительной идеологии, бездарной власти. Победили «мёртвые души», как называл своих гонителей А. М. Топоров. Уникальный опыт, ставший не экспериментом, но открытием формы культурного самосознания народа, оказался не эпизодом истории, но выражением трагически незаслуженного поражения, упущеннойвозможности создания действительно нового общества.

3. Литературный процесс 1917–1922 годов. Эти 5 лет включают в себя время революции, гражданской войны и начало нэпа. Главный интерес этого периода – сама литературная жизнь в условиях чрезвычайных, т. е. судьбы авторов, их индивидуальности, образ мышления, формы общения, способы публикации и организации творческой деятельности (группы, альманахи, журналы).

Литературная жизнь не только не замерла, но была интенсивной и плодотворной. Центрами оставались, как и до революции, Барнаул, Омск, Иркутск. Здесь собирались кружки, группы, выходили регулярные издания, книги, которые находили своего читателя. Газеты печатали стихи и публицистику, альманахи и журналы – прозу и литературную критику. Печать была средством общения сибирской интеллигенции и выражения общественной позиции. Пресса стала летописцем смены властей, идеологий, перехода к новым условиям существования. Литература смыкалась с журналистикой, оставалась средством самосознания и духовного общения интеллигенции. Смысл творчества состоял в поиске духовной свободы в условиях насилия и образа высказывания, соответствующего пережитому. Важно отметить отсутствие вражды между писателями, тяготеющими к разным лагерям, гражданская война в самой литературе началась уже после утверждения советской власти – как борьба за идеологическую стерильность мысли и слова.

16

Литературные силы обогатились за счёт беженцев из Москвы

иПетрограда, принёсших новые художественные идеи. Д. Бурлюк, продвигающийся на восток, устраивал, как «отец русского футуризма», в больших городах общедоступные выставки картин

иэтюдов. Принадлежавший к «Центрифуге» Н. Асеев и С. Третьяков организовали в 1919 году во Владивостоке литературное общество «Балаганчик», которое преобразовалось в 1920 году в группу «Творчество». В 1921 году группа перебралась в Читу. Журнал группы с тем же названием «Творчество» распространялся на всём пространстве восточнее Байкала, идеи футуризма вывали интерес в городах и среди партизан, скрывающихся в сопках, оттуда приходили письма заинтересованных читателей. Пропагандировались дореволюционные поэмы Маяковского, языкотворчество Хлебникова, «Скифы» А. Блока. Теоретик группы Н. Чужак связывал революционность футуризма с переживаниям пролетариата и доказывал его соприродность новой исторической эпохе.

Сохранилась и преемственность литературной жизни. В Красноярске с января 1916 года до конца 1919 года продолжали выходить «Сибирские записки», их издавал Вл. Крутовский. Позиция большинства авторов была областническая. Журналисты, как и некоторые писатели, включались в политическую жизнь, Вл. Крутовский летом 1918 года стал членом Временного сибирского правительства, но вышел из его состава под угрозой расправы. А. Новосёлов, не пожелавший отречься, погиб при «попытке к бегству». В дальнейшем литературные издания критиковали режим средствами публицистики. Общественная самоорганизация на территории Сибири осуществлялась не на партийной, а на кооперативной основе, и это благотворно сказывалось на творческой жизни.

В1917–1918 гг. в Барнауле печатался журнал «Алтайский крестьянин», его издавали кооператоры. Феномен Алтая – тесная связь кооперативного и литературного движения. В конце 1916 года Алтайский союз кооператоров финансировал издание «Библиотеки “Сибирский рассвет”» – по имени журнала, который объединял лучшие литературные силы Сибири. «Библиотека» продолжала выходить во время гражданской войны 1918–1919 гг., печатая «Беловодье» расстрелянного А. Новосёлова, «В полях» оказавшегося в Крыму Г. Гребенщикова, «Чуйские были» теперь

17

уже петроградца В. Шишкова, т. е. дореволюционную сибирскую прозу. С конца 1917 года по 1920 год просуществовал Агулипрок – Алтайский губернский литературно-продовольственный комитет, форма общения писателей и поддержки их продуктами. В 1919 году, при Колчаке в Барнауле стал выходить ежемесячный журнал «Сибирский рассвет», цель которого определена как образовательная – «журнал литературы, науки и народного просвещения». Здесь печаталась новая проза А. С. Новикова-Прибоя, стихи П. Драверта и Ю. Сопова, публицистика позволяла себе критику колчаковской прессы в статье «Барабанная литература» С. Жидиловского. Среди авторов журнала были и офицеры, и подпольщики, что очень характерно для литературной жизни Сибири периода гражданской войны.

В Иркутске, как и в Барнауле, осело много интеллигенции, бежавшей от гражданской войны и голода. В октябре 1918 года здесь открылся второй в Сибири университет. Культурная среда Иркутска отличалась особой рефлексивностью, фиксирующей все события текущей истории. «Летопись» Н. С. Романова писалась до 1924 года на основе газетной и устной информации. В 1920 году вышла подготовленная Г. И. Поршнёвым ещё до восстановления советской власти «Книжная летопись Иркутска за годы революции (1917–1919 гг.)». Во Введении формулируется высокая гражданская цель этого, казалось бы, скромного издания, предпринимаемого в разгар гражданской войны: «Как ни относиться к пережитым годам революции, они всё же роковые, трагические и великие годы в истории России. // Если России суждено их пережить и возрождённой выйти на путь дальнейшего свободного государственного строительства, то она столетия будет возвращаться к этим историческим годам и внимательно изучать все сложные перипетии революционной бури. // <…> Показания и воспоминания очевидцев наименее надёжное историческое свидетельство; государственные акты фиксируют лишь главнейшие события революции, и только пресса во всех видах является наиболее надёжным, полным и всесторонним свидетелем великих и скорбных дней»20. «Книжная летопись» Г. И. Поршнева – результат работы

20 Поршнёв Г. И. Книжная летопись Иркутска за годы революции (1917–1919 гг.).

Иркутск, 1920. С. 5.

18

Информационного отдела управляющего Иркутской губернией и подготовлена к печати при поддержке тогдашней власти, но вышла уже после её ликвидации.

Летопись объективно фиксирует всю периодику 1917–1919 годов. Из этого списка видно, что в Иркутске активно печатались теоретические работы К. Либкнехта и других социалистов и только в 1918 году опубликован один текст Ленина – «Доклад на 3-м Всероссийском съезде рабочих и солдатских депутатов» (состоялся в конце января в Петрограде). Зато Культурно-просветительная лига советов рабочих и крестьянских депутатов Восточной Сибири выпустила в 1917 году максимальным тогда тиражом 3 000 экземпляров брошюру В. Г. Короленко «Война, Отечество и человечество (Письма о вопросах нашего времени)». Библиограф точно указывает название издания, редактора, тираж, продолжительность выхода, а иногда и причины закрытия. Газета «Вольная Сибирь» конфискована в феврале 1918 вместе с типографией – так большевики боролись с областниками. После падения большевиков ежедневная газета «Сибирь» закрыта 9 ноября 1918 года за неодобрительный отзыв о военных и перепечатку материалов из советских газет. «Дело», издание общественно-политическое и литературное, закрыто 24 ноября 1918 года по предложению консульского корпуса за неодобрительный отзыв о Франции.

В 1919 году постоянно выходят только ведомственные и национальные издания: «Наши думы», ежемесячный литературнопрофессиональный журнал почтово-телеграфных чиновников, «Еврейская жизнь», еженедельный журнал, тираж 3 000 экз. «Вестник Армении», еженедельная газета, тираж 3 000 экз. До мая 1919 регулярно появлялся литературный и театрально-художес- твенный журнал «Искусство и жизнь» (10 номеров). Общая статистика всех изданий за 1917–1919 годы показывает увеличение печатной продукции с 257 до 392 изданий. Эта тенденция крепнет и в последующие годы. В. П. Трушкин приводит статистически сведения, по которым в первое послереволюционное десятилетие Иркутск занимает 5-е место по количеству альманахов и литературных сборников после Москвы, Ленинграда, Харькова, Ивано- во-Вознесенска21. Очевидно, что существовала благодатная куль-

21 Трушкин В. П. Литературный Иркутск. Иркутск, 1981. С. 18.

19

турная среда, потребность писать и читать, поддержанная организационной волей. Но в гражданскую войну жизнь города не отмечена яркими литературными событиями. Выход единственного в Восточной Сибири сборника «Шири таёжные – дали безбрежные» Георгия Сибирского, патриота, признавшего «бело-зелёное знамя» соприродным сибирской природе, стало фактом, но не явлением литературы.

По окончании войны – 6 мая 1920 года – зарегистрировалось эстетское литературное объединение «Барка поэтов»22, просуществовавшее почти 2 года как свободное общение творчески одарённой интеллигенции. Организаторы – футурист Анчаров (псевдоним Артура Куле) и неоклассик Е. Титов, поэты и просветители, – не выдвигали программ и принимали на барке, где жил Анчаров, всех, известных и неизвестных, литераторов любых направлений23. Единственное общее издание – сборник «Отзвуки» (1921) – вышел в помощь голодающим Поволжья. Активных членов группы объединял интерес к изысканной классике, поэзии символизма (А. Блок), акмеизма (Н. Гумилёв), кларизма (М. Кузмин). Большинство участников не чувствовали себя литераторами по призванию и состоялись как учёные (А. Шостакович – юрист, Н. Шастина – монголовед, Е. Титов – этнограф), поэт революционных настроений И. Славнин уехал в Москву, поэт и художник, бывший офицер В. Преловский будет репрессирован в конце 30-х годов. «Барка» оставила в сибирской литературе не самый глубокий творческий след, но стала явлением культуры, феноменом кристаллизации насыщенной культурной среды. Явление группы уникально как свободное содружество неординарных людей, объединённых не идеологией, а любовью к поэзии. Политизированные современники восприняли это как вызов, установка на борьбу нуждалась в жупеле, клеймение группы за пристрастие к «измам», обвинения в «беспредметничестве» продолжались и через 10 лет после распада, что и зафиксировано в статье «Литература сибирская» в 3 томе «Сибирской советской энциклопедии» (1932). Но сама потребность интеллигенции в интенсивном поэтическом общении и творчестве после войны, её тяготение к стилистическим

22Трушкин В. П. Литературный Иркутск. С. 26.

23Там же. С. 27.

20