§ 2. Это обнаруживается, в частности, в вопросе о практических свойствах вещных прав, отличающих их от прав обязательственных.

В качестве таковых свойств господствующее мнение устанавливает в вещных правах (и дедуктивно, и индуктивно) нижеследующие основные черты: 1) «право следования»; 2) способность быть нарушенным всяким «третьим» лицом (или, vice versa, защищаемость против всякого «третьего» лица; 3) преимущество перед обязательственными правами в случае коллизии с последними; 4) «право старшинства», как принцип разрешения взаимной коллизии вещных прав (однородных или разнородных).

Однако, при проверке оказывается, что, с одной стороны, почти все перечисленные свойства не являются общими и постоянными для вещных прав, а, с другой стороны, все они встречаются и в пределах обязательственного права. Чтобы констатировать это, достаточно немногих примеров.

1) «Право следования» отсутствует зачастую в праве собственности и в залоговом праве и, напротив, встречается в договоре имущественного найма — там, где законодательство стоит на точке зрения принципа «Kauf bricht nicht Miete» (ст. 169 ГК, см. также Code civil, art. 1743 и BGB. § 571.

2) Способность быть нарушенным со стороны любого «третьего» лица (и, в соответствии с этим, защита против любого нарушителя), — будучи особенно осязательною и наглядною в вещных правах, — не отсутствует, однако, и в правах обязательственных. Неправильно распространенное утверждение о том, что обязательственное право может подвергнуться нарушительному воздействию лишь со стороны должника и лишь против него пользуется защитою. Как нельзя более яркий пример защиты обязательственного права «против всякого нарушителя» дает, уже на почве советского права, ст. 170 ГК.

3) Преимуществом перед обязательственными правами вещные права пользуются не всегда: среди обязательственных прав существуют, как известно, такие, которые сами имеют преимущество перед вещными. Мы имеем ввиду пользующиеся преимуществом перед залоговыми правами «привилегированные требования» («privileges» французского права, «Vorrechte» германского права), известные и советскому законодательству (ст. 101 ГК с дополнением по закону 13 апреля 1928 г., прил. к ст. 271, п. II и ст. 345 ГПК).

4) Наконец, «право старшинства» не всегда действует в качестве принципа разрешения взаимных коллизий в области вещных прав и, наоборот, применяется иногда в этом качестве и в области прав обязательственных. Так, с одной стороны, залоговые права располагаются зачастую не по принципу старшинства, а по принципу ранга: а) законные залоговые права — впереди договорных, хотя бы и более ранних; б) договорные залоговые права кредитных учреждений — впереди прочих договорных залоговых прав, хотя бы и более ранних. С другой стороны, право старшинства встречается и в сфере обязательственных прав, как принцип разрешения коллизий (ст. 120 ГК).

ественный наем и т. п. права пользования — к числу прав обязательственных.

Существуют две разновидности, два главных оттенка теории вещного права, как непосредственного правового отношения к вещи. Одни из ее представителей совершенно игнорируют, при определении вещного права, момент правовой связи между управомоченным и прочими членами общества, усматривая в вещном праве лишь связь между субъектом и объектом, лишь отношение лица к вещи, в отличие от обязательственного права, представляющего собою отношение лица к лицу.

Другие, напротив, признают, что вещному праву соответствует известная обязанность всех прочих, кроме управомоченного, лиц, но подчеркивают, что эта обязанность представляет собою не сущность, а только лишь следствие вещного права, и что, следовательно, не в ней, не в правовой связи управомоченного с «прочими лицами», а в непосредственной правовой связи его с самой «вещью» кроется существо вещного права.

Так именно и понимается правовая связь между людьми в определениях вещного права, исходящих от представителей теории «абсолютных» и «относительных» прав: это — связь управомоченного с неопределенным числом пассивных субъектов, это — право, которое существует и действует «безлично, против всякого — совершенно одинаковым образом», «совершенно независимо от каких либо особых отношении к другим лицам».

Но — в отличие от прав абсолютных — это действие относительных прав на «третьих» лиц является не прямым, непосредственным, а косвенным, посредственным, «отраженным». Такое действие относительного права является, собственно говоря, оборотной стороной его относительности, логически необходимым к ней дополнением. Ибо, если в относительном праве непосредственная правовая связь существует у управомоченного не со «всеми», а лишь с «одним» лицом, то (поскольку всякое право является социальным, а, следовательно, общезначимым отношением, связующим управомоченного со всем обществом) этим самым уже a priori устанавливается, что с «прочими» лицами у управомоченного должна быть какая-то посредственная, косвенная правовая связь, являющаяся результатом и отражением вышеуказанной прямой и непосредственной его связи с другим субъектом данного правоотношения.

Но и Neuner со своими последователями, и Oertmann игнорируют то обстоятельство, что понятие абсолютности в том смысле, в каком оно употребляется теорией абсолютных и относительных прав, не совпадает с моментом «внешнего» действия («Aussenwirkung») права.. Понятие «абсолютности» в указанном смысле означает, на первом плане, не функциональный, а структурный признак права, не «физиологию», а «анатомию» правоотношения. Всякое правоотношение имеет, в той или иной мере, «внешнее» действие, но это еще не значит, что всякое правоотношение, в той или иной мере, «абсолютно». Только то правоотношение является абсолютным, в коем определенному управомоченному лицу противостоит на правообязанной стороне универсально-безличная масса всех «прочих» лиц. Правоотношение же, существующее между определенными лицами, несмотря на присущее также и ему, в известной мере, «внешнее» действие, — является по своей структуре относительным. С этой точки зрения, с т. зр. различия в самой структуре правоотношений, между абсолютными и относительными правами существует неизгладимая грань.

Но это еще не все. Указанное различие в структуре, в «анатомическом» устройстве абсолютных и относительных правоотношений влечет за собой известное различие и в функциональном их признаке, в «физиологии» их, в самом характере того «внешнего» действия, которое им всем присуще. Neuner и др., а также Oertmann видят всюду, во всех правоотношениях, принципиально-однородное, лишь количественно различное, «внешнее» действие. В действительности, во внешнем действии абсолютных и относительных прав имеется гораздо более глубокая, качественная разница. Она заключается в том, что «внешнее» действие абсолютных прав имеет прямой и непосредственный характер, обусловленный самою структурою этих прав: здесь имеется только «первое» лицо (сам управомоченный) и «третьи» лица, по адресу коих право действует прямо и непосредственно; никакого «второго» лица, по отношению к коему сказывалось бы еще какое-либо иное («внутреннее») действие права, здесь вовсе не имеется. Совсем иное имеет место в области прав относительных. Здесь налицо уже и «внутреннее» действие права (между «первым» и «вторым» лицом, между управомоченным и непосредственно обязанным), и «внешнее» действие (против «третьих» лиц), причем эта последняя функция права вытекает из первой, обусловлена ею, является ее «отражением» и результатом.

Таким образом, Neuner и его последователи, — сосредоточив свое внимание на том обстоятельстве, что всякое право имеет «внешнее действие», — не учли при этом двух существенных моментов:

1) что этот общий функциональный признак всех прав не исключает деления их, по структурному признаку, на права абсолютные и относительные;

2) что и упомянутый функциональный признак («внешнее действие» права) имеет качественно различный характер в разного рода правах: а) прямой и непосредственный — в абсолютных, б) косвенный и «отраженный» — в относительных правах.

§ 3. Возможность вредоносного воздействия третьего лица на чужое обязательственное право настолько очевидна, что ее не могут совершенно отрицать даже те, кто принципиально отвергает способность обязательственного права быть нарушенным третьим лицом и защиту его от этих нарушений.

В поисках выхода некоторые из них обращаются к построениям. имеющим в достаточной мере туманный и схоластический характер.

Так, в частности, Windscheid (а за ним Thon и Fuchs) следующим образом отводит указание Neuner'a на возможность нарушения обязательственного права 3 лицом. Если 3 лицо сделает невозможным осуществление обязательственного права, то, говорит Windscheid, это «не является, как таковое, правонарушением» («nicht als solches Unrecht»), а обязывает к возмещению убытка, лишь если действие, коим это причинено, «уже само по себе неправомерно»; «таким образом, право требования» (осуществление коего сделано невозможным 3 лицом — В.Р.) «рассматривается здесь не как волевое господство, а как имущественная ценность» («nicht in seiner Elgenschaft als Willensherrschaft, sondern in seiner Elgenschaft als Vermögenswert»).

По этому поводу уже Staub выражает недоумение: что это за действие, неправомерное «само по себе» («an und fur sich»)? Действие становится неправомерным в силу того, что оно нарушает правоⁱ. Вполне присоединяясь к этому замечанию Staub'a, мы, со своей стороны, полагаем, что приведенные выше рассуждения Windscheid'a ведут много далее своей цели, к доказательству чрезмерно большего, чем то, что они призваны доказать, и уже поэтому ничего не доказывают (qui nimium probat, nihil probat).

Различие между абсолютными и относительными правами — в самом характере связи (см. выше п. 2), соединяющей в обоих случаях управомоченного со всем обществом. В одном случае — связь со всем обществом является прямою, непосредственною; в другом случае — она является прямою и непосредственною лишь с «одним» лицом и посредственною (косвенною, отраженною) со всеми прочими лицами.