!!Экзамен зачет 2023 год / Тузов Реституция и защита приобретателя 2007

§ 14. О праве добросовестного приобретателя

имеющих право на иск1. До тех пор, пока господствует воззрение, согласно которому добросовестность иррелевантна для механизма реституции – а такой взгляд выражен, кстати, и в анализируемом постановлении Конституционного Суда (см. абз. 4 п. 3.1), – юридический интерес собственника в «распутывании» путем реституции цепочки сделок, совершенных с его вещью, которая не может быть истребована у добросовестного приобретателя в силу ст. 302 ГК, казалось бы, не вызывает сомнений2. Таким образом, проблема конкуренции между реституцией и виндикацией в части обоснования недопущения такой конкуренции остается в постановлении нерешенной.

Между тем обоснование защиты добросовестного приобретателя могло бы выглядеть достаточно простым3 и логичным, если бы Конституционный Суд исходил из того, что такой приобретатель в силу сложного юридического состава становится собственником полученной вещи и именно поэтому защищен от каких бы то ни было к нему притязаний. Кроме того, следовало бы пойти далее и, отбросив старые стереотипы, прямо признать, что всякое внедоговорное требование об изъятии вещи из чужого незаконного владения в пользу лица, считающего себя собственником или иным титульным владельцем, в том числе и заявленное в порядке п. 2 ст. 167 ГК, по своей природе является виндикационным. При таком подходе защита добросовестного приобретателя, рассматриваемого уже в качестве собственника вещи, против иска об ее истребовании, независимо от того, кем и в каком порядке этот иск заявлен, обосновывалась бы отсутствием необходимых для виндикации предпосылок – титула владения истца и незаконности владения ответчика, а формально опиралась бы на норму ст. 302 ГК об ограничении виндикации.

Однако вместо этого Конституционный Суд предпочел признать за добросовестным приобретателем неведомое доселе имуществен-

1См., напр.: Скловский К. Конституционный Суд России признал доброкачественность ГК РФ. С. 4.

2О некорректности предписания п. 2 ст. 166 ГК и отсутствии у собственника (если даже признать, что добросовестный приобретатель не становится собственником непосредственно в момент приобретения) материального, как, впрочем, и процессуального, интереса в реституции уже говорилось выше (§ 10).

3Предвидя возможный упрек в «упрощении и примитивизации», который однажды уже был мне сделан в связи с темой реституции, замечу, что простота предлагаемого решения обусловлена его объективным соответствием рассматриваемым правоотношениям, а никак не стремлением к искусственному упрощению проблемы.

181

Глава III. Защита добросовестного приобретателя

ное право – право с совершенно неопределенным содержанием, превосходящее по своей силе право собственности. Но существует ли такое право в действительности? Может ли вообще какое-либо право, даже конституционное, давать своему обладателю более полную и абсолютную власть над вещью, чем право собственности? Не является ли в связи с этим так называемое право добросовестного приобретателя просто правом собственности, возникшим у нового обладателя вещи? Такие вопросы неизбежно возникают при анализе постановления Конституционного Суда и свидетельствуют о слабости его теоретической проработки.

В заключение отметим, что уже после принятия данного постановления законодатель все же сделал первый шаг в признании за добросовестным приобретателем права собственности, причем в наиболее важной сфере применения ст. 302 ГК – сфере оборота недвижимости. Речь идет о Федеральном законе от 30 декабря 2004 г.1, дополнившем п. 2 ст. 223 ГК абзацем 2, согласно которому «недвижимое имущество признается принадлежащим добросовестному приобретателю (пункт 1 статьи 302) на праве собственности с момента такой (т. е. государственной. – Д. Т.) регистрации, за исключением предусмотренных статьей 302 настоящего Кодекса случаев, когда собственник вправе истребовать такое имущество от добросовестного приобретателя»2. При этом очевидно, что если регистрирующий орган выявит факт отчуждения недвижимости неуправомоченным лицом, он будет вправе зарегистрировать право собственности добросовестного приобретателя лишь на основании судебного решения – либо об оказе в иске собственнику

1Федеральный закон от 30 декабря 2004 г. № 217–ФЗ «О внесении изменений в статью 223 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации и Федеральный закон “О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок

сним”» // СЗ РФ. 2005. № 1. Ст. 43.

2В связи с рассматриваемой новеллой В. В. Ровный, ранее утверждавший, что добросовестный приобретатель становится собственником лишь в силу приобретательной давности (см.: Ровный В. В. Эвикция: проблемы конкуренции исков и права собственности. С. 136 сл.), теперь предлагает толковать ст. 302 ГК в том смысле, что и добросовестный приобретатель движимой вещи «становится ее собственником также независимо от истечения приобретательной давности (иначе будет невозможно объяснить, почему для движимых вещей устанавливается более длительная и сложная, чем на объекты недвижимости, процедура установления права собственности)» (Ровный В. В. Добросовестность ответчика при виндикации. С. 182). Однако в указанном смысле норму ст. 302 ГК следовало толковать и ранее, до принятия указанной новеллы, которая в этом отношении ничего не добавила.

182

§ 15. Действительность продажи чужой вещи и эвикция

на основании ст. 302 ГК, либо об установлении по заявлению добросовестного приобретателя наличия всех элементов сложного фактического состава, предусмотренного той же ст. 302 ГК, т. е. об установлении в порядке особого производства фактов, имеющих юридическое значение. Без судебного решения возникновение у добросовестного приобретателя права собственности на недвижимость возможно в том случае, когда на момент регистрации неуправомоченный отчуждатель фигурировал в реестре в качестве собственника и его право собственности не было оспорено в судебном порядке1.

Однако несмотря на все отмеченные недостатки в обосновании защиты добросовестного приобретателя Конституционным Судом, трудно отрицать общее позитивное значение принятого акта. В сложившейся ситуации, при инертности законодателя и неспособности доктрины выработать приемлемое решение, которым могла бы руководствоваться судебная практика, лишь Конституционный Суд оказался в состоянии решить столь наболевшую проблему, хотя для этого ему пришлось выйти за пределы своей компетенции. Возможно, признание права собственности за добросовестным приобретателем также движимых вещей станет следующим правоприменительным или законодательным шагом2, однако сегодня важно уже то, что защита такого приобретателя становится более адекватной реальным общественным

иправовым отношениям, которые она призвана обеспечивать.

§15. ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ ПРОДАЖИ ЧУЖОЙ ВЕЩИ И ЭВИКЦИЯ

Другая форма защиты интересов добросовестного приобретателя, уже обозначенная выше, применима в случае, когда вещь в силу той

1Нельзя в связи с этим согласиться с мнением В. В. Ровного о том, что в соответствии с данной новеллой для возникновения у добросовестного приобретателя права собственности на недвижимость собственник должен обязательно предъявить виндикационный иск и проиграть процесс (см.: Ровный В. В. Добросовестность ответчика при виндикации. С. 182). Это совершенно не вытекает ни из текста, ни из смысла закона.

2Как отмечают О. Г. и Э. Ю. Ломидзе, законопроект о введении в ГК нормы о немедленном приобретении добросовестным приобретателем, защищенным от виндикации ст. 302 ГК, права собственности на движимое имущество уже рассматривался

вГосударственной Думе (см.: Ломидзе О. Г., Ломидзе Э. Ю. Формирование основания договорного отчуждения и значение causa как цели праводателя // Вестник ВАС РФ. 2004. № 11. С. 157, сн. 28).

183

Глава III. Защита добросовестного приобретателя

же ст. 302 ГК может быть истребована у добросовестного приобретателя. Это имеет место, когда она утеряна собственником или лицом, которому она была передана собственником во владение, либо похищена у того или другого, либо выбыла из их владения иным путем помимо их воли (п. 1 ст. 302).

В данном случае защита состоит в том, что добросовестный приобретатель, у которого вещь отсуждена по этому основанию, вправе требовать от своего контрагента возмещения убытков (ответственность за эвикцию)1. Впрочем, как увидим ниже, эта форма защиты связана с не меньшим количеством доктринальных проблем и недоразумений, чем только что рассмотренное ограничение виндикации и приобретение добросовестным приобретателем права собственности a non domino. Вызвано это, как представляется, не всегда правильным пониманием правоотношений, существующих между добросовестным приобретателем и неуправомоченным отчуждателем. В рамках уже рассмотренного вопроса об ограничении виндикации эти правоотношения и их квалификация отступали на второй план, поскольку не имели определяющего значения для защиты добросовестного приобретателя: ведь если налицо все условия, предусмотренные п. 1 ст. 302 ГК, последний получает защиту независимо, например, от того или иного решения теоретического спора о действительности или недействительности заключенной между ним и неуправомоченным лицом отчуждательной сделки (важна лишь правильная квалификация требования истца, истребующего вещь). Напротив, как увидим далее, признание права добросовестного приобретателя на возмещение убытков в случае эвикции у него вещи напрямую связано с квалификацией существующих между ним и неуправомоченным отчуждателем правовых отношений. Впрочем, сама по себе такая квалификация не зависит от возможности или невозможности изъятия вещи у добросовестного приобретателя, а потому имеет общий, универсальный характер.

Речь идет об отношениях двоякого рода: это, во-первых, отношения, основанные на обязательственной сделке-каузе (например,

1 Другой возможный способ в рамках данной формы защиты, компенсация собственником добросовестному приобретателю покупной цены, которую тот уплатил за вещь, был известен некоторым законодательствам, однако в настоящее время практически не встречается и особого интереса для исследования не представляет.

184

§ 15. Действительность продажи чужой вещи и эвикция

купле-продаже), заключенной между неуправомоченным отчуждателем и добросовестным приобретателем, а во-вторых, отношения, связанные с передачей вещи по такой сделке. Для удобства целесообразно остановиться сначала на отношениях второго типа, возникающих в связи с передачей вещи (traditio), которая, как было установлено выше1, представляет собой двустороннюю распорядительную каузальную сделку и, как и всякая сделка, может быть – по основаниям, общим для любых сделок или же характерным лишь для сделок распорядительных, – действительной или недействительной, ничтожной или оспоримой.

Одним из специфических условий действительности традиции, как и всякой распорядительной сделки, является наличие у традента

распорядительной власти (Verfügungsmacht), т. е. правовой власти распоряжаться субъективным правом2 – передавать его другому лицу или же, сохраняя за собой, обременять иными правами других лиц3. Обычно такая власть принадлежит самому обладателю права, однако в ряде случаев управомоченным на распоряжение может быть в силу закона или договора иное лицо – или наряду с правообладателем, или же замещая его полностью. Поскольку наиболее «чистым» и характерным способом распоряжения является отчуждение права4, а с точки зрения практической значимости – именно права собственности5, в дальнейшем о распорядительной власти или ее отсутствии речь будет идти именно применительно к этому виду распоряжения.

Отчуждение имущества представляет собой способ реализации правомочия распоряжения, входящего в содержание субъективного

1См. § 4, 5.

2См.: Brox H. Op. cit. S. 61 ff.

3Распоряжение возможно также в форме отказа от права собственности на вещь без передачи его другому лицу, однако применительно к рассматриваемому вопросу этот вид распоряжения интереса не представляет.

4В отличие от большинства других способов распоряжения, например от сдачи имущества в аренду, обременения его сервитутами или иными правами, отчуждение связано со сменой правообладателя.

5Это обусловлено той ролью, какую играет в отчуждении имущества материальный элемент (фактическая передача), отсутствующий, например, в распоряжении обязательственным правом (цессии): при неуправомоченности отчуждателя передача имущества приводит к «расщеплению» владения и собственности, в чем уже потенциально заложен конфликт интересов.

185

Глава III. Защита добросовестного приобретателя

права собственности, поэтому распорядительная власть в отношении отчуждения имущества, по общему правилу, принадлежит его собственнику. Вместе с тем из данного правила существует ряд исключений, когда эта власть по закону или договору признается за иным лицом. Как известно, кроме собственника распоряжаться вещью в форме ее отчуждения могут в определенных законом границах субъекты права хозяйственного ведения или оперативного управления, а также иные субъекты, управомоченные на отчуждение законом, компетентными должностными лицами либо самим собственником. Непосредственно в силу закона распорядиться чужим имуществом могут, например, подрядчик – в отношении результатов выполненных работ при уклонении заказчика от их приемки (п. 6 ст. 720, ст. 738, 778 ГК), перевозчик – в отношении задержанного или невостребованного груза (напр., ч. 6 ст. 34, ч. 3 ст. 35, ч. 3 ст. 46, ч. 2 ст. 90, ст. 92 УЖТ1), хранитель – в отношении невостребованной в срок поклажи (п. 2 ст. 899, ст. 920, п. 3 ст. 923 ГК), ломбардзалогодержатель – в отношении предмета залога (п. 5 ст. 358 ГК). По указанию компетентного должностного лица продажа чужого имущества возможна, в частности, в ходе исполнительного производства (ст. 54 Федерального закона «Об исполнительном производстве»2). Наконец, по договору с собственником отчуждать вещь от своего имени могут комиссионер, агент, доверительный управляющий3.

Отсутствие распорядительной власти естественно приводит к ничтожности отчуждения, т. е. к недействительности традиции как распорядительной сделки4. Это является неизбежным логическим

1СЗ РФ. 2003. № 2. Ст. 170.

2СЗ РФ. 1997. № 30. Ст. 3591.

3Что касается поверенного и законных представителей, то, отчуждая имущество, принадлежащее представляемому, они действуют от имени последнего, а значит, лишь осуществляют своими действиями его правомочие.

4О ничтожности римской traditio вследствие нуправомоченности традента см., напр.: Windscheid B. Op. cit. Vol. I. Pt. II. § 179; Schulz F. Roman Classical Law. Oxford, 1951. P. 350. В. А. Слыщенков, верно квалифицируя современную традицию как сделку и признавая ее способность, как и всякой другой сделки, быть действительной или недействительной (см.: Слыщенков В. А. Указ. соч. С. 166 сл.), приходит, однако, к выводу, что в рассматриваемой ситуации она, тем не менее, «не является ни ничтожной, ни оспоримой». «Воля сторон направлена на переход права собственности, – пишет он, – однако существенно, что такой переход невозможен, ибо собственность не приобретается от несобственника. Закону нечего упразднять здесь: передача от несобственника и без санкции в виде недействительности – юридический ноль»

186

§ 15. Действительность продажи чужой вещи и эвикция

следствием известного принципа nemo plus iuris ad alium transferre potest, quam ipse haberet1, сформулированного римской юриспруденцией, но отражающего саму сущность распоряжения и являющегося поэтому одной из фундаментальных предпосылок построения любого правопорядка. В нем нашла концентрированное выражение простая логика: передать другому можно лишь то, что имеешь, не больше. Вряд ли существуют какие-либо аргументы, способные опровергнуть действие этого принципа и в современном российском праве. Между тем в последнее время он все чаще ставится под сомнение. Л. Ю. Василевская, например, утверждает, ссылаясь также на Л. А. Новоселову, что в римском праве данный принцип приводил к недействительности договора купли-продажи и что в современных условиях, при наличии норм об ограничении виндикации, он уже не имеет абсолютного значения2. Согласно Д. В. Мурзину, «принципы римского права не могут быть положены в основу рассуждений о действительности распорядительных сделок»3; «признание недействительным обязательственного договора (ввиду неуправомоченности отчуждателя) не влечет ничтожность распорядительной сделки и, следовательно, не затрагивает статуса добросовестного приобретателя как собственника»4.

Уже самих приведенных высказываний достаточно, чтобы увидеть беспочвенность подобной критики, которая, исходя из неверных посылок, бьет мимо цели. Во-первых, непонятно, на чем основан вывод о том, что принципы римского права не могут служить исходным пунктом для решения проблемы действительности распо-

(там же. С. 174). Это рассуждение основано на весьма распространенном представлении о том, что ничтожная сделка порождает «неправомерные» правовые последствия, которые необходимо «уничтожать», а сама ничтожность является санкцией за совершение такой сделки (критику этого представления см. выше, § 2). На самом деле при ничтожности сделки правовые последствия не «упраздняются», а просто не наступают, и в этом смысле любая ничтожная сделка есть «юридический ноль». Именно потому, что traditio направлена на переход права собственности, а такой переход в данном случае невозможен, она и является ничтожной сделкой.

1Ulp. 46 ad ed., D. 50, 17, 54 (лат. – «Никто не может передать другому права большего, чем сам имеет»).

2См.: Василевская Л. Ю. Указ. соч. С. 203.

3Мурзин Д. В. Добросовестное приобретение имущества по договору // Проблемы теории гражданского права / Институт частного права. М.: Статут, 2003. С. 113.

4Там же. С. 112.

187

Глава III. Защита добросовестного приобретателя

рядительных сделок, но к этому вопросу еще предстоит вернуться позже. Во-вторых, в римском праве действие рассматриваемого принципа не приводило, вопреки мнению Л. Ю. Василевской, а в действующем не приводит, вопреки утверждению Д. В. Мурзина, к недействительности обязательственного договора купли-продажи, который может быть заключен и неуправомоченным продавцом, о чем также речь еще впереди. И наконец, в-третьих, оба автора, оспаривая абсолютное действие правила nemo plus iuris… пытаются таким путем обосновать защиту добросовестного приобретателя, но это означает, что они сражаются, по существу, с ветряными мельницами, ибо сам критикуемый ими принцип, будучи общим принципом юридического преемства1, решительно никакого отношения к ограничению виндикации и статусу добросовестного приобретателя не имеет. Ограничение виндикации и возникновение у приобретателя права собственности закон связывает отнюдь не с действительной распорядительной сделкой, а с наличием определенных условий, перечисленных в ст. 302 ГК2. Известно также, что в данном случае речь идет именно о первоначальном возникновении права собственности3, а не о его переходе. Если бы основанием возникновения этого права была действительная распорядительная сделка, как полагают цитированные авторы, то имело бы место правопреемство (что по определению исключается ввиду неуправомоченности отчуждателя), а условия, перечисленные в ст. 302 ГК, оказались бы просто излишними4.

1См.: Васьковский Е. В. Учебник гражданского права. Выпуск II: Особенная часть.

Б.м., 1896. С. 139.

2Как уже отмечалось, согласно иному мнению, добросовестный приобретатель становится собственником в силу приобретательной давности, однако в анализируемом аспекте вопрос о конкретном основании возникновения у него права собственности значения не имеет: важно, что согласно и этой точке зрения таким основанием во всяком случае не является «действительная» распорядительная сделка.

3Карлин (Carlin) назвал этот первоначальный способ квалифицированным завладением (qualifizierte Besitzerlangung) (цит. по: Васьковский Е. В. Указ. соч. С. 157).

4Аналогичный вывод следует сделать и применительно к германскому праву, на нормы которого в обоснование своей позиции ссылаются Л. Ю. Василевская (указ. соч. С. 205) и Д. В. Мурзин (указ. соч. С. 110 слл.). Согласно § 932 BGB право собственности при приобретении от неуправомоченного лица возникает у приобретателя «вследствие отчуждения, произведенного на основании § 929», т. е., казалось бы, в силу предусмотренной этим параграфом абстрактной вещной распорядительной сделки (соглашение о переходе права собственности + фактическая передача вещи),

188

§15. Действительность продажи чужой вещи и эвикция

Ксказанному следует добавить, что, как было справедливо замечено, правило nemo plus iuris… принадлежит к числу технических принципов, фундаментальных оснований построения правопорядка, не имеющих какой-либо исторически обусловленной идеологической окраски; оно не выражает аксиологических предпосылок и ценностей общества, реализации которых служат правовые нормы,

вчастности, касающиеся обеспеченности и безопасности оборота1,

втом числе ограничивающие виндикацию и удовлетворяющие тем самым потребность рынка в надежности торговых операций, что в старогерманском правопорядке (не знавшем, впрочем, виндикации движимости в строгом смысле2) нашло отражение в знаменитой юридической поговорке – Hand wahre Hand3. Таким образом,

которая, следовательно, должна была бы рассматривается в данном случае как действительная. Именно из этого и исходят цитированные авторы. Однако такое буквальное толкование на самом деле не соответствует истинному смыслу рассматриваемых норм. § 929 устанавливает, что вещная сделка совершается собственником, т. е. для того, чтобы состоялся переход права собственности, требуется в качестве необходимого условия наличие у традента распорядительной власти. § 932 предусматривает исключение из этого правила, когда право собственности возникает и при невыполнении этого требования, однако при наличии дополнительного условия – добросовестности приобретателя. В свою очередь, § 935 (I) устанавливает исключение из нормы § 932, предписывая, что приобретения права собственности на основании последнего не происходит, если вещь была похищена у собственника или непосредственного владельца, утеряна или утрачена им иным образом. Таким образом, для приобретения права собственности a non domino помимо совершения вещного договора (§ 929) требуются: а) добросовестность приобретателя и б) факт выбытия вещи из владения собственника (или непосредственного владельца) по его воле. Учитывая сказанное, распорядительная сделка, совершенная лицом, не имеющим распорядительной власти, не может считаться действительной, ибо в противном случае она бы одна и была достаточной для наступления вещного эффекта, указанные же дополнительные условия были бы излишни.

1См.: Krzynówek J. Op. cit. S. 267.

2Хотя германцы знали понятие собственности и для движимых вещей, им, как отмечал Луиджи Менгони, «не удалось измыслить собственность на движимость отдельно от владения, от материального осуществления права». Собственник располагал только исками в защиту юридического владения (Gewere) – Anefangsklage и schlichte Klage. Это были петиторные иски об «истребовании владения», основанные на противоправном факте лишения (Entwerung), и этим отличные от римской rei vindicatio, принадлежавшей собственнику как таковому и основанной на его утверждении hanc rem meam esse (лат. – «что эта вещь является моей») (см.: Mengoni L. Op. cit. P. 42–45; немецкие термины приводятся в авторской редакции).

3Одним из наиболее древних источников, в которых документирована эта пословица, является ст. 69 Billwaärder Landrecht (конец XIV в.). Позднее она была повторе-

189

Глава III. Защита добросовестного приобретателя

рассматриваемое юридическое правило, учитывая его технический характер, не может быть поставлено под сомнение на том лишь основании, что изменились социально-экономические условия, в которых оно было сформулировано, а вместе с ними и соответствующие правовые нормы. Оно, как отмечал Е. В. Васьковский, «вытекает из самого понятия гражданских прав и не допускает никаких изъятий»1.

Необходимо вместе с тем помнить, что данное правило касается только распорядительных сделок, необходимым условием действительности которых, как уже отмечалось, является наличие у распоряжающегося распорядительной власти. Оно ни в коей мере не относится к сделкам, устанавливающим исключительно обязательственные отношения. Для совершения таковых не требуется распорядительной власти обязывающегося лица, поэтому, например, обязаться перенести на покупателя право собственности по договору купли-продажи может и не управомоченное на распоряжение лицо2.

на, например, в реформированном статуте Любека 1586 г. (кн. III, тит. II «О ссуде», ст. 1). Она означает, что «рука» (Hand), которой была доверена вещь, должна «гарантировать» (wahren) ее возврат в «руку» (Hand), из которой она ее получила, т. е. лицо, которому вещь доверена (фидуциарий), персонально отвечает перед доверителем (фидуциантом), который не имеет никакой иной защиты, кроме этого личного иска о возврате против фидуциария. Если перевернуть термины, относящиеся в предложении к подлежащему и прямому дополнению (оба выражены словом Hand), глагол wahren приобретет также и иное значение: поскольку собственник не имеет иска об истребовании против третьих лиц («должен состоять при своем доверенном лице», как указано в статуте Любека), он должен «наблюдать», «следить» за рукой держателя, обращать внимание на то, что тот делает (см.: Mengoni L. Op. cit. P. 47, nt. 24 и указанные там источники).

1Васьковский Е. В. Указ. соч. С. 157. Автор называл случай добросовестного приобретения от неуправомоченного отчуждателя лишь кажущимся исключением из рассматриваемого принципа (там же. С. 139), справедливо критикуя взгляд, поддерживаемый сегодня Л. Ю. Василевской и Д. В. Мурзиным, но ранее отстаивавшийся также некоторыми дореволюционными цивилистами (напр., Азаревичем, Загоровским), согласно которому добросовестный приобретатель получает собственность путем передачи вопреки принципу nemo plus iuris… (там же. С. 157).

2См.: Brox H. Op. cit. S. 62 f. Попытка оспорить это положение была недавно предпринята К. И. Скловским (см.: Скловский К. О действительности продажи чужого имущества // Вестник ВАС РФ. 2003. № 9. С. 80 слл.). Главный довод автора, внешне апеллируя к принципу каузальности традиции, на самом деле переворачивает его с ног на голову: «…Традиция не может иметь эффекта без каузы – договора куплипродажи… – пишет Скловский. – Но эта зависимость оказывается, насколько можно

190