книги / Мифы древних славян

ПЕРЕЖИТКИ КУЛЬТА СВЯЩЕННОГО ПЛУГА С ЯР­ МОМ, ОТМЕЧЕННОГО ГЕРОДОТОМ. Наверху — риту­ альный новогодний хле6-«6огач» с изображением, рала и ярма (Болгария), Внизу — воловье ярмо и рало

ча». Оно легко объясняется такими производными, как «наре­ ченная (суженая невеста), «обречённый» (приговорённый) и т. д. Во всех словах этой группы ощутимо «решение», «речь», «суд» кого-то высшего по отношению к данному человеку, того (или тех), кто может судить, рядить, изрекать, приговаривать. Слова этой группы могут относиться и к первобытному разделу до­ бытка или урожая, но лишь как частный случай. В целом же они выражают в своём первичном значении широкий круг слу­ чаев социальной подчинённости человека (или семьи) воле коллек­ тива или вышестоящей инстанции — старейшине рода, вечу, кня­ зю и т. д.— и могут относиться к самым различным видам соци­ альной необходимости: выполнение определённой работы, сторо­ жевая служба, выделение пахотного надела, очерёдности в вы­ полнении повинностей и многое другое. Вторая группа на одну ступень выше первой, она более полисемантична и поэтому легче переходит в отвлечённые понятия.

184

ЭНЕОЛИТИЧЕСКИЕ СОСУДЫ, УКРАШЕННЫЕ АРХАИЧНЫМ КОВРОВЫМ УЗОРОМ

Третья группа может тоже восходить к первобытности, но она отражает не простой делёж и не распоряжение («речь») старей­ шины, а выбор определённой доли путём метания жребия. Здесь уже подразумевается некая слепая сила, которая может дать одному счастливый, а другому «худой» жребий. Синонимом жребия в древнерусском языке являлось, как мы уже знаем, слово «кошь», «къшь».

Для нас представляет значительный интерес второй семанти­ ческий ряд слова «кошь»: корзина, плетёный возок для снопов (они известны со времён энеолита); «кошьница», «кошуля», «кошёлка», «кошель» — различные, обычно плетёные, ёмкости для зерна, хлеба и других продуктов; иногда — мера ёмкости. «Кошара» — плетёный хлев для овец.

В свете всего, что было сказано выше, нам понятна подоб­ ная двойственность слова: в прямом первоначальном смысле оно относилось к хозяйству, к различным приспособлениям для хра­ нения и перемещения продуктов земледелия и к скотоводческим сооружениям. Словосочетание «мой жребий» означало тогда не

смысле «кош» — жребий был равнозначен разобранным выше сло­ вам, выражавшим долю, часть, доставшуюся кому-то, но в то же время этот смысл неизбежно расширялся в связи с тем, что в зем­ ледельческом обществе размер каждой дошг-части был в пря-

185

мой зависимости от общего объёма урожая со всех полей данного коллектива. Отсюда на стадии матриархального земледельче­ ского мышления только один шаг до появления представлений о покровительнице наполненных кошей, о матери урожая. Это — не богиня произрастания, не божество плодородия как такового, а богиня итогов хозяйственного года, мать урожая в его окон­ чательной форме. Поэтому и было возможно новое осмысление простого слова, поскольку урожай при одних и тех же трудовых усилиях и молениях богам каждый год был различен, объём его в глазах первобытного земледельца определялся случаем. А от­ сюда слово «кош» приобретало значение «случайного», «не­ верного», «непостоянного», «непредвиденного», т. е. именно жребия, который мог выпасть и как счастливый и как несчаст­ ливый.

Макошь (если верно именно такое правописание) вполне может быть осмыслена как Ма-кошь — «мать хорошего урожая», «мать счастья».

В классической мифологии богиням, которые сочетали бы покровительство изобилию с влияпием на случайности человече­ ской судьбы, были греческая Тихе и римская Фортуна. Атри­ бутом обеих богинь был рог изобилия, связывавший отвлечённое понятие счастливой, удачливой судьбы с конкретным земным по­ нятием обилия продовольствия. Такой, судя по всему, была и славянская Макошь.

В пантеоне Владимира, созданном для воинственной дружин­

ской композицией, богиня с рогом изобилия в руке изображена на главной, лицевой грани истукана, а вооружённый Перун от­ несён на боковую грань по левую руку богини с рогом, которую мы с полным правом можем назвать Макошью1.

В поучениях против язычества Макошь вместе с вилами-ру­ салками (а иногда и с Симарглом) упоминается в общем спис­ ке богов, являясь, как и во владимирском пантеоне, единст­ венным женским божеством. Автор «Слова об идолах», пере­ водя с греческого обличение культа Гекаты, вспомнил Макошь с её русалками. Противоречия тому, что сказано о близости Макоши и Тихе, нет, так как Тихе и Гекату объединяет причастность к плодородию в ранней фазе развития образа и к заклинаниям судьбы, гаданиям о судьбе-доле в поздней фазе.

В XIV—XVI вв. в позднейших копиях древних поучений Ма­ кошь продолжает упоминаться, но культ её уже сильно снижен. Этнографические данные, собранные на русском Севере, рисуют нам Макошь невидимой пряхой, вмешивающейся в женские рабо­ ты, тайком стригущей овец, запрещающей прядение в праздничные дни. В так называемых исповедальных «худых номоканунцах» XVI в. среди запретов разных видов гадания есть и такой вопрос:

187

спят — веретено урчит. Говорят — Мокуша пряла. Выходя из дома она (Макошь) иногда подойдёт, а о брус-от, о полати-то веретеном-то и щёлкнет». Макошь наблюдает за прядущими женщинами; «Мокуша великим постом обходит дома и беспокоит прядущих женщин. Если пряхи дремлют, а веретено их вертится, то говорят, что за Них пряла Мокуша».

Рассматривая крестьянские верования русского Севера в це­ лом, мы видим, что пряха-Макошь является двойником (или, мо­ жет быть, тенью) другой полухрйстианской, полуязыческой боги­ ни того же севера — Параскевы Пятницы. Пятница — тоже пряха, Тоже следит за всеми женскими работами. Она требует неукосни­ тельного повиновения и запрещает бабам работать в день, по­ свящённый ей,— в пятницу. За нарушение запрета она может истыкать виновную кудельной спицей или даже превратить её в лягушку.

Культ Пятницы, не имеющей ничего общего с христианской легендой о св. Параскеве, представлен очень широко и рельеф­ но. Существовало множество пятничных часовен, много икон и идолообразных скульптурных изображений. Исследователи давно угадывали языческие корни культа Пятницы и сопоставляли её с Макошью. Так как Пятница почти полностью заслонила собой архаичную Макошь, от культа которой уцелело лишь несколько поверий, то рассмотрение культа Пятницы может помочь нам в воссоздании первоосновы культа её языческой предшественницы.

В народных верованиях Пятница предстаёт перед нами не только как богиня-пряха, но и как подательница благ, покро­ вительница плодородия: «Заменив древнюю языческую богиню св. Пятницею и Богородицею, народ приписал им влияние на плодоро­ дие и браки. Пятницу молят о плодородии с особыми обрядами».

Параскева Пятница, как и Макошь со своими русалками, была связана с водой; она покровительствует святым целебным источ­ никам и колодцам; известны «пятницкие родники».

В. И. Чичеров, собравший в своём интересном и полном иссле­ довании о зимнем календарном цикле много данных о культе Пятницы, пишет: «Самый комплекс изображений Параскевы включает понятие священной земной влаги. Больше того: вода земли и Параскева тождественны — об этом свидетельствуют ле­ генды об иконах Параскевы Пятницы, неведомо как и почему являвшихся в источниках и водоёмах».

Это наблюдение Чичерова объясняет нам постоянное соседст­ во в текстах Макоши с русалками, непосредственно связанными со «священной влагой земли». Но культ Пятницы был шире: «На­ ши предки молились св. Параскеве о всяком благополучии и счастье домашнем. По общему древнерусскому верованию св. Па­ раскева признаваема была покровительницей полей и скота».

188

Годичное распределение двенадцати пятниц по всем 52 не­ делям года ни разу не привлекло внимания исследователей рус­ ского народного календаря, а между тем анализ его может про­ лить свет на очень важные стороны Пятницы-Макоши. Обере­ гаемый от церковном цензуры, народный календарь лишь час­ тично соприкасался с церковью, но нередко выдвигал свои празд­ нества и дни молений, в: которых мы можем искать следы язы­ ческой календарности. С. В. Максимов приводит любопытные данные о розыске этой апокрифической литературы во второй половине XIX в.-: «Духовенство всеми мерами старается изъять из обращения этиостатки старины...», но «переписчики тща­ тельно прячут свою литературу... Наши корреспонденты, по крайней мере, сообщают из разных мест, что им лишь с вели­ чайшим трудом удалось достать, нижеследующий текст поучения Климента о двенадцати пятницах».

Полный заголовок апокрифа таков: «Поучение, иже во святых отца нашего Климента, папы Рымского о двенадесятницах». Пят­ ницы даже не названы— им дано общее название, как и христиан­ ским двунадесятым праздникам, что создаёт впечатление особого, параллельного церковному, календаря, в котором год кончается не31 декабря, а 6 января'. Распределяются в году 12 пятниц так:

мысль о распределении по всем двенадцати месяцам. В данном случае мы имеем дело с документом, в котором строгая календарность нарушена скользящим пасхальным циклом (пятни­ цы 1-я, 3-я, 4-я, 5-я), за которым трудно разглядеть языческую основу. Праздники «в числе», т. е: имеющие устойчивые кален­ дарные даты, покрывают 8 месяцев из 1 2 (январь, март, июнь —

август и октябрь — декабрь). На февраль — май приходится две пятницы пасхального цикла (1 -я и 3-я) и на июнь — июль —

то же (4-я и 5-я). На сентябрь не приходится ни одной пятницы. Возможно, что до вторжения церковного календаря 12 пятниц равномерно распределялись по всему году и представляли собой своеобразные календы, которые оказались нарушенными такими

190

днями, как начало великого поста, Пасха, Вознесение, Духов день.

Если мы допустим существование языческого субстрата под христианскими наслоениями этого апокрифического календаря, то распределение пятниц будет выглядеть так (пятницы пред­ шествуют праздникам):

лениями о воде и росте растений (4-я и 5-я пятницы); они сме­ щены со своих исконных мест пасхальным циклом.

Особый интерес для изучения культа Макоши-Пятницы пред­ ставляют 9-я и 10-я пятницы, около которых я поставил вопроси­ тельный знак; они считались главнейшими из всех двенадцати. «Десятая пятница считается самой старшей; вместе с девятой пятницей она приносит молитвы Богу прежде всех других пят­ ниц...» Это указание для нас чрезвычайно драгоценно, так как определяет конкретно, на чём мы должны сосредоточить своё

вымочен и оттрепан (на зто уходит октябрь-«паздерник»); с Михайлова дня, по народным приметам, должен начинаться перво­ путок, устойчивый санный путь, и одновременно начинались долгие зимние посиделки — коллективное прядение льна и шерс­ ти. Во время посиделок пелись песни, рассказывались сказки, разгадывались мудрёные загадки, которые девушки загадывали парням; иногда работа перемежалась играми и танцами. Две глав­ ные пятницы стояли у начала этого интересного и весёлого се­ зона, они как бы открывали его. Празднества начинались тканьем «обыденной пелены» (т. е. вытканной в один день) в честь 9-й пят­ ницы. Девушки коллективно проделывали в один этот день весь годичный цикл работ; теребили лён, пряли, ткали, белили.

191

Это был как бы эпиграф ко всему зимнему сезону. Второй темой октябрьско-ноябрьских празднеств было сватовство и за­ мужество.

На день Кузьмы и Демьяна (Кузьминки) устраивается брат­ чина. Организуют «ссыпку» девушки, а на готовое приглашают парней. Обрядовым кушаньем здесь являются каша и куры. Кузь­ минки иногда называют «куриным праздником», «курьими име­ нинами».

В одном из списков «Слова об идолах» автор, упомянув Ар­ темиду, сообщает, что языческим богам «молятся и куры им режуть и то блутивше сами ядять... О, убогая курята, яже на жерт­ ву идолом режются!». В поучении XIV в. жертвоприношение кур связано не с Макошью, но этнография определяет только один «куриный праздник» — девичьи кузьминки вслед за 9-й пятни­ цей. Интервал между 9-й и 10-й пятницами равен одной неделе. Точно так же и перед Ильиным днём (Перуновым днём) гото­ виться к празднику начинали за неделю; за неделю готовились к особым обрядам Богоявления (см. ниже).

Признание 10-й пятницы самой главной во всём году застав­ ляет нас считать время от кузьминок до Михайлова дня неделей подготовки к празднованию в честь важного и значительного божества. Внимание к пряже, праздник Пятницы Льняницы, де­ вичьи кузьминки, сговоры и сватовство — всё это очень убеди­ тельно свидетельствует в пользу признания праздничной недели около 1—8 ноября неделей Пятницы-Макоши. Архангел Михаил никак не отразился в народных обрядах (как, впрочем, и грече­ ская Параскева). Вся обрядность связана с женскими делами, началом брачного сезона и долгой поры женских работ на весё­ лых посиделках.

Длительность празднеств в честь Пятницы-Макоши свидетель­ ствует о её значительной роли в славянском и праславянском пантеоне.

Мы можем теперь убрать вопросительные знаки в таблице языческих празднеств и вписать в неё имя Макоши — богини плодородия, воды, покровительницы женских работ и девичьей судьбы, образ которой был запечатлен на главной, лицевой грани Збручского идола, а празднества в её честь проводились еженедельно, ежемесячно и особенно в осеннюю пору — на ру­ беже лета и зимы.

ЛАДА

Учёные, исследующие славянскую мифологию, нередко за­ дают вопрос: была ли у славян богиня Лада? В решении этой за­ гадки обилие исторических и фольклорных материалов столкну­ лось с рассудительностью учёных.

С одной стороны, мы располагаем данными о широчайшем рас­

192

пространении имени Лады в фольклоре всех славянских (и даже некоторых балтских) народов и сведениями историков начиная с XV в., а, с другой стороны, целый ряд крупных исследователей конца XIX — начала XX в. выразил категорическое сомнение в существовании такой богини.

Литература о Ладе велика и крайне противоречива. Точки зрения высказывались прямо противоположные.

В 1884 г. А. С. Фаминцын подвёл итоги обширному кругу этнографических материалов всех славянских стран, связанных с Ладой. Фаминцын считал, что Лада — богиня брака и веселья, славянская Вопа Беа, связанная с весенними и свадебными об­ рядами. Если бы он на этом и остановился, то, возможно, после­ дующих споров было бы меньше, так как это положение прочно базировалось на источниках, чего нельзя сказать о другом его тезисе. Фаминцын полагал, что, кроме богини Лады, существовал ещё бог Лад (или Ладо), которого он отождествлял, с одной сто­ роны, со славянским Ярилом (?), а с другой — с Аполлоном Соранским. Источником его ошибки явилось то, что звательный падеж от имени богини «Ладо» он принял за имя мужского боже­ ства (от имени «Ладъ» апеллятив был бы «Ладе»), и некоторые фольклорные материалы, в которых женский род заменялся муж­ ским лишь в силу утраты первоначального смысла, Фаминцын истолковал в пользу существования бога Лада. Впрочем, автор сам не был особенно уверен в существовании мужской ипостаси и в свой окончательный список славянских божеств он включил только богиню Ладу, но путаница в его труде вызвала неблаго­ приятное отношение ко всем его построениям в целом.

Продолжая исследовать весеннюю обрядность, Фаминцын в 1895 г. высказал интересную мысль о сходстве весенних и летних (купальских) обрядов с античным мифом о Деметре и Персефоне, что вскоре было значительно подробнее и на более широком материале показано Д. Фрэзером в его «Золотой ветви».

Резко выступил против таких построений Е. В. Аничков, ис­ ходивший из отрицания связи обряда с мифом и из недоверия к фольклорному материалу. Считая, что в фольклоре многое уже прикрыто идеей христианского Бога, он писал: «Приподнять это церковное наслоение и заглянуть в далёкое прошлое дохрис­ тианской старины только на основании этих ничтожных намёков поэтому нечего и думать». Такой пессимистический скептицизм привёл Аничкова к тому, что, дважды упомянув слово «обряд» в заглавии своей книги, он по существу обошёл эту важную тему молчанием, не раскрыв, как это ни странно, аграрной сущности весенней обрядности.

К статье Фаминцына Аничков отнёсся весьма пренебрежи­ тельно: «К такому методу (методу установления связи между древним мифом и этнографическим обрядом,— Б. Р.) достаточно приложить немного фантазии и тогда по старой канве античных рассказов о богах можно развести какие угодно мифологические