книги / Мифы древних славян

рает из участниц другой стороны девушку и поёт: «В нашем пол­ ку прибыло, прибыло...» Исследовательница отмечает связь иг­ ры со свадебными обрядами.

Лада или Диди-Лада (Великая Лада?) объединяет, как это мы видели и на многих других примерах, весеннюю аграрную обрядность с обрядностью брачной.

Имя Лады в большинстве случаев сопровождается дополни­ тельными словами, за которыми, по мнению средневековых ав­ торов, стоят особые божества, в силу чего они требуют специаль­ ного рассмотрения. Известны сочетания: Дид-Лада (вариант Диво-Лада), Мати-Лада, Лель, Лель-Полель; средневековые ис­ точники добавляют загадочное имя, которое в латинской транс­ крипции выглядит как 1азза или 1еззе, где удвоение должно со­ ответствовать славянскому шипящему. Следовательно, фонетиче­ ски это должно выглядеть примерно так «Яша» («Яжа») или «Еше» («Еже»). Попытка Длугоша объяснить это слово как имя Юпитера-Зевса настолько отпугнула всех последующих иссле­ дователей, что они обходили его молчанием. А между тем в на­ шем распоряжении есть некоторые данные, позволяющие прибли­ зиться к раскрытию смысла. Дело в том, что в Польше, Белорус­ сии и на Украине существовали легенды о змеях, которые, про­ жив дважды по семь лет, превращались в особых кровожад­ ных существ, называемых по-польски «смоками», а по-украин­ ски — «яжами». К. Мошинский сам записал такую легенду о «яже» (]аге), пожирающем людей. Особенно много подобных легенд в окрестностях Кракова и в самом Кракове.

Теперь мы можем снова вспомнить ту детскую игру, где Яша, или Ящер, роль которого исполняет мальчик, сидит в центре хороводного круга и выбирает себе девочку-жертву. В какой связи змей или ящер упомянут рядом с Ладой, сказать трудно. Быть может, это было только локальным явлением в отрогах Карпат: ченстоховские поучения XV в. против Лады, Леля и Яжи писа­ лись всего в трёх днях пути от Кракова с его знаменитым смоком.

Дид-Ладо объяснено ещё в прошлом веке при помощи литов­ ского языка как Великая Лада, Великое божество (БеЛз Б ет е).

Необходимо учесть, что русские песни с припевом «Ой, Дид-Ладо!» распространены в том широком поясе, где в праславянское время расселялись многочисленные балтские племена, позднее ассимилированные славянами. Это очень хорошо объяс­ няет восприятие славянами архаичного балтского ритуального возгласа: «БесИз Ьайо!» т. е. «Великая Лада!». Идол Бода, по­ ставленный, по легенде, на Лысой горе рядом с идолами Лады и Лели, не поддаётся истолкованию. Предполагают описку и вместо «Бода» читают «Баба». Это осмысленнее, но не яснее.

Самым устойчивым и широко распространённым у всех славян является Лель или Леля как сопутствующее Ладе слово (боже­ ство?). Это слово в большей степени подвергалось «закону припевности» и нередко встречается с повторами: «Лель-люли»,

204

«Лель-полель» и др. С подобными повторами мы очень часто встре­ чаемся в фольклорном материала: «стар-старичок», «млада-младё- шенька», «горе-горькое» и т. п. Но основу всё же составляет то, что было записано поляками ещё в XV в.,— 11е1у (сербское «льельо», хорватское «1^е1]о», русское «лель», «Ляля», «лёля» и т. п.).

Здесь опять, как и в случае с Ладой, приходится решать вопрос о мужском или женском естестве этого персонажа. А. Н. Остров­ ский и Н. А. Римский-Корсаков своей «Снегурочкой» убедили публику в том, что Лель — юноша, однако это так же далеко от истины, как и превращение кочевников-берендеев в архаиче­ ских славян. Целый ряд записей говорит о Леле (Лёле) в женском роде. Большой интерес представляет белорусская аграрно-закли- нательная песня, обращённая к Ляле:

Дай нам житцу да пшаницу, Ляля, Ляля, наша Ляля!

В агародзе, сеножаце, Ляля, Ляля, наша Ляля!

Ровны гряды, ровны зряды, Ляля, Ляля, наша Ляля!

Особенно показателен обряд-игра, посвящённый только этому персонажу и подробно описанный Фаминцыным3. Обряд наблюдал­ ся у украинцев и белорусов юго-западного края России. Прово­ дился он в канун Юрьева дня, 22 апреля; эти дни назывались «красной горкой», что отличалось от обычного наименования «красной горки» Фоминой, послепасхальной недели.

Девичий праздник назывался «Лялышк». Девушки выбирали из своей среды самую красивую, и она исполняла роль Ляли. Для Ляли изготавливалась особая дерновая скамья, которая, очевид­ но, должна была символизировать землю с начавшей прорастать растительностью. На середину скамьи садилась увенчанная вен­ ком Ляля, а по сторонам от неё на скамью укладывались прино­ шения: по одну сторону — хлеб, а по другую — кувшин с молоком, сыр, масло, яйца и сметана. У ног Ляли лежали сплетённые вен­ ки. Девушки' водили хоровод вокруг торжественно восседавшей Ляли, прославляли её как кормилицу и подательницу урожая. По окончании хороводной пляски и дения Ляля наделяла девушек венками. Этот весенний праздник с угощением Ляли продуктами земледелия и скотоводства, связанными с растительной вегета­ тивной силой (хлеб и молочное), проводился накануне другого очень важного празднества славян — первого выгона скота в по­ ле, обставленного множеством заклинательных обрядов, знамени­ того Юрьева дня 23 апреля.

Если перед древней масленицей, когда в природе устанав­ ливалось весеннее равноденствие и солнце побеждало зиму, люди «закликали весну», приглашали её, то в юрьевские дни, когда уже появлялась первая трава, когда распускались де­ ревья, можно было уже праздновать приход весны, её ощутимое

205

присутствие. Этот весенний праздник «рптауега», первой зе­ лени действительно очень напоминает по своей сущности ан­ тичные элевсинские мистерии, связанные с весенним возвраще­ нием Персефоны.

Персефона-Кора — дочь Деметры; второе имя подчёркивает дочерний, юный характер весенней богини. Напомню, что ано­ нимный русский автор XVII в., сочинение которого использовал Гизель, прямо называет Ладу матерью Леля и Полеля. В этом указании на материнство Лады автор, очевидно, опирался только на современный ему этнографический материал, так как у него нет никаких параллелей с античной мифологией и он не упоми­ нает ни Цереру, ни Прозерпину, что делали польские авторы. Мужской род детей Лады также условен. Материнство Лады явст­ вует и из тех песен, где при заклинании весны к ней, Ладе, об­ ращаются за разрешением: «Благослови, мати Ладо, весну закликати!>> У русского этнографа XVII в. были все основания считать Ладу матерью.

Отбросим Полеля как песенное повторение, примем женский род для Лады и Лели (к чему нас обязывает фольклорный мате­ риал), и мы получим архаичную пару: мать и дочь — богини ожи­ вающей и рождающей природы. Эта пара много древнее, так ска­ зать, исконнее, чем античные мифы или фольклорные реминисцен­ ции, и она ведёт нас к паре охотничьих рожаниц, тоже являю­ щихся матерью и дочерью. Но здесь мы имеем дело с рожаницами уже аграрными, связанными не с приплодом зверей, а с вегета­ тивной силой весеннего расцвета растительности вообще и хлеб­ ных злаков в частности.

Дочерняя сущность Лели-Ляли явствует из целого ряда близ­ ких к этому мифологическому имени слов: «ляля>>, «лялька» — ребёнок, дитя, кукла, игрушка; «лелеять» — бережно носить ребёнка; «люлька» — детская колыбель»; «лелека» — аист, с ко­ торым связано поверье о том, что он приносит детей, и многое другое. «Леля», «Ляля» могло быть почти нарицательными обозна­ чением «дочери», подобно тому как Персефона, дочь Деметры, именовалась просто «Корой», т. е. тоже «дочерью».

С праздником Лели и Лады в юрьевские дни (22 и 23 апреля), с пасхальными днями и более ранними, масленичными обрядами связано во многих местах разведение костров. Сербы разжигали огромные общесельские косторы, высота которых достигала 7 м. Пепел из костра считался священным: им посыпали семена, свя­ щенник в церкви мазал этим пеплом крест на лбу прихожан, ему приписывались целебные свойства. Иногда вокруг основного костра разводилось 12 малых, что означало общегодовую значи­ мость обряда. Ритуальные костры носили интересные названия: «лила», «олеле», «олала», «олали^а».

Сербские «лилы» явно связаны с магией плодородия и со ско­ товодством — во время горения костра разбрасывали горящую бе­ ресту («лилу») и пели:

206

Лила, гори, жито, роди!

...Весело нам, лиле, горе да нам нраве добре веде!

Большие костры палили из соломы («гомиле сламе»), а также жгли огни в особой решетке, высоко поднятой четырьмя мужчина­ ми на четырёх длинных шестах. Такие же масленичные костры из целых копен соломы разжигали на высоких местах вне села и болгары, устраивая вокруг огня хороводы. В Болгарии эти костры называли также «олелии», «ойлалия». Не было ли перенесено ещё в древности название праздника в честь весенней Лели (по польским записям XV в. «ПеН», «Пе1у») на сопровождавший празднество костёр, символизировавший разгоравшееся тепло природы?

Итак, из многообразного общеславянского фольклорного ма­ териала вычленяются две мифологические фигуры: Лада — ве­ ликая богиня весенне-летнего плодородия и покровительница свадеб, брачной жизни — её дочь (?) — Леля, Лёля, Ляля, оли­ цетворяющая весну, весеннюю зелень, расцвет обновлённой при­

роды.

А. С. Фаминцын, писавший о богине весны и сопоставивший русско-украинский фольклор с мифом о Деметре и Персефоне, во второй своей работе несколько сместил объекты внимания: он ни слова не говорит о Ладе и Леле, просто не упоминает их, а сближает с погибающей Персефоной купальскую Морену, Мару, Кострому и т. п. Обряд уничтожения (растерзания, сожжения, и утопления) соломенных кукол, действительно, очень близок к мистериям, изображающим похищение Персефоны, но в сла­ вянских материалах мы совершенно не ощущаем единства ве­ сеннего божества с фигурой, трагически завершающей свой годич­ ный путь в похоронных обрядах Купалы или Петрова дня. Нигде не хоронят ни Ладу, ни Лелю, хотя проводы последней можно видеть в приведённом выше описании гочевской «игры в Лёлю». Быть может, это связано с тем, что широко распространённое слово «морена» («таггапа») означало не славянскую Персефону, а живую девушку, которую в древности приносили в жертву в момент кульминации созревания урожая?

Освобождённые от пренебрежительно-учёного критицизма, многочисленные сведения о Ладе позволяют нам считать её обще­ славянским божеством с функциями богини растительного плодо­ родия (в чём она как-то соприкасается с Макошыо, как Демет­ ра соприкасалась с Геей, Артемидой и др.) и богини брака.

Исходя из такого взгляда на Ладу, мы должны снова обра­ тить внимание не Збручского идола: там изображены две богили. Одну из них я отождествил с Макошью, верховным женским боже­ ством, попавшим даже в великокняжеский пантеон, а вторая оставалась неразгаданной. Напомню, что атрибутом второго бо­ жества является небольшое кольцо, перстень, чётко обозначен­ ный в рельефе. Богиня держит кольцо в правой руке и как бы

207

показывает его зрителю. Думаю, что у нас есть все основания признать эту вторую богиню збручской композиции Ладой4. Тогда вся композиция будет расшифровываться так: в центре, на главной лицевой стороне четырёхгранного идола, изображена Макошь с рогом изобилия в руке; по правую руку от неё, на со­ седней грани, скульптор изобразил Ладу, богиню брака, се­ мейной жизни, символом чего является перстень в её руке. Вспом­ ним «ладувание» (или «Дай-Лада») — обряд, во время кото­ рого в святую воду девушки бросали перстни и цветы. По ле­ вую руку главной богини на другой грани находился бог-воин с конём и мечом. Таким образом, по сторонам Макоши находи­ лись божества обеих половин рода человеческого — справа Ла­ да, покровительница девушек и женщин и слева вооружённый Перун, бог мужей воинов5.

Признание второго женского божества Ладой удревняет наши достоверные сведения об этой общеславянской богине доязыческих, дохристианских времён, так как Збручский идол датирует­ ся IX —X вв. н. э. Но, разумеется, широчайшее распространение имени Лады в славянском и литовско-латышском фольклоре за­ ставляет нас опустить время возникновения мифологического образа и имени этой богини не только на праславянскую глу­ бину, но и на глубину славяно-балтской близости.

** *

Рано записанная античная мифология, представляющая по существу контаминацию множества древних локальных племен­ ных мифов, постоянно служит неким общим мерилом, при помо­ щи которых легче определяются и классифицируются мифы других народов. Уже Геродот использовал это мерило, приравни­ вая скифского Папая к Зевсу, а Гойтосира к Аполлону. Наивное уравнение славянских божеств с римскими у Яна Длугоша и у автора Густынской летописи было, вероятно, не столько же­ ланием утвердить их действительное тождество, сколько стремле­ нием перевести славянские мифологические образы на между­ народный язык античной мифологии.

Во многих случаях установленного сходства античные имена прикрывали собой результат конвергентного развития первобыт­ ного мышления у разных народов, выполняя лишь эту «перевод­ ческую», истолковательную функцию. Но особый интерес пред­ ставляют те мифы, которые по географическому признаку, по месту действия богов и героев связывают греческую мифоло­ гическую систему с той или иной местной, негреческой сре­ дой и иноплемённой мифологией, где сходные черты могут быть объяснены не только конвергенцией, но и общностью проис­ хождения.

Возможно, что одним из таких случаев является культ бо­ гини Лато, так пышно представленный в крито-микенское вре­ мя и вытесненный впоследствии, во-первых, культом её дочери

208

Артемиды, а во-вторых, культом южной пары богинь — Демет­ ры и Персефоны.

Многократно подчёркнутая мифами связь богини Лато (позднее Лето) с северными народами обязывает нас рассмотреть сопостави­ тельно культ греческой Лато и славяно-балтийской Лады.

Для права на такой поиск мы располагаем лишь пока двумя

у греков (Лато, Лето) и римлян (Латона) созвучно балто-славян- ской форме Лада, Ладо. Этих данных было бы недостаточно для утверждения о единстве происхождения мифологических образов Лато и Лады, если бы в нашем распоряжении не было сведений об ареале культа Лады у северных племен с одной стороны и устойчивых упоминаний о связи Лето с северными племенами в греческих мифах — с другой.

Необходимо детально разобрать географию этих загадочных северных народов и выяснить их взаимоотношения с областью балто-славянских поклонников «матери Лады».

Напомню ещё раз, в чём выражается связь Лато с Севером:

1.Лато происходит из земли гиперборейцев.

2.Мужем Лато некоторые мифы считают гиперборейца Описа.

3.Лато бежала от гнева Геры на о. Делос из земли гипер­ борейцев.

4.Сын Лато, Аполлон, ежегодно отправляется на зиму в страну гиперборейцев («аподемия»).

5.В стране гиперборейцев Аполлон хранит свои стрелы.

6.Гиперборейцы ежегодно посылают дары в делосские храмы детей Лато — Аполлона и Артемиды.

Связь с Севером, как видим, достаточно прочная и даже наследственная. Теперь всё дело сводится к уточнению понятия «гиперборейцы». Обилие различных мнений как у древних, так и

усовременных учёных, привело к отказу от решения этой давней загадки. В книге, названной «Знания древних о северных странах», нет разбора мнений о гиперборейцах, нет ни одного посвящённого им параграфа — автор просто объявил их мифическим, никогда не существовавшим народом.

Мне кажется, что дело обстоит не так уж безнадёжно.

Следует только учесть, что название «гиперборейцы» является не именем народа, и нарицательным обозначением: «самые север­ ные» . А так как граница познания Севера всё время отодвигалась всё дальше и дальше от Греции, то и народы, подпавшие под это греческое искусственное обозначение, менялись.

В гомеровское время и вплоть до Геродота северным пределом ойкумены представлялся балтийский (южный) берег континента. Скандинавия и Британия ещё не были известны. В полном согласии с этим Геродот писал о том, что гиперборейцы заворачивали свои дары далёким южным божествам в пшеничную солому, а это

209

говорит о племенах, обитавших в зоне земледелия, в которую входило южное побережье Балтики и Северного моря.

Переворот в географических познаниях древних произвело плавание Йитея из Массилии (современный Марсель) в северные моря, открывшего Британию и заглянувшего, по-видимому, в Бал­ тийское море, где «за Галлией непосредственно к северу от Ски фии» находился остров, богатый янтарём. Питей плавал в 330— 320 гг. до н. э. После этого, когда кругозор расширился, математик Эратосфен (III в. до н. э.), исходивший из шарообразности Земли, предсказал, что «самым северным» будут считать народ, обитающий у Северного полюса.

У последующих компиляторов произошло смещение ранних рассказов о реальных северных земледельческих племенах со све­ дениями о жизни за Полярным кругом, куда научная мысль отодви­ нула «самых северных». Помпоний Мела в первой половине I в. н. э. писал, что гиперборейцы «живут на крайнем севере по ту сторону Рипейских гор, под самой Полярной звездой... День про­ должается у них шесть месяцев, и столько же месяцев тянется ночь». Далее компилятор описывает плодородные земли и счаст­ ливый быт гиперборейцев, соединяя явные несовместимости. В подобных поздних сочинениях гиперборейцы выглядят не столь мифическим, сколько утопическим народом явно литературного происхождения.

Нас в связи с нашим архаичным религиозным сюжетом интере­ суют не тенденциозные вымыслы о счастливом северном существо­ вании несуществующего народа, а то отдалённое время, когда греки обозначали именем «самых северных» те племена, которые жили на краю известной им тогда земли.

Географическими ориентирами для нас служат Рипейские (Рифейские) горы и некий морской берег на Севере, парал­ лельный горам; гиперборейцы живут между Рипейским хребтом и морским побережьем, севернее гор и южнее моря. В настоящее время наука достаточно хорошо разработала географические све­ дения Гомера (VIII—VII вв. до н. э.) и раннего географа Гекатея Милетского (рубеж VI и V вв. до н. э.). На реконструируемых картах интересующие нас ориентиры размещаются так: Рипейские горы идут длинной грядой с запада (примерно от области Альп) на восток, проходя севернее Динарских гор и Балканского хребта, а также севернее течещия Дуная, заканчиваясь на востоке близ Чёрного моря.

Достаточно одного взгляда на физическую карту Европы, чтобы

вРипейских горах древнейшего периода (как их понимают совре­ менные исследователи) признать горную цепь, образуемую Альпа­ ми и далее на восток Карпатами (с их подразделениями — Татрами, Бескидами и др.). Этот горный комплекс главенствует

вЦентральной Европе; значительная его часть лежит севернее Дуная, и весь он расположен севернее Динар и Балкан (древнего Хемуса).

210

Вдальнейшем, по мере расширения географического кругозора

изабвения древних названий, Рипейские горы «отодвигались»

античными учёными всё дальше и дальше на северо-восток, став даже обозначением Урала, но для предгеродотовского времени они несомненно обозначали альпийско-карпатский массив, рас­ сматривавшийся греками суммарно. В этом случае местоположение «самых северных» племён определялось пространством между этим массивом и Северным и Балтийским морями. В I тысячелетии до н. э. это пространство было заселено восточной ветвью кельтов, германцами, славянами и балтами. Ко всем этим народам в сово­ купности или к каждому из них порознь могло быть применено наименование «самые северные» по отношению к миру Великой Греции архаического периода.

Будучи вынуждены считаться с некоторой расплывчатостью такого приурочения древних гиперборейцев, мы должны всё же предпринять попытку определения тех гиперборейцев, которые из своего северного далёка посылали дары на Делос в Эгейском море в догеродотовское время.

Переложим на географическую карту рассказ Геродота о дарах:

1)«гипербореи посылают скифам жертвенные дары, завёрну­ тые в пшеничную солому»;

2)«от скифов дары принимают ближайшие соседи»;

3)«и каждый народ всегда передаёт их всё дальше и дальше, вплоть до Адриатического моря на крайнем западе»;

4)«оттуда дары отправляются на юг»;

5)«сначала они попадают к додонским эллинам»;

6)«а дальше их везут к Малийскому заливу»;

7)«и переправляют на Евбею»;

В этом маршруте чётко ощущается рубеж между хорошо из­ вестными Геродоту греческими областями (начиная с Адриатики) и туманными представлениями о северном отрезке пути.

Начнём с определения земли «додонских эллинов». Додона находилась в Эпире на границе с иллирийскими племенами. Здесь была священная дубрава Зевса; из додонского дуба была сделана корма легендарного «Арго». Аргонавты плыли по Адриа­ тике с севера на юг, что указывает нам на обычность того пути, о котором сообщает Геродот («оттуда дары отправляются на юг»). Следующие этапы пути дароносиц определяются без труда: Малийский залив — это залив Аталанского пролива в восточной части Греции, Эвбея — известный остров восточнее Аталанского пролива. В древности здесь были города Диум, Оробия, Халкис, Эретрия, Стира и Карист. От Кариста, самого южного города Эвбеи, путь шёл морем на юго-восток, минуя остров Андрос, на

211

остров Тенос, близ которого и находился маленький остоовок Де­ лос с храмами «летоидов» — Артемиды и Аполлона.

В своём движении от Адриатики (примерно в районе острова Керкиры) до Делоса гиперборейские дароносицы преодолевали сушей и морем путь около 700 км.

Значительйо сложнее определение северного отрезка пути. При чтении Геродота мы невольно начинаем подозревать путаницу

вего сведениях: путь через землю скифов никак не согласуется

внашем представлении с северным участком Адриатического

моря. Однако такое подозрение было бы поспешным. Дело в том, что в ранних античпых представлениях о северных землях не было ясной согласованности между сведениями, идущими прямо с севера, и сведениями, получаемыми из черноморского угла ойкумены. Поэтому Гекатей Милетский растянул пространство Скифии от Ирана до Кельтики; рубеж Скифии и Кельтики про­ ходил где-то в южной Прибалтике, что между прочим, подтверж­ дается и археологическими материалами о кельтах галылтатского времени. Возможность такого расширительного понима­ ния Скифии была обусловлена не только неясностью представле­ ний о соотношении земель на Севере, но, думаю, ещё и тем, что часть Скифии (и притом наиболее знакомая грекам по хлебной торговле) была заселена праславянскими племенами пахарейземледельцев, земли которых действительно доходили до гра­ ниц Кельтики в южной Прибалтике. Таким образом, «скифами», принимающими дары гиперборейцев для дальнейшей передачи, следует считать не настоящих скифов-кочевников Северного При­ черноморья, а какую-то западную часть обширного праславянского массива, расположенную в сравнительной близости от Адриатики. Археологически это будет область лужицкой куль­ туры.

Древние считали, что Истр-Дунай одним своим рукавом из­ ливается в северный угол Адриатического моря. На создание такого представления повлияло наличие притоков Савы (при­ ток Дуная), подходящих близко к морю в районе таких горо­ дов, как Аквилея, Теристия, Тарсатика, близ полуострова, но­ сившего примечательное «дунайское» имя — Истрия. Таким об­ разом, пункт на Адриатическом море, откуда дары гиперборей­ цев шли на юг к додонским эллинам может быть определён вполне надёжно: это место наиближайшего подхода «рукава Итра» к морю, место выхода аргонавтов в Адриатику.

Исходная же точка, земля самих геродотовских гиперборей­ цев, должна была находиться где-то северо-восточнее западно­ го края праславянской территории. Северо-западное направле­ ние от Адриатики исключено, так как там находилась «Кельтика», а не «Скифия», что хорошо прослеживается по археологи­ ческим материалам. Как видим, предполагаемая путаница устра­ нена, и нас не должна удивлять передача даров через «скифов» и ряд других, более южных, племён к берегам Адриатики.

212

Доверие к Геродоту ещё более возрастёт, если мы получен­

ным набросок маршрута дароносиц нанесём на карту важнейших торговых путей древности.

К этому же самому углу Адриатики уже в VI в. до н. э. вы­ ходил с севера прославленный «янтарный гуть». О торговле бал­ тийским янтарём у нас есть археологические свидетельства для бронзового века, а для античного времени очень много упоми­ наний в источниках. О «золоте Севера» — электроне-янтаре — писали многие авторы. Путешественники вроде упомянутого вы­ ше Питея описывали «страну янтаря». Работами ряда истори­ ков, опиравшихся на данные Плиния, и археологов «янтарный путь» от Балтики до Адриатики установлен с достаточной пол­ нотой. Он шёл от юго-восточного берега Балтики (между устья­

У этого пути было восточное ответвление, проходившее через верховья Вислы. Южнее Вены оба направления сливались. Как видим, начинаясь в исконных землях балтов, соприкасавшихся вплотную с лужицкой праславянской культурой, янтарный путь пересекал лужицкую область, по самой её середине, проходил «Моравской Брамой» между острогами Альп и Татрами и, обхо­ дя Альпы с востока, приводил к Адриатике. Протяжение янтар­ ного пути свыше 1000 км.

Вполне естественно предположить, что прибалтийские гипер­ бореи догеродотовского времени, направляя свои дары в Эгей­ ское море, использовали этот древний, хорошо наезженный и, как полагают, священный янтарный путь. При этом предполо­ жении соблюдены всё условия геродотовского повествования о гиперборейских дароносицах.

1.Гиперборейцы живут у моря (Геродот. История, IV—13).

2.Начало янтарного пути находится в зоне земледелия, что оправдывает геродотовское упоминание пшеничной соломы (Ге­

родот. История, IV—33).

3. Гиперборейцы, направляя дары на юг, передают их прежде всего «скифам», являющимся, как следует из этого, их южными соседями. Это вполне согласуется с античным представлением о том, что «Скифия» соприкасалась с «Кельтикой» (по архео­ логическим данным, в бассейне Одера и Эльбы).

4.Янтарный путь, как и путь гиперборейских дароносиц, вы­ водит к северному побережью Адриатики, известному ещё по мифу об аргонавтах.

5.По Адриатическому морю дары гиперборейцев шли на юг; для того, чтобы от конечного пункта янтарного пути достигнуть

213