chernyshev_sergei_tekhnoekonomika_komu_i_zachem_nuzhen_blokc

Это человек был совершенно не известен поисковику Google до сентября прошлого[84] года. В сентябре из небытия возник консорциум R3, и едва возникнув, чудесным образом обзавёлся развесистой статьёй в Википедии. Из неё выяснялось: группа из девяти ведущих финансовых учреждений во главе со всё теми же Goldman Sachs и Morgan Stanley, уцелевшими погорельцами 2008 года, учредила небольшой стартапчик во главе с этим гражданином, задачей которого являлась разработка единого стандарта распределённых реестров, который будет положен в основу совместной деятельности банков-учредителей. За пару месяцев эта группа девяти с космической скоростью разбухла в консорциум из сорока с лишним крупнейших финансовых структур США, Европы и Азии (за исключением Китая и России). В ноябре Google с трудом находил в сети куцее жизнеописание господина Раттера в пару десятков строчек, которое затем буквально на глазах стало тучнеть, наливаться соками и обрастать всплывающими подробностями о былых трудовых свершениях.

Ну а дальше ежемесячно стали появляться сообщения, что консорциум R3 проводит тестирование совместной межбанковской платформы. Кому и зачем она нужна?

Как разъяснил широким массам Греф, над банками нависла смертельная угроза в виде нового поколения интернет-сервисов, открытых платформ, которые делают функционально то же, что делали банки, только дешевле и быстрее. Например, Lending Club. Открываем их сайт и читаем, что это крупнейшая в мире онлайновая торговая площадка, соединяющая тех, кто хочет пустить в дело лишние деньги, и тех, кому нужно взять деньги в долг. Они говорят о себе: «Мы трансформируем банковскую систему для того, чтобы сделать кредит более подъемным и инвестирование более выгодным».

Можно по-разному смотреть на то, зачем создан консорциум R3, но, в частности, и для борьбы против этой угрозы. Только вряд ли они будут с ней бороться путем подкидывания ядовитых бутербродов в Landing Club – наоборот, они собираются возглавить это движение. Думаю, они будут просто «выворачиваться наизнанку». Что это значит? Внутри каждого банка находятся различного сорта финансовые сервисы. Сегодня эти сервисы представляют собой многолюдные подразделения, департаменты, службы, в меру оснащённые какими-то компьютерными системами, также к их работе привлечены внешние партнёры и посредники – нотариальные конторы, регистрационные палаты, депозитарии… И всех их приходится кормить за счёт тех, кто с одной стороны желает дать кредит, и тех, кто с другой стороны желает взять.

Банки будут внутри себя заменять это громоздкое хозяйство все более дешевыми и эффективными платформами, а затем выносить их «наружу», открывать в виртуальном пространстве, и на этом зарабатывать гораздо больше, чем сейчас. Банковская форма кредитования в существующем виде малодоступна для большинства, потому что несет в себе колоссальные трансакционные издержки. В этом смысле консорциум R3 будет заниматься на практике ровно тем, что в теории провозгласил Коуз: снимать трансакционные издержки классической банковской деятельности, поглощать её и тем самым конструктивно уничтожать. Но в первую очередь банки-участники консорциума будут снижать собственные издержки, заменяя свои громоздкие сервисы и продукты на компактные платформы, выполняющие ту же функцию для тех же клиентов – и на благо, заметим, тех же собственников. Правда, при этом не избежать массовых увольнений банковских клерков…

Непришиваемые рукава блокчейна

Как будет развиваться конкуренция участников консорциума? Если бы эти банки были безмозглыми, каждый из них взялся бы разработать свой уникальный вариант распределённого реестра и потом навязать его в качестве стандарта всем остальным. Победитель в этой схватке чисто теоретически заработал бы половину мировых денег. Но это очень рискованно. Поэтому они решили, что первый этап этой деятельности пройдут совместно, и на нём никто не проиграет. Пользуясь той же аналогией, они сообща разработают единые стандарты энергетики: напряжение 220 вольт, одинаковые сети и трансформаторы, выключатели, штепсели, розетки, аккумуляторы и прочее. А вот дальше

участники пустятся во все тяжкие, и каждый будет изобретать для конечных потребителей финансовые кофемолки, посудомойки, холодильники, пылесосы, телевизоры и прочие прикладные платформы, которые можно будет втыкать в общую сеть-реестр.

Эта линия предпринимательского фронта от уровня простейших кредитно-депозитных платформ станет продвигаться все дальше вглубь пространства экономических трансакций. Например, на каком-то этапе начнётся платформизация систем работы с малым бизнесом типа той, которая разработана за полвека и воплощена в системе SBA (Small Business Administration) в США. В ней лица (физические и юридические), которые пришли за деньгами, – это уже не покупатели авто в кредит, а руководители проектов, и тогда понадобится их стандартизация. А при наличии платформ проектной стандартизации начнут разрабатываться такие развитые формы финансовых технологий, как виртуальные корпорации, которые управляют, например, потоками предпринимательских проектов, используя технологии типа Project Finance и Impact Investing. Тогда будет понятно, что информационная технология им нужна конкретно для того, чтобы оптимизировать параллельное осуществление пучка предпринимательских проектов, между которыми существует конкуренция или конфликты по поводу тех или иных дефицитных ресурсов. И тогда возникнет широчайшее поле для практического использования всего спектра оптимизационных моделей, которые пока болтаются как не пришей – сами знаете к чему – рукав.

Дальше это движение постепенно дойдёт до всех институтов и трансакций распределения: до корпоративных систем управления, федеральных целевых программ, особых экономических зон, кластеров и т. п.; а в дальнейшем – и до трансакций собственно производства.

Но прежде чем устремляться мыслью в глубины и высоты, давайте поймём одну простую вещь.

На каждом из этапов разработки новых финтех-платформ в качестве их Soft-носителя будет требоваться распределённый реестр, рассчитанный на конкретную ограниченную группу собственников-пользователей и конкретный набор типов специфических контрактов между ними. Конечно, по мере развития экономических технологий группы пользователей будут расширяться, а спектр контрактов – усложняться. Но супер-реестр, предназначенный информировать каждое разумное существо во вселенной обо всех контрактах между всеми населяющими её носителями разума, не понадобится никому и никогда. Напротив, разработчикам межкорпоративного реестра из R3 явно не поздоровилось бы, если бы в компьютере Васи Пупкина обнаружились блоки финансовых операций между Goldman Sachs

и Morgan Stanley…

Излишне говорить, что распределённый реестр, рассчитанный на ограниченную группу собственников и конкретный набор типов контрактов между ними, совершенно не нуждается для своей реализации в феерической машине майнинга.

Токены Харона и задроты майнинга

Финтех-платформы, уничтожающие банки (слово «цифровизация» политкорректно маскирует циничную суть) следующим ходом уничтожат и деньги. Деньги и всё, что с ними связано, с институциональной точки зрения – чистая трансакция, чреватая издержками, рисками и неопределённостями. «Цифровые деньги» отличаются от обычных ещё фундаментальнее, чем электронная почта – от Королевской почты Великобритании, не ищите на Gmail сургуча, конвертов и почтовых рожков. «Цифровые деньги» – внутренний функциональный блок стоимостной технологии многостороннего клиринга, снимающей денежные трансакции.

Азбучные истины иногда звучат кощунственно, но увы: биткойн – не деньги. Он – то, во что деньги превращаются в пост-рыночном зазеркалье, в своём потустороннем существовании. Харон на том берегу Стикса идёт в цифрообменник и конвертирует покойницкие оболы в токены.

Чернышев. А они и так развивались поначалу независимо. Идеология и практика Shared

Value тоже сперва развивалась независимо. И только сейчас все три свиваются в единый жгут.

Как реализуется парадигма Shared Value в Китае? Государство от имени общества участвует в управлении любой собственностью таким образом, чтобы приводить это управление в соответствие с принципами социальной нравственности, которым посвящена книга Адама Смита.

И на деле мы видим, как китайское общество шаг за шагом вовлекается в сознательное конструирование собственности, где собственники фактически уже давно работают в парадигме Impact Investing. В результате там уже нет «чистых бизнесменов», «чистого государства», «чистых благотворителей», а граждане, фирмы, корпорации, ведомства распределены по всему спектру ролей проектных соинвесторов в зависимости от сути проблемы и конкретной конфигурации трансакций.

Что до технологий… Недавно представители китайского центробанка сообщили, что занимаются «блокчейном» с 2014 года, пытаются создать собственную цифровую валюту «как можно скорее». Они, в частности, заявили: «Цифровые валюты обходятся гораздо дешевле в обороте, чем традиционные фиатные деньги, способствуют развитию торговли, повышают прозрачность сделок и сокращают риски отмывания денег и уклонения от налогов. Использование цифровой валюты поможет построить новую финансовую инфраструктуру, укрепить платежную систему Китая, повысить эффективность взаиморасчетов и ускорить модернизацию экономики»[86]. Примечательно, что в отчете, опубликованном на официальном сайте НБК, биткойн не упоминается ни разу.

Думаю, превращение в цифровалюту первым начнёт юань, а не доллар. По крайней мере все шансы есть.

Вопрос. Что нам делать со всей этой информацией, если это все не касается России? Чернышев. Отличный вопрос. На него есть как минимум два ответа – тупой и острый. Тупой уже приходилось давать неоднократно. Забудем про человеческий капитал,

социокультурный потенциал, оборонный комплекс и прочие высокие материи – и тупо рассмотрим суверенную территорию РФ как простую совокупность сопряжённых с нею ресурсов (месторождения, сельхозугодья, леса и прочие биоресурсы, чистая вода, возобновляемые источники энергии, транспортные коридоры, трудоспособное население). Тупо поделим объём ВВП на площадь страны. Убедимся, что уровень удельной производительности всего хозяйства РФ отстаёт от среднемирового в четыре раза. Причём, как легко убедиться, решающий вклад в этот провал вносит вовсе не пресловутый «труд», а сверхнизкая капитализация.[87] Так вот, если обеспечить экстенсивный рост российской производительности всего лишь до среднемирового уровня – грубо говоря, до уровня Туниса

– в результате весь мировой ВВП прирастёт аж на 20 %. Россия является крупнейшим в мире «месторождением» (или, если угодно, «заповедником») некапитализированных ресурсов. Не сомневайтесь, за ними придут. И скорее всего, не злые оккупанты, а улыбчивые носители новых экономических технологий. Как-никак «преобразующее инвестирование» – прежде всего технологии капитализации. Одно из трёх: либо мы возглавим этот процесс, либо примем посильное участие, либо будем наблюдать за ним из окон комфортной резервации.

Вторая часть ответа. Еще недавно наши сограждане числились носителями самобытной русско-советской идентичности: в ушанках и валенках сидели до рассвета на коммунальной кухне, распивая водку и толкуя о смысле жизни, о Достоевском и Бродском. Теперь многие из них, а также их дети, переобув валенки, подались на Запад и на Восток, где оказались вполне состоятельны и функциональны, и сверх того весьма креативны, в том числе в сфере современных технологий. Часть из них возвращается, многие работают «вахтовым способом» и живут на два дома. И самое удивительное – страна, несмотря на все передряги, продолжает производить на свет аномально творческих людей в промышленных масштабах.

Россия такое место, где – какие бы платформы завтра на глобальном финансовом рынке ни возникли, – наши люди в состоянии предвидеть и продумать следующий шаг в развитии,

это точно. Мы – страна прирождённых инженеров-изобретателей; осталось распространить эту компетенцию на инжиниринг современных стоимостных технологий. Еще не вечер.

В чем новизна момента, который мы переживаем? В том же роковом сентябре 2008 года, вокруг которого вращалось наше изложение, в журнале «Эксперт» был опубликован (простите за нескромность) текст «За однополярным кругом»[88]. Там речь о том, что мир вступил в новый, третий круг технологической гонки, что эпицентр борьбы за мировое лидерство, пройдя через сферу энергетических технологий, а затем информационных, переносится теперь в качественно новую сферу технологий стоимостных (экономических, финансовых). «Но в разряде финансовых технологий мы провалили главный экзамен века и в итоге были отчислены. Одно это уже обрекает страну на гибель. Американская финансовая система стала играющим судьей и абсолютным лидером мирового первенства. Покуда это так, прочие обречены на прозябание в однополярном круге. Наша независимость под угрозой. Новая Россия выживет, только обретя финансовый суверенитет».

Как отреагировало читающее общество? Естественно, забило болт.

На протяжении последовавшего десятилетия – к счастью ли, к несчастью – у нас не только перед носом, но и по периметру границ во всей красе разворачивается грандиозный «Манхэттенский проект 3.0». Новые классы экономических технологий разрабатываются, испытываются, обретают звучные имена, информация переполняет открытые источники. Надеюсь, это поможет достучаться до отечества, задремавшего под набатный колокол, с погремушкой никчёмного блокчейна в руках.

Банки больше не нужны. Как биткойн изменит будущее финансов[89]

Сергей Медведев: К вопросу о будущем вспомним прошлое. Как вы помните, была такая замечательная фраза: "Пастернака не читал, но осуждаю". То же самое могут сказать россияне о биткойнах. Недавно я встретил совершенно замечательную статистику: только 20 % слышали о биткойне, но 40 % его осуждают, и 40 % хотят его запретить. Что же это за такая страшная сущность, о которой уже и власти говорят, хотят криминализовать, запретить?

У нас в гостях Сергей Чернышев, директор Русского института. Так что же это – очередная провокация империалистов, как шрифт Times New Roman? Как нам сейчас сообщили, негоже русскому человеку пользоваться шрифтом Times New Roman, на который буржуи потом могут предъявить авторские права. Что такое биткойн – то же самое?

Сергей Чернышев: С точки зрения далекого будущего, это просто появление очередной технологии. Биткойн, скорее, случайный повод для появления новой технологии. Я услышал о нем от своего ребенка, который, пока мы ехали в машине, рассказывал мне о том, что главная задача биткойна – спрятать свои деньги от мамочки. Естественно, это меня очень раздражало, пока он не упомянул мимоходом, что при этом еще устраняются посредники в виде разнообразных платежных систем, которые издают карточки и так далее. "Ага, – сказал

ясам себе четыре года назад, – устраняются посредники"…

Вэтом смысле биткойн – это случайный внешний аспект того, что правильнее сейчас

назвать технологией распределенных реестров. Он может быть, а может не быть. Почему именно он привлек внимание компетентных органов, мне непонятно. Беда не в том, что его осуждают 40 %, а в том, что туда частично на какое-то время попал Центробанк, но вроде бы он уже готов покинуть ряды осуждающих.

Сергей Медведев: Тем более что к нему более лояльно относится Герман Греф, не раз заявлявший об этом. Мы не однажды говорили в этой программе о пиринговых сетях, о распределенных сетях. Это можно сравнить с "Убером" или с "Рутрекером", только для денег?

Сергей Чернышев: «Убер», скорее, одна из тех технологий, которая делает прямыми стези для биткойна, приготовляет для него путь. То есть идея примерно та же, но технология другая, более примитивная.

Сергей Медведев: Там слишком сильно укорененные корпорации таксистов. Биткойн – то же самое, там банковские корпорации. Что сейчас делают банки? Я читаю, что в Америке

пулы крупнейших банков объединяются с тем, чтобы тестировать трансакции. С другой стороны, банки должны противиться, потому что будущее с биткойнами отменит банки.

Сергей Чернышев: Если посмотреть на самую простую реакцию, которую демонстрируют разнообразные сообщества, то это была реакция Центробанка Китая. Они молчали-молчали, слушали-слушали, а потом в середине прошлого года разразились репликой: если вы думаете, что мы не в курсе, то это глубокая ошибка, и мы всерьез рассмотрим вопрос о цифровании юаня. Потом аналогичный акт героически совершил банк Англии. Как ни странно, в этом году они отреклись от осуждающей позиции по поводу биткойна, тоже стали говорить о централизованной электронной валюте.

А Штаты, как более сложное общество, пошли по другому пути, там нет никакой реакции центрального органа, но вместо этого чудесным образом на пустом месте возник консорциум крупнейших банков. Сначала их было девять, буквально за месяц стало сорок два, а сейчас, по-моему, сорок три – крупнейших банков. Это консорциум, который создал стартап. Этот стартап занимается тем, о чем вы сейчас сказали. По-видимому, это можно описать и так, что банки, поняв неизбежность гибели шаг за шагом тех форм деятельности, на которых они зарабатывают, решили возглавить это движение.

Есть такое понятие: «платформы» – это убийцы банков. Это такие открытые ресурсы, на которых с помощью технологий типа блокчейн можно делать то же самое, что и раньше делали, то есть давать деньги в долг или брать деньги в долг. Они решили создавать универсальный протокол и платформы. Если банк вместо себя создает платформу, которая делает то же самое, что делал он, но быстрее и дешевле, то это общественное благо. Кр оме того, он, тем не менее, сохраняет свою собственность, то есть можно перенести свою собственность на вновь созданную платформу.

Сергей Медведев: То есть на цифровые деньги.

Сергей Чернышев: Цифровые технологии в банках есть, но они архаические.

Сергей Медведев: Каким образом существует биткойн, каким образом существуют цифровые деньги, за что и как можно их заработать и за что ими можно заплатить?

Сергей Чернышев: Я обычно привожу своим студентам пример: что такое автомобильный транспорт? Показываю им на слайде паровую телегу Жозефа Кюньо, на которой он торжественно проехал по Парижу несколько метров в 1769 году, а потом из-за того, что рулевое управление было несовершенно, врезался в стену Арсенала. Эта бандура имела мощнейший двигатель – две лошадиных силы, весила две тонны, если бы могла, везла бы за собой еще три – для транспортировки орудийных стволов.

Сейчас все обсуждают детали биткойна, как если бы сели обсуждать, был или нет регулятор Уатта, откуда брался уголь… Я с упоением могу рассказать, какая фантастическая эволюция была проделана к 1789 году, когда Мердок выехал на паровой карете.

Но это все не имеет никакого отношения к делу, потому что умные люди, пронаблюдав эволюцию этой кареты, могли бы понять только одно: что, во-первых, появляется возможность транспортировки грузов и людей не на мышечной силе, не на силе лошади или человека, крутившего педали. И, во-вторых, вполне возможно, что этот экипаж может мчаться с убийственной смертоносной скоростью 25 километров в час, которую не выдержит ни один организм, а то и быстрее, и при этом может транспортировать на три порядка больше, то есть три тонны, а не 30 килограммов, как биндюжник.

Важно понять, для чего нужен биткойн, как он работает. Его сегодняшняя технологическая оболочка архаична, примитивна, случайна и не имеет отношения к делу. Это распределенный реестр, это некоторая технология, которая позволяет вам зафиксировать сделку или любое другое отношение или даже зафиксировать тот факт, что это ваш автомобиль.

Простейший вариант биткойна – это ПТС, паспорт технического средства. У вас в кармане бумажечка, которая мистическим образом устанавливает некую незримую астральную связь между вами и одним из множества автомобилей, которые стоят на стоянке перед вашим офисом. Вы выходите, садитесь, и никто не может оспорить, что это ваше, за

исключением тяжелых случаев, когда вы что-то подделали или похитили. Это гораздо более совершенная простая технология, которая позволяет вам установить контракт с другим человеком. Тот факт, что вы мне одолжили сто долларов (или я вам), мгновенно становится доступным множеству людей, относящихся к той сети, в которой работают эти технологии, в пределе – всему человечеству, если мы этого захотим, как поначалу хотел Сатоши.

Сергей Медведев: Сатоши – это изобретатель биткойна?

Сергей Чернышев: Это некий мистический персонаж, который то ли был, то ли не был. Николай Бурбаки изобрел современную математику – теперь уже известно, что это коллективный псевдоним. Так же и Сатоши Накамото изобрел биткойн. Идея технологии очень проста – это одновременная, неуничтожимая, простейшая, предельно дешевая фиксация того обстоятельства, что двое или трое людей или организаций заключили договор и одна другой что-то передала, дала, подарила, продала – автомобиль или мешок угля.

Сергей Медведев: Предположим, вы мне одолжили сто долларов, но не произошло между нами в студии, а мы об этом факте сообщили в интернете всему миру, и у нас есть миллион свидетелей, которые знают, что Чернышев дал Медведев у сто долларов.

Сергей Чернышев: И если вдруг я захочу это подчистить и написать "сто тысяч" или, наоборот, вы захотите это стереть, то нам с вами это уже не удастся, потому что каждая следующая трансакция автоматом требует подтверждения всех остальных участников.

Сергей Медведев: Это значит, что нам не нужен нотариус, не нужна нотариальная палата. Сергей Чернышев: Если мы менялись квартирами, то нам не нужна регистрационная палата, если мы менялись акциями, то нам не нужен депозитарий, не нужен никто из посредников. Более того, скажу вам страшное: если мы менялись деньгами не банкнотного типа и не с карточки на карточку перечислили их в Сбербанк, то нам не нужны те, кто эмитировал валюту на карточках, нам не нужен Сбербанк, не нужен банкомат, и карточки тоже не нужны. Нам нужна более простая, элементарная вещь, которая позволяет зафиксировать в сети факт перехода некоторой единицы стоимости. Называть ли это

биткойном или эфиром – неважно.

Сергей Медведев: Можно ли этим биткойном заплатить за чашку кофе?

Сергей Чернышев: Можно, только в том случае, если тот, кто продает кофе, тоже признает биткойн и пользуется им. Но акт присоединения к системе – это его добровольный акт, который на сегодня не требует никаких подтверждений, кроме тех, которых требует сама система. Вы вошли, зарегистрировались, и с этого момента все, что вы туда положили, у вас никто не украдет, но и вы ничего не подделаете. С этого момента вы – неуничтожимый, неподделываемый, несертифицируемый собственник той части собственности, которую вы биткойнировали.

Сергей Медведев: Эта собственность реальна или эфемерна? Чем она обеспечена?

Сергей Чернышев: Идею обеспеченности надо обсуждать с экономистами. Она относится, скорее, к архаической или отчужденной системе так называемых денег, где считалось, что есть натуральный банан, а есть бумажка, которая его символически отображает. Но биткойн позволяет делать самореализующийся контракт. То есть если я вам электронным образом ссудил автомобиль, то тем самым этот автомобиль фактически уже стал вашим, и когда вы к нему подойдете, двери его откроются, вы в него сядете и уедете. В этом смысле сама идея обеспечения умирает вместе с деньгами.

Но ведь смерть денег провозгласили давно. Например, книжка Трауинна Эггертссона, классика институционализма, которая даже у нас переведена лет 15 назад… Он говорит, что если люди в реальном проекте договорились между собой, то деньги им не нужны – это странное обременение, вместо этого нужна система многостороннего клиринга. Считайте, что многосторонний клиринг – это архаический предшественник биткойна, то есть его голая идея, еще не обретшая адекватной материальной реализации.

Сергей Медведев: То есть речь идет о радикальном сокращении трансакционных издержек?

Сергей Чернышев: Если вы мне или я вам должен сто долларов, то радикализма в этом нет.

Сергей Медведев: Я имею в виду именно трансакционные издержки. Здесь радикальная прозрачность ведет к радикальному доверию.

Сергей Чернышев: Радикальна здесь только возможность, потому что начинается очень большая и интересная эпоха, которая по содержанию абсолютно эквивалентна всему, что было до момента появления биткойна. Открывается новый мир, когда шаг за шагом исчезают трансакции. Но они не исчезают сами, они исчезают, если мы добровольно решили избавиться от трансакций, состоящих в том, что кто-то должен удостоверить своим присутствием, печатью. Мы избавляемся только от этого посредника, только в отношении этого акта. А дальше, если мы будем двигаться, выяснится, что там возникают препятствия содержательного характера. Если мы делаем совместный проект и мы не в силах договориться между собой, как мы учитываем долю каждого, то нам придется сначала заняться содержательной работой по установлению долей, а потом уже это фиксируется, и отныне и навеки в проектах такого типа все остальные посредники не будут париться, и сразу будет ясно, как считается доля каждого. Но это эпоха, то есть радикальная возможность, и она огромна.

Сергей Медведев: Здесь, мне кажется, ключевое слово – это «вера», «доверие». Это система, основанная на доверии. В конце концов, деньги тоже стоят на доверии. Об этом писал еще Фукуяма.

Сергей Чернышев: Для меня вера – это просто один из трех аспектов. Еще есть воля и знания, и все это вам потребуется. Вам потребуется воля для того, чтобы распространять волну блокчейна, а также некоторые новые свободы, ответственность и, конечно, вера, потому что, когда вы начинаете применять технологии, вы должны верить, что программисты там все правильно напрограммировали. Наконец, вам требуются знания, потому что, какая бы ни была технология, как бы вы ни верили во все остальное, но знание, как устроена клавиатура компьютера, тоже нужно. Я, например, никогда не видел, как устроена материнская плата, но я верю, что она там где-то есть. Я не занимался программированием, но слышал, что есть программисты…

Сергей Медведев: Может быть, лет через пять-десять на технологии блокчейна будет стоять вся банковская система, а мы об этом и знать не будем. Мы же не знаем, что существует протокол, на котором стоит весь интернет. Зачем нам знать, что существует технология блокчейна?

Сергей Чернышев: Что-нибудь знать придется. Давайте посмотрим на конкретном примере, что сейчас возникает вместо банков. Так называемые платформы простейшего типа уже возникли. Например, Prosper или Lending club… Они обе делают одно и то же – заменяют в банках функции посредника между лицами, у которых завелись лишние деньги, и они хотели бы их пристроить, вложить, и лицами, у которых не хватает денег, и они хотели бы взять. Сейчас, предположим, вы хотите их дать, я хочу их взять, а между нами находится банк, и он ласково говорит: да, Сергей, с удовольствием, дадим целых десять процентов, а может быть, десять с половиной. Берут ваши деньги, а мне радостно говорят: да, конечно, сейчас мы проверим вашу кредитную историю. Если все в порядке, то за каких-то 20, может быть, 30 они мне дадут… А куда девается разница между двумя цифрами – это великая тайна.

Сейчас точно так же работает платформа. Во-первых, благодаря тому, что она прозрачна, вы лучше понимаете, как она работает. Во-вторых, платформа Lending club дала бы вам не десять, а четырнадцать процентов, у меня взяла бы восемнадцать, забрала бы себ е меньше четырех, и при этом понятно, на что: они заводят статистику на всех, кто пришел за деньгами. Они пока не спрашивают, зачем им деньги, они спрашивают, есть ли кредитная история.

В Штатах есть какой-то аналог кредитной системы – я знаю аббревиатуру FICO. Исходя из того, какая у меня имеется история, мне присваивается рейтинг. И дальше, если вы

принесли десять тысяч долларов, то эта платформа говорит: мы можем ваш кредит дать десяти тысячам людей – по одному доллару. Вы напишите нам, какой вы хотели бы получить процент и какие риски вы готовы понести, потому что за риски мы не отвечаем. Статистически, если вы хотите столько, то примерно три, пять или восемь процентов тех, кому вы дали, денег не вернут. Они испортят себе кредитную историю.

Банк в этой части, в части розницы начинает исчезать на глазах. Причем они растут с бешеной скоростью. Lending club в последнем квартале выдал 12 миллиардов долларов кредитов. Эти платформы на сегодня охватывают менее одного процента запросов рынка, растут и в США, и в Европе на сто пятьдесят процентов, а в Китае и в Индии – на триста процентов.

А дальше начинается более серьезная вещь. Если, например, мы захотели бы узнать, зачем человеку деньги, давайте внимательно спросим, чего он хочет. После этого нужно, чтобы эта платформа приобрела некоторые черты интеллекта. Для того, чтобы она их приобрела, аналитики должны рассказать, как они рассматривают проект. Например, мы идем в США, просим SBA позвать десяток, а лучше сотню товарищей, которые там сидят, и просим их рассказать нам подетально, как же они мистическим образом правильно отбирают проекты малого бизнеса.

Мы будем стараться делать боты. Бот будет спрашивать предпринимателя: ты пришел за кредитом для малого бизнеса? Отлично. Наверное, у тебя есть баня, парикмахерская, маленький магазинчик, маршрутное такси – пожалуйста, поставь «птичку». Он будет не отвечать содержательно, а выбирать одну из указанных ему заранее возможностей, пока не впишется в стандарт, где работает бот. Но это завтрашний день – не в смысле, что это очень далеко, а в смысле – два-три года.

Сергей Медведев: Сергей, биткойн – это один частный случай, по большому счету надо говорить о блокчейне?

Сергей Чернышев: Это не просто частный случай – это самый исторически первый случай. Редко бывает, когда он удачен, симпатичен и всем годится. И даже блокчейн – некоторая случайность, это первая из популярных технологий распределенного реестра.

Сергей Медведев: Блок – это запись в реестре, а блокчейн – это цепь записей в реестре? Сергей Чернышев: Я думаю, что и это все случайность, и, возможно, эта реализация

отомрет. Когда мы с умным видом говорим о технологиях блокчейна, мы забываем, что не понимаем не слово «блокчейн», а слово «технологии». Если понять, что такое технологии, то нам сразу станет ясно все остальное.

Технология – это когда люди занимаются совместной деятельностью, но при этом у них есть машина, и эта машина как-то связывает их между собой. Например, мы едем на паровозе, вы – машинист, я – кочегар, и там еще, возможно, есть стрелочник, который останавливается у каждой стрелки, выбегает и специальной кочергой переводит стрелки. Мы едем втроем, и сам факт наличия паровоза обуславливает то, что мы должны с ним определенным образом взаимодействовать. Машина предусматривает технологию, она каким-то образом выстраивает нас вокруг машины, выполняющей часть функций, которую раньше выполняли люди. Очень важно еще и то, что с этой машиной нельзя просто договориться, она работает так, как работает.

Все привыкли к тому, что есть так называемая энергетика. Для простых людей в комнатах стоят всякие выключатели: я пришел, щелкнул, и, как я думаю, мистическим образом по проводам некая сущность под названием «энергия» потекла в мой холодильник или в какую-нибудь микроволновку. Хотя как физик я прекрасно понимаю, что ничего никуда не течет, «энергия» – достаточно абстрактное понятие, которое надо определять как некую систему отношений между телами в поле при наличии заинтересованного наблюдателя.

Так же 60–70 лет назад возникла информатика благодаря неусыпным бдениям кибернетики, которую у нас долго пытались запретить. Мы привыкли к тому, что у нас есть не только паровые, но и вычислительные машины, и что информатика позволяет каждому

«чайнику», нажав на кнопочки, осуществить то же самое. Некоторой мистической сущностью раньше была энергия, а теперь стала информация, мы можем ее извлекать, накапливать, преобразовывать в другой вид, например, распечатать файлы в виде текста и передать другому по проводам или в виде аккумулятора, флешки, батарейки.

Сейчас происходит третья, последняя такая же революция, и любой «чайник» может проделать то же самое с некоторой сущностью, которая теперь называется стоимостью. Если бы была, по аналогии с энергетикой и информатикой, третья дисциплина, я бы сказал, что сейчас возникает стаематика или экономатика, которая позволяет умным людям, инженерам делать машины, а простым людям… Я пришел домой или еще куда -то, достал гаджет, у него есть кнопочка, и я начинаю с помощью этой кнопочки делать то же самое. Есть нек оторая стоимость, я ее представляю как светящуюся жидкость, которая течет ко мне в карман или из кармана. Я могу ее извлечь, накопить, преобразовать и передать кому-то. Вот что такое технология третьего типа.

Вот у меня стоит ноутбук, но для моей бабушки, будь она жива, это была бы электровафельница. Крышечка, там что-то выпуклое, наливаешь на клавиатуру тесто – штепсель, розетка, закрываешь, открываешь…

Сергей Медведев: Когда-то в сети был такой ролик: дедушка принял «Айпад» за разделочную доску.

Сергей Чернышев: Здесь такая же сущность. Мы смотрим на ноутбук и думаем, что это компьютер. На самом деле на него надета незримая третья технология, которая позволяет не только и не столько передавать информацию, сколько осуществлять преобразование стоимости. Понятно, что третья технология не живет без второй, а вторая без первой – это такая пирамидка. Тем не менее, это такая же машинка, с ней будут так же работать. Интерфейс исходит из того, что у человека есть руки, глаза, мы пока не стали киборгами, поэтому надо что-то видеть, нажимать. Вот весь смысл этих технологий. «Стоимость» – ключевое слово.

Сергей Медведев: Пиринговые сети, сети распределенной информации, сети распределенных реестров – в них же совершенно иначе осуществляется создание стоимости, стоимость является общей. Получаются в своем роде такие цифровые коммуны, цифровой коммунизм. Не над тобой довлеет какой-то банк как некая отчужденная сущность, а ты являешься совладельцем огромной сети. Но это же полностью трансформирует отношения собственности…

Сергей Чернышев: И так, и не так. В вопросе содержались две замечательных идеи. Первая идея – насчет принципиально нового способа, каким возникает стоимость, откуда она берется. Ведь там никто ничего не кует, не пилит. Куют и пилят то же, что и раньше (под словом «пилить» я имею в виду конструктивную деятельность дровосека или лесоруба). Осуществляется то, что предсказал молодой парень Коуз в 1937 году в своей статье о природе фирмы, а именно снижаются трансакционные издержки, то есть мы убираем чудовищные затраты, которые были раньше. В этой самой распределенной системе мы экономим деньги, которые раньше уходили на оплату бесконечных посредников, водителей, охранников, нотариусов, процессинговых центров и так далее, – все эти затраты исчезают. За счет этого сэкономленного в чистом виде появляется энергия, производительность, которая в виде стоимости распределяется между участниками процесса.

Снятие трансакционных издержек – это первое. Открывается огромная эпоха, всем содержанием которой будет снятие трансакционных издержек. Гениальное открытие Коуза, вот эта трансакция, которую он усмотрел как теоретическую вещь, – это и есть элементарная ткань собственности, о которой вы сказали. Действительно, снятие трансакций – это шаг за шагом означает снятие отношений отчужденной собственности. Но снятие отношений собственности не означает, что у кого-то отняли штаны, это означает, что мы выходим из рабства отчужденных отношений и при этом становимся собственниками в полном смысле слова, мы овладеваем собственностью, а не сдаем ее «комиссарам» или кому-то еще "в пыльных шлемах".