763

На заводе я встал на комсомольский учет и вскоре получил комсомольское поручение. Мне поручили оформлять щит «В последний час». Каждый день утром на фанерном щите я должен был крупными буквами писать краткие сообщения о событиях на фронте или на заводе. Текст сообщений я получал от представителя партийного комитета завода. Щиты надо было выставлять к тому времени, когда очередная смена входила через главную проходную на территорию завода.

А еще через некоторое время меня ввели в состав заводского комсомольского бюро. Секретарем комсомольского комитета была Люба Манякина. Она была либо студенткой, либо аспиранткой Сталинградского механического института. Спустя много лет в телевизионной передаче, посвященной Сталинградской битве, я увидел Любу Манякину в образе представительной дамы, которая была не-то секретарем райкома, не-то секретарем горкома партии. Один глаз у нее был закрыт, как у Кутузова, черной повязкой. Видимо, это был результат ранения.

Каждый день, бывая на территории завода, я с большим интересом знакомился с его обустройством. С его цехами и сооружениями, входящими в комплекс завода. Рядом с цехом, где я работал, параллельно ему располагался кузнечный цех. Там были установлены два огромных паровых молота и большой горн для разогрева заготовок изделий, подлежащих обработке ковкой. Цех был оборудован мостовым краном. От горна в цехе было очень жарко. Тут же на полу около молотов лежали и остывали уже готовые поковки. Их грузили на электрокары и отвозили в другие цеха для дальнейшей механической обработки.

Вторая половина здания была отведена под цех, где осуществлялась разметка броневых листов и изготовления из них деталей корпусов танков. Мостовым краном броневые листы укладывались на пол, на деревянные подкладки. Рабочие-разметчики раскладывали на листы картонные шаблоны и по контуру этих шаблонов мелом очерчивали границы деталей. Потом сюда приходили рабочиегазорезчики с газовыми горелками в брезентовых робах и ползая на корточках на броневых листах, вырезали детали, перемещая пламя горелки строго по линиям, нанесенным мелом. Толщина броневых листов была разной, от 4 до 14 сантиметров. Вызывало восхищение, с какой точностью, и с какой чистотой удавалось газорезчикам,. молодым ребятам, примерно моего возраста, осуществлять разрезку броневых листов такой толщины.

Всоседнем цехе осуществлялась сборка корпусов танков. Соединение броневых листов в единую конструкцию осуществлялось методом электросварки. Вначале это осуществлялось вручную, потом при помощи сварочных автоматов конструкции Патона. Мне посчастливилось наблюдать, как совершенствовалась технология сварки и как совершенствовалась конструкция сварочного автомата. Как вначале под сварочный электрод высыпался флюс в виде толченого зеленого стекла,

икак потом на сварочном автомате устанавливалась бухта сварочной проволоки с уже нанесенным на ее поверхность слоем флюса.

Дядя Саша работал в 13 цехе, где в корпус уже готового танка устанавливали мотор. Именно на этих работах он и трудился. Работы велись одновременно на четырех машинах.

Вкаком цехе и на каких работах трудилась тетя Таня, я не помню. Дядю Сашу же я видел непосредственно в танке и даже подавал ему какую-то деталь.

Вообще, из всех работ на заводе, как у меня сложилось впечатление, самой трудной была работа в литейном цехе. Особенно в том его отделе, где изготовлялись опоки. Это такие формы, в которые заливался жидкий, расплавленный металл.

Весь 1942 год я проработал на токарных работах. Я не только освоил эту профессию, но и достиг в работе определенных успехов. Самостоятельно изменив форму резца, я смог одним и тем же резцом осуществлять и проточку направляющего выступа гайки, и снимать фаски с обеих ее сторон. Это значительно сократило время обработки одной детали. Дома о своих успехах я мог поделиться только с Наташей. У нас завязались дружеские отношения. Встречались мы на кухне. Она ждала моего прихода со смены. К моему приходу уже были сварены 2–3 картофелины, иногда к ним добавлялся соленый огурец. Я в благодарность пересказывал содержание книг «Граф Мон- те-Кристо», «Голова профессора Доуэля» и других, которых Наташа не читала. Несколько раз мы с ней ходили в кино. Кинотеатр располагался непосредственно рядом с нашим домом. Фильмы были старые, которые я уже видел, но хорошие: «Моя любовь», «Девушка спешит на свидание», «Цирк» и другие.

Напротив кинотеатра в сквере на площадке располагалась батарея зенитных орудий. Обслуживали батарею одни девушки. И только командир у них был парень — старший лейтенант. Девушки все были, как на подбор, красавицы. В ладно подогнанном обмундировании, начищенных сапожках.

43

Зима 1941–1942 года была трудной. Ощущался голод. Особенно тяжело было неработающим иждивенцам. В нашей семье их было двое: бабушка и Жора. В магазинах и на рынке было пусто. Чтобы подержать семьи рабочих, на заводе один танк оборудовали большим деревянным кузовом, как у грузовой автомашины, который установили на танк вместо башни. Танк с ящиком и представителями семей рабочих несколько раз в месяц выезжал в дальние районы и села области для обмена вещей на продовольствие. От нашей семьи в такой поход выезжала тетя Таня. Она привезла из похода мешок картошки, которая в пути замерзла, и немного свеклы. В дороге тетя Таня так промерзла, что потом тяжело болела. Вот тут то и выручил спирт, который дядя Саша в свое время наливал в выварку. Вообще-то спирта к зиме осталось совсем мало. Во-первых, к нему нет-нет и прикладывался дядя Саша и не один, а с хозяином квартиры — Лыжиным, который был любителем выпить, и, во-вторых, тетя меняла спирт на продовольствие: пшенные брикеты, американскую тушенку. Было два случая неожиданного подкрепления рабочих завода продовольствием: один раз на завод поставили две цистерны хлопкового масла, как растворителя зеленой краски для покраски танков, и одну цистерну патоки, как связующей при формировании опок для литья. Масло и патоку рабочие частично растащили. Немного досталось и нам.

Как я писал, ежедневно я оформлял щит — «В последний час». Помимо данных о событиях на фронте, мне запомнилось несколько сообщений. На заводе работало два кузнеца. Они работали в разные смены и соревновались между собой. У одного фамилия была Лиходид, у другого — Лихобаба. Так вот, было сообщение в виде юмористического стишка о результатах их соревнования. Директором завода был Задорожний. Он не уходил домой и спал на диване в своем кабинете. Сталинградский завод был главным в то время производителем танков Т-34. И каждую ночь на завод звонил Сталин, который работал по ночам и уточнял, сколько за сутки было сделано танков. Или звонил его порученец с этим же вопросом. Ожидая звонка Сталина, Задорожний закурил и уснул, выронив папиросу от которой загорелся диван. Об этом, как погорел Задорожний, и была написана юмористическая частушка. В одном из сообщений о результатах соревнования была поименована и моя фамилия, как выполнившего норму на 200 %. Об этом Наташе рассказала ее мама. Так что меня Наташа встречала уже как героя.

В цехе, где я работал, произошел тяжелый несчастный случай. Рядом с моим станком на накатном станке работала девчушка лет 14. Совсем ребенок. В ночную смену после обеденного перерыва, когда особенно хочется спать, она на мгновение вздремнула и вместо шпильки вставила под движущуюся плашку палец. Палец вырвало вместе с суставом.

О том, что немцы приближаются, стало ощущаться уже непосредственно на заводе. Прекратилась поставка резины для колес. Выпустили опытную партию танков с увеличенным диаметром колес, без резины. Опыт оказался удачным. Стали выпускать танки с колесами без резины.

Конструкторы предложили в отдельных танках вместо пулемета устанавливать огнемет. Вместе с Толей, моим соседом по цехе, мы наблюдали, как на заводском полигоне проходило испытание огнемета.

Зима 1941–1942 была очень холодной. В цехе стоял огромный электрический калорифер с вентилятором. На нем был устроен деревянный решетчатый настил. Ночью, в перерыв, на нем вповалку отогревались те, которых сейчас называют ветеранами — тружениками тыла. Это были подростки 13–14 лет.

Мне предложили перейти на новую работу, на должность комплектовщика. На этом посту, как мне сказали, я должен заменить работника, который не справлялся со своими обязанностями. Моим напарником был студент механического института Гельфанд. Кажется, Миша. Одну смену я работал вместе с ним. Вникал в сущность работы. В следующую ночную смену я уже работал самостоятельно.

Задачей комплектовщика было обеспечивать непрерывность поставки на сборку более 500 наименований деталей. Особенно много деталей шло на мотор. Детали изготовлялись в разных цехах и на разных их участках. Многие детали требовали термической обработки, закалки, цианирования, оксидирования. Все это надо было помнить и помнить, сколько каких деталей шло на одну машину, сколько их надо было в смену. Я быстро освоился с этой задачей. Опять выручила хорошая память. В смену у меня был один помощник — экспедитор по фамилии Дураков. Он, как и я, ходил по цехам за деталями и относил недостающие детали непосредственно на конвейер. Обычно Дураков сидел у телефона. При звонке, поднимал трубку и говорил: «Дураков слушает».

Немцы стремительно приближались к Сталинграду. Утром 21 августа в последних известиях передавали, что ожесточенные бои шли на Клецком направлении. Это уже Сталинградская область, от го-

44

рода порядка 120–150 километров. После ночной смены 22 августа я, как обычно, пришел домой и лег спать. Днем меня разбудил громкий шум. Было такое впечатление, что кто-то громко и часто стучал дверьми. Я подумал, что это хулиганит Жора. Я встал. Дома никого не было. Я подошел к окну. В небе, как рой пчел, рядами в сторону города летели немецкие самолеты. Такого количества самолетов я не видел даже в кино. Летели они волнами. Громко и безостановочно стреляли зенитные пушки, батарея которых была напротив нашего дома. Со стороны города, а это от поселка СТЗ километров 12– 15, слышались громкие и частые взрывы. Там полыхало зарево, все небо заволокло черным дымом.

Я быстро надел свою рабочую одежду и побежал на завод. Завод не работал. Рабочие кучками группировались на территории двора у своих цехов.

У заводоуправления маленький полный и лысый генерал что-то громко командовал. Вокруг него образовалась толпа мужчин и несколько женщин. Чтобы понять, что происходит и понять, о чем говорил генерал, я подошел поближе. Из толпы генерал выбрал рослого мужчину, возраста лет 30–35, видимо, из числа уже отслуживших в армии. Тот отобрал из толпы 40 человек, в их число попал и я. Нас построили, рассчитали на первый-второй и строем повели вначале в столовую, где нас накормили и выдали на двоих по булке хлеба и по две банки консервов. Потом мы пошли на склад, где на каждую пару был выдан один танковый пулемет и две запаянных банки из оцинкованного железа с патронами. Пулемет был в разобранном виде.

Опять нас построили. Подошел еще один военный командир. Перед строем он объяснил нам сложившуюся ситуацию, и какая задача перед нами поставлена.

22 августа колонна немецких танков Т-3 и Т-4 неожиданно по шоссейной дороге прорвалась к горному поселку СТЗ. Колонна была остановлена двумя зенитными орудиями, которые прямой наводкой расстреляли и подожгли арьергард этой колонны. Остальная часть колонны из-за больших потерь и отсутствия поддержки пехоты повернула назад. В районе заводского поселка, кроме зенитной батареи, нет ни одного красноармейца. Можно ожидать повторения наступления танков, и уже, наверное, с пехотой. Можно ожидать также высадки десанта с воздуха.

Командир рассказал и показал, как собрать пулемет, как его заряжать, показал, как вскрыть банку с патронами.

Нам была поставлена задача: рассосредоточиться в районе поймы реки Мечетки северозападнее поселка индивидуальной застройки и продержаться там до прихода регулярных войск, не пропустить немецкую пехоту в район заводского поселка. Подкрепление должно прийти из-за Волги не позднее 12 часов следующего дня. Итак, гуськом один за другим нас развели на большое расстояние за пределами застройки деревянных домов.

Моим напарником был Виктор Иванович, так он представился. Он был намного старше меня. Он был слесарем-наладчиком. На заводе он занимался установкой и регулировкой топливных насосов.

«Ты, Володя, стрелять умеешь?» — спросил он меня. «Умею» — сказал я — я хорошо стрелял из малокалиберной винтовки. «Тогда будешь первым номером. Я плохо вижу. А пока сходи-ка в ближайший дом и попроси пару лопат. Сделаем окоп». Я принес лопаты, и мы стали копать. Почва была мягкой. Вверху был чернозем, тут было картофельное поле, потом песок. Окопчик мы выкопали глубокий. Мы в нем помещались в полный рост. Сделали сиденье и две ступеньки. Разобрались с пулеметом. Помахали рукой нашим соседям справа и слева. Они были от нас в метрах ста и тоже закопались. Перекусили и стали ждать. Было очень тепло. Погода стояла великолепной.

Часов в 7 вечера был первый налет немецких самолетов. Самолеты появились внезапно и на очень низкой высоте. Мы их увидели раньше, чем услышали звук их моторов. Самолет пролетел над нами так низко, что можно было рассмотреть лицо летчика. Самолеты полетели в направлении заводского поселка, оттуда послышались выстрелы зениток и взрывы бомб.

Часа через два снова послышался гул немецких самолетов. Звук моторов немецких самолетов резко отличался от звука моторов наших, советских. Он был с каким-то подвывом: «ууу, ууу, ууу».

Прямо в направлении на нас с Виктором Ивановичем на низкой высоте летел самолет. Я направил в его сторону пулемет и прицелился. «Стреляй, стреляй, Володя!» — крикнул Виктор Иванович. Я нажал спусковой крючок. Почувствовал, как задергался пулемет, но звука выстрелов своего пулемета я, на фоне гула самолета, не услышал. Самолет своим брюхом пролетел над нами, и из него, как горох, посыпались бомбы. Казалось, что они летят прямо на нас. Видно было каждую бомбу, видно было, как закручивался, ввинчивается ее хвостовик. Так движется рукоятка юлы, когда ее пускаешь на ровной поверхности. Мы втиснулись, прижались на дно нашего окопчика. Сильно

45

ударило по ушам, заколебалась под нами земля. В небо впереди по ходу самолета поднялся столб земли, пыли и дыма. И наступила тишина.

Когда осела пыль, мы поднялись. Дом, где я брал лопаты, горел. Около него копошились люди. Видел, как поднимали женщину или девушку с распущенными волосами и распростертыми в стороны руками. Все мясо ее спины от шеи до пояса пластом было оторвано от тела и держалось у пояса. Видны были лопатки, которые, как мне показалось, были голубого цвета. Эта картина впоследствии мне много раз снилась, и я просыпался в холодном поту. Все это было примерно в 50– 60 метров от нас. Я вылез из окопа и пытался посмотреть в сторону нашего дома, цел ли он. Но с этого места ничего увидеть не удалось. На горном поселке полыхали пожары. Было очень тепло, душно, но меня сотрясал озноб.

Ночь была безоблачной. Ярко светили звезды и пожары в поселке.

В полдень на следующий день нас сменили. Сначала мы увидели, как сменили пост, который был правее нас, у дороги. Там наших товарищей сменили два красноармейца с длинным противотанковым ружьем. Потом два красноармейца подошли и к нам. Это были не то киргизы, не то якуты. Низенького роста, вооружены они были обычными винтовками.

До поселка мы с Виктором Ивановичем шли вместе. Потом разделились. Он пошел в сторону завода, а я домой, с пулеметом. Дом наш был цел, не был поврежден и рядом стоящий кинотеатр. А вот зенитной батарее досталось здорово.

Дома были только тетя Таня и Жора. «Живой, слава Богу», — вскрикнула радостно тетя Таня. «Хорошо, что мы тебя дождались, дядя Саша и бабушка пошли на берег реки. До реки далеко, бабушке идти трудно. Да и вещи надо нести с собой. Собирайся, пойдем вместе. К вечеру надо быть у причала».

«Дай стрельнуть!» — бросился ко мне Жора. Тетя Таня шлепнула Жору. «Идите, я вас догоню. Мне надо отнести пулемет на завод». Я выдвинул ящик стола, собрал документы: паспорт, комсомольский билет, аттестат об окончании школы, две-три облигации и деньги. Все это и еще кое-что я сложил в противогазную сумку, одел ее на плечо и отправился на завод. Тетя Таня и Жора пошли на берег. Из дома мы вышли вместе и больше не встречались несколько лет.

На заводе я не задержался. Дорога на берег Волги представляла грустную картину. Еще горели и дымились некоторые дома. В сторону реки мелкими группами двигался народ. С мешками, чемоданами, с детьми.

Волга со стороны заводского поселка имела крутой обрывистый берег и далее пологий песчаный пляж. Спустившись по логу на пляж, я оказался в гуще групп людей, прижавшихся к основанию откоса. Люди располагались семьями, с детьми и вещами. И я пошел по пляжу вдоль этой массы людей, рассчитывая отыскать своих. Внезапно кто-то меня окликнул: «Володя, наши здесь!». Это был Толя Коленов. Я сел на песок рядом с ним. Толя рассказал мне свою грустную историю. Семья Толи жила не в поселке тракторного завода, а в поселке завода баррикадного. Этот поселок был расположен посередине между поселком СТЗ и городом. Баррикадный завод, как и его поселок, подвергся жестокой бомбардировке немецкой авиации. Дом, в котором жил Толя, оказался разрушенным до основания. Остались ли в живых родители или они оказались погребенными под завалом многоэтажного дома, Толе выяснить не удалось. Деваться ему было некуда, и он вернулся на завод. И вот теперь вместе с рабочими своего цеха находится на берегу Волги.

Видимо, от всего пережитого в эти сутки и от теплого песка пляжа я внезапно уснул и проснулся, когда уже стемнело. Отыскать своих в темноте было немыслимо, и я остался с Толей.

Утром, часов в 5, к берегу причалила большая плоскодонная баржа. С нее бросили трап, и поступила команда начать срочную погрузку. Мы с Толей оказались на борту. Баржа была сильно перегружена, маленький буксир отчаянно пыхтел, не мог ее стронуть с места. Все очень волновались: стало совсем светло, с минуту на минуту могли появиться немецкие самолеты. Наконец, мы поплыли. Волга в этом месте имела очень большую ширину. По реке текла нефть и даже в отдельных местах горела.

Немецкие самолеты появились, когда мы уже были у левого берега. Бомбили они баржи, которые двигались в противоположном направлении: с левого берега на правый.

Левый берег Волги, в отличие от правого, был равнинным, мелководным, песчаным. К самому берегу баржа пристать не смогла. Поэтому пришлось снять брюки и обувь и добираться до берега по воде.

Метрах в двухстах на пустынном берегу стояла большая армейская палатка, в которой был стол и сидели представители эвакуационной комиссии. Нам с Толей выдали командировочные удостоверения с направлением на танковый завод в городе Рубцовске. Добираться туда надо было железной до-

46

рогой от станции Красноармейская, до которой надо было 22 километра дойти пешком. Влившись в поток людей, двигавшихся в сторону железной дороги, мы к вечеру, наконец, дошли до импровизированной станции. Там нам выдали по бумажному пакету муки, по две сырых рыбки, пропуска и билеты до Рубцовска. У вагона-станции скопилось много народа. В ожидании поезда я обошел все скопление людей в надежде встретить своих. Но тщетно.

Ночью подошел состав. Это были четырехосные теплушки, оборудованные нарами, из которых выгружались красноармейцы.

Когда вагоны освободились и поступила команда на посадку, мы с Толей забрались на нары поближе к люку-окошку. Нанизав наши рыбки на проволоку, мы привязали их к крюкам запоров люка в надежде, что они подсохнут и подвялятся.

Наконец поезд тронулся. Ехали мы очень медленно, подолгу стояли на разъездах, дорога была однопутной. До Ахтубинска, а это совсем близко, мы доехали только на вторые сутки. Даже тогда, когда мы вышли на главную магистраль, мы больше стояли, чем ехали. Стояли, как правило, на перегонах, не доезжая станций. Обычно на станциях вблизи вокзалов располагались базарчики, где можно было купить вареный картофель, молоко, рыбу. Мы были лишены этой возможности, как не могли набрать и кипятка. Рыба, которую мы привязали к люку, оторвалась, или ее украли. Единственно чем мы могли питаться, это были лепешки из муки, которые мы пекли на подобранном куске жести, уложенном на два кирпича. Хорошо, что сохранились спички.

В Омск мы прибыли в первых числах октября. К этому времени я сильно ослаб, к тому же у меня сильно расстроился желудок, а точнее, начался сильный понос. Меня сняли с поезда и увезли в больницу. В больнице я пробыл недели две.

Из больницы, учитывая мое командировочное удостоверение, меня направили на танковый завод 174 им. Ворошилова, бывший Омский паровозоремонтный завод, расположенный рядом с вокзалом. В отделе кадров завода мне выдали направление в общежитие завода, расположенное тоже вблизи вокзала на первом этаже многоэтажного дома. Мое место было на третьем этаже трехъярусной металлической, сваренной из труб, кровати. Спустя много лет, проезжая по железной дороге мимо Омска, я взглядом отыскивал этот дом с общежитием, приютившим меня. Позже дома новой застройки закрыли этот дом, и увидеть его из окна вагона уже было нельзя.

Завод 174

Завод сильно отличался от Сталинградского тракторного. Он был намного меньше и был совсем неблагоустроен. Цех 13, куда я был направлен, был сооружен из дерева. И по размерам был тоже меньше аналогичного цеха на СТЗ. Многие цеха были размещены в больших деревянных бараках. На заводе не было большого литейного цеха, и поэтому башни для танков завод получал по кооперации с заводов, расположенных на Урале. Были башни тагильские, это низенькие, по форме напоминающие кепку, и коломенские, командирские, шестигранные.

Я был назначен на должность комплектовщика 13-го сборочного цеха. Задания по работе мне были знакомы, и я быстро освоился применительно к изменившимся условиям. Привожу свою фотографию того времени из моего заводского пропуска.

Встал на комсомольский учет. Комсоргом был в это время Миша Рывкинд. В каком цехе и в какой должности он работал, сейчас не помню. Повидимому, кроме меня из Сталинграда на завод в Омск был переведен еще кто-то. Во всяком случае, на заводе стало известно, что в Сталинграде я был в бригаде, выпускавшей бюллетень «В последний час». Меня пригласили в партком и предложили выпускать такой же бюллетень и на этом заводе. Я со-

гласился. Моим руководителем в этом деле был Виктор Константинович Порожняков. Он тоже был эвакуирован с какого-то танкового завода на Западе. Говорили, что он был до этого генеральным конструктором танка Т-100. Однажды, когда возникли затруднения с комплектованием машин на конвейере дюритовыми соединительными шлангами соединения от выходных коллекторов с трубами глушителя, Виктор Константинович сказал: «В нашей машине это решалось иначе. Мы применяли бронированные шланги, изготовленные из кишок животных. Это был очень хороший, быстроходный танк».

Тогда я спросил его: «Виктор Константинович, а почему не стали выпускать танки типа Т- 100?». Виктор Константинович ответил: «Изменилась концепция войны. Предполагалась война по другому сценарию».

47

В Омск я приехал к зиме. Зима была очень холодной, а одет я был плохо. Правда, я приобрел стеганку и стеганые штаны. Валенок у меня не было. На ногах я носил чуни, которые мне склеили в цехе из обрезков дюритовых шлангов. В цехе у меня была маленькая кладовка, отделенная от бухгалтерии и планового отдела фанерной перегородкой. Там у меня был стол, стул, железный шкаф с технической документацией. Там же я устроил себе и ночлежку. Соорудил кровать из спинок танковых сидений. Жить в цехе было удобно еще и по другим соображениям. Я часто получал так называемые «наркомовские» талоны, которые можно было отоваривать в цеховой столовой. Так что в ночное время я мог еще раз поесть в ночной обеденный перерыв. Зима 1942–1943 годов у меня в памяти осталась в виде сплошной черной ночи.

Омск — старинный сибирский город. Компактный и благоустроенный. Но я его не видел. За всю зиму 1942–1943 года я ни разу не посетил кино, не был и в омских театрах, которые, как мне говорили, имели хорошие артистические силы.

Работа комплектовщика, как я сейчас понимаю, при конвейерном производстве ответственная, но не творческая и, главное, очень утомительная. Работать на станке, например, токарном намного интереснее. Но деваться было некуда. И я тянул эту лямку. Поэтому в Омске на заводе у меня практически не было друзей, поскольку я работал не в коллективе. Кроме двух девушек, работающих в плановом отделе, в помещении, отделенном от моей конторки тонкой перегородкой. Это были две очень славные, домашние девочки моего возраста. На приведенной фотографии, сделанной тоже для заводского пропуска, видно, каким я был в этот период. Одну из девушек звали Леля, фамилию ее я, к сожалению, не запомнил, вторая была Валя Щербакова. Валя, по-видимому, чем-то болела, у нее сильно отекали ноги, и она постоянно куталась в шаль. Девушки

шефствовали надо мной. Они по очереди, приходя из дома утром на работу, приносили мне теплые пирожки с картошкой или капустой, которые, по-видимому, для них готовили их мамы.

Из периода, когда я работал на заводе в Омске, у меня в памяти запечатлелись три случая. Первый случай, когда на завод прибыло сразу несколько танков с закупоренными в них погибшими экипажами. В торжественных похоронах останков танкистов принимали участие не только рабочие завода, но и местное население. Второй случай — это подписка на государственный заем. Как бы не чернили современные СМИ советскую власть, умалить величайшую сознательность и жертвенность советского народа невозможно. Думаю, что нынешнее гражданское общество страны, морально изуродованное ельцинско-гайдаровскими рыночно-торгашескими преобразованиями, на такой подвиг не способно. И третий случай — это мое участие, как представителя завода 174, в первом съезде рабочей молодежи Омской области, на котором я был награжден Почетной грамотой.

48

«Напиши, что отец умер. Кто сейчас в войну будет это проверять?». После мучительных раздумий, я отправил в НИВИТ заявление с копией аттестата. А через две недели получил сообщение, что я зачислен в число слушателей. Вызов на учебу был подписан генерал-майором технических войск Котюковым.

Янаписал заявление, в котором просил меня уволить с завода в связи с поступлением на учебу.

Впросьбе мне отказали. Основание — идет война.

Яобратился за помощью к моему шефу по общественной работе Виктору Константиновичу Порожнякову, и все чистосердечно ему рассказал.

«Ты все сделал правильно. Я тебе помогу. На днях к нам приезжает Емельян Ярославский. Он депутат Верховного Совета и будет на заводе вести прием трудящихся. Я тебя запишу на прием. Заготовь заявление и подай ему.» Я так и сделал.

Прием состоялся с участием директора завода Зальцмана. Разговор был длинным, но Зальцман заявление подписал. Привожу ксерокопию заявления со всеми резолюциями, которую мне любезно выслали из отдела кадров завода в 2006 году.

На прощанье на заводе мне выдали ордер на кусок ткани на военный костюм. Ордер я отоварил. В Омском городском военкомате мне на основании вызова НИВИТа был выписан литер и пропуск на проезд из Омска до Новосибирска. В НИВИТ я прибыл в начале октября в стеганых брюках и в танковом шлеме на голове.

Часть 3

НИВИТ

В соответствии с адресом, указанном в вызове института, я явился в здание института по улице Дуси Ковальчук 181. Это было второе общежитие института. Абитуриентов в общежитии было всего несколько человек. Старшим, кто принимал и размещал прибывающих слушателей, был, как он представился, помощник командира роты Володя Добролюбов. Он был слушателем третьего курса. Абитуриенты, прибывшие на занятия к первому сентября, находились в колхозе на сельскохозяйственных работах. Со слов Володи, когда начнутся занятия, пока не известно. Он приказал из общежития никуда не выходить, так как общежитие находится на карантине. Вечером того же дня была устроена поверка. На поверке, стоя перед строем, помощник командира роты подробно рассказал о порядках, существующих в НИВИТе, и ответил на все возникшие вопросы. В город разрешалось уходить только по увольнительной.

На следующий день я попросил увольнительную для знакомства с городом. Город Новосибирск произвел на меня очень хорошее впечатление. Описываю его таким, каким я его увидел впервые в 1943 году.

Город расположен на правом берегу реки Оби. Можно считать, что практически перпендикулярно к реке, вверх в северном направлении расположилась главная градообразующая магистраль города — Красный проспект. Это широкая улица с двусторонним движением, между проезжими частями которой красивый сквер с подстриженными деревьями, прогулочной аллеей и скамейками. По обе стороны Красного проспекта были выстроены многоэтажные дома послереволюционной застройки. Было много домов и малоэтажных, в том числе деревянных. Из многоэтажных домов запомнились: красивый дом на сто квартир на площади Свердлова, многоэтажное серое здание облисполкома, здание гостиницы Советов, дом Ленина, впоследствии ТЮЗ, здание горисполкома, белоснежное здание с надписью «Аэрофлот», дом, именуемый «генеральским», белый кирпичный дом командующего СибВО, кир-

50

пичное здание авиационного техникума. Это все по правой стороне. По левой стороне располагались: красивое здание ЗапСибзолота, здание областной больницы, здание обкома КПСС, красное здание магазина под часами. угловое здание кинотеатра им. Маяковского, кирпичное угловое здание аптеки, около которой посередине сквера возвышался монумент Сталину. Далее следовал кирпичный корпус торгового центра, здание центральной гостиницы, красное здание банка, очень хорошее здание союза потребительских коопераций, комплекс жилых домов управления «Кузбассуголь», угловое здание штаба СибВО, здание окружного дома Красной Армии.

Городская территория пересекалась железнодорожной линией, построенной с востока на запад и выходящей на мост через реку Обь. Город железной дорогой был разделен на две части: южную, составляющую основной массив застройки, и располагавшуюся по берегам поймы реки Каменки, и северную часть, в которой протекала река Ельцовка. Жилые дома, в основном деревянные, малоэтажные, построенные по берегам реки Ельцовки, образовали Заельцовский район… Именно в этом районе, на его окраине, и был сооружен комплекс зданий НИВИТа. В состав сооружений НИВИТа входили: здание учебного корпуса, здание лабораторного корпуса, два здания общежитий для слуша- телей-учащихся, два жилых дома для профессорско-преподавательского состава, гараж и баня института. Дальше НИВИТа был бор, в котором размещались здания первой городской клинической больницы.

Несмотря на то, что благоустроенные тротуары в городе были только в его центральной части, город выглядел чистым, ухоженным. В городе было две трамвайных линии. Одна связывала центр города с Заельцовским районом. В центре трамвайное кольцо было сооружено вокруг строящегося здания оперного театра. Далее трамвайная линия шла параллельно Красному проспекту по улице Мичурина до улицы Писарева, поворачивала на эту улицу и выходила на Красный проспект у железнодорожного переезда и далее по Красному проспекту через переезд до площади Калинина. На площади Калинина было второе кольцо вокруг водонапорной колонки, построенной для водоснабжения индивидуальных домов, не имеющих водопровода.

Вторая трамвайная линия шла от железнодорожного вокзала до завода им Чкалова в Дзержинском районе.

Ливневой канализации в городе не было. В городе было три кладбища, расположенных на окраинах районов. В связи с передислокацией в Новосибирск многих промышленных предприятий из Европейской части страны, плановая и стихийная застройка города к 1943 году уже перешагнула городские границы, оконтуренные городскими кладбищами. Численность населения города по разным источникам определялась в 400–600 тыс. человек.

Итак, обойдя пешком город, я вернулся в свое теперь новое жилище — второе общежитие НИВИТа. Здание общежития представляло собой пятиэтажный кирпичный корпус, состоящий из двух параллельных блоков, смещенных один относительно другого на половину ширины блока. На первом этаже общежития размещалась столовая и медицинский пункт с отдельным входом. В подвале — кухня столовой. Общежитие было рассчитано на 260 мест.

Во второй половине октября общежитие заполнилось шумным коллективом абитуриентов, вернувшихся с работ в колхозе. Нас разбили на учебные группы, роты и на два батальона. Строительный факультет составлял первый батальон. Командиром батальона был майор Ковальский. Факультет эксплуатационный, его называли факультетом движения, составлял второй батальон. Его командиром был майор Карплюк. Я был зачислен в 102 группу строительного факультета, в роту, командиром которой был капитан Козлов. Помощником командира роты был назначен наш товарищ Николай Крючков, окончивший до поступления в НИВИТ школу военных техников (ШВТ) в Иркутске.

Мне предоставили место в первой, ближайшей к лестничной площадке комнате. Моими первыми товарищами по комнате были: Морозов, Серегин, Толя Поддубный и Юлий Ткаченко. Впоследствии первые два из них были отчислены после первой сессии, вторые два — после второй.

После того, как нас распределили по группам и комнатам, было объявлено построение нашей роты, на котором было приказано все личные вещи сдать в каптерку, и всю роту строем повели на вокзал в санпропускник. Там нас вымыли, а одежду прожарили. Вечером нам выдали чистое новое армейское обмундирование и чистое постельное белье. С этого времени мы из «абиков» превратились в полноправных слушателей НИВИТа.

Учебные занятия в институте начались в первых числах ноября 1943 года. Распорядок дня был строгим. Подъем в 6 часов утра. «Подъем!» — объявлял дежурный. Полчаса на утренний туалет. Построение и, переход в учебный корпус на улице Советской, 20. Это 4,5 километров. Строем и с песней.

51

И в дождь и в снег. Идешь эти четыре с половиной километра и дремлешь в строю. На Советской после сдачи шинели в гардероб — в столовую. Начало занятий в 9:00.

Многие, в том числе и я, после перехода по свежему воздуху и горячего чая в столовой, на лекции, особенно в большой аудитории для потока, клевали носом. Занятия до 14:00. Потом обед в столовой учебного корпуса. Возвращение в общежитие, опять строем. Самоподготовка в общежитии. О чем дежурный объявляел: «Приступить к самоподготовке!» В 19:00 ужин. После ужина — свободное время. В 22:00 вечерняя поверка. В 23:00 — отбой. Кормили нас три раза в день. В НИВИТе было так называемое «котловое довольствие». Но чувство голода никогда не покидало нас. Хлеба давали по 700 грамм. И неслучайно часто исполнялась кем-то из наших поэтов сочиненная частушка.

Чеплашку полную баланды Подали Косте на обед.

Две помидорки, как шаланды И ни одной картошки нет.

Руководство института это понимало. Не помню, какими критериями при этом руководствовались, но некоторым слушателям выдавались талоны на дополнительное питание, так называемые талоны УДП. Всегда не теряющие чувство юмора, слушатели расшифровали эту аббревиатуру шуткой: «Умрешь днем позже».

Несколько слов о ребятах, с которыми мне пришлось жить в период первого семестра учебы.

1.Толя Поддубный. Высокий, спортивного сложения парень. Увлекался тяжелой атлетикой. Поднимал гири. Очень трудно ему давалась начертательная геометрия, видимо, у него страдало пространственное воображение. Надежный товарищ.

2.Юлий Ткаченко. Интеллигентный, начитанный, прекрасный собеседник и товарищ. Он был городским. На воскресенье уходил домой, иногда уходил домой и в обычные дни, после вечерней поверки. Именно он принес мне книгу А. Н. Крылова «Воспоминания», а также книгу Игнатьева «50 лет в строю». Очень хорошо рисовал. Мы дружили, но после первого курса наши пути разошлись. Я перешел на мостовой факультет, Юлий же остался на строительном. Где-то в конце второго курса я по какому-то вопросу зашел к нему в комнату. «Закончилась, Володя, моя учеба, наверное», — сказал с грустью Юлий. «У меня признают шизофрению». Из НИВИТа его отчислили. Как сложилась его жизнь впоследствии не известно.

3.Морозов. Имя его, как и имя его напарника, Сергеева, с кем он одновременно был зачислен в НИВИТ, я забыл. Припоминается, что оба они из Новосибирской области. Возможно, из одной деревни или района. Имели возможность иногда по воскресеньям ездить домой за продовольственным подкреплением, которое хранили под большим навесным замком в прикроватной тумбочке. Такое поведение резко отличалось от уже сложившегося до нас нивитовского братства.

Учеба Морозову и Сергееву давалась трудно. Видимо, сказывался низкий уровень подготовки в средней школе.

Мне запомнился один случай, происшедший со мной и Морозовым, строго говоря, не имеющий отношения к изложенному выше. Как я уже отмечал, в НИВИТе существовал жесткий, армейский режим. В дневное время все слушатели находились на занятиях в учебном корпусе. В общежитии же оставались только дежурный и один дневальный. Оба были вооружены штыком от винтовки в чехле. Дневальный располагался неотлучно у стола с телефоном на лестничной площадке. В обязанность дежурного и дневальных было: не пропускать посторонних в расположение общежития и следить за порядком в общежитии. В период, когда слушатели находились в расположении общежития, следить за исполнением распорядка дня. В Заельцовском районе было очень плохо с водоснабжением. Вода в капитальные жилые дома, особенно на верхние этажи, поступала только в ночное время. Поэтому в обязанность дежурных и дневальных было включено заполнение бочки, установленной в туалетах общежития, водопроводной водой в ночное время. Каждый день утром, до утренней поверки, командир батальона майор Ковальский, а он после ранения хромал и ходил с палочкой, своей палочкой проверял уровень воды в бочке. Результаты проверки он обязательно оглашал на поверке и очень часто выносил дежурным взыскания в виде нарядов.

Мы поступили в НИВИТ в 1943 году. К этому времени в армии уже были введены погоны, новые знаки отличия и новые звания. Все офицеры НИВИТа носили погоны, и только у некоторых из них все еще были вместо погонов петлицы и вместо звездочек шпалы на петлицах. К таким офицерам относился и майор Ковальский. Еще петлицы и шпалы на них носил майор Борисов и

52