763

полковник Блистинов. Говорили, что полковник Блистинов до 1938 года, до его ареста, был начальником главного управления военных сообщений Красной Армии.

Итак, я был назначен дежурным, а Морозов дневальным. Заступив на дежурство в 6:00 утра, когда вода шла еще под хорошим напором, я подбил Морозова наполнить бочку доверху. И мы двумя ведрами это сделали. Налили бочку полностью до верхней ее кромки. Утром, не ожидающий такого подвоха, майор Ковальский сходу ткнул свою палочку, как это он обычно делал, до дна бочки. Весь рукав шинели до плеча заполнился водой. Майор постоял, вылил воду из рукава, отжал его и ушел домой, не дожидаясь утренней поверки. На вечерней поверке он вызвал нас из строя и объявил благодарность.

Сергеев запомнился мне тем, что в ночное время после отбоя, накрывшись одеялом, он тайком от своих товарищей перерабатывал свои припасы из тумбочки, хранившиеся под замком.

После первой сессии Морозов и Сергеев были отчислены. Ребята говорили, что якобы они поступили на работу или на учебу в органы.

Много-много лет спустя, уже в мою бытность работы в СибЦНИСе два наших сотрудника — супруги Чернышовы — передавали мне привет от Сергеева. Они оформляли туристическую путевку в Египет. Руководителем их группы был Сергеев. Как они говорили, он в это время заведовал районным отделом партийного или народного контроля. А еще через некоторое время они мне рассказывали, что их туристическая группа вынуждена была выразить официальный протест на действия руководителя их группы по поводу его мошенничества при процедуре обмена советских денег туристической группы на валюту.

Было бы искажением истины, если бы я утверждал, что учеба в НИВИТе для меня давалась так же легко, как и в школе. Особенно в начальный период, в первом семестре. Сказался, видимо, сам переход от школьной методики преподавания на институтский, лекционный, но и, что более существенно, двухгодичный перерыв в учебе. Многое забылось. Существовавший же в институте военный режим не отягощал процесс обучения, а наоборот этому способствовал, дисциплинировал. «Приступить к самоподготовке!», — раздавалась команда дежурного по роте. И все сидели в своих комнатах. «Перерыв!», — можно было выходить в коридор, покурить тем, кто курил, потрепаться.

Вечером обязательно вечерняя поверка. Ее чаще всего проводил заместитель командира роты наш однокурсник Николай Крючков. «Смирно! И не шевелись!» — так обычно он командовал. И неслучайно по рукам ходил, кем-то из наших составленный, рукописный журнал «И не шевелись».

Вконце ноября 1943 года поздно вечером в общежитие пришел начальник НИВИТа Н.И. Монахов

снезнакомым полковником. Монахов, в очках и чем-то напоминающий Маленкова, был определенно под градусом Они обошли все комнаты, чем то интересовались. Позже выяснилось, что это было прощание Монахова с институтом, а что сопровождавший Монахова полковник — наш теперь новый начальник института полковник Г.П. Кравцов.

Привожу по памяти перечень предметов, которые изучались на первом курсе: высшая математика, начертательная геометрия, основы марксизма-ленинизма, физика, химия, иностранный язык, общий курс железных дорог, геодезия, военное дело.

Высшую математику нам преподавал дважды доктор (математических и технических) наук Ф.И. Франкль. Говорили, что он был выпускником и профессором Венского университета. В Советский Союз он эмигрировал после прихода в Германии к власти Гитлера. Всего же, как говорили, было два Франкля. Оба математики и оба известные ученые. Один из Франклей эмигрировал в Советский Союз, другой — в Америку. Наш Франкль до НИВИТа работал в ЦАГИ, в Артиллерийской академии и Московском университете. В Новосибирск был эвакуирован в годы войны.

Отлично помню первую лекцию доктора. Занятия проходили в 312 аудитории. Это была единственная аудитория в учебном корпусе на улице Советской, 20, где была сцена. Обычно в этой аудитории читались общие лекции для потока. Профессор зашел в аудиторию, принял рапорт дежурного и поднялся на сцену. Медленно снял с себя макинтош в крупную клетку, сложил его гармошкой и положил его на кафедру. Потом так же медленно он повернулся лицом к аудитории и произнес: «Я доктор Фрранкль. Я буду читать вам кугррс математического анализа». Говорил он быстро, быстро мелко писал на доске. До меня содержание излагаемого не доходило, хотя я сидел близко от доски и внимательно его слушал. Видимо, в таком же положении были и остальные слушатели. Это почувствовал лектор. Он снова повернулся лицом к аудитории и произнес: «Непонятно? Это же стгашно пгросто!». Сидевшая в глубине аудитории Люба Рихтер, слушательница

53

строительного факультета, девушка очень умная и впечатляющей внешности, громко произнесла: «Это же просто страшно!». Все громко засмеялись. Заулыбался и профессор.

Все стало на свое место после практических занятий, которые проводил в нашей группе ассистент М.К. Моралев. Михаил Константинович был молодым обаятельным мужчиной лет 35, с очень приятным тембром голоса Внешне он чем-то напоминал французского киноактера Жана Море. Говорили, что многие девушки НИВИТа были в него влюблены.

Начертательную геометрию преподавал нам прекрасный педагог Розников Леонид Николаевич. Четкая дикция, превосходно выполненные на доске разноцветными мелками чертежи обеспечивали успешное развитие пространственного воображения, так необходимого каждому будущему инженерупроектировщику. Леонид Николаевич очень хорошо рисовал и маслом, и акварелью.

Курс физики нам преподавал доцент Герман Алексеевич Коновалов. Лекции его отличались доходчивостью и остроумием, а лабораторные опыты убедительной достоверностью. Навсегда мне запомнились демонстрационные опыты по статическому электричеству, по оптике. На кафедре был прибор, на котором он объяснял сущность понятия черных дыр. Это был большой стеклянный шар с круглым отверстием, покрашенный и снаружи и внутри черной матовой краской. Лекции по физике читались, как правило, для целого потока слушателей (для нескольких групп) в большой 101 аудитории на первом этаже. «Марья Филипповна, — обращался Герман Алексеевич к своей лаборантке, — Станьте на стул и покажите студентам свое абсолютно черное тело!». В аудитории возникло оживление. Или вот второй пример его афоризмов: «Но лошадь, которая никогда не изучала законов механики, тем не менее, быстро двигаясь по кругу на арене цирка, всегда наклоняется к центру оного».

Курс химии нам читал доцент К.С. Курындин. Лекции его также отличались доходчивостью и ясностью изложения. Был очень строг на экзаменах. И неслучайно его называли «окислителем стипендии». Мне посещение лекций по химии доставляло определенное удовлетворение любопытства. Видимо, именно под влиянием лекций Константина Семеновича я и приобрел в то время книгу о Роберте Вуде.

Курс основ марксизма-ленинизма преподавал нам доцент Я.Г. Дерягин. Лекции, как правило, осуществлялись в большой аудитории для целого потока. Он же проводил во внеурочное время обзорные лекции по международному положению, обзор о положении на фронтах Отечественной войны. Семинарские занятия по этому курсу проводила ассистент Татьяна Николаевна Гладкова. Это была мужеобразная женщина. Она курила и, наверное, выпивала. Недавно демонстрировался фильм «Белые одежды» по роману Даниила Гранина, где секретарем парткома в институте, где работал Дежкин, была показана женщина, как бы сфотографированная с Татьяны Николаевны. Семинарские занятия по разбору книги «Материализм и эмпириокритицизм» под ее руководством проходили очень бурно. Причиной тому был спорный вопрос: является ли мысль материальной субстанцией. А дело заключалось в том, что в этот период, в 1943 году, в Новосибирске находился Мессинг, который проводил свои психологические сеансы в клубе им. Сталина, на которых присутствовали многие из нас. На одном из семинарских занятий мы уговорили Татьяну Николаевну пойти вместе с нами на сеанс Мессинга. Она согласилась. Сеанс Мессинга проходил следующим образом.

Помощница Мессинга приглашала на сцену человек 8-10 для участия в контрольном жюри. Все они усаживались за длинный стол. Потом в зрительный зал раздавались картонные карточки размером почтовых открыток. На каждой карточке на одной из ее сторон был отпечатан крупным черным шрифтом ее номер. Зрителям, сидящим в зале и являющимися участниками психологического эксперимента Мессинга, предлагалось написать свои предложения — задания для Мессинга, то есть то, что хотели, чтобы Мессинг выполнил. Карточки, с написанными на них заданиями, помощница Мессинга передавала членам жюри. Последние отбирали из них самые интересные и самые сложные. Всего 2–3 штуки. Потом в зал входил Мессинг. Брал в руки одну из карточек и называл ее номер. К нему выходило лицо, осуществившее запись желаний на эту карточку. «Думайте о том, что вы написали на карточке, в строгой последовательности записи», — объявлял Мессинг и приступал к исполнению задания. Чаще всего при этом он брал думающего за руку. Иногда он этого не делал, но говорил в этом случае: «Спасибо, вы очень четко думаете». В нашем случае индуктором, то есть человеком думающим, был товарищ из нашей учебной группы Андрей Еврейсков, сын профессора В.Е. Еврейскова, начальника кафедры изысканий, проектирования и постройки железных дорог. Андрей придумал для Мессинга очень сложное задание. Надо было из зала, где происходил сеанс, со второго этажа, опуститься на первый этаж в библиотеку, там попросить том Малой Советской Энциклопедии на букву «К», найти в нем карту Крыма и на карте найти город Ялту, где в то время проходила Ялтинская кон-

54

ференция. Но и это не все. Надо было вернуться снова в зал, отобрать среди зрителей четырех нивитовцев, сидящих в разных местах, заставить их выкатить на середину сцены рояль, пригласить из зала присутствовавшего там композитора Шостаковича и попросить его сыграть гимн Советского Союза. Мессинг все это блестяще выполнил. Но на него было страшно смотреть, таким измученным он выглядел.

На следующих семинарских занятиях Татьяна Николаевна подняла руки и сказала: «Сдаюсь. Спросите Дерягина». На этом дело и закончилось.

Еще о Мессинге. С ним у меня произошел такой случай. Я получал на главном почтамте письма до востребования. Однажды я стоял в очереди за письмом у первого окошка. В очередь у второго окошка стал Мессинг. Я его сразу узнал. Я внимательно посмотрел на него. «Обезьяна и обезьяна», — подумал я. Мессинг тут же повернулся ко мне и, как мне показалось, внимательно посмотрел на меня и отвернулся. Я готов был провалиться сквозь землю.

Я уже писал, что в НИВИТе я записался на изучение английского языка, хотя в школе я изучал немецкий. О своем решении я не пожалел, хотя должным образом этот язык мне освоить не удалось. Видимо, наклонности к изучению языков у меня отсутствовали, и немецкого тоже. Но преподавательница английского языка в моей группе была замечательная. Ольга Александровна Дембская, обаятельная, интеллигентная по большому счету.

Еще в первом семестре нас были занятия по военному делу. Преподаватели не запомнились. Изучали уставы и наставления.

Мои товарищи по комнате и в группе быстро освоились в окружающей обстановке. У многих появились подружки. Как у нас говорили: «Ноги тонкие, как спички: иль медички, иль педички». Так получилось, что от ребят в этом отношении я сильно отстал… Учеба у меня заняла все время и вечернее тоже. В результате за усердие и наложенные на себя ограничения, первую сессию я сдал на повышенную стипендию.

Приближался новый 1944 год. Витя Волкоморов, Олег Федосеев и Изя Юдович оказались в компании девушек из семей преподавателей, проживающих во втором профкорпусе. Там к новому году понадобилось оборудовать елку лампочками. Одна из девочек работала на 617 заводе и принесла целую коробку маленьких лампочек. Их надо было покрасить и объединить в гирлянду. Вспомнили обо мне. Так я попал в эту компанию. Нашелся старый поломанный зонтик. На его каркасе я и смонтировал иллюминацию из лампочек. Фотография, сделанная в новогодний вечер, тому подтверждение.

Зима 1943–1944 годов была очень холодной и снежной. Нас дважды выводили на станцию Инскую чистить пути и главное — стрелки. Инская была главной узловой товарной станцией, по которой шли эшелоны на фронт. Обмундированы мы были для этих работ не должным образом. Шинели продувались насквозь, рукавиц не было. Выручал молодой организм, коллективный задор и нивитовки, которые трудились вместе с нами. Да еще то, что после работы нас в станционной столовой хорошо, по тем временам, накормили. Даже, как мне припоминается, всем выдавали по 100 грамм, видимо из специального резерва на такой случай.

Большой популярностью в то время у нас пользовалась передача Новосибирского радио «Удар по врагу» с участием замечательного баяниста Маланина, говорили — слепого.

На войне наши войска все увереннее стали теснить немцев. Это стало ощущаться и в Новосибирске. В начале второго семестра рота движков, так у нас назывались слушатели эксплуатационного факультета, была поднята по тревоге и срочно направлена на занятие школы № 78, которая освобождалась от размещенного в ней госпиталя. За несколько часов школа была полностью оккупирована. В ней разместилось общежитие эксплуатационного факультета. В нашем общежитии разрядилась напряженная обстановка на перенаселенном третьем этаже. В новое общежитие пере-

55

ехало подавляющее большинство девушек, которые составляли основной костяк эксплуатационного факультета. Уехали туда и некоторые ребята, с которыми мы сдружились. Уехал Павлик Москалев, Володя Углянница и еще кое-кто.

В учебной программе появились новые предметы. Курс «Детали машин» преподавал доцент П.Г. Казначеев, курс «Инженерной геодезии» преподавал профессор В.А. Важиевский, автор широко известных среди железнодорожных строителей расчетных таблиц по разбивке переходных кривых. Педантично строгий и лично проверявший умение пользоваться геодезическими инструментами. Практические занятия по инженерной геодезии осуществлял Николай Тарасович Язов. Специалист высочайшей квалификации. Счастливая судьба свела меня с ним на строительстве коммунального моста через реку Обь в Новосибирске уже после окончания института.

Занятия на втором семестре первого курса пролетели незаметно стремительно. Многие ребята, у которых было, куда ехать на каникулы, чтобы увеличить время отпуска, старались сдавать отдельные экзамены досрочно. Мне ехать было некуда, и сдавать что-нибудь досрочно я не собирался. Но Петя Пуриц, у которого отец заведовал рынком в городе Тула и куда он собирался ехать за продовольственным подкреплением, уговорил меня составить ему компанию по досрочной сдаче экзамена по математике. И я согласился.

Экзамен профессор Франкль принимал у себя дома. Вместо билетов у него были нарезаны узкие полоски бумаги, наподобие телеграфных лент. Ленты у него были спутаны и находились в кармане. Он вытаскивал из кармана конец ленты, читал написанный на ней вопрос, отрывал этот кусок ленты с вопросом и давал испытуемому студенту. Мне попался вопрос: определить, что за кривая по написанному на ленте ее уравнению. Задачу я решил быстро. Это оказалась парабола или гипербола, записанная в смещенной и повернутой системе координат. Петя тоже успешно справился с заданием. Мы оба получили по пятерке и вечером того же дня я его усаживал в поезд на вокзале. Ни билета, ни пропуска для проезда у него не было. Зато был трехлитровый алюминиевый бидончик с топленым говяжьим и свиным жиром. Его Петя вручил проводнику купированного вагона вместо билета и получил спальное место в вагоне. К моему удивлению все прошло без каких-либо затруднений.

Экзамены по остальным предметам я тоже сдал на пятерки. Получив стипендию, я тут же ее истратил, купив пару теплых саек в коммерческом отделе магазина тут же в здании института, на улице Советской, 20.

После экзаменов у нас началась практика по инженерной геодезии. Занятия проходили на полигоне за территорией городской больницы. Впоследствии на этом месте расположился почтовый ящик 80. На полигоне располагались отдельные частные дома-хибарки, огороды, отдельные деревья и кустарники. Проходили по столбам линии связи и электричества. Мы производили мензульную съемку. Работали группами по три человека. Один стоял за треногой с инструментом, два других переставляли геодезические рейки. В качестве инструмента был кипрегель. Это оптическая труба на металлической линейке. На треноге был установлен большой 80×80 сантиметров тяжелый из клееной фанеры планшет, к которому кнопками прикреплялся лист ватманской бумаги. На этой бумаге при помощи кипрегеля карандашом наносилась обстановка снимаемой территории. За инструментом надо было работать по очереди. Но так получилось, что всю съемочную работу я, к удовольствию моих напарников, я сделал один. Кто носил рейки, сейчас не помню. На территории, где мы производили съемочные работы, были картофельные поля. Поэтому пока один стоял у треноги, а другой переставлял рейку, третий, втихаря подкапывал картофель и засыпал его в ящик-футляр кипрегеля. А он был большим. В нем помещалось не менее ведра картошки.

Начали мы съемочные работы утром, часов в 9–10, закончили работы часам к 16. И все вместе дружной командой, строем направились домой в общежитие. Инструмент при этом несли на руках, а ящик с картошкой на плече. Ручка ящика была тонкой и могла, не выдержав нагрузки, оторваться. У проходной общежития нас уже ожидал Корнилов, легендарная личность — начальник охраны института и Ковальский — командир батальона. Всю картошку из ящиков-футляров заставили высыпать в одну кучу. Получилась большая гора. Ее потом дневальные, получившие штрафные — наряды, стаскали на кухню в столовую. По-видимому, в процессе выполнения геодезической практики, к нашему времени уже сложилась такая традиция. Так что мы в этом деле были уже не первыми.

Выполненную работу по геодезической практике принимал у нас Николай Тарасович Язов. Принимал придирчиво, сопоставляя планшеты соседних участков. Многим досталось. Видимо, неслучайно фамилия у него была Язов.

Все это нашло отражение в нашем нивитовском фольклоре:

56

Глухими оврагами трассу вели

Ис рейкой спускались в болото

Иловко сводили с концами концы Своей камеральной работой.

Яжил в комнате первой справа по коридору от лестничной площадки. Напротив слева по коридору в комнате жило пятеро очень хороших, сдружившихся ребят. Это были: Рыжов Ваня, Селезнев Олег, Трубицын Володя, Синеокий Вася и Власов Гера. Всех их называли Синеокими. У них в комнате была очень большая алюминиевая кастрюля и самодельная электрическая плитка. Электрических розеток в комнатах общежития не было. Поэтому один провод от плитки они подсоединяли к батарее отопления, другой через булавку к проводу лампочки освещения над столом, который стоял в середине комнаты. По этому случаю пелась еще одна песенка, к сожалению, я ее полностью не запомнил. Но в ней были такие слова:

На три Синеоких кастрюли тогда Мы полный кипрегель начистим.

Я и мои коллеги-напарники по геодезической практике получили отличные оценки. А с Николаем Тарасовичем у меня сложились вообще очень хорошие отношения, по-видимому, из-за тщательно выполненного отчета. Николай Тарасович превыше всего ценил аккуратность.

Первый курс учебы в НИВИТе завершился лагерным сбором. До нас лагерный сбор слушатели НИВИТа проходили в военных лагерях СибВО в Юрге. В связи с войной лагерь в Юрге был перегружен мобилизационными процессами и нам там места не нашлось. Командование НИВИТа по согласованию с городскими властями устроило лагерь для военной учебы своих слушателей в полевых условиях в Заельцовском парке на берегу реки Оби. Там были установлены армейские палатки, полевая кухня и столовая, организовано и оборудовано стрельбище, полигон для строевых и физкультурных занятий, полигон для занятий по подрывному делу. Палатка санчасти и туалет.

Жизнь в лагере была армейской по программе курса молодого бойца. Рыли окопы, ходили в походы с полной выкладкой, преодолевали препятствия пластунским методом, проводили стрельбы из винтовок и станкового пулемета. Много времени уделялось строевым занятиям, с песней. Отрабатывали требования караульной службы. Нам повезло — погода стояла великолепная. Особенно ночи. Вечерами перед отбоем устраивали танцы. В девушках недостатка не было, их был целый батальон на факультете движения. Несмотря на большую физическую нагрузку, а возможно, благодаря этой нагрузке, все окрепли, как после дома отдыха. Хорошее воспоминание о первом лагерном сборе у всех сохранилось на всю жизнь.

Воистину говорят, мир тесен. Как-то в случайном разговоре во время лагерного сбора с одним из слушателей нашей группы Питкевичем Мишей, выяснилось, что он из Новокузнецка. Я сказал, что в Новокузнецке у меня должны быть родственники. «Как фамилия?», — спросил Миша. «Панченко», — ответил я. «Я их знаю, это наши соседи» — сказал Миша. «Давай поедем вместе, это просто, я уже ездил после первого семестра». «А пропуск?» «Ничего не надо». В Новокузнецк ходил товарнопассажирский поезд. Как и на всех поездах, там была команда, которая проверяла документы, в том числе и пропуска. Команда по штатам была маленькая и с объемом работ не справлялась. Мы были в военном обмундировании, и они с удовольствием взяли нас к себе в купе как бесплатных помощников. Так мы проехали в Новокузнецк и с ними же и обратно. В Новокузнецке Миша показал мне дом, где должны были жить мои родственники. Мамин брат Федор и его семья. Встретили меня там с удивлением и с радостью. Семья дяди Феди состояла из пяти человек. Это дядя Федя, его жена — тетя Ульяна, и их дети Вася, Катя, Рая и Яша. Вася и Катя были уже самостоятельными людьми, имели свои семьи и жили отдельно. Дядя Федя, Вася и муж Кати были шахтеры. Как все в то время, жили очень трудно. Труд шахтеров, как мне представляется, в тот период, да и раньше, среди рабочих профессий был самым физически тяжелым и опасным. Достаточно вспомнить кинофильм «Большая жизнь» с участием Андреева и Петра Алейникова. Жили они в дощатом бараке у самого террикона — высокой горы горной породы, извлекаемой из шахтных выработок при добыче угля. Все домашние заботы лежали на плечах тети Ули. Жили дружно, но мужчины, как все шахтеры, после тяжелой шахтерской работы выпивали. Требовалось снять напряжение. Дети Рая и Яша были школьниками. Пробыл я в гостях не более недели. Обещал приехать еще. В Новосибирск вернулся уже проверенным способом Там же в Новокузнецке я узнал адрес второго маминого брата Алексея Яковлевича, который жил в Ташкенте.

Второй курс учебы начался с реорганизации. Из состава строительного факультета выделился мостовой факультет. Всего шесть групп. Две маленьких группы на третьем курсе, две на нашем втором (251 и 252) группы и две группы на первом курсе. Мостовой факультет составлял теперь

57

отдельный батальон, командиром которого был назначен майор Козлов. Две наших группы составляли отдельную роту, командиром которой был назначен молодой капитан Тараканов. После отъезда слушателей эксплуатационного факультета в отдельное здание и отчисления ряда слушателей по результатам экзаменационной сессии в общежитии стало несколько просторнее. Я перешел жить в маленькую комнату в конце коридора напротив туалета. Моими соседями по комнате были: Николай Лайок и Петя Пуриц. Петя Пуриц — высокий, стройный парень, с властными наклонностями, был назначен помощником командира роты, Николай Лайок, как уже служивший в армии, был назначен старшиной роты. На приведенной фотографии изображена наша дружная троица. Впереди — Петя Пуриц, Коля Лайок расположился слева.

По его представлению и его рекомендации я был назначен его помощником. В обязанности помощника старшины роты входило: в завтрак, обед и ужин получать на кухне, на раздаче хлеб и по счету — посуду с пищей, два раза в неделю водить слушателей в баню, выдавать им чистое постельное белье, собирать белье в стирку. У помощника старшины находился ключ от каптерки. Я был зачислен в 252 группу, Пуриц и Лайок в 251 группу. Нивитовская баня находилась непосредственно на территории НИВИТа. В бане на втором этаже было общее моечное отделение, душ для слушателей. На первом этаже имелось несколько отдельных душевых кабинок и кабинетов, оборудованных ванными — для профессорско-преподавательского состава. Слушателей мыли бесплатно. Были мужские и женские дни.

Николай Лайок. Судьба свела меня с этим замечательным человеком и подарила мне его дружбу. Николай был старше меня. До НИВИТа он успел побывать на фронте, получить ранение и контузию. По этой причине он и был демобилизован из армии. В результате контузии у него возникло осложнение на сердце — развилась сердечная недостаточность. Николай для меня был во всех отношениях примером. Ходила в свое время такая поговорка, видимо, навеянная войной: «А пошел бы ты с ним в разведку?». С Николаем я пошел бы, не задумываясь, на любое задание.

Всегда уравновешенный, подтянутый, делающий все не торопясь, основательно, безукоризненно порядочный. В роте пользовался заслуженным, непререкаемым авторитетом. Николай был старше меня на год, но был на несколько голов опытнее меня во всех житейских и бытовых делах. При-

поминается такой показательный случай. В связи с выездом на какие-то работы, я на целую роту получил продовольствие сухим пайком, в том числе два или три килограмма селедки. При дележе весов не было, а селедки были разного размера. Как их разделить, чтобы никого не обидеть? Я растерялся. Николай проблему решил за три минуты. Он просчитал количество рыбок, количество едоков и на каждые три человека выдал по рыбке. При этом у него остался еще резерв для компенсации возможного недовольства.

Я уже писал, о том, что у нас было котловое довольствие. Его явно не хватало для потребностей молодых организмов. И мы выбирали время для разных приработков. Всем этим ведал Николай. Он договаривался с конторой главконсервов, с мясокомбинатом, с разными урсами и другими организациями. Ему звонили, он комплектовал бригады и направлял их на работы, соблюдая очередность и принцип справедливости. Лично мне пришлось работать в колбасном цехе на мясокомбинате, после чего я длительное время не мог не то что есть, но даже смотреть на колбасу, принимать участие в процессе засолки капусты на базе треста столовых в Октябрьском районе. Засолку производили в железобетонных емкостях глубиной 3–3,5 метра, заглубленных в грунт. Капуста на базу завозилась автомашинами. Машина задним бортом подгонялась к большому железному баку с водой, в который мы и сбрасывали капусту для создания видимости ее мойки. Потом капусту мы вручную вылавливали и по наклонному желобу, сбитому из сосновых остроганных досок, направляли на шинковальное устройство, представляющее собой ротор с размещенными на нем ножами. Ротор приводился во вращательное движение электрическим мотором. Капуста измельчалась и вываливалась в накопительный бункер, сваренный из железных листов. К бункеру подкатывались металлические тачки. Измельченную, шинкованную капусту тачками по накаточным путям, проложенным по двору к бетонным емкостям, мы подвозили к этим емкостям и, опрокидывая тачки, сбрасывали вниз в емкости, где находились два-три человека в высоких резиновых сапогах, ногами уминающих капусту. Иногда тачка соскакивала с досок накаточных путей и опрокидывалась,

58

капуста при этом вываливалась на шлак, каким был засыпан двор базы. Капусту вручную собирали в тачку и вместе с попавшим в нее шлаком вываливали в бетонные емкости. Многие годы после этого я не покупал квашеную капусту промышленной засолки.

Охотнее всего мы работали на базе сухофруктов и на базе системы главконсервов. Там мы разгружали вагоны с мешками сухофруктов, ящики с банками консервированных овощей и фруктов, мешки с кедровыми орехами. В качестве оплаты за выполненную работу нам отпускали кедровые орехи по твердой довоенной цене. Орехи мы оптом продавали на базаре перекупщикам.

К учебному процессу на втором курсе я уже был подготовлен более основательно. Во-первых, мы нашли в городе маленький магазин школьных учебных пособий, где можно было купить контурные карты по географии. Из этих карт мы приспособились шить тетради для конспектов. Во-вторых, я сделал себе и Николаю авторучки, использовав для их изготовления трубочку от стандартной карманной ручки, перо № 86 и медицинскую пипетку.

Изменился состав предметов и преподавателей, читавших лекции и проводивших практические занятия. Вместо доктора Франкля, читавшего лекции по высшей математике, лекции по математике стал читать профессор А.П. Норден. Доктор Франкль, по-видимому, как не отвечающий требованиям по анкетным данным для работы в военном учебном заведении во время войны, был переведен на работу в Ташкентский университет. Говорили, что профессор А.П. Норден до НИВИТа заведовал кафедрой математики в Казанском университете. Там у него была своя школа. Он был специалистом по операторам. Именно этот раздел математики составлял сущность его докторской диссертации. Как я сейчас представляю, операторы являлись первым шагом в направлении разработки программирования, используемого в настоящее время в вычислительной технике. А.П. Норден старательно разжевывал нам сущность операторов, которая моим серым веществом воспринималась с большим трудом. Видимо, не случайно, поэтому в приложении к диплому у меня по высшей математике затесалась единственная четверка. И все же, благодаря разъяснениям М.К. Моралева, я в какой-то степени осилил сущность понятия операторов. Полезность использования операторов я оценил позже при решении задач по теоретической механике. Решение задач с использованием операторов оказалось более простым и красивым.

Курс теоретической механики нам преподавал доцент Л.К. Кудряшов. Практические занятия по теоретической механике проводил ассистент Н.Г. Легченко. Лекции Л.К. Кудряшева отличались четкостью изложения и хорошо воспринимались. Иногда создавалось впечатление, что лектор как бы любовался собой со стороны. Н.Г. Легченко, как преподаватель, был очень внимательным, но ощущалось, что порой вести занятия ему было трудно — он был глуховат.

Своеобразное впечатление осталось у всех нас от лекций по общему курсу железных дорог, которые читал профессор Мищенко. Профессор Мищенко в Новосибирск был эвакуирован из Днепропетровска, где он руководил кафедрой в ДИИТе. Это был очень старый человек, плохо видел и плохо слышал. Как правило, читал он лекции для потока, всегда в большой аудитории. Обычно это были аудитории № 312 или 412. Навсегда запомнились два курьезных случая, происшедших с этим старым человеком. Однажды он вошел в аудиторию, выслушал рапорт дежурного и занял свое место за кафедрой. «Прошлый раз мы остановились на локомотиве Федор Дзержинский». В аудитории послышались голоса: «Феликс Дзержинский!». Профессор внимательно посмотрел в аудиторию и продолжал: «Я и говорю — Федор Дзержинский» и продолжал читать дальше со своей тетради, которая лежала на кафедре, не обращая внимание на то, что творилось в аудитории. А там каждый занимался своим делом. Кто читал художественную литературу, некоторые играли в «морской бой», была в моде такая игра, некоторые открыто спали, приведенная фотография тому подтверждение.

59

Или был такой случай: профессор вошел в аудиторию, занял место за кафедрой и начал читать свою лекцию. Но у нас по расписанию должна была быть другая лекция. В аудитории поднялся шум. Поняв, в чем дело, что он перепутал аудиторию, Мищенко собрал свои бумаги и вышел из аудитории. Вместо него в аудиторию вошел другой преподаватель. Мищенко же, выйдя из аудитории, прошел по коридору одну дверь, и снова вошел в эту же аудиторию. В аудитории было три входных двери. Раздался оглушительный хохот.

На занятия и вообще Мищенко ходил в каком-то затрапезном одеянии. На голове у него всегда была старая шапка-ушанка, одно ухо которой свисало у него перед глазами, а другое было сзади. Шапку он не снимал и тогда, когда читал лекции. На территории НИВИТа была баня. Для преподавателей в этой бане были два ванных и два душевых отделения. Как-то Мищенко пошел в баню. Кассирша бани отказалась продать ему билет в ванное или душевое отделение. «Я профессор», — заявил ей Мищенко. «Иди, иди», — заявила ему кассирша, — «Знаем мы таких профессоров». Только вмешательство слушателей обеспечило этому профессору, доктору наук возможность помыться в бане.

А вообще такие курьезные случаи во время войны происходили в НИВИТе не только с Мищенко. Был еще один очень уважаемый старый профессор В.А. Гастев, эвакуированный из Москвы. Администрация института изыскивала возможность как-то материально поддержать этих старых профессоров, вырванных войной из своих привычных условий жизни. Периодически к праздникам им выдавали талоны на водку, которую можно было обменять на другие виды продуктов. Вот такой талон на водку был выдан и профессору В.А. Гастеву. Отоваривались талоны в маленьком продовольственном магазине, расположенном на первом этаже второго профкорпуса НИВИТа по его фасаду по улице Дуси Ковальчук. Талоны на водку выдавались не только преподавателям, но и другим работникам и не только НИВИТа. Поэтому в день продажи водки магазин был забит народом, очередь занимали с ночи. Выстояв огромную очередь, профессор наконец добрался до прилавка и подал талон продавщице. «Давай тару», — сказала продавец. Профессор, проживший не один десяток лет, не ожидал, что водка может быть разливной. Как рассказывали, с трудом выбравшись из магазина, профессор снова занял очередь и теперь уже с бидончиком медленно приближался к прилавку. Когда его очередь подошла, разливная водка кончилась. К ноябрьским праздникам профессору снова дали талон на водку. Опять выстояв большую очередь, профессор подал продавцу теперь уже два талона: старый, неотоваренный талон, и новый. Продавец обозвала его старым жуликом и, всячески оскорбляя, выставила на всеобщее посмешище. Не став брать водку вообще, В.А. Гастев ушел из магазина. К новому году профессору снова выдали талон на водку. Профессор взял большой лист ватмана со старым студенческим чертежом на обратной стороне, наклеил на этот лист все три талона и крупными буквами красным карандашом написал: «Если хотите поиздеваться над старым профессором, найдите другой способ!». И отнес этот лист в местный комитет.

Кроме перечисленных выше предметов, на втором курсе мы начали изучение важнейшего для инженерной специальности предмета — курса «Сопротивление материалов». Лекции по этому предмету читал Федор Ильич Слюсарчук. Смуглый мужчина, лет 40, восточной внешности. Он, смешно вытягивая вперед губы, произносил: «Сигма да тау» — буквы, широко используемые для обозначения нормальных и касательных напряжений. Лекции по курсу сопротивления материалов, как и практические занятия по этому предмету, которые проводились в нашей группе ассистентами Н.С. Мещериковым и В.В. Гладких, были понятны, интересны и хорошо усвояемы. Знания, полученные при изучении курса сопротивления материалов, явились тем главным фундаментом, обеспечившим успешное освоение всех основных предметов строительного направления.

Много внимания уделялось изучению предметов военного направления. В нашей группе такие занятия проводил подполковник Гвоздиковский. На занятиях мы прорабатывали вопросы: взвод в обороне, взвод в наступлении. Занятия проводились с использованием топографических военных карт, на которых в верхнем правом углу стояла надпись «секретно». Карт было ограниченное количество, и были они изрядно поношенными. Видимо, этими картами пользовались и слушатели старших курсов. И оборону, и наступление мы прорабатывали в районе одного и того же населенного пункта под названием «Ф. Шустики». Петя Бессолов, всегда любивший задавать вопросы, спросил: «Что такое Ф. Шустики». «Это населенный пункт в Западной Польше на границе с Пруссией. Точное его название Фольверк Шустики», — пояснил преподаватель.

Занятия по тактике проходили у нас и на открытой местности. Полигоном для занятий служил Первомайский сквер, что в центре города, напротив главпочтамта. В то время он представлял собой пустырь, заросший кустарником и бурьяном. Там еще до нас было выкопано несколько око-

60

пов. Для проведения занятий оружие — винтовки со штыками — мы получали на складе, расположенном в подвале Центральной гостиницы. Занятия проводились под командованием подполковника Гвоздиковского, иногда с привлечением и других офицеров.

Продолжались занятия по иностранному языку. Надо было сдавать так называемые тысячи. С большой теплотой вспоминаю прекрасную, обаятельную Ольгу Александровну Дембскую, проводившую в нашей группе занятия по английскому языку.

Приближался новый 1945 год. Всех радовали успехи на фронтах войны, с нетерпением ждали последних известий по радио. Уже был освобожден Харьков, освобождена Полтава и мой Миргород.

По инициативе ребят-мостовиков двух старших групп, решили Новый год встретить праздничным образом. Старшие ребята решили проблему с помещением, нам разрешили использовать для встречи Нового года зал на первом этаже второго профкорпуса. Мне было поручено обеспечить художественное оформление этого зала. В глубине зала были две колонны. Вместе с Юрой Кушнеревым, сыном преподавателя Кушнерева, школьником восьмого или девятого класса, каким-то образом прибившегося к нашему студенческому коллективу, мы смонтировали между колоннами объемный макет арочного моста, изготовленный из деревянных реечек, и осветили его гирляндой разноцветных лампочек.

Всю неделю, ближайшую к праздникам, наши ребята трудились на разных погрузочных работах. В результате мы смогли накрыть праздничный стол вполне приличный по тем временам. В столовой нам даже испекли пирожки с джемом. Кстати, о джеме. На одной из баз пришлось разгружать бочки с повидлом и джемом. Бочки были деревянные, литров на 150–200, липкие и грязные. Их надо было сгрузить с борта автомашины на пол склада. Для этого к борту автомашины были приставлены два специальных бревна прямоугольного сечения со специальными металлическими обустройствами на концах. Бочки скатывали на пол по этим бревнам. Последнюю бочку «нечаянно» уронили. От удара торцом об пол верхнее днище бочки вышибло и стоявшего рядом Ромку Иоселева с ног до головы обдало жидким джемом. А он был в шинели. Потом долго над ним подшучивали: «А где Ромка? А он вываривает хлястик шинели на компот». На торжество пригласили нашего декана М.М. Архангельского, Н.Ф. Никонова, командира батальона майора Козлова, командира роты капитана Тараканова, Васю Стриганова, он был в то время секретарем комсомольского бюро. На столах в изобилии был винегрет, была селедка, вареная картошка, соленые огурчики в банках, компот из сухофруктов и пирожки с джемом. Много водки. Водку разливали в стаканы. Пили за Новый год, за Победу, за Сталина. На стене красовалась стенная газета «Прочти и учти», выпущенная специально по этому случаю и отлично оформленная Мирой Векшинской.

Весь вечер пел и играл на гитаре Юрка Юрьев. Ему помогали Олег Федосеев, Витя Волкоморов, Лев Куршин. Двое ребят из группы мостовиков курсом старше отлично играли на мандолине и домре. Фамилии их забылись.

Во весь голос хором пели «Нивитовскую застольную», специально сочиненную к этому вечеру Юркой Коссым. Текст застольной был специально распечатан на отдельных листах бумаги и опубликован в стенной газете.

Кончилось время желанного отпуска, Снег собираться велит.

Кто без билета, а кто без компостера — Ехали хлопцы в НИВИТ.

Всех провела Мостовая находчивость Сквозь патрули и посты, Выпьем за встречу, за вечер сегодняшний, Выпьем за наши мосты.

Годы прошли беспокойные, шумные Быстро, как месяц один, Вспомним, как штатские абики юные Робко вошли в карантин.

Как мы Ковальским ушли обработаны, Как нас Козлов воспитал, Выпьем за тех, кто командовал ротами, Кто нам наряды давал.

Вспомним о том, как на лекциях спали мы. Как нас Голицын пилил, Как генерала, седую развалину, Черт по ночам приносил.

Вспомним веселое время экзаменов, Сессии вольный простор,

61

Выпьем за наших майоров безграмотных, Выпьем за лагерный сбор.

Вспомним про тех, кто сейчас не забыл еще Нашей истории сказ.

Выпьем за тех, кто в тюменском училище Помнит все время про нас.

Выпьем за дружбу, которою связаны, Дружбу, которой живем, Вспомним про каждого, выпьем за каждого, Выпьем — и снова нальем!

Михаил Михайлович Архангельский после 12 часов ночи ушел домой. Отяжелевшего Н.Ф. Никонова пришлось домой отводить. Командир батальона и командир роты, видимо, чувствуя свою ответственность, были с нами до утра. Совместная встреча Нового года еще сильнее сплотила наш коллектив.

В настоящее время начался процесс возрождения кадетских корпусов, лицеев. Видимо, это правильное направление. Одинаковые условия жизни, независимо от социального положения и происхождения, одинаковая форма одежды способствует укреплению коллективизма и подлинной, бескорыстной дружбе. Препятствует, тормозит развитие процессов индивидуализма, эгоизма, порождаемых последними пороками. Несмотря на трудное, вызванное войной время в среде нивитовцев напрочь отсутствовало воровство. Его отдельные случаи решительно пресекались. Припоминаю, как на курсе ниже был устроен самосуд над проворовавшимся слушателем по фамилии Крат.

Второе полугодие учебного года пополнилось рядом новых предметов строительного направления.

Теорию сооружений преподавал нам кандидат технических наук К.К. Старшинов. Лекции читал он отлично. Много шутил, между делом рассказывал анекдоты. На переменах его, как правило, окружала толпа слушателей. Он же проводил и практические занятия по своему предмету. Всем было известно, что у него было два брата, пользующихся заслуженной известностью. Старший родной брат по отцу был известным в СССР поэтом, младший, сводный по матери, пользовался еще большей известностью. Он был неоднократным чемпионом мира по хоккею с шайбой.

Проходили мы курс лекций по механике грунтов, основаниям и фундаментам, которые нам читал доцент Платонов. Курс основ по геологии и минералогии нам наездами читал профессор Френд, приезжавший специально из Томска, а практические занятия по этому предмету проводил преподаватель Музафаров. Каких-либо ярких примеров, относящихся к изучению этих дисциплин, в моей памяти не сохранилось.

С большим интересом мы изучали процессы строительного производства и устройство применявшихся при этом строительных машин и оборудования. Лекции по этой дисциплине нам читал доцент С.С. Ульрих. Именно тогда мы и были ознакомлены с нормами проектирования промышленного и гражданского строительства, передовыми в то время методами строительства зданий и, в частности, с методом Максименко кирпичной кладки. Под руководством преподавателя А.А. Ушакова, прозванного за высокую требовательность нашими предшественниками «крокодилом», мы выполняли курсовой проект крана укосины. А.А. Ушаков, выпускник Петербургского императорского института путей сообщения, был высокообразованным инженером. В процессе многолетней преподавательской работы у него сложилась четкая концепция оценки знаний студентов. Исходным пунктом этой концепции было: студент ничего не знает. Поэтому «двойка» у него была уже положительной отметкой. «Что-то слышал, но ничего не знает». По мере собеседования, в зависимости от обнаруженных знаний, отметки повышались. Я у него получил пятерку с первого захода.

У Ушакова была большая библиотека технической и художественной литературы на немецком языке, который он знал в совершенстве. Своей библиотекой Ушаков разрешал пользоваться слушателям. Лев Куршин, который тоже свободно владел немецким языком, брал книги из этой библиотеки. Однажды он принес томик сочинений немецкого философа Ницше «Философия жизни».

Большой серьезный раздел военного направления во втором полугодии второго курса преподавал нам генерал А.В. Котюков, кандидат технических наук. Под его же руководством и выполнялось курсовое упражнение по реконструкции участка железной дороги Польши под колею железных дорог

СССР. В своих лекциях генерал подробно освещал особенности устройства железных дорог западных государств, применяемых на западе стрелок, габаритов, деталей крепления, устройств связи, СЦБ, габаритов мостов и т.д. Много-много лет спустя, уже в девяностых годах, после публикации книги Резу-

62