iiIHrQQkgU

Стоит обратить внимание на то, что встреча с захватывающим и увлекающим, всегда сопрягается с подъемом внутренних сил человека, как и с изменением его настроения, когда он сталкивается с притоком превосходящих его сил и, соответственно, с многократным повышением ранга посильных себе рубежей. В существовании фактически пробивается брешь, проникая в которую, человек остро переживает потребность в своем осуществлении.

Энергия: собирание и трата

В деле обеспечения своего существования мы ориентируемся на собирание как можно большего количества энергии и на поиск разнообразных источников ее пополнения, обеспечивающих постоянный рост энергии. Напротив, в деле осуществления мы связаны с предельной концентрацией энергии и делом ее максимальной траты, ибо понимаем, что в этом мы как раз и реализуем свое существо: в деле траты мы предельно осуществляем себя во всей своей целостности. Мы переживаем прилив сил, ведь нас ведет сила целого. И так как любая определенность связана только с обстоятельствами нашего движения, то она легко преодолевается. В этом случае мы легко идем на принесение в жертву любой своей определенности. Событие встречи с захватывающей нас силой становится событием встречи человека с целостностью самого себя.

Таким образом, наша потребность в приобщении к беспредельному не может рассматриваться сугубо в русле формулировки вопросов «зачем мы это делаем?» или «почему это происходит?», но, напротив, должна связываться нами с потребностью своего восполнения и наполнения. Именно принятие того, что расширяет и усиливает нас самих, то есть того, что нас наполняет, в принципе более важно, нежели мы сами, осознающие себя в сугубо индивидуальных пределах1. В обращении к бескорыстному и беспричинному мы находим в себе другое. Находим то, что присуще нам, но которое мы в себе пока не знаем.

Бескорыстное и проблема осуществления. Сила щедрости и дара

Бескорыстное позволяет нам жить, вырастая и перерастая себя, что в то же время должно интерпретироваться как попадание в себя и в свое осуществление. Важно обратить внимание на те формы, которые помогают нам удерживать бескорыстное и позволяют действовать беспричинно (или сверхпричинно), способствуя тому, что мы можем – пусть и на время – приподниматься и преодолевать себя, обнаруживая свою внутреннюю связь с тем, что не дано в границах существования. Бескорыстное выпрямляет и выправляет нас, выводя из положения склонности к заботам существования.

1Стоит обратить внимание на то, что индивидуальность как таковая сопоставима с тем, что неизменно: латинское individuum удерживает в себе греческое ἄ τομος.

11

В деле собирания себя мы не можем не быть щедрыми и даже – расточительными. Это можно попробовать сформулировать как парадокс. Нам кажется, что мы собираем себя, когда мы втянуты в заботы существования, но фактически мы только растрачиваем свои силы, то есть пытаясь собирать себя в присвоении, мы себя исключительно тратим, и наоборот, казалось бы, раздаривая свое и отдавая себя в бескорыстии, мы себя только и собираем.

Щедрость связана с проникновением в то, что наша жизнь есть дар. Нам ее дают и дарят, отдавая силы, время и ресурсы, ничего не прося взамен. Причем, этот дар первичен, ибо именно с него все начинается. Начало человека – «из» дара и «в» даре, в результате – бескорыстность оказывается заложенной в основании нашей жизни, которая центрирована действием отдавания и является основанием установления нашей связи с бескорыстным.

За разным – разными предметами, разными явлениями, разными событиями – действует одна сила, которая не перестает действовать и после их образования: все состоявшееся размещается в эпицентре действия этой силы и постоянно находится в динамике. Обличья этой силы могут принимать разные формы: так, в антропологической перспективе такая сила предстает «страстью», а в социальном измерении – «процессом», когда эта сила принципиально отождествляется человеком с действиями, воспринимаясь в неразрывной связи с ними. Можно попробовать охарактеризовать такие ситуации отождествления в качестве «ловушек» и «проводников» силы, когда мы пытаемся аккумулировать эту силу именно в себе и по-

средством себя.

Вместе с тем, мы понимаем, что вне притока наши силы закончатся: так мы наталкиваемся, с одной стороны, на первичность силы по сравнению с нами, но с другой стороны, понимаем, что мы сами необходимы такой силе, и без принятия течения этой силы нами нашего усиления не происходит. Понятно, что вне сопряжения себя и действующей через нас силы ее воздействие на нас может принимать разрушительный характер. В этом случае мы оказываемся в положении захваченных врасплох, когда сила ведет нас без нашего ведома, а мы пытаемся ей сопротивляться. Вот почему, будучи вынужденными считаться с воздействием и влиянием на нас такой силы, мы должны принять ее сразу и без оговорок.

Дарение: принятие и дело отдания себя

В этой связи осознание воздействия силы как дара способно в корне изменить наше положение, ведь если мы даем ей – посредством себя и всех своих сил – развернуться, то пределы и границы наших возможностей резко расширяются. Мы можем тратить себя фактически постоянно, ибо трата наша в действительности становится «дарением» и «отдаванием» того, чем мы не обладаем, но пользуемся. Пользуемся, пока можем. И если мы

12

не будем превышать свои пределы – пределы своих чувств, пределы своего мышления и пределы своей воли – и, соответственно, не найдем «каналов» для тока этой силы, то она сломает любые пределы, как барьеры на своем пути.

Надо осознать, что таким барьером можем стать именно мы – мы сами. Часто так и бывает: сила, на пути которой ставятся препятствия, находит несанкционированные нами выходы и принимает теперь уже неприличный вид. С «переполнением» себя и «нехваткой» себя, последствиями чего становятся психозы и неврозы, сталкивается в процессе своей жизни каждый. Крайность таких форм связана именно с нашим нежеланием взаимодействия с жизненной силой, которая и проявляет себя столь крайне, так как стремится на край и за край нас самих. Будучи одним целым с такой силой, мы сами – ее край.

Итак, мы должны делать все, чтобы дать силе развернуться. Для нас такая задача оборачивается делом отдачи всех сил другому, посредством чего и происходит расширение пространства нашей души. Желание накопления и удержания своего в себе ведет к трагедии, и так как «своего» как собственности в онтологическом отношении у нас нет, то своё необходимо понимать не в параметрах того, что мы имеем, но именно в качестве того, как мы устанавливаемся. Того, как мы устанавливаем себя в осуществлении. Понятно, что в этом аспекте «своё» связано с «быть», но не с «иметь».

Навык восприятия нами своей жизни как взаимодействия разных сил, которые не только не согласуются между собой, но и противостоят друг другу, нуждается в существенной коррекции. Все мы – и вместе, и раздельно – сталкиваемся с действием одной силы, которую – по своему незнанию – воспринимаем в разных видах. Принять или не принять взгляд, что за разным проявляет себя одно, а все отдельное является проявлением именно этого начала – вот то, в чем каждый из нас должен определиться.

Надо организовать себя таким образом, чтобы силы наши уходили в действие отдавания их другим. Вероятно, именно так и надо понимать задачу нашей вызванности в мир: мы приходим потому, что нам даром, сразу и сполна дается сила, которую мы в течение своего существования должны передать другому. Такое понимание способно центрировать нашу жизнь и придавать ей направленность. Жизнь развивается в деятельности, без нее она сохнет.

Динамика мира и схематическое отношение. Констатация, фиксация и проблема понимания

Есть еще один важный момент, связанный с тем, что отдавать может только тот, кто понимает, что он берет и к чему в связи с такой «ношей» предназначен. Сила дается нам не только даром, но и взаймы. Эгоизм и проистекает из-за того, что человек не видит связи своей жизни с жизнью другого: как того, кто дал и дает ему силы, так и того, кому он их отдает. В

13

этом смысле человек – это мост. Это – всегда и везде «между», между собой и другим.

Если мы смотрим на мир с позиций силы, то видим его в постоянной динамике, тогда как любые объекты, обычно воспринимаемые нами в качестве неизменных, теперь уже предстают как изменчивые пульсации. Постоянство объекта является производной от его схематического рассмотрения, когда схема позволяет обращать внимание только на то, что в нее попадает и с нею согласуется, в результате чего динамическое воспринимается сугубо статичным образом. С позиций схемы, воплощающей в себе рассудочное к нему отношение, мир рассматривается исключительно в статическом состоянии, когда принципиально допускается проникновение в него рассудка со всеми вытекающими последствиями, связанными с рос-

том значения инструментального и технологического отношения. Вве-

дением схемы внутреннее движение мира погашается: оставленные наедине с самими собою, мы можем рассчитывать только на свои собственные силы, вне какого-либо их притока извне.

В развитие темы уместно обратить внимание на то, что не охвачено инструментально-техническим отношением. И в этой связи стоит обратиться к тем пластам языка, которые, казалось бы, ориентируют на констатацию определенного положения дел, однако в то же время удерживают в себе и другое. В этой связи русское выражение «как оно есть на самом деле» подразумевает, конечно, не только фиксацию и слепок конкретной ситуации. Это как раз не самое важное. В этом выражении зафиксирована необходимость в понимании ситуации, что предполагает явный выход за пределы только ее фиксации. Настоящее ситуации прямо связывается с потребностью смещения за пределы констатации. Иначе говоря, настоящее включает в себя понимание, чем оно углубляется и расширяется, так как в него входит и другое: другое время, другое место, другая ситуация.

Все это можно попытаться описать и путем выделения новых способов выражения подобного в грамматическом строе языка, когда настоящее не только равно констатируемому, но и имеет другой остаток. Настоящее в моменте своей фиксации именно «не кончается», а «длится» и «продлевается»: оно есть в моменте своего изменения. И понятно, что при такой призме рассмотрения констатируемость того, что есть «на самом деле», является не столь актуальной.

Трудность настоящего как трудность изменения

Обратим внимание на укоренении в нашем сознании практики связывания и даже прямого отождествления настоящего с констатацией определенного положения дел, когда настоящее все больше и больше начинает восприниматься как нечто преходящее и затем – как переход от того, что было, к тому, что будет. В результате значение того, что есть, то есть собственно настоящего, ослабевает и снижается.

14

Отношение человека к настоящему как к таковому характерно для творческого измерения, явно не совпадающего со схематизмом, базирующимся преимущественно на рассудочном понимании. Поэт строкою «вымысел не есть обман» заостряет внимание на том, что вымысел раскрывает положение дел именно с другой стороны, когда в настоящее включено другое, ибо в противном случае настоящее может рассматриваться только односторонне.

В этой связи заметим, что когда мы упорствуем в отстаивании правды, то подразумеваем, что это обязательно включает в себя некоторую – нашу ли, его ли, ее ли, их ли – интерпретацию. О правде нам именно сообщается, причем сообщается конкретным человеком, что предполагает включение его понимания в настоящее: он сообщает нечто так, как он это понимает, и не может не передавать нам – в этом сообщении – нечто от себя. И это – не дескриптивное сообщение, так как о правде говорят в ситуации сильного эмоционально выраженного фона, который не только не минимизируется, а напротив, поддерживается.

Речь идет о том, что в нашей жизни всегда находятся некоторые сегменты – материки и островки, воспроизводящие творческое отношение к тому, что есть, когда «есть» принципиально может рассматриваться как в «вырезке» условий своего поддержания, так и в проекции обеспечения этих условий. Это связано с обеспечением и сохранением наших определенных отношений с таким «есть» со стороны другого, когда устанавливается подвижная область взаимоотношений «есть» с другим.

15

УДК 130.2 ББК 71.0

Б.Г. Соколов

Санкт-Петербургский государственный университет г. Санкт-Петербург, Россия

СУДЬБА АБСОЛЮТНОЙ ИДЕИ: ALIEXPRESS И ИЖЕ С НИМИ…

Аннотация. Современный виртуальный мир содержит в себе архетипы той культурной традиции, которая создала эту новую медиальную реальность. Одним из таких архетипов является Абсолютная Идея Гегеля. В данной статье автор демонстрирует судьбу данного архетипа в Интернет-пространстве, используя для анализа Интернет-ресурс Aliexpress. Автор выделяет две существенные черты архетипа, который получил свое выражение в гегелевском концепте Абсолютной Идеи. Это динамическая тотальность и постоянный контроль. Китайский виртуальный «универсальный посредник» Aliexpress, как и многие другие ресурсы Интернета, обладает этими характеристиками. Это позволяет сделать вывод о том, что данный архетип Абсолютной Идеи оказывается тем императивом, который формирует современную Интернет-среду.

Ключевые слова: архетип, Интернет, Aliexpress, тотальность, контроль.

B.G. Sokolov

Saint-Petersburg State University

Saint-Petersburg, Russia

THE DESTINY OF THE ABSOLUTE IDEA:

ALIEXPRESS AND SO ON

Abstract. Modern virtual world contains archetypes of the cultural traditions that created this new medial reality. One of these archetypes is Hegel’s Absolute Idea.

The article demonstrates the fate of this archetype in the Internet space, using the Aliexpress Internet resource for analysis. The author identifies two essential features of the archetype, which got its expression in the Hegelian concept of the Absolute idea – the dynamic totality and constant supervision. Like many other Internet resources, the Chinese virtual “universal mediator” Aliexpress possesses those characteristics. It leads to the conclusion that the archetype of the Absolute Idea is the imperative, which forms the modern Internet environment.

Key words: archetype, Internet, Aliexpress, totality, control.

Время, конечно, вносит свои корректуры везде. Изменяется не только наш мир, мы сами, изменяются и трансформируются философские концепты и модели объяснения и описания. И дело тут не только в том, что возникают новые подходы или системы, пытающиеся совершенно поновому и в новом стиле философствовать. Это, без сомнения, – и кто ж бу-

16

дет в этом сомневаться? – есть. Но есть и то, что позволяет говорить о своеобразной модернизации уже прежних концептуальных схем и подходов, о «новой жизни старых вещей» в домене мысли, о ренессансе уже ставших архаически-классическими объяснительных процедур. Собственно говоря, у философского классического концепта (если, конечно, примем за «аксиому» делёзовское понимание философствования как процедуры создания концептов) не так уж много вариантов продления своей жизни. Первый – это вариант философской музеификации, когда на долю философской системы или концепции выпадает лишь сохранение ее как факта истории философии, как неотъемлемой части прошлого культурного контекста. «Висит» такой концепт, как картина в «пантеоне» подобных же осколков давно ушедших дней и радует глаз пытливого историка идей или того, кто, превратив философскую систему в собрание цитат-максим à la Монтень, щеголяет ими как свидетельством своей образованности и/или глубокомудрия. Второй вариант – он «позаковыристее»: идея получает свое второе рождение. Конечно, идея – это «вещь» достаточно условная

и– если продолжить тему картин и музеев, – будучи вырванной из «родного» контекста, она если не перетолковывается, то, по крайней мере, искажается. Причем искажается настолько, что примерный и скрупулезный историк философии не очень-то её сразу разглядит и опознает. Даже будучи сказанная теми же самыми словами, идея может получить ложное истолкование. И это – не беда: иногда нет ничего более продуктивного для развертывания мысли, чем ложное ее прочтение. Прекрасный пример – это «пересказ» И. Канта Артуром Шопенгауэром. Много раз на протяжении своих не столь уж многочисленных книг Артур Шопенгауэр «клянется и божится», что его система-де – «плоть от плоти» и продолжение философии кенигсбергского мыслителя. Ан нет! Все по-другому, причем кардинально по-другому. На уровне «лексикона» – все почти как у Канта, да и схема «вроде» похожа. Но какова дистанция! Шопенгауэр – не побоюсь этого слова – ложно истолковывал кантовскую «вещь-в-себе» и его концептуальную схему, а в результате мы получили не «эпигона», который способен лишь действовать в фарватере мысли учителя, но подлинного новатора, внесшего солидный вклад в историю философских идей. Причем – повторю еще раз, – ложно истолковывая своего «обожаемого» учителя.

Итак, две альтернативы, два пути (если, по-крупному, вариантов, конечно, гораздо больше) как судьба философского концепта. Я пойду в этом тексте по второму пути и рассмотрю тот вариант второй жизни философского концепта, когда происходит новация, «модернизация» (чуть не вставил «нанотехнология») философского концепта. И возьму в качестве примера несколько необычный ракурс очень знаменитого философского концепта, а именно гегелевского концепта «Абсолют», «Абсолютная Идея». Речь пойдет о вполне современном звучании этого концепта. А звучит он –

ия постараюсь об этом рассказать – в новом виртуальном мире, мире уже

17

ставшим нашим привычным пространством, которым мы не столько пользуемся, но в котором уже давно живем. Таким образом, предметом моего внимания становится Интернет-мир и то, как там оказался и что там делает гегелевская Абсолютная Идея. Наверное, это не случайно, что все больше

ибольше внимания уделяется этому миру уже не с точки зрения технологии компьютерного программирования или логистики различных экономических пространств, но с позиций гуманитарного знания: слишком много связано с этим виртуальным пространством сейчас, когда оно становится не просто добавочной реальностью, но реальностью самой по себе, то есть тем местом, где осуществляется наше экзистирование или, это уж точно, через которое пропускается наше экзистирование, а потому оно, наше экзистирование, все больше и больше согласуется с этим пространством. Следовательно, под воздействием этой новой медиальной среды изменяется то, что можно маркировать как онтическую диспозицию и логику бытийствования в онтическом регионе. То есть это новое виртуальное пространство обладает настолько «сильной» автономностью по сравнению с обычной, «архаично-докомпьютерной» реальностью, что навязывает свои правила игры всей нашей уже почти что вторичной реальности. То, что она является вторичной реальностью, можно увидеть на примере подрастающего поколения, которое уже в большей степени озадачено императивами

ирегламентами виртуального мира, чем мира реальности.

Вданном тексте я не буду анализировать связку виртуал-реал – ибо это довольно запутанная история. Она еще не окончилась, да и времени- текстового-пространства данной статьи сейчас маловато, чтобы проанализировать исчерпывающе все то, что приходит в нашу реальность из виртуального мира. Хотя случаются здесь прелюбопытнейшие вещи… Я обращусь к более привычному – поскольку именно по этому вектору происходило первоначальное формирование глобальной сети – сценарию, а именно к связке реальность-виртуальность, которая и позволяет развернуться «наследникам» гегелевской Абсолютной Идеи в новом и несколько видоизмененном по сравнению с оригиналом виде в Интернет-торговле.

Конечно, глобальная сеть Интернет формировалась не одно десятилетие, и в ней можно обнаружить многое из того, что фундирует нашу обычную «архаическую» реальность, это и сфера реализации желаний, и технологическая среда для обмена информационными потоками, и – не забудем, когда и кто создавал первые несовершенные, по меркам современных технологических решений, локальные сети – осколки молодежной «тусовки» шестидесятых с рок-музыкой, дзэном и наркотиками… А если вспомнить о том сегменте, который, говорят, возможно, в десятки раз превосходит «поверхностно-сознательный» слой Интернета, а именно то пространство «лукоморья», куда заглянуть может любой желающий с помощью «TOR»-браузера и где запутанные «переброски» не дают возможность отследить ни «личность», ни физический адрес «интернет-серфера»,

18

где осуществляются нелегальные и криминальные сделки и т.п., то станет вполне очевидно, что ныне Интернет – это уже универсум, в котором нет единого сценария, единой логики и даже, возможно, «архитектуры» построения. И в этой «универсальности» (не в гегелевском, конечно, смысле этого слова) можно обнаружить следы в том числе многих философских концептов и схем. Конечно, не только… но и их тоже. В одном из своих выступлений (да простят мне это «самоцитирование», не люблю я «это» и пользуюсь «самоуказанием» чрезвычайно редко), которое состоялось пару лет назад также в стенах Мурманского арктического государственного университета, я уже рассказал об одном сходном сюжете: поразительное сходство «онтического» строения виртуальной реальности с тем, что мыслил А. Шопенгауэр под титулом «мировой воли». В этот раз я обращаюсь к другому сюжету, который связан с не менее известным на философском горизонте персонажем, а именно, с Гегелем.

Сразу скажу, сейчас речь не пойдет о буквальной аппликации системы Гегеля в мире виртуальном, а также о полном соответствии Абсолютной Идее с тем, что делает Aliexpress и сходные по интенции Интернетресурсы. Речь пойдет о том стремлении к тотальному господству и контролю, которое концептуально было зафиксировано в гегелевском понятии Абсолютной Идеи. То есть речь о судьбе Абсолютной Идеи, которая оказалась инкорпорирована в Интернет-пространство. И в этом отношении я не буду сейчас стремиться к «четкой» и аутентичной трактовке Абсолютной Идеи, оставляя это на «откуп» многочисленным историкофилософским исследованиям, но обращусь к тому, что она, Абсолютная Идея, фактически в себе конденсировала. Иными словами, я буду рассматривать Абсолютную Идею как некий сущностно важный для новоевропейской культурной традиции концепт, который конденсировал в себе некий «архетип», некий символ европейской культуры. Этот конструкт-концепт относительно независим от четкой привязки к Абсолютной Идее Гегеля, но, конечно, именно у Гегеля он оказался тематизированным и оформленным наиболее явным и – как завещал еще Р. Декарт – отчетливым образом.

И здесь необходима еще одна ремарка, которая служит объяснением тому, почему оказалось возможным, что гегелевский Абсолютный Дух смог «поселиться» в довольно «экзотичном» для себя пространстве. Конечно, речь не идет о том, что идеи Гегеля – подобно лозунгам советского периода относительно идей Маркса и Ленина – живут и побеждают потому, что они являются окончательной истиной, истиной в последней инстанции. Ситуация, как мне представляется, «несколько» иная. Концепт, «создать» который выпадает на долю философа, не является чистым произволом субъективности или творческого воображения. Концепт не субъективен, но «архетипичен». Именно этим обстоятельством – а не истинностью или «соблазнительностью», например, – можно объяснить инкорпорирование его в Интернет-мир, являющийся сейчас реальней любой реаль-

19

ной реальности. Как раз потому, что мы имеем дело с концептом, а не просто с тем, что выдумал или «открыл» в своей философии, например, Гегель, этот концепт оказался инкорпорированным в виртуальное пространство. Оно, это виртуальное пространство, форматировалось преимущественно европейским сознанием, а потому рассматриваемый концепт оказался внедренным в этот новый мир и принял довольно «экзотичную» для философского дискурса вид системы продаж.

Да иного и быть не могло.

То, что конституируется, – конституируется всегда из горизонта ВОЗМОЖНОГО, и это относится в первую очередь к Интернет-миру. Само же возможное (если речь идет о проектах новоевропейской культуры), а таковым, без сомнения, является и глобализация, и Интернет, определяется европейскими архетипами, которые, в том числе, были тематизированы Гегелем и концептуально оформлены в идее «Абсолютной Идеи».

Чтобы вычленить то, что можно назвать «концептуальным» ядром гегелевского титула Абсолютной Идеи, дадим слово, прежде всего, самому немецкому абсолютному идеалисту. Вот что говорит об этом «термине» (употреблять титул «понятие» в отношении Гегеля «как-то неудобно»: титул «понятие» имеет у Гегеля жестко определенное «звучание», которое будет «вносить» ненужные в данном тексте обертона в наше рассуждение) сам Гегель на страницах наиболее «популярной» своей работы «Энциклопедия философских наук», то есть обратимся сейчас к паре цитат, чтобы посмотреть некоторые важные для нас «оттенки», «характеристики» Абсолютной Идеи, как их полагает сам немецкий мыслитель:

«Абсолютная идея есть для себя, потому что в ней нет ни перехода, ни предпосылок и вообще никакой определенности, которые не были бы текучи и прозрачны; она есть чистая форма понятия, которая созерцает свое содержание как самое себя. Она есть свое собственное содержание, поскольку она есть идеальное различение самой себя от себя, и одно из этих различенных есть тождество с собой, которое, однако, содержит в себе тотальность форм как систему содержательных определений».

«Можно также сказать, что абсолютная идея есть всеобщее; но она есть всеобщее не как абстрактная форма, которой особенное содержание противостоит как нечто другое, а как абсолютная форма, в которую возвратились все определения, вся полнота положенного содержания».

Теперь попробую перевести эти, вполне философские по части «терминологической мудрености», определения Гегеля на «человеческий язык». Абсолютная идея как идея – это прежде всего процесс развертывания понятия, в котором каждая ступень развертывания есть та же самая Абсолютная Идея, но еще «недоразвитая». Абсолютная Идея содержит в себе все прежние ступени своего диалектического развития. В свою очередь, каждая последующая ступень развертывается по логике снятия (Aufhebung), согласно которой происходит сохранение истинности пред-

20