iiIHrQQkgU

2. Практическое мышление (фронезис) индивида и философскопедагогическая парадигма границеведения. Как известно, уже в фило-

софской практике Сократа оформилась линия, которая понимала философию как средство достижения индивидуального блага. Фактически, сократовское самопознание означало ни что иное, как «заботу о себе». Интерпретируя Ксенофонта, в сократической практике самопознания можно условно выделить три уровня: тело, дела, душа (внутренний мир)1. Ксенофонтовский образ Сократа как практического мудреца открывает нам возможность более ёмкого и целостного понимания сократического самопознания, по сравнению с идеалистической парадигмой Платона. При этом «дела» здесь, конечно, не следует понимать в узкой современной трактовке успешного бизнеса или карьеры, а в более широком контексте собственных занятий и взаимоотношений с людьми, которые тебя окружают (от семейных до политических). Для дальнейших рассуждений наиболее актуальным является именно этот второй уровень самопознания. Фактически речь идёт о приобретаемой способности «ориентироваться» в различных ситуациях собственной жизни.

Мышление как такую личностную рефлексию можно рассматривать одновременно и как дело практическое, и как дело философское. Здесь можно использовать то различие в области мышления, которое было проведено в «Никомаховой этике» Аристотеля через разделение мудростисофии и фронезиса (φρόνησις). Огрубляя можно сказать, что «софия» относится Стагиритом к области теоретического, научного познания, а «фронезис» – практического. Фронезис понимается как способность принятия верных решений как в области частной жизни, в целом, для достижения должного для человеческого существа счастья, так и в области политики для реализации правильного государственного порядка (в управлении и в законодательстве). Безусловно, в аристотелевской этической программе можно увидеть ограниченность определёнными социокультурными реалиями. Прежде всего, это определённость структурами замкнутого частного домохозяйства – oikos, и политической организации города-родины – polis. Сам фронезис у Стагирита приобретает характер способности к верному (orthos) индивидуальному выбору при принятии решений. Современность диктует нам другой социокультурный контекст, который предполагает иные формы взаимосвязи и взаимозависимости людей, а также включённость их в крупные социально-политические и социально-экономиче- ские единицы вплоть до глобальной экономики и глобальной культурной идеологии (глобального культурного мейнстрима в широком смысле). На экзистенциальном уровне это определяет большую роль адекватного понимания неоднозначных жизненных ситуаций, в которых человек вынужден так или иначе осуществлять выбор.

1 Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. I, 1, 6–10, 12–17; I, 2, 1–8.

61

Это различие контекстов (античность – современность) актуализирует задачу дополнительной разработки проблемы практического мышления (фронезиса) как индивидуальной рефлексии. В нашем случае предметом такой современной интерпретации должна стать сама природа практического мышления (фронезиса).

Каковы контуры методологии нового проекта рецепции фронезиса как рефлексивного жизненно-практического в контексте философии границы? На наш взгляд, перспективным здесь является обращение к герменевтическим идеям Г.-Г. Гадамера.

3. Практическое мышление (фронезис) как особый вид герме-

невтики. Человеческое мышление в конкретных практических ситуациях

всилу своей нацеленности на понимание и толкование может быть достаточно корректно сопоставлено с герменевтической методологией. В то же время его более подробная разработка невозможно без размежевания с классической философской герменевтикой Г.-Г. Гадамера.

Следуя Г.-Г. Гадамеру, понимание (толкование, интерпретация) всегда основано на определенной исторической традиции, то есть определенном культурном и историческом пред-рассудке. Речь идёт о широком и положительном значении понятия «предрассудок», который выступает

вкачестве предварительного условия понимания. Это то начальное контекстное знание, которое обрисовывает в общих чертах значение фактов, которые могут быть поняты тем или иным образом. Однако исследователь, согласно немецкому философу, не должен вслепую следовать за первым наброском, но, напротив, должен быть готовым постоянно разъяснять, углублять и изменять его. Готовность отклонить ложные предположения, если они противоречат фактам, является важным условием адекватного понимания. Может ли классический герменевтический проект служить универсальным методологическим ключом или он нуждается в определённом пересмотре применительно к задачам герменевтики повседневных ситуаций? Сам Г.-Г. Гадамер, как известно, определял мир в качестве герменевтического универсума. Но в то же время немецкий философ в качестве фактов, подлежащих пониманию, рассматривал именно тексты. На наш взгляд, несмотря на, казалось бы, универсальную применимость метафоры текста ко всем фактам мира, специфика практического мышления в повседневных ситуациях требует пересмотра некоторых методологических моментов. Три взаимосвязанных аспекта могут быть определены здесь в качестве принципиальных различий: степень практического участия понимающего человека и временная ограниченность принятия решений. Во-первых, конкретный вариант понимания практической ситуации определяет конкретные действия, тактику или стратегию действий.

Во-вторых, принятие решений принципиально ограничено временем и не может бесконечно пересматриваться и перетолковываться. В-третьих, адекватность понимания зависит от того, насколько первый набросок

62

понимания сможет пройти между Сциллой наивности и Харибдой паранойи.

Конечно, можно привести много повседневных, исторических и литературных и др. примеров иллюстрирующих опасность некритического, наивного следования ложным пред-установкам. Так, Отелло, веря словам Яго, интерпретирует наличие носового платка, который был подарен им Дездемоне, у Кассио в качестве доказательства неверности Дездемоны. Однако в этом же примере мы видим и обратную ситуацию – параноидальной подозрительности в отношении жены, развившейся у Отелло и мешавшей ему здраво рассуждать. Человек может быть ослеплен и собственной навязчивой идеей, как, например, многие герои серии романов Дж. Мартина «Песнь Льда и Пламени».

Постоянная критическая аналитика, возможная как установка филологически ориентированной герменевтики Г.-Г. Гадамера, не является решением, потому что она производит две проблемы: во-первых, «не стыкуется» с необходимостью принимать решения в ограниченное время, и, вовторых, может превращаться как в излишнюю наивность, так и в паранойю.

4. Пограничность практического мышления: философско-антро-

пологический аспект. Показательно, что человеческое существо может относительно легко «переключаться» между состояниями недоверия и доверия. Контрастной в этом смысле является относительная доверчивость животных, которые чаще или реже, но всё-таки попадаются в расставленные человеком ловушки. В этом смысле интересен феномен ловушки, присутствующий в охотничьих и рыболовных практиках, которые в каком-то смысле напоминают своеобразную игру «хитреца» и «простака». Человек достаточно легко ловит животных на их «слабостях и пристрастиях, как мог бы фокусник, например, подлавливать зрителей на их наивных ожиданиях и слабостях»1. Изобретение и использование ловушек невозможно без осознания человеком возможности ошибки – то есть возможности несоответствия видимости и действительности. Помимо этого, необходимым является понимание большой «наивности» животных, которые могут, например, «клюнуть» на крючок с приманкой.

Человеческое мышление, в силу заложенной в нём интенции сомнения, может переходить в модус радикального сомнения, который в практическом смысле может оборачиваться паранойей. При этом в теоретическом (метафизическом) размышлении такой выверт («перекрут») мышления вполне допустим. В данном случае отличие метафизического (теоретического) и практического мышления можно проиллюстрировать знаменитым ироничным предложением К. Маркса сторонникам солипсических идей отказаться от пищи и воды для доказательства истинности своих идей.

1 Бибихин В.В. Лес (hyle). СПб.: Наука, 2011. C. 137.

63

5. Заключение. Философское мышление, которое могло бы претендовать на статус практической мысли на индивидуальном уровне (фронезиса) в современном контексте, конституируется границами «наивности» и «паранойи». Сомнение и доверие в этом смысле могут быть поняты как антропологические универсалии-границы адекватного мышления. В этом смысле рефлексивное практическое мышление может быть определено как пограничная зона между наивностью и «параноидальностью».

Список литературы

1.Диоген Лаэрсткий. О жизни, учениях и изречениях древних философов / пер. М.Л. Гаспарова. М.: АСТ, Астрель, 2011.

2.Хайдеггер М. Гераклит / пер. А.П. Шурбелева. СПб.: Владимир Даль, 2011.

3.Ксенофонт. Воспоминания о Сократе / пер. С. Соболевского. М.: Мир книги, Литература, 2007.

4.Бибихин В.В. Лес (hyle). СПб.: Наука, 2011.

64

УДК 140.8

ББК 87.66

З.Ю. Желнина

Мурманский арктический государственный университет г. Мурманск, Россия

КОНЦЕПЦИЯ «МЕДЛЕННОЙ ЖИЗНИ» В НЕЛИНЕЙНОМ МИРЕ

Аннотация. Статья рассматривает концепцию «медленной жизни» в ключе философии и повседневности. Для обсуждения предложена тема нелинейной связи идей «социальной скорости» и неспешности. «Медленная жизнь» как осознанный выбор раскрывает суть вариативности социальных систем.

Ключевые слова: философия, нелинейность, субкультура «медленного движения», «медленная жизнь», асинхронность.

Z.Y. Zhelnina

Murmansk Arctic State University

Murmansk, Russia

THE CONCEPT OF “SLOW LIFE” IN THE NONLINEAR WORLD

Abstract. The article deals with the subculture of “Slow Life” in the flow of philosophy and everydayness. For discussion, the topic of the nonlinear connection between the ideas of “Social Speed” and “Slow Movement” is proposed. “Slow life” as an informed choice reveals the essence of the variability of social systems.

Key words: philosophy, nonlinearity, subculture of “Slow Movement”, “Slow Life”, asynchrony.

Интерес к противоречиям идеального и материального мира является одним из признаков научной культуры. При этом качество осмысления и самого феномена «противоречие», и феномена интереса к нему может образовывать некую эпистему, где складывается понимание необходимости философской дискуссии, развивающей предыдущие полемики и монологи ученых. Мыслимые противоречия как форма существования знания создают продуктивное интеллектуальное поле, связывают текучие и статичные объекты, снимают изоморфизм длительно используемых моделей.

Вопросы, ведущие к осознанию противоречия, вовлекают наблюдателя в философию нелинейности. Безусловно, её парадигма весьма сложна, имеет внутреннее свернутое пространство, леммы, блуждающие смысловые связи, здесь затруднена квантификация, так как спор за исходные позиции ведут и точные науки, и те, что описывают гуманитарные системы. В концепты парадигмы нелинейности входит опыт снятия границы между абсолютным и относительным знанием истины, что становится принципиальным для научных теорий, но остается конфликтным для других сфер жизни общества.

65

Если не касаться ниших точных наук, то нелинейность как фундаментальная характеристика социального может быть представлена как открытая система с внутренним ресурсом самоорганизации, которой свойственны активности с нефизическими, субъективными оценками темпоритма. Особую роль в социальной нелинейности играют модели возвращающегося и линейного времени.

Для описания поля вопросов следует зайти в систему простых и странных аттракторов, описываемых, например, в трудах А.П. Назаретяна1. Ученый последовательно аккумулирует видение того как большие социальные системы умножают варианты своего развития через накопления свойств, качественных переходов состояний, где сценарий трансформации систем не дает ответа о точках разворота движения, вполне возможно в будущем текущая ситуация будет ретроспективно оцениваться как застойная,

аможет быть наоборот – она останется в истории как один из экстремумов.

Вэтом же ключе Н. Талеб показывает роль неквантируемых сил,

ошибок, агрессивного риска, побочных эффектов для осмысления потенциала системы2. Отталкиваясь от рассуждения об антихрупкости систем, способных к изменению на основании сил со вновь включаемыми факторами, можно говорить о том, что на системы воздействуют не столько факторы, сколько «поля силы» – изменчивые состояния надсистемы и внутренние генераторы изменений. Например, описание кризиса, рассмотренного как набор дискретных событий, несет узкую научно-практическую пользу, в то время как системный подход оценивает его импульсный потенциал в интеграции с надсистемой и особенностями его динамики.

Философия нелинейного развития включает в поле обсуждения дефиницию «время» как спорную, но ощущаемую размерность. А. Бергсон, философствуя на тему времени, разделил его на «научное» (астрономическое, физическое) и «событийное», наполненное сюжетами, последние создают социальную размерность времени, когда в его характеристику включаются субъективные оценки. События, сюжетные линии как маркеры времени выстраивают фреймы и измерительную шкалу, но близость и дальность в этих границах весьма неоднозначна. Так, эллинская философия космоса понятна и продуктивна для современного научного познания, она воспринимается как близкая реальность и включена в активные интерпретации, в то время как догматизм раннего средневековья ощущается отстраненно давним этапом, его положения применимы, но используются для доказательства «от противного» (a contrario) или как ретроиллюстрация мыслимых предметов, пребывающих до одной из точек невозврата.

1Назаретян А.П. Нелинейное будущее. Мегаистория, синергетика, культурная антропология и психология в глобальном прогнозировании: монография. М., 2015. 508 с.

2Талеб Н. Антихрупкость. М., 2014.

66

Время во многом определяет нелинейность мира. Столь же значим для исследования и связанный со временем параметр темпоритма. В обсуждаемом контексте интересна модель «социальной скорости».

«Социальная скорость» – ассоциативное определение, раскрывающее образ динамики, ритмичности процессов в гуманитарной системе, где оценивается период достижения результата, напряженность действий на определенном этапе, а также готовность человека действовать в условиях недостатка ресурсов для принятия решений, способность использовать «свернутые» технологии для снижения временных затрат и других ресурсов его деятельности.

«Свернутые» технологии позволяют воспользоваться чужим опытом,

втом числе, представленном в безличной форме, при этом не происходит личного освоения знаний, для работы применяется алгоритм «старт – условная манипуляция – результат» (например, действие «сфотографировать на цифру»).

Дефиниция «социальная скорость» используется в контексте обсуждения феномена инноваций, и предлагается широкий спектр доказательств того, что инновация, являясь одновременно и процессом, и результатом, существенно влияет на жизнь одного поколения, вытесняет привычные практики за счет своей рациональности, а скорость потребления вырастает за счет технологичности и самонастройки продуктов и услуг. Высокий темпоритм жизни предлагается оценивать в превосходном ключе. Изменение технологической среды, повышенная частотность событий предполагают особые компетенции, которые, по сути, являются индивидуальными умениями приспособиться к информационному, профессиональному и социальному стрессу, здесь позиционируется программируемый успех за счет быстрой реакции на изменчивость среды. Следует подчеркнуть, что действие-отклик в условиях дефицита знаний, времени, навигации в прогнозе может быть нерезультативным, ошибочным. И этот шаг создает ветвление событий, при котором еще возможен возврат на исходную позицию, но его не делают, создавая искусственную точку невозврата, так как эта ошибка сама становится генератором развития системы.

Рассматривая «социальную скорость», нелишне отметить, что дефиницию нередко используют как синоним понятия «социальной мобильности», последняя может быть разной по типам, и обычно её представляют как благо, обеспечивающее другое благо – свободу для человека. И все же

вмире мультиполярных ценностей некритично представлять скорость как завершенное социальное благо. Наоборот, общество практически одновременно выдвинуло антитезу – концепт «медленная жизнь» (Slow Life). При первом приближении заметным становится подход, предполагающий минимизацию рисков от невротической скорости жизни, однако следует рассмотреть более сложное понимание неспешности как жизненной модели и философской концепции.

67

Жизненная модель неспешности – отчасти реакция на экспансию скорости, проявляется, например, в сарказме опаздывающего и ленивого человека. Сарказм – проявление сложной личностной позиции человека, неоднозначно ироничное общение, поддержка своего «Я» через насмешку – человек защищает себя, открыто держится в микросоциуме с себе подобными. Предполагается, что саркастические люди не только стрессоустойчивые, но и, благодаря форме реагирования на ситуацию, они выигрывают время на принятие более результативного решения в уже изменившейся ситуации. Сарказм интересен своим нестандартными выводами, и все же по сути, это та же быстрая реакция, но с иной формой проявления. Сарказм, размывающий сверхдоверие социальной скорости, обеспечивает востребованность разных линий поведения, в том числе замкнутых, самодостаточных за счет внутренних ресурсов.

Противостояние невротизирующей скорости проявляется и путем закрытия личного пространства, когда «мой маленький мир» становится крепостью, где человек живет по своим правилам, в своем темпе, создавая свою интерпретацию окружающего. Это не всегда личностная интроверсия, человек вполне может быть успешным как общественная личность, просто для себя он создает мир самонастройки, рефлексии, его публичность дискретна: после паузы человек предлагает внешнему кругу посмотреть на мир с высоты его творчества.

Интересно рассмотреть маятник скорости и неспешности, изучая феномен путешествий и странничества. Идентичность «дорожного человека» представлена триадой «обретение – осмысление – оставление», в то время как идентичность «территориального человека» – это «обретение – осмысление – институализация», создание закрепленных смыслов. Видимо, к «территориальному человеку» можно отнести «быстрого» универсального туриста, который на досуге по социальным маркерам осваивает территорию, присваивая и закрепляя её через фотографии, коммуникативно-значимые впечатления-идеи, создавая эмоции-путеводители для других туристов.

Очевидно, что идея «медленной жизни» не могла не проявиться в среде путешественников. Её можно увидеть во многих литературных произведениях, различных путевых заметках, но, пожалуй, отчетливо она прозвучала у Петера Хандке в романе «Медленное возвращение домой» (1979 г.), где образ ландшафта действительно превратился во внутреннюю силу, субстанцию рефлексии героя.

Манифест медлительности нашел своих последователей среди сторонников «медленной еды», «медленных городов», «медленного чтения», «медленной науки» и т.п. Сторонников такого видения жизни объединяет идея, что каждая деталь, шаг, действие должны быть продуманы, осмыслены, включены в ассоциативные связи и длинные логические цепочки.

В мире растет число не только сторонников «медленного движения», но и формируются ассоциации, определяющие его как общественный вы-

68

зов. Так в 1999 году в Италии был создан неформальный союз городов Cittaslow, где качество жизни рассматривается через отсутствие гипермаркетов, поддержку ремесел, гастрономической культуры, традиций в общественной и семейной жизни. Последовательная популяризация идеи привела к тому, что через 15 лет ассоциация насчитывала более 160 городов в 14 странах мира. Другие направления медленной жизни также получают свои союзы и ассоциации, информационную поддержку со стороны медиаканалов и интеллектуалов-теоретиков.

Идею неспешности нередко рассматривают, анализируя примеры дауншифтинга. В этом случае ключевой становится идея отказа от стремления к «чужим» целям. Рассматривая дауншифтинг с социологической точки зрения, следует обратить внимание на разные контексты этого движения: переселение в деревни из больших городов, экологический контекст, отказ от карьеры и принятие роли маленького человека большого города. В формате социальной философии дауншифтинг представляет собой тренд диверсификации ценностей в субстрате возможностей мультиполярного мира, общество модерна не только позиционирует индивидуальность, но и создает новые практики социальных связей, их обоснование. Самореализация личности через фриланс, творческие проекты, ведение бесконтактного бизнеса вполне обеспечивает потребность человека в признании. Варианты с негативным опытом тоже объективно включены в эту практику, и они требуют своей рефлексии как социальной вариации.

Обыденное миропонимание неспешности хотя и отсылает человека к традициям социума прошлых веков («простая жизнь»), но все же её можно считать порождением именно постмодернизма, в то время как философия неспешности может быть выведена из духовной практики созерцательности. Последняя имеет очень глубокие корни поиска гармонии, дихотомии природного и надприродного. И в этом поиске не предусмотрен истинный ответ: нелинейность, противоречивость как способы существования бытия в любой момент времени могут быть описаны незамкнутым набором аксиом. Со временем ценностные и логические скрепы теряют свое удерживающее значение, но на смену им идут другие решения для неспешности и созерцательности.

Неспешность как формула жизни и модель «социальной скорости» включены в пространство противоречий оптимизма и пессимизма. Сторонники каждой модели готовы предложить развернутые, многоуровневые обоснования преимущества своего видения мира и образа действия. Доказательная процедура в этом случае обычно строится на тезисах критики визави. «Социальная скорость» пессимистически рассматривается как угрожающая гонка за призрачными победами, фактор разрушения человека уникального, инструмент антагонистической поляризации общества. Неспешность также попадает в поток критики, так как продуктивная созерцательность, скрупулезность являются сложными социальными и научными

69

компетенциями, какими обладает далеко не каждый человек. Такие компетенции, тем более их продукты непросто представить и оценить. В противовес предыдущему социальная скорость одной из граней имеет зеркало достижений: активность мыслится как процесс, имеющий промежуточные и результирующие итоги, наличествует видимый вектор деятельности, квантифицируемые показатели успеха. Такой подход предполагает устойчивость, возможность управляемого воздействия, но одновременно наталкивает на мысль о возможностях прогрессора, способного улучшить ситуацию.

Неспешная жизнь испытывает жесткое давление, так как находится в потоке информационной агрессии, позиционирующей активное потребление, смену впечатлений, изменчивость как подтверждение успеха и признания в обществе. Бюрократические институты жестко задают определенный темпоритм жизни человека (небольшой пример: система школьного образования, предлагая некую содержательную вариативность, фактически отказывает в выборе периода времени обучения, произвольном продлении, прерывании обучения и т.п.). Неспешное профессиональное развитие, асинхронизация в освоении технологий создает угрозы не только личной, корпоративной, но и страновой конкурентоспособности. Даже непрофессиональный мониторинг событий позволяет обнаружить вымывание кадров с распадающимися компетенциями, создающее экономическую и социальную напряженность.

Не меньшие сложности возникают при осмыслении моделей бизнеса. «Медленная экономика», вызывая тревожные ассоциации в связи с ожиданием отставания, не воспринимается как модель долгосрочной устойчивости и эффективности. Многие проекты решений в экономике некритично смешивают технологии масштабируемых бизнесов и тех, которые по существу создаются для производства локальных продуктов. В медленной экономике значимыми становятся долгосрочные нефинансовые эффекты, связанные с качеством жизни, ценностным образом индустриализации.

Рассуждая о неспешности и скорости современной жизни, следует сформулировать и риторический вопрос. Как человек узнает, что он живет быстро или медленно? Индивидуальная перцепция с учетом когнитивного, социального и случайного искажения дает полярные ответы в синтезе поступивших сигналов: время-длительность, измеряемое событиями, может существенно отличаться от времени-ценности, измеряемого конфликтами интересов, творческими достижениями или потерями. Другой вопрос, дающий импульс рефлексии, предполагает установление того, о какой неспешности размышляет субъект: будет ли это естественная медленность или осмысленное замедление жизни. Естественная медленность – продукт объективных процессов, личность может идентифицировать себя с ней, а может воспринимать ситуацию как ограничивающую его свободу. Осмысленное замедление – продукт рефлексии и выбора как индивида, так и

70