JAUhoZSB6N

РАЗДЕЛ II. МЕРЫ В МИРАХ: СОЦИАЛЬНОЕ, КУЛЬТУРНОЕ, ПРАВОВОЕ

УДК 94(470.2) ББК 63.3(235.1)–75

И.Б. Циркунов

Мурманское книжное издательство г. Мурманск, Россия

ПОМОРСКИЙ КРЕСТ, СЕЛЬДЬ И ПОКРУТ: ТАИНСТВЕННОСТЬ, ПЛОДОТВОРНОСТЬ И ЖИВУЧЕСТЬ МЕРЫ И ЕЁ СОЦИАЛЬНОЕ ПОСЛЕДСТВИЕ

Аннотация. В статье рассматриваются некоторые феномены жизни беломорских поморов в контексте трансформации их форм и мер не с позиций единиц измерения, а с точки зрения социологического локуса метаморфозы. Фиксируется кардинальные изменения форм и мер некоторых феноменов жизни поморов, их качественных характеристик и серьёзные структурные, социальноэкономические изменения, как результат действия социологического локуса метаморфозы.

Ключевые слова: поморский крест, сельдь, покрут, социологический локус метаморфозы.

I.B. Tsyrkounov

Murmansk Book Publishing House

Murmansk, Russia

THE POMOR CROSS, HERRING AND POKRUT: MYSTERY, FRUITFULNESS AND SURVIVABILITY OF THE MEASURE AND ITS SOCIAL CONSEQUENCE

Abstract. In article some phenomena of life of White Sea Pomors in the context of transformation of their forms and measures not from positions of units of measure, and from the point of view of a sociological locus of a metamorphosis are considered. It is fixed cardinal changes of forms and measures of some phenomena of life of Pomors, their qualitative characteristics and serious structural social and economic changes as result of action of a sociological locus of a metamorphosis.

Key words: the Pomor cross, a herring, pokrut, a sociological locus of a metamorphosis.

В Музее университета Тромсё в 2016 году на стене у лестницы, ведущей на второй этаж, был выставлен, точнее прикреплён к стене, экспонат – поморский крест. Замечательный образец культуры Поморья. Всё было бы хорошо, только он собран неверно. Это бросилось в глаза автору, который наблюдал, измерял и вычитывал надписи и криптограммы

81

на десятках поморских крестов, осознанно установленых на островах и побережье Белого моря. Нижняя перекладина креста – подножка оказалась перевёрнутой. Это выдавали надписи на перекладине, которые теперь оказались начертанными вверх тормашки. Мне удалось сообщить о найденной ошибке сотруднику музея, но кто поверит на слово русскому? Надо заметить, что автор не безгрешен в вопросе искажения форм поморского креста. Члены экспедиции Арктик-клуба установили крестноводел в 1988 году на вершине сопки на мысе Грек острова Медвежий, что в акватории Порьей губы1. К сожалению, он имеет современный дефект – слишком длиную нижнюю перекладину. В то время, тридцать лет назад, автор никак не отреагировал на чрезмерную длину подножки креста, т.к. сам тогда до конца не понимал смысла некоторых форм и размеров поморского креста.

Безусловно, поморский крест имеет человекоразмерный характер. Его определённый антропоморфизм следует из библейсколингвистических истоков: «… «сказал Господь: пройди посреди града (Иерусалима) и изобрази тау на лицах всех болезнующих о беззакониях», говорит: «в букве тау ты имеешь крест»…»2. Зафиксированные в ходе экспедиций конца 80-х годов поморские кресты были проанализированы с помощью методов гармоничной пропорциональности «золотое сечение» и «золотой вурф»3. Однако, нас больше интересуют те социальные изменения, которые последовали не столько за изменением формы отдельных частей этого культурного феномена поморской жизни, сколько в результате фактической потери смысла и значения этих, теперь уже изменённых форм.

Такой результат возник вследствие действия социологического локуса метаморфозы4. Социологический локус метаморфозы – это сам процесс и результат изменения общественного сознания, отношения общества, отражённый от… или запечатлённый (зафиксированный) в определённом знаке, символе или памятнике, доступном общественному восприятию. В нашем случае, социологический локус метаморфозы демонстрирует жестокий результат изменения общественного сознания вплоть до потери смысла, который был заложен или отражён в том или ином знаке, что привело к изменению его формы и соразмерности.

1 Циркунов И.Б. Поморские кресты // Наука и бизнес на Мурмане: Научнопрактический журнал. Серия «история и право». Т.1: Кресты Русского Севера. 1997. № 2(3). С. 27–41.

2Барсов Н.П. Крест Иисуса Христа и его изображения // Наука и бизнес на Мурмане: Научно-практический журнал. Серия «история и право». Т.1 Кресты Русского Севера. 1997. № 2(3). С. 64.

3Циркунов И.Б. Указ. соч. С. 35–39.

4Циркунов И.Б. Городское пространство Мурманска и социологический локус метаморфозы // Наука и бизнес на Мурмане: Научно-практический альманах: 100летний молодой. 2016. № 2(81). С. 71.

82

Поморский крест, его современные трансформации, например, подтверждают наши наблюдения. Что русские современные создатели крестов-новоделов, что норвежские музейщики не понимают, как должны выглядеть некоторые части поморского креста и что они символизируют и означают. В данной статье мы не будем повторять основные идеи исследований, проводимых как нами, так и нашими предшественниками, тем более, что мы на них уже ссылались. Главное, на чём следует остановить наше внимание – это длина и наклон подножия поморского креста. Истинный смысл двух этих параметров заключается в следующем. Длина подножия, точнее принципальные выступы слева и справа этой перекладины за пределы основного столба, являются результатом визуализации, которую создаёт мастер-изготовитель креста, как необходимого элемента креста для распятия. Таким образом, подножие, о которое опирался распинаемый и куда были пригвождены его ступни, оставаясь важным элементом креста, становится ещё и хорошо заметным, видимым. Сама длина подножия, её размер определялись возможностью вписать на эту перекладину слово «Ника» и прорисовать «главу Адамову»1. В этом заключался один из сакральных смыслов этого элемента креста. Наклон подножия носил утилитарный характер для поморов. Не будем останавливаться подробно на искуствоведческой истории о том, как возник этот наклон. Важно отметить прикладное значение подножия, верхний конец которого, при установке поморского креста, был обязательно ориентирован на север, что было значимо для поморов. Таким образом, поморский крест был символом и знаком не только сотериологическим, но и навигационным.

Поморский крест в Музей университета Тромсё – его нижняя наклонная перекладина, в том её виде, по крайне мере в 2016 году – это, скорее всего, языковое непонимание и, как следствие, отсутствие смысла, особенно сакрального, у норвежских исследователей и музейщиков. Изменение пропорций на одном из перекрестий креста свидетельствует о полной потери сотериологического смысла у современных русских людей. Так возникает таинственность одной из соразмерных частей поморского креста. Один из измерительных элементов на поморском кресте остаётся, меняет свою форму и месторасположение при восстановительной сборке креста, а смысл этого, да и других элентов, теряется для подавляющего большинства наблюдателей, реставраторов и создателей крестовноводелов. Эта потеря смысла, в совокупности с транфмормациями других смыслов в результате действия социологического локуса метаморфозы, неизбежно приводит к новым социальным и экономическим смыслам и изменениям.

1 Циркунов И.Б. Поморские кресты. С. 31–33. 83

Меры и как комплекс действий, и как собрание критериальных свойств определённого предмета, которые могут вызывать различные социальные и экономические трасформации, бывают самыми неожиданными. К числу таких неожиданных мер может быть отнесена сельдь. Естественно, мы не будем касаться вопросов биологии сельди, понимая, что сельдь сельди рознь во всём диапозоне проблематики: от отношения иваси к сельдям до отличительных черт проходной рыбы алоза Кесслера от мурманской сельди, например. В нашем случае сельдь будем рассматривать не как промысловую единицу рыбацкой добычи, за которой выходят в море или запирают её в заливе, а как новый объект промысла в старом бассейне рыбной ловли. Имеем ввиду события, в которых сельдь выступала главным героем, точнее, главным объектом промысла, превратив Мурман из традиционного центра вылова трески, в центр добычи сельди общероссийского масштаба.

Сельдь или виды рыб, которые скрывались под этим названием, были причинами как минимум двух «гастрономических» революций. Революции те были «гастрономическими», может быть, поэтому социальные последствия не столь заметны, т.к. не было взрывов, излома, страданий и боли. Они проходили достаточно гладко и спокойно в социальном плане, но принесли грандиозные изменения. Глобальные социальные изменения в обществе после этих революций происходили на основе изменения режима питания населения. Видимо, по этому поводу мало кто рефлексировал, т.к. в большей степни были увлечены некоторыми другими дефинициями, в том числе и классовыми проблемами. Незнание и непонимание роли сельди, как гастрономической единицы в рационе питания русского человека, так и объекта промысла, что создавало основу научных открытий, порождало хабермасовское соединение труда и науки, приводило к созданию новых социальных институтов, не давало возможности грамотно провести историкофилософский анализ двух «гастрономических» революций в России. Однако, с другой стороны, благодаря социологическому локусу метаморфозы, все эти совокупные непонимания сущности этой сложной композитной меры (сельди), позитивные и плодотворные последствия трансформации этой измерительной единицы, позволяли осваивать новые акватории лова сельди и развивать технико-технологические новации на рыболовном флоте и изменения в рыбообработке, включая разработку новых видов продукции. Однако без исторических пояснений здесь не обойтись.

В 1853 году в связи с началом Восточной войны, более известной в российской историографии как Крымская война, в Россию прекратилась поставка голландской сельди, одного из массовых продуктов питания российского населения. В Голландии – одной из стран основной добычи

84

сельди – эту рыбу в народе называли «котлетой для бедных»1. По мнению профессора Николая Яковлевича Данилевского (1822–1885), эта так называемая голландская сельдь скорее всего была норвежской. По его данным в Россию ввозилось «… на два слишком миллиона рыбы из-за границы. Именно, привозится на 1.500.000 р. сельдей и на 400.000 или 500.000 трески из Норвегии…»2. На Каспии и Волге из покон веков добывали, как тогда считали, непродуктовую рыбу – сельдь под названием «бешенка». Это название рыба получила из-за своего буйного поведения во время нереста, когда она скапливалась в большом количестве, металась из стороны в сторону и поэтому вода бурлила и как будто закипала. Рыбакам казалось такое поведение рыбы противоестественным, а саму рыбу считали взбесившейся, поэтому её так и называли – «бешенка», а значит, употреблять её в пищу нельзя – сам можешь взбеситься. Такое было предубеждение. Правда, ещё Петр Первый приказывал засаливать сельдь и употреблять в пищу, но рыбацкие страхи были сильнее. Однако добыча сельди велась, но вся она шла на вытопку жира, который использовался в технических целях.

Академик Карл Максимович Бэр (1792–1876) смог правильно классифицировать эту рыбу как вид проходной каспийской сельди. Впоследствии установили два её подвида – черноспинка или сельдь Кесслера и волжская или астраханская сельдь. Карл Максимович даже статью в газете опубликовал с разъяснением о том, что это за рыба и как её правильно солить. Некоторые волжские купцы прислушались к мнению учёного и воспользовались его «добрым советом», как академик озаглавил свой газетный материал. Результат такого оперативного внедрения научной разработки впечатляющий.

В 1855 году было продано 10 миллионов штук астраханской сельди по 5 рублей за одну тысячу штук. В 1857 году – 50 миллионов штук по цене от 10 до 14 рублей за тысячу и это при том, что когда-то сельдь торговали по 12 копеек за тысячу для вытопки жира. В этом маркетинговом деле в выигрыше были не только потребители-покупатели, не только купцы, но и государство, которое за проданную соль выручило порядка 54 тысяч рублей. И это всё только благодаря силе убеждения научного слова! Жалко, что этот научный и «гастрономический» подвиг академика не получил широкой известности в народной памяти.

1Валлерстайн И. Мир-система Модерна. Том II. Меркантилизм и консолидация европейского мира-экономики, 1600–1750 гг. / Пер. с англ., лит. редакт., комм. Н. Проценко. М.: Ун-т Дмитрия Пожарского: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016.

С. 46.

2Данилевский Н. Я. Взгляд на рыболовство в России // Сборник политических и экономических статей. Изд. Н. Страхов. СПб: Типография братьев Пантелеевых, 1890. С.

414.

85

Каспийская сельдь, ранее называемая «бешенка», заменила собой голландскую или норвежскую, не суть важно, но сельдь, которую, в свою очередь, перестали поставлять в Россию во время Восточной войны. Тогда не использовали слово «санкции», но, по сути, их вводили против России уже в середине XIX века. К. М. Бэр фактически изменил отношение промышленников и крестьян, основных добытчиков и потребителей сельди, к этой рыбе и продукту. Он, фактически, произвёл «гастрономический» переворот в сознании российского потребителя, он ввёл в практику рыбопромыслового дела новую, хотя и хорошо забытую, технологию обработки биоресурса и получения нового пищевого продукта массовой товарной группы. Бешенку можно было пускать не только и не столько на получение жира, но и в пищу при правильной засолке. Сельдь как фактор пищевой, продуктовой меры, показала свою плодотворность. Благодаря своему комплексному, можно сказать, экологическому взгляду на природу и её ресурсы академик К. М. Бэр закладывал основу продовольственной и рыбохозяйственной индустрии России. В этой связи, исследования, проводимые на Крайнем Севере России и биоресурсы северных морей, стали обретать значимую роль в концепции Бэра, которая стала первым камнем в фундаменте продовольственной безопасности российского государства. На наш взгляд, научные открытия и исследования академика К. М. Бэра не прямо, но косвенно повлияли на процесс колонизации Мурмана и развития рыбодобычи на Крайнем Севере.

Великий русский учёный дважды бывал на Кольском полуострове в экспедициях в 1837 и 1840 годах. Второй раз К. М. Бэр был на Кольском Севере вместе с другим русским выдающимся естествоиспытателем Александром Фёдоровичем Миддендорфом (1815–1894). Спустя тридцать лет А. Ф. Миддендорф в составе большой экспедиции вновь посетил побережье Мурмана с целью подтвердить предварительные наблюдения Фёдора Фаддеевича Яржинского, который обнаружил ветвь тёплого течения вод из Атлантики, теперь расширительно называемую Гольфстримом.

Результат мог быть более значительный, если бы государство в полной мере использовало научные достижения академика К.М. Бэра и профессора Н. Я. Данилевского. Вот как спустя почти двадцать лет оценили работу учёных в Комитете для помощи поморам Русского Севера: «Во второй половине XIX века, правительством были предприняты серьёзные и многолетние исследования о состоянии рыболовства в России, произведённые в 1851–1870 гг. сперва под руководством академика К. М. Бэра, затем его бывшего помощника Н. Я. Данилевского. Этой учёной экспедицией намечен был целый ряд мероприятий, отчасти уже проведённых в жизнь, отчасти ещё не осуществлённых и поныне. Главным результатом экспедиции был Высочайше утверждённый 25 мая 1865 г.

86

Устав Каспийских рыбных и тюленьих промыслов. На его основании были учреждены: Комитет рыбных промыслов, Управление промыслами и промысловая полиция»1. Но не менее важным было то, что эта научная деятельность привела к выявлению нового для России того времени и в этом сегменте экономики, интститута частной собственности на рыбные угодья, который, правда, не был закреплён де-юре. Выявление этого института следует рассматривать как социально-экономическое последствие первой «гастрономической» революции, что вполне вписывается в концепцию мир-системы.

Как известно поморы были отменными рыбаками. Одной из главных промысловых рыб на Белом море, их домашнем море, была сельдь. Каждое лето значительная часть поморов отправлялась на Мурман, где в основном удили треску. Сельдь там тоже была, но даже в период колонизации Мурмана эта рыба была объектом случайного лова в годы, когда она в большом количестве заходила во фьорды, заливы и губы Мурмана. На Мурмане параллельно с процессом колонизиции продолжались масштабные и комплексные научные исследования. Мы не имеем возможности в нашей статье дать развёрную картину научных достижений и преобразований на их основе, что являлось подготовкой второй «гастрономической» революции, но предложим следующий вывод. Спустя десятилетия колонизации Мурман закрепил за собой статус «рыбного». Всю свою историю и доколонизационную, и во времена колонизации, и после революции 1917 года в период коллективизации Мурман был основным поставщиком трески на внутренний рынок. Однако, благодаря научным изысканиям и технико-технологической модернизации рыбного дела, Мурман стал центром добычи и переработки сельди. В тридцатые годы прошлого столетия произошла вторая «гастрономическая» революция, объектом которой опять-таки была сельдь. При этом сельдь ещё раз стала плодотворной мерой новой пищевой продукции в виде консервов, присервов и некоторых видов кулинарной продукции. Период океанического промысла сельди и история славной «Мурмансельди» начались после Великой Отечественной войны и являлся логичным продолжением второй «гастрономической» революции.

В этом эпизоде с сельдью социологический локус метаморфозы работает одинаково как в первой, так и второй «гастрономической» революций. Однако географически это были разные регионы и суть научных действий тоже была различна. Работа социологического локуса метаморфозы происходила одинаково, потому что имела дело с общественным сознание и вызвала позитивный результат в отношении к объекту научных изысканий (сельди). При этом во втором случае

1 Труды Северной комиссии 1897–1898 гг. СПб: Типография Исидора Гольдберга, 1898.

С. 40.

87

происходят серьёзные социально-экономические трансформации, которые, как нам представляется, деструктивно сказываются на дальнейшем развитии поморов как субэтносе русского народа. Начало массовой добычи сельди в открытом море завершает процесс экстенсивного освоения северных морей и усиливает научно-техническое развитие рыбного дела. С освоением морских промыслов сельди в Баренцевом море прерывается дальнейшее экстенсивное развитие поморов, экстенсивное освоение ими территорий и акваторий, с одной стороны. С другой стороны, промысел в открытом море с использованием траловых и кошельковых способов добычи рыбы размывает социальный слой поморов

идопускает в рыбацкую среду как выходцев из других районов России, так

илиц других национальностей, проживающих в стране.

Мурман ещё со времён «долгого XVI века» был включён в международное разделение труда. Мурман специализировался на ловле и обработке трески, в первую очередь. «Главный предмет промысла на Мурмане составляет треска»1. Рыба поставлялась на международный рынок в солёном виде, вяленом и сушёном, а также рыбий жир, который выгоняли из печени трески и акул. Шла на международный рынок и другая рыба – палтус, зубатка, пикша, сёмга, кроме этого – ворвань и другая продукция зверобойного промысла, но треска всегда была на первом месте. Такая бесперебойная поставка рыбы и другой морской продукции предполагала определённую организацию труда поморов. «Всякая задача, единожды поставленная международным разделением труда, порождала свой вид контроля, и контроль этот соединял общество, руководил им»2. Этим контролем, объединяющим поморское общество могли быть различные формы артельных объединений, например, покрут и котляна, как особые поморские формы организации труда на промысле. Однако покрут был не только формой организации труда, но и особой формой перераспределения дохода, где ярко выражался принцип коллективной работы и индивидуального присвоения результатов труда, на чём зиждилось социальное устройство поморской общины. Иными словами, деньги к деньгам, но каждому помору дано право воспользоваться свободой выбора – труда и воздержания или созерцания и расслабления, и это на фоне удачи и благоприятного расположения сил природы к человеку. Это, может быть, слишком обтекаемое или философское определение покрута. В своё время Владимир Ильич Ленин анализируя развитие капитализма в России, дал, как тогда и теперь видится, классическое определение покрута: «… в одном из главных центров русской рыбопромышленности, на Мурманском берегу, «исконной» и

1Энгельгардт А. П. Русский Север: Путевые записки. М.: ОГИ, 2009. С. 107.

2Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 3: Время мира / Пер. с фр. Л. Е. Куббеля; вступ. ст. и ред. Ю. Н. Афанасьева. М.: Про-

гресс, 1992. С. 57.

88

поистине «освящённой веками» формой экономических отношений был «покрут», который вполне сложился уже в XVII веке и почти неизменялся до самого последнего времени»1. К этому пояснению к основному тексту исследования В. И. Ленина даётся примечание, в котором молодой революционер пытается дать социально-экономическое или, точнее, классовое определение покрута.

««Покрут» – форма экономических отношений людей в артелях, занимавшихся промыслом морского зверя или рыбной ловлей на севере России. Само слово «покрут» означает наём людей на промыслы или долю добычи каждого артельщика. В такой артели орудия производства, необходимые для ведения промысла, принадлежали хозяину, от которого рабочие находились в кабальной зависимости. Хозяин обычно получал 2/3 добычи, а рабочие – только 1/3. Свою долю рабочие вынуждены были сдавать хозяину по низким ценам и получать расчёт товарами, что было крайне невыгодно для рабочих»2. В этом сугубо экономическом определении скрыт глубокий социальный смысл. Владимир Ильич вполне сознательно четырежды называет основного актора покрута рабочим. При этом, всем хорошо известно, что, де-юре, на промысле трудились даже не поморы, а государственные крестьяне, но исследователь капитализма упорно называет их рабочими. Вряд ли такое упорство можно назвать случайным. А само утверждение, что покрут вполне сложился к XVII веку? Как же тогда быть с основными постулатами формационного подхода в исторической науке? В период расцвета феодализма и первых проблесках буржуазных революций в Европе, не говоря уже об «отсталой» России, у нас на Мурмане «вполне сложились» капиталистические отношения! А что если это правда? И такие отношения действительно сложились! Может быть тогда сменить терминологию или, точнее, выбрать иную научную парадигму, например, мир-системный подход?

Тогда Мурман вполне соответствует понятию «сырьевая колония», куда вкладывают, точнее, на время перемещают, свои капиталы (без уточнения формы капиталовложений) как представители иностранных метрополий, так и национальной. Такие связи говорят о наличии структуры «метрополия-сателлит» или «метрополия-колония» и отношений развитых метрополий и неразвитых или отсталых сателлитов или колоний. Уровни этих структур различны. Есть уровень международный, когда в различные эпохи складывались взаимосвязи «метрополия-колония», затем «метрополия-сателлит». Есть уровень национальный, где сформировались взаимоотношения «национальная метрополия», как правило это национальный, он же государственный центр и провинция или колония. Эти взаимоотношения не исключают и

1Ленин В. И. Развитие капитализма в России // Полное собрание сочинений. Т. 3 М.: Политиздат, 1971. С. 600.

2Там же. С. 664.

89

такой подвид, когда складываются связи между «локальной региональной метрополией (ЛРМ)» и такой же подвидовой «локальной региональной провинцией (ЛРП) или колонией (ЛРК)». Примером может послужить взаимоотношения между Архангельском (ЛРМ) и Мурманом (ЛРП). Однако при этом, на всех уровнях структур отношения развитых и неразвитых (отсталых) структур остаются неизменными.

Развитие промыслов и торговли на Мурмане, с одной стороны, свидетельствует не только о влиянии международного разделения труда на Мурмане, но и о сложившемся общественном разделение труда в поморской среде. При этом завидное постоянство покрута к тому времени, на протяжении как минимум двух веков, а то и всех трёх столетий (по Броделю), указывает на известный и устоявшийся столетиями способ производства, который характеризуется повторением процесса производства в прежних размерах, на тех же технических основаниях. Этот повторяющийся процесс в рамках формационного анализа можно назвать феодальным, можно более туманно, докапиталистическим, но эти термины всё равно не будут отражать сущность перераспределения прибавочной стоимости между хозяином и покрутчиком, между кормщиком и покрутчиком, между покрутчиком и покрутчиком и никак не помешают восприятию того исторического факта, что на Мурмане были, среди прочих, рыбные промыслы и развивалась торговля, как местная, локальная региональная, национальная, так и международная. Но если не обращать внимание на обнаруженные нами нестыковки в формационно-классовом анализе развития капитализма на Мурмане, то следует допустить, что социально-экономические процессы на Мурмане, скорее, являются исключением из правила, что только подчёркивает и лишний раз доказывает общее правило развития капитализма в России, на чём, собственно, и настаивал Владимир Ильич Ленин.

Мы уже отмечали, что в Поморье и на Мурмане был повсеместно распространён покрут. «Покрут – форма организации труда на промыслах Севера. Беднота… с осени брала у богачей-«хозяев» денежные и продуктовые задатки, обязуясь отработать долг на промыслах в будущем сезоне. Кредитор давал своим «покрученникам» орудия труда и довольствие, за что получал две трети промысловой добычи»1. По определению архангельского губернатора Александра Платоновича Энгельгардта (1845–1903) покрут – это такая система, по которой «… судохозяева нанимают на свои шняки 3–4 работников (покручеников), которые за свой труд получают 1/3 добычи. Судохозяин, задолго до начала промысла, зимою, условившись с покручеником, снабжает его всякими припасами, как для самого себя, так и для его семьи, и всем необходимым

1 Ушаков И.Ф. Кольский Север в досоветское время: Историко-краеведческий словарь. Мурманск: Мурм. кн. изд-во, 2001. С. 204.

90