!!Экзамен зачет 2023 год / Тузов - Ничтожность и оспоримость юр сделки (читать 1,2,3 главы)

§ 2. Тройственная концепция «стадий квалификации»

щиту, характерную для валидности, и реализующую защиту, свойственную действительности, а также, опять-таки, в чем именно состоит так называемая «консервирующая» защита. В обеих ситуациях – как при действительности, так и при недействительности акта, – если абстрагироваться от случаев, когда он составляет элемент сложного фактического состава, какая-либо его консервация лишена, очевидно, всякого смысла. Как мы уже видели, чтобы преодолеть возникающее противоречие в случае с порочными, но действительными сделками, автор признал, что прямое действие реализующей защиты делает ненужным соответствующий «консервирующий» эффект валидности. Но если это так, то следовало бы также признать, что этот эффект не нужен и во всех других случаях, в которых он совпадает с «реализующими» последствиями.

Представляется, что главная ошибка, которую допускает Скализи и из которой проистекают вышеуказанные противоречия, состоит в экстраполировании чисто логической градации процесса квалификации сделки, происходящего в уме юриста, на эмпирическую реальность, в которой совершается – как правило, одномоментно – сам акт и где такая градация незаметно принимает чуждый формированию последнего хронологический характер. Действительно, «сохраняющая» защита имела бы, возможно, какой-то смысл лишь в том случае, если бы упомянутые стадии квалификации были оторваны друг от друга также и во времени: сначала сделка приобретала бы качество релевантности, затем – валидности и, наконец, действительности. На самом же деле, если не принимать во внимание редкие случаи последующей ничтожности, которые, впрочем, не подтверждают, а скорее, наоборот, опровергают изложенную концепцию, сделка уже в самый момент своего совершения является либо валидной, либо порочной: в первом случае она, как правило, в тот же самый момент и окончательно действительна, во втором – либо недействительна изначально, либо становится таковой впоследствии, но при последнем предположении никакой речи о ее «консервирующем» эффекте, как утверждает, впрочем, и сама критикуемая теория, быть не может ввиду ее порочности.

Непонятно также, несмотря на, опять-таки, пространные пояснения, какова разница между двумя типами консервирующей защиты, присущей, с одной стороны, релевантности, а с другой – валид-

21

Глава I

Недействительность и порочность

ности. «…Нормативная защита, свойственная валидности, – пишет Скализи, – не отождествляется с защитой, свойственной релевантности, поскольку от интереса, которым… ограничивается эта последняя, первая распространяется на регламент и на программу…»1. Очевидно, однако, что различие в объекте защиты – в одном случае им является юридически релевантный интерес, в другом – «регламент», т. е. правовой смысл, составляющий объективное содержание сделки, – ничего не говорит ни о ее содержании, ни о целях, ни о механизме.

Наконец, оставляя в стороне достаточно призрачные правовые последствия, которые якобы влечет, согласно Скализи, квалификация акта с точки зрения валидности / инвалидности, заметим, что не ясна также и разница – в части, касающейся самого содержания такой квалификации, – между подходом, предлагаемым автором, и отвергнутой им классической концепцией. Ведь установить способность сделки «производить стабильные и окончательные правовые последствия», через которую Скализи определяет валидность, нельзя иначе, как установив прежде наличие и правильность всех предписанных для этой сделки реквизитов. Неоснователен поэтому и упрек, делаемый автором традиционной доктрине, в будто бы допускаемом ею смешении между понятием и основанием порочности без объяснения, «в силу какого закона или принципа то, что дефектно, является также и порочным». Дело в том, что с логической точки зрения порочность не есть какое-то состояние, происходящее от пороков и в то же время отделенное от них; на самом деле она от них не проистекает, но состоит в них, совпадает с их наличием: быть порочным собственно и означает иметь порок.

Конечно, проблема конфигурации порочности в качестве автономной научной категории связана с известными трудностями теоретического характера. Согласно старому крылатому высказыванию, эта категория представляет «подлинный девственный лес науки права»2. И тем не менее думается, что традиционная дуалистическая

1Scalisi V. Op. cit. P. 213.

2Выражение является «кочующим» в литературе (cм., напр.: Sandulli A. M. Considerazioni sul concetto di invalidità degli atti giuridici // Stato e diritto. 1941. P. 403; Scognamiglio R. Op. cit. 1950. P. 367; Scalisi V. Op. cit. P. 202).

22

§ 3. Монистическая концепция отечественной доктрины

концепция, восходящая к пандектистике, все же достаточно точно отражает существо правового регулирования в сфере патологии юридических актов. Во всяком случае, направленной против нее критике, в том числе новейшей, еще не удалось, как представляется, ни опровергнуть ее положений и практической пользы, ни предложить какую-то иную, более удачную схему.

§ 3. МОНИСТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ДОКТРИНЫ

Классическая терминология, различающая недействительность и порочность акта, практически неизвестна российской цивилистической доктрине, которая использует один и тот же термин «недействительность» для обозначения сразу же двух явлений – отсутствия юридического эффекта сделки и наличия в ней внутренних пороков, что неминуемо приводит к их отождествлению и, как следствие, к неверным теоретическим построениям и выводам. Этот недостаток традиционен для нашей цивилистики: разграничение между недействительностью и порочностью не проводилось ни в русской дореволюционной, ни в советской литературе. В одном специальном исследовании, посвященном недействительности сделок в советском праве, итальянские компаративисты отмечали: «Именно доктрина, а не закон присваивает термину недействительность значение порочности в широком смысле; так, как она это делала без серьезного нарушения преемственности со второй половины XIX в. до наших дней»1. Даже при подготовке проекта Гражданского уложения, когда уяснению зарубежных концепций и терминологии придавалось особое значение, а сравнительно-правовой метод получил в России небывалое до тех пор применение и развитие, о пандектной концепции порочности составители Проекта не обмолвились в своих «Объяснениях» ни единым словом. Традиция переводить немецкую Ungültigkeit как «недействительность» укоренилась настолько прочно, что ей не изменили даже переводчики учебника Винд-

1 Crespi Reghizzi G., Sacco R. Le invalidità del negozio giuridico nel diritto sovietico // Rivista di diritto civile. 1979. Pt. I. P. 193.

23

Глава I

Недействительность и порочность

шайда, в котором данное слово используется недвусмысленно в качестве технического термина, значение которого разъясняется тут же самим автором. В результате Ungültigkeit была переведена как «недействительность», а Unwirksamkeit, собственно означающая недействительность, как «бессилие»1. Недавно это привело к тому, что один из современных писателей, основываясь на указанном издании перевода, посвятил около десятка страниц своего трактата о недействительных сделках выяснению вопроса о том, почему Виндшайд и Растеряев по-разному понимали «недействительность» и кто из них был прав2, в то время как оба автора на самом деле писали об одном и том же.

Здесь уместно привести слова известного итальянского цивилиста начала прошлого века Николы Ковьелло, который, указывая на несовершенство терминологии, используемой в языке законодательства и доктрины периода действия Гражданского кодекса 1865 г. для обозначения различных случаев недействительности сделок, отмечал: «Такое смешение слов порождает смешение понятий, поскольку таким образом принципы, свойственные одному виду, распространяются на иной, отличный вид, и потом из этого также происходят вредные практические последствия»3.

В самом деле, при отмеченном подходе российской доктрины оспоримая сделка зачастую рассматривается как вид недействительных сделок независимо от аннулирования ее судом4, несмотря на тот бесспорный факт, что до момента своего аннулирования такая сдел-

1См.: Виндшейд. Учебник пандектного права. Т. 1: Общая часть / Пер. с нем. под ред. проф. С. В. Пахмана. СПб.: Издание А. Гиероглифова и И. Никифорова, 1874. С. 187.

2См.: Гутников О. В. Недействительные сделки в гражданском праве. Теория и практика оспаривания. М.: Бератор-Пресс, 2003. С. 20 слл.

3 Coviello N. Manuale di diritto civile italiano. Vol. I (Parte generale). Milano, 1910. P. 313.

4 См., напр.: Гражданское право: Учебник: В 4 т. / Отв. ред. Е. А. Суханов. 3-е изд., перераб. и доп. Т. I: Общая часть. М.: Волтерс Клувер, 2004. С. 480, где говорится, что «новейшее российское гражданское законодательство в качестве нормативноправовой дефиниции закрепило господствовавшее… (от себя добавим: господствующее и в настоящее время. – Д. Т.) деление недействительных сделок на ничтожные и оспоримые».

24

§ 3. Монистическая концепция отечественной доктрины

ка, как признает та же доктрина1, порождает те правовые последствия, на которые направлена. В результате возникает неразрешимое логическое противоречие, в стремлении избежать которого иногда даже ставится под сомнение правомерность самих категорий ничтожной и оспоримой сделки2, впервые появившихся в нашем законодательстве с принятием части первой Гражданского кодекса, но давно известных позитивному праву многих стран. Отмечается, например, что при формировании понятийного аппарата наш законодатель якобы отступил от правил формальной логики и вследствие этого возникло противоречие: «…оспоримые сделки являются действительными и одновременно одним из видов недействительных сделок»3.

Не останавливаясь подробно на неверной интерпретации автором приведенного суждения п. 1 ст. 166 ГК (из которого следует лишь, что оспоримая сделка может быть недействительной не сама по себе, а в силу признания ее таковой судом, причем нигде не сказано, что она является видом недействительных сделок и при отсутствии судебного решения), заметим, что данный вывод стал следствием невольной подмены понятий, ибо не учитывает того обстоятельства, что ничтожность и оспоримость являются формами порочности, а не недействительности: внутренние пороки сделки могут приводить к ее недействительности автоматически, ipso iure, и в этом случае имеет место ничтожность, а могут лишь порождать право заинтересованного лица на аннулирование, и тогда речь идет об оспоримости порочной сделки. Это практически бесспорное положение классической доктрины, сформулированное еще немецкой пандектистикой, которая также рассматривала ничтожные и оспоримые сделки в качестве двух видов порочных (ungültig; negotia vitiosa), а не недействительных сделок4, в

1См., напр.: Гражданское право: Учебник: В 4 т. / Отв. ред. Е. А. Суханов. 3-е изд., перераб. и доп. Т. I: Общая часть. С. 484.

2См. там же. С. 481. Подробнее см. § 10 наст. изд.

3Томилин А. Ничтожные и оспоримые сделки: трудности правоприменительной практики // Хозяйство и право. 1998. № 8. С. 107.

4См., напр.: Windscheid B. Op. cit. § 82. P. 327; Дернбург Г. Пандекты. Том I: Общая часть / Пер. Г. фон Рехенберга под рук. и ред. П. Соколовского. М., 1906. С. 330.

25

Глава I

Недействительность и порочность

отечественной юриспруденции поддерживается, напротив, лишь немногими1, в основном же просто игнорируется. Иногда, впрочем, встречаются примеры его сознательного отрицания. Так, И. Б. Новицкий, один из немногих обративший внимание на рассматриваемое пандектное учение, отмечая тот факт, что «немецкий язык и германская наука знают два термина для обозначения общего понятия недействительности: с одной стороны, Unwirksamkeit, а с другой – Ungültigkeit», писал: «На почве этой двойственности терминологии в германской цивилистике создалась большая путаница»2.

Между тем при правильном понимании категорий «недействительность» и «порочность» и их четком разграничении не возникает никакой путаницы. Напротив, снимается высказывавшийся как в русской дореволюционной, так и в советской науке тезис о несоизмеримости терминов «ничтожность» и «оспоримость»3: «Оспоримость указывает на необходимость совершения известного действия для того, чтобы устранить юридические последствия сделки, – писал, например, И. Б. Новицкий, – а ничтожность указывает на результат, получающийся от сделки (вернее – на отсутствие результата)»4. Данное сомнение легко разрешается, если рассматривать указанные термины в связи с категорией «порочность»: тогда оба они отражают объективное юридическое состояние сделки, указывая на то, к каким последствиям приводят пороки ее состава. Если в первом случае (ничтожность) они полностью обессиливают сделку, то во втором (оспоримость) – лишь порождают право на ее оспарива-

1См., напр.: Хвостов В. М. Система римского права: Учебник. М.: Спарк, 1996 (по изд. 1908–1909 гг.). С. 186; Крашенинников Е. А. Последствия совершения порочных сделок // Проблемы понятийного аппарата наук гражданского и гражданского процессуального права. Ярославль, 1987; Чуваков В. Б. Порочные сделки в системе юридических фактов // Сборник статей к 50-летию Е. А. Крашенинникова. Ярославль, 2001.

2Новицкий И. Б. Недействительные сделки // Вопросы советского гражданского права. Сборник I / Под ред. проф. М. М. Агаркова. М.; Л., 1945. С. 33, сн. 4.

3См., напр.: Генкин Д. М. Относительная недействительность сделок // Юридический вестник. 1914. Кн. VII–VIII. С. 215–217; Новицкий И. Б. Недействительные сделки. С. 35–38.

4Новицкий И. Б. Сделки. Исковая давность. М.: Госюриздат, 1954. С. 69 сл.

26

§ 3. Монистическая концепция отечественной доктрины

ние и аннулирование1. Путаница, напротив, возникает, когда один и тот же термин «недействительность» используют для обозначения качественно различных правовых явлений, а ничтожность и оспоримость рассматривают как формы недействительности.

Сдругой стороны, вследствие все того же смешения понятий,

вотечественной цивилистике отсутствует термин для обозначения сделки, не имеющей пороков, однако по какой-либо внешней причине не вызывающей присущего ей эффекта2. Согласно классической доктрине, такое состояние, как уже было сказано, подходит под общую категорию недействительности и называется недействительностью в узком смысле. Применительно же к нашему праву не принято говорить, что, например, не имеющее пороков завещание или суспензивно обусловленная сделка до наступления смерти завещателя или оговоренного сторонами условия недействительны, ибо согласно устоявшейся терминологии недействительность сделки всегда ассоциируется с пороками ее состава. Между тем, строго говоря, такие сделки являются именно недействительными и как таковые характеризовались (опять-таки, под влиянием пандектистики) и в русской дореволюционной литературе3, ибо до наступления известного момента или события они не влекут желаемого сторонами правового эффекта и, более того, могут не вызвать его вовсе, оставшись безрезультатными4.

1Подробнее об этих формах порочности и о соответствующей терминологии см.

§10.

2Это было отмечено также зарубежными компаративистами (см.: Crespi Reghizzi G., Sacco R. Op. cit. P. 211).

3См., напр.: Генкин Д. М. Указ. соч. С. 215 слл. Впрочем, против такой терминологии возражал Д. И. Мейер. «По смыслу слова, – писал он, – под понятие о недействительности подходит и такая сделка, которая оказывается бессильной в юридическом быту по отсутствии условия, которое определено для ее существования самими участниками сделки; но такую сделку мы называем несостоявшейся, находя это название более соответствующим ее природе» (Мейер Д. И. Русское гражданское право: В 2 ч. Ч. 1. М.: Статут, 1997 (по испр. и доп. 8-му изд. 1902 г.). С. 203).

4Здесь не рассматривается эффект «связанности» сторон условной сделки до наступления суспензивного условия, который имеет лишь вспомогательное значение. Кроме того, как верно отмечается, недействительность не исключает связующей силы сделки, т. е. подчиненности сторон договорному отношению, которая может быть прекращена лишь на общих основаниях (см.: Bianca C. M. Op. cit. P. 524).

27

Глава I

Недействительность и порочность

Таким образом, отсутствие в аппарате отечественной правовой доктрины специальных терминов для обозначения описанных выше явлений представляется ее серьезным недостатком. Одна из причин такого пробела кроется, вероятно, в уже отмеченном отсутствии прямого русского аналога термину Ungültigkeit – invalidità. Слова, происходящие от соответствующего латинского эквивалента, такие как инвалидность и инвалидный, относятся в русском языке исключительно к человеческой личности и при использовании их в качестве юридико-технических звучали бы достаточно странно1. Оптимальной им заменой в этом плане мог бы стать наиболее подходящий по смыслу термин порочность, уже известный российской правовой науке, однако не получивший пока сколько-нибудь широкого распространения.

Определяя границы дальнейшего исследования, отметим, что под недействительными далее будут пониматься сделки, не производящие свойственного им правового эффекта, т. е. ничтожные и аннулированные судом оспоримые сделки, ибо сделки оспоримые, но не аннулированные в судебном порядке являются, несмотря на их пороки, действительными. Что же касается сделок, не влекущих свойственного им правового эффекта в силу тех или иных внешних обстоятельств, то, хотя они и являются недействительными (в узком смысле), их анализ не входит в задачи настоящего исследования, которое будет сконцентрировано лишь на порочных – ничтожных и оспоримых – сделках.

1 Что явствует из предыдущих параграфов, где их употребление оправдывалось исключительно целями точного цитирования и изложения зарубежных доктрин, оперирующих этими терминами как техническими.

28

§ 4. Римские корни учения о ничтожности и оспоримости

ГЛАВА II ФОРМЫ ПОРОЧНОСТИ:

ГЕНЕЗИС, РАЗВИТИЕ И СУЩНОСТЬ КЛАССИЧЕСКОГО УЧЕНИЯ*

§4. РИМСКИЕ КОРНИ УЧЕНИЯ

ОНИЧТОЖНОСТИ И ОСПОРИМОСТИ

Учение о ничтожности и оспоримости юридических актов относится к числу классических в том смысле, что оно, первоначально развившись на основе анализа и обобщения отдельных римскоправовых институтов, стало прочным и универсальным достоянием частного права и европейской цивилистической традиции, распространившись, кроме того, на другие правовые отрасли1 и получив признание даже в системе общего права2 и в так называемой «социалистической» правовой семье3.

* Cм. также: Тузов Д. О. Ничтожность и оспоримость сделок: классическая доктрина и проблемы российской цивилистики // Цивилистические записки: Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 2. М.: Статут, 2002. § 1. С. 136–142; он же. Реституция и реституционные правоотношения в гражданском праве России // Цивилистические исследования. Вып. I: Сборник научных трудов памяти проф. И. В. Федорова / Под ред. Б. Л. Хаскельберга, Д. О. Тузова. М.: Статут, 2004. § 1. С. 214–218; он же. Недействительность сделок в итальянском гражданском праве (Общий обзор законодательства и доктрины) // Цивилистические исследования: Ежегодник гражданского права. Вып. II (2005) / Под ред. Б. Л. Хаскельберга, Д. О. Тузова. М.: Статут, 2006. § 3. С. 608–634.

1В зарубежной юриспруденции эта концепция нашла применение также в сфере административного, процессуального и конституционного права, послужив основой для разработки «отраслевых» учений о ничтожности и оспоримости административных актов, судебных решений и даже законов. Применительно к германской и итальянской юриспруденции см. об этом, напр.: Brutti M. Op. cit. P. 561, также nt. 6.

2См., напр.: Ансон Вильям Р. Основы договорного права / Пер. с 18-го англ. изд. М., 1947. С. 4 слл.

3См.: Crespi Reghizzi G., Sacco R. Op. cit. P. 193–210; Василев Л. Гражданское право Народной Pеспублики Болгарии. Общая часть. М., 1958. С. 513 слл.

29

Глава II

Формы порочности

Как известно, в римском праве оно не нашло еще скольконибудь четкого и законченного формального выражения. У римских юристов невозможно обнаружить какой-либо стройной классификации, упорядоченных в соответствии с ней точных понятий и строгой терминологии для обозначения самой порочности (как, впрочем, и недействительности) и ее форм1. Согласно Циммерману, в доступных нам источниках для описания этого негативного состояния сохраняется около 30 различных терминов, «привести которые в какой-либо ситематический порядок было бы абсолютно безнадежным делом»2. Вот лишь неполный перечень выражений, которыми prudentes обозначали то, что сегодня мы называем порочностью и недействительностью, ничтожностью и оспоримостью: nullus, non ullus, inutilis, effectum non habet, pro non facto, non valet, nihil agere, non consistere, nullum effectum, nullas vires habere, infirmari, vitiari, non recte, non iure fieri, ratum non esse, nullius momenti esse, pro nihilo esse, frustra facere, inefficax esse, infectum esse, non esse, inanis, invalidus3.

Конечно, сама практическая проблема порочности актов, их возможного несоответствия предустановленным схемам, внутренне присуща любому правопорядку, любой правовой системе, и римское право не являлось в этом плане исключением. Однако существенно различаются методы ее решения: «Римское право следует по преимуществу критерию конкретного анализа, оторванного от системной строгости, отличаясь от догматических и классификационных направлений, характеризующих современную доктрину»4. Так,

1См., напр.: Leonhard R. Der Irrtum bei nichtigen Verträgen nach dem römischen Recht. Berlin, 1907. S. 313.

2Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. Cape Town, 1992. P. 679.

3См.: Di Paola S. Contributi ad una teoria della invalidità e della inefficacia in diritto romano. Milano: Giuffrè, 1966, passim; Pastori F. Op. cit. P. 659, 679.

4Pastori F. Op. cit. P. 659. Современный метод, пишет Массимо Брутти, «ясно отличается от приемов, которыми действует римская юриспруденция, использующая применительно к проблематике порочности серию предикатов, не организуя их, однако, в точную классификационную структуру, следовательно, с современной точки зрения, со значительной непоследовательностью, и прежде всего не извлекая из них другие абстрактные существительные для использования в качестве общих схем, в

30