korgunyuk_yu_g_stanovlenie_partiynoy_sistemy_v_sovremennoy_r

Несмотря на кажущийся успех полицейских мер в отношении со* циалистов, осталось в силе то обстоятельство, что связанные с парти* ей эсеров «многотысячные массы людей» «распылились, но никуда не делись». Даже формально уходя из рядов ПСР, они не порывали с ней по существу и, работая в земствах, кооперации и т.п., «расши* ряли поле идейного влияния партии»142. В урочный час они не пре* минули напомнить о себе.

4.2.3. Партийная система

Особенностью установившейся в третьей Госдуме партийной сис* темы было существование двойного большинства – консервативно* традиционалистского и консервативно*либерального. Самой круп* ной фракцией Дум третьего и четвёртого созывов была октябрист* ская. Однако для получения простого большинства октябристам приходилось вступать в союз либо с кадетами, либо с правыми. Это предопределило политический курс третьей и четвёртой Госдум – крайне осторожное, с постоянной оглядкой, продвижение реформ. Когда октябристы склонялись к мысли о необходимости тех или иных реформистских шагов, они объединялись с либералами. Как только им казалось, что реформы своей излишней стремительностью подталкивают страну к краю пропасти, они тут же сдавали назад и блокировались с правыми. Причём последнее у октябристов случа* лось чаще и успешнее – благо и сама фракция Союза 17 октября была весьма неоднородной, и значительная часть её членов по своим взглядам мало отличалась от правых.

Заключив с П.Столыпиным договор о взаимной лояльности с целью провести через Думу широкую программу реформ, направ* ленных на развитие «начал конституционного строя», октябристы какое*то время выполняли роль правительственной партии – по крайней мере, до той поры, пока Столыпин сохранял хотя бы видимость соблюдения этого договора143. Однако говорить об октяб* ристах как о правящей партии не приходится, поскольку правитель* ство они не контролировали ни в малейшей степени.

В 1909–1911 гг., после ряда кризисов в отношениях с правитель* ством, лояльность октябристской фракции заметно поубавилась, и её члены начали понемногу критиковать действия кабинета, выступая в ряде вопросов заодно с кадетами и прогрессистами. В ноябре 1913 г. лидер Союза 17 октября А.Гучков прямо заявил о переходе октябрис* тов в оппозицию правительству, отказавшемуся от проведения ре* форм. Однако это привело лишь к краху самой партии: правое крыло

Союза 17 октября и бóльшая часть думской фракции не поддержали Гучкова, а сама фракция раскололась натрое.

Тем не менее третьеиюньская система продолжала функциониро* вать и в таком виде – просто в условиях раздробленности октябрист* ской фракции она ещё больше хромала на правую ногу. Ситуация из* менилась лишь после вступления России в мировую войну. Понача* лу всеобщее воодушевление объединило все представленные в Госду* ме политические партии (за исключением горстки социал*демокра* тов). Однако затем военные неудачи и продовольственные трудности подорвали авторитет верховной власти, которая к тому же в самый тяжёлый момент повела себя не совсем адекватно. Николай II и рань* ше был скорее правым традиционалистом, косо поглядывая на собст* венные правительства, возглавляемые в основном консерваторами (П.Столыпин, В.Коковцов). Правительство И.Горемыкина (1914–1916) находилось уже в серьёзной зависимости от традицио* налистски настроенного царского окружения, а к 1916 г. в механизме формирования кабинета что*то окончательно разладилось – «мини* стерская чехарда» забрасывала на руководящие посты совершенно случайных людей. Кроме того, репутацию императорской фамилии сильно подмочили скандальные (и отнюдь не беспочвенные) слухи о влиянии на процесс правительственных назначений «тёмных сил»

во главе с Г.Распутиным.

Кризис верховной власти был налицо. В стремлении преодолеть его сплотились не только либералы и консерваторы, но и часть пра* вых – они учредили в Госдуме Прогрессивный блок, выступивший с требованием отстранить от управления государством наиболее оди* озных персон. Причём, по мнению Авреха, инициатива образования блока исходила не от «левых» – кадетов и октябристов, а от правых – «центра» и националистов144. Основой для объединения послужил лозунг создания «министерства доверия», т.е. правительства, состоя* щего из компетентных людей, и ликвидации «министерства недове* рия» – кабинета, формировавшегося императрицей и стоявшим за нею Г.Распутиным145. По словам А.Авреха, представители Прогрес* сивного блока хотели такого правительства, которое было бы «техни* чески пригодным – безотносительно к его политической линии»: «Прежнее главное условие пригодности кабинета – готовность со* трудничать с Думой – сменилось другим: способность элементарно управлять»146. Для кадетов согласие с лозунгом «министерства дове* рия» означало отказ от прежнего требования «ответственного мини* стерства», а следовательно, поправение; для правых, ранее не допус*

кавших и мысли о вмешательстве Думы в формирование правитель* ственного курса, – несомненное полевение147.

Но создание Прогрессивного блока, как справедливо отметил А.Аврех, явилось знаком того, что третьеиюньская система прекрати* ла своё существование148. Одновременно с этим партийная система перестала быть периферийной – партии начали претендовать на ре* альное участие в определении государственного курса. Под их спло* чённым напором149, наложившимся на стихийные массовые выступ* ления февраля 1917 г., монархия была устранена с политической сцены.

4.3. Партии после февраля 1917 г.:

от флуктуационной системы к однопартийной

Падение монархии стало поистине катастрофическим событием, даже если не вкладывать в слово «катастрофа» оценочного смысла. Рухнул столп, на котором держалась вся политическая система. Пусть эта система не самым эффективным образом решала пробле* мы, порождаемые новой социальной реальностью, – она предостав* ляла для этого какие*то инструменты. С её крахом все общественные конфликты вырвались на волю, и способ их обуздания напрямую за* висел от исхода открытого столкновения между противоборствую* щими силами, не ограниченными никакими правилами.

4.3.1. Конфликты

Конфликты, сдерживаемые, как плотиной, прежней системой, хлынули наружу и теперь не просто заявляли – кричали о себе. Это касалось как фундаментальных вопросов – аграрного, рабочего, и на* ционального, так и вопросов ситуационных – о мире и о хлебе. Лю* бая власть (кому бы она ни досталась) должна была решать их са* мыми радикальными методами – по принципу «победитель получает всё». Это означало, что о поиске компромиссов можно было забыть: социальные слои, чьи интересы являлись предметом первоочередной заботы старого режима, в расчёт уже не принимались.

В аграрной сфере предстояло удовлетворить запросы крестьян, напрочь проигнорировав интересы поместных землевладельцев (этот вопрос резко обострился в конце августа – начале сентября 1917 г., сразу после окончания полевых работ, когда в районах помещичьего землевладения, по словам В.Данилова, разразилась «настоящая крестьянская война»150), в рабочем вопросе – успокоить возмущение наёмных работников, заставив работодателей пойти на кардинальные уступки и прямые убытки, в национальном – упразднить все проявле*

ния дискриминации, связанные с национальной либо конфессиональ* ной принадлежностью, а также смириться с независимостью тех окра* ин, где сложились предпосылки для создания собственной государст* венности, – прежде всего Польши, Финляндии и Прибалтики. При* чём делать это надо было как можно быстрее: каждый упущенный день всё сильнее раскачивал маятник, а значит, увеличивал плату за промедление. Ко всему прочему осенью 1917 г. практически всю тер* риторию европейской России охватил тяжелейший продовольст* венный кризис151, а крестьянские выступления против хлебной моно* полии «перерастали в настоящие восстания против правитель* ственных войск, посылаемых в деревню для наведения порядка»152.

Единственный конфликт, который, казалось бы, ушёл с падением монархии в прошлое, – это противостояние по линии «монопо* лия–конкуренция», поскольку с крахом самодержавия одна из его сторон полностью самоликвидировалась. Однако так только каза* лось. Вместе с царизмом в стране исчезла и полиция. Бездействие же репрессивного аппарата, в просторечии именуемое безвластием, сти* мулировало не только гражданскую, но и криминальную активность. Со дна общества поднялась самая мутная пена, и последовавшая вак* ханалия вызвала в обществе мощный запрос на восстановление порядка, на дееспособную власть. Вопрос был в том, какая полити* ческая сила сумеет укротить хаос. Понятно, что таковая не могла олицетворять собою прежний режим – хотя бы потому, что ей пред* стояло одолеть не только анархию, но и выплеснувшиеся на поверх* ность конфликты.

Возрождение в обновлённом виде конфликта «монополия–кон* куренция» повлекло, в частности, размежевание внутри социалисти* ческих сил – между эсерами и меньшевиками, с одной стороны, и большевиками, с другой: первые выступали за решение проблем страны демократическими средствами, вторые стремились к дикта* туре. Именно в 1917 г., по мнению С.Тютюкина, в российской социал* демократии окончательно сформировались «два различных типа по* литической культуры, характерными чертами которой являлись большевистская конфронтационность и ультрарадикализм, с одной стороны, и меньшевистская склонность к компромиссу – с другой»153. В свою очередь прежние защитники демократических свобод – каде* ты – в новых условиях всё более явно выказывали себя сторонника* ми военной диктатуры, не видя других способов предотвратить спол* зание страны к национальной катастрофе и спасти её от территори* ального и экономического развала154.

4.3.2. Партии

Главными субъектами политики после февраля 1917 г. на какое*то время сделались политические партии. Именно они, а не Временное правительство и советы, мобилизовали граждан, рекрутировали но* вую политическую элиту, претендовали на формирование полити* ческой повестки дня. Органы власти – как официальные, так и «па* раллельные» – служили лишь ареной, на которой разворачивались основные политические баталии.

Весна–лето 1917 г. – время расширения рядов основных полити* ческих партий, превращения их в массовые организации, становле* ния их аппарата и сопутствующих структур. Быстрее всех росла Пар* тия социалистов*революционеров – в 1917 г. её численность состав* ляла около миллиона человек155. Социал*демократы – и большевики,

именьшевики – значительно уступали эсерам в темпах роста: к ав* густу тех и других было около 200 тысяч156. Ещё больше отставала Конституционно*демократическая партия, оказавшаяся самой пра* вой в послефевральской расстановке политических сил (объедине* ния монархистов и октябристов не пережили февраля 1917*го, а мно* гие их члены присоединились к кадетам), – в ней насчитывалось око* ло 70 тыс. человек157.

Таким образом, не стеснённая никакими преградами конкуренция выявила абсолютное преобладание социалистического фланга в по* литическом спектре страны. Совершенно очевидно это продемонст* рировали муниципальные выборы мая–июня 1917 г., в ходе которых кадеты даже в своих традиционных «вотчинах» – Петрограде

иМоскве – получили 22 и 17% голосов соответственно. Всё осталь* ное собрали социалисты.

Втаких условиях главными политическими конкурентами впол* не естественно становились социалистические партии. Наиболее со* лидными выглядели позиции эсеров, превосходивших численностью большевиков и меньшевиков вместе взятых. При этом, правда, эсеры брали количеством, а не качеством: «Старый, испытанный состав партии был затоплен новыми, так называемыми “мартовскими эсе* рами”. ...Партия эсеров, и до этого не отличавшаяся идейным и так* тическим единством и организационной монолитностью, с “мартов* ским” пополнением стала ещё более неустойчивой и ещё менее спо* собной проводить в жизнь свою линию»158.

Не только в эсеровском руководстве, но и в партии в целом воз* никли серьёзные противоречия между левым и правым крыльями, что уже осенью привело к её фактическому расколу на две самостоя*

тельные организации. Во всяком случае, в ряде губерний правые эсе* ры решили выставить на выборах в Учредительное собрание собст* венные списки кандидатов, а левые эсеры согласовывали планы не столько с товарищами по партии, сколько с большевиками. В общем, как полагает Н.Ерофеев, «накануне большевистского переворота

всостоянии разброда и дезорганизации оказались не только эсеров* ская верхушка, но и местные партийные организации»159. Примерно

втом же положении находились и меньшевики, о которых исследо* ватели предпочитают говорить не как о единой партии, а как о кон* гломерате автономных групп160, правый и левый фланг которого рас* ходились всё дальше161.

Ситуацию не могло исправить и то, что, благодаря сложившемуся ещё весной 1917 г. союзу с меньшевиками, эсеры фактически не име* ли конкурентов на электоральном поле. В частности, они получили большинство голосов на прошедших в августе 1917*го выборах в го* родские думы162. По оценке О.Волобуева, в результате выборов

в84 городские думы число гласных, о партийности которых было из* вестно, составляло для эсеров 44%, для меньшевиков – 8%163. Однако просчёт эсеров, как и их союзников меньшевиков, заключался имен* но в ставке на конкуренцию в рамках избирательных процедур.

Впринципе, в других исторических условиях это не было бы ошибкой: в конце концов, на выборах в Учредительное собрание (но* ябрь 1917 г.) список эсеров набрал наибольшее число голосов – 40,4%. По словам Н.Кабытовой, «крестьяне, предпочитавшие архаич* ные формы сословного представительства и вынужденно втянутые

вновую партийно*пропорциональную избирательную систему на ос* нове “четырёххвостки”, выбрали более знакомую им партию»164. Однако, как выяснилось позже, эта победа значила не слишком мно* го. Большинство депутатских мандатов эсерам обеспечила деревня, а судьбы индустриализирующихся стран решаются в городах. Кроме того, в данной конкретной ситуации ещё одним важным фактором являлись настроения армии, вернее, солдатских масс, категорически отказывавшихся воевать. Если борьбу за избирателей эсеры у боль* шевиков безусловно выиграли, то борьбу за город и за армию так же безусловно проиграли.

Вотличие от социалистов*революционеров, большевики с самого начала делали ставку не на электоральные победы, а на силовой при* ход к власти. В немалой степени это обусловливалось как их доктри* ной, предусматривающей установление диктатуры пролетариата, так и тем обстоятельством, что в советах они поначалу были в меньшин*

стве. Особое внимание большевики уделяли созданию собственных военизированных формирований и работе с солдатами. Их требова* ния и тактика были «во многом созвучны настроениям люмпенизи* рованных масс, порождённым крушением традиционного уклада жизни, кризисом политической системы, нерешённостью важней* ших социальных проблем, военными тяготами»165.

Первая попытка большевиков прийти к власти на волне уличных манифестаций (июль 1917 г.) окончилась неудачей – в результате они чуть ли не снова ушли в подполье, хотя и ненадолго. Политичес* кая борьба чем дальше, тем больше перемещалась из области аги* тации и пропаганды в плоскость открытого силового столкновения.

Что интересно, самый весомый импульс этому перемещению был дан не с левого, а с правого фланга – со стороны военного командова* ния во главе с генералом Л.Корниловым, пользовавшегося поддерж* кой в том числе и кадетов. Электоральные неудачи КДП во многом способствовали отказу её руководства от ориентации на парламента* ризм в пользу временного установления в стране военной диктату* ры166. Уже к августу 1917 г. за это высказывалось большинство членов ЦК кадетской партии во главе с П.Милюковым167.

Попытка военного переворота (август 1917 г.) оказалась, однако, неудачной и только усилила позиции тех представителей левого фланга, которые рассчитывали захватить власть путём вооружённого восстания: кроме большевиков это были также анархисты и левые эсеры.

4.3.3. Партийная система

Падение монархии, лишив станового хребта весь политический организм, изменило и характер партийной системы, превратив её из периферийной во флуктуационную. Специфика же флуктуационно* го состояния в том, что партии, даже будучи реальными претендента* ми на власть, обнаруживают неспособность удержать её: гуляя по партийному спектру, она губит почти всех, до кого дотрагивается. В 1917 г. власть переходила из одних рук в другие, нанося травмы и увечья своим временным хозяевам, пока одна из партий не покон* чила с флуктуационностью самым радикальным способом – искоре* нив причину, её порождающую, т.е. уничтожив всех своих конку* рентов.

После отречения Николая II власть формально перешла к Вре* менному правительству, состоящему из представителей Прогрессив* ного блока в четвёртой Госдуме – в основном кадетов и отчасти про* грессистов с октябристами. Однако реальная власть ВП была весьма

ограниченной, среди прочего и потому, что одновременно в столице возник параллельный властный орган – Совет рабочих и солдатских депутатов. Преобладавшие в его составе эсеры и меньшевики призна* вали верховенство Временного правительства, но само наличие сове* тов, которые в любой момент могли быть использованы в качестве инструмента для захвата власти, делало политическую ситуацию крайне неустойчивой.

Доминирование в ВП кадетов объяснялось не в последнюю оче* редь тем, что КДП единственная из существовавших на февраль 1917 г. оппозиционных партий не подверглась серьёзным репресси* ям. По мере того как социалистические партии восстанавливали и расширяли свои ряды, Временное правительство «розовело» – к осени оно было уже большей частью социалистическим: эсеров* ским и меньшевистским. Однако причастность эсеров и меньшеви* ков к власти не столько увеличивала, сколько уменьшала политичес* кий вес этих партий. Как пишет О.Волобуев, их лидерам «не хватало волевой решимости действовать, не считаясь с возможностью раскола своих партий при невозможности принятия компромиссных решений»168, и финал событий – Октябрь – был обусловлен «не толь* ко успешной агитационной и заговорщической деятельностью боль* шевиков, но и бездеятельностью хронически больных дихотомией социалистических партий»169.

Раздиравшие общество конфликты требовали принятия экстрен* ных мер, а правительственные социалисты откладывали решение наиболее важных проблем до созыва Учредительного собрания. Ав* торитет Временного правительства падал с каждым днём, чем в кон* це концов и воспользовались большевики. Получив в союзе с левыми эсерами незначительное большинство на II Съезде советов и одно* временно силой отстранив от власти Временное правительство, они провозгласили начало всех тех коренных преобразований, которые эсеры и меньшевики только обещали провести. Таким образом боль* шевики перехватили инициативу.

Эсеры, даже имея большинство в Учредительном собрании, ничего не смогли изменить. Более того, они даже не сумели отстоять своё право на власть – крестьянство никак не поддержало партию, за которую голосовало. По словам Н.Кабытовой, результаты выборов в УС «отражали скорее социальные ожидания большей части избира* телей, чем действительную расстановку сил», и поэтому эсеры «поте* ряли доверие масс, как только захватившие власть большевики заявили об удовлетворении их радикальных требований»170. Больше*

вики не мешкая приступили к реализации аграрной программы ПСР,

икрестьяне уже не чувствовали в эсерах особенной надобности. Впрочем, вопрос о власти в любом случае решался не в деревне, а в городе, и здесь у большевиков было значительное преимущество перед эсерами.

Надо отдать большевикам должное: взяв власть, они предприняли весьма эффективные меры по усмирению доминирующих конфлик* тов – аграрного, рабочего, национального, – а заодно положили ко* нец войне. Вопрос о мире был решён путём сепаратных переговоров с Германией, аграрный вопрос – национализацией земли и её после* дующим уравнительным переделом между крестьянами, рабочий – установлением «рабочего контроля» над предприятиями, а затем на* ционализацией последних, национальный – путём предоставления государственной независимости Польше и Финляндии, а также сти* хийной регионализации и сепаратизации страны (еврейский вопрос был снят с повестки дня сразу после свержения монархии – через от* мену дискриминационных ограничений в отношении иудеев).

Сутилитарной точки зрения уравнительный передел земли

иустановление рабочего контроля над предприятиями были далеко не идеальными решениями. Передача земли технически отсталым крестьянским хозяйствам повлекла за собой резкое снижение уровня товарности сельского хозяйства и, в какой*то мере, производитель* ности труда. Рабочий контроль вообще развалил предприятия – впоследствии для восстановления производственного цикла их при* шлось передать в ведение государства.

Но в социальном плане данные решения можно без преувеличе* ния назвать гениальными. Конфликты между городом и деревней, а также между собственниками и работниками на какое*то время бы* ли сведены на нет. Очень скоро, правда, город в лице новой, больше* вистской, власти вновь развернул наступление на село – теперь уже в форме продразвёрстки, которая, по словам В.Данилова, «провела основную линию раскола между революциями города и деревни»171. Однако это наступление осуществлялось в совершенно иных услови* ях. Рабочие больше не были союзниками крестьян, нехватка продо* вольствия сделала их сторонниками новой власти, которая к тому же фактически наделила их привилегированным статусом – пусть даже эти привилегии носили не столько материальный, сколько символи* ческий характер.

Продразвёрстка, мобилизация на военную службу, трудовая, гу* жевая и прочие повинности, попытки перехода к социализму путём

организации коллективного земледелия привели к «трансформации крестьянской революции в крестьянскую войну против большевист* ского режима»172 – что и вынудило большевиков пойти на уступки: отказаться от продразвёрстки, перейти к нэпу, признать особые права и интересы крестьян. Принятый в декабре 1922 г. Земельный кодекс РСФСР «закрепил итоги осуществлённой ...крестьянством аграрной революции» – решение земельного вопроса было приведено в соот* ветствие «с требованиями крестьянского наказа 1917 г.»173.

Укрощение конфликтов, на протяжении нескольких десятилетий раскалывавших страну, создавало благоприятную почву для перехо* да от флуктуационной системы к однопартийной. В сущности, на многопартийность первых десятилетий ХХ в. обращал какое*то вни* мание лишь узкий слой образованной городской «общественности». Основная масса российских жителей проявляла стойкое равнодушие

ктаким тонким материям, как гражданские права и свободы. Кре* стьянам и рабочим было вполне достаточно одной партии, а по боль* шому счёту не было нужды ни в какой.

Пассивность подавляющего большинства населения развязала большевикам руки. Сначала они расправились со своими противни* ками, а потом и с союзниками. «Общественность», конечно, без боя не сдавалась, однако в разразившейся гражданской войне преиму* щество вновь оказалось за большевиками.

Противостоявшие большевикам силы изначально были неодно* родны и потому раздробленны. Их правый фланг включал либераль* ные (кадеты), правосоциалистические (народные социалисты, часть правых эсеров и правых меньшевиков) и умеренно*традиционалист* ские группы (в основном организации религиозно*политического толка – вроде союзов приходских советов)174. Этот фланг был доволь* но консолидированным – здесь существовали даже объединяющие организации, главной из которых можно считать Союз возрождения России175. И хотя идеологическая платформа СВР ближе всего была

кэнесовской176, наиболее влиятельной силой на правом фланге являлись всё*таки кадеты177, которые, будучи намного правее своих союзников, нередко предпочитали действовать самостоятельно.

Причём, как отмечают исследователи, чем глубже втягивалась КДП в антибольшевистское движение, «тем меньше она проявляла склоннос* ти к использованию методов парламентаризма, ...тем больше крепло в её рядах убеждение, что в период гражданской войны власть требует дикта* торских полномочий»178. Это обернулось для КДП тяжёлыми репута* ционными потерями: «Фактически ей пришлось играть роль “либераль*

ного прикрытия” различных военных режимов... Входя в состав краевых правительств, кадеты вынуждены были поддерживать “правую полити* ку”, не соответствующую традиционным программным и тактическим партийным установкам, искажавшую её собственный имидж. Не имея, как правило, реальных возможностей вносить сколько*нибудь сущест* венные коррективы в политические шаги военных режимов, кадеты, тем не менее, в полной мере несли груз ответственности за все ошибки и про* счёты последних»179.

На левом фланге антибольшевистского лагеря главной силой бы* ли правые эсеры, с которыми блокировалась часть меньшевиков180. Этот фланг, получивший название «демократической контрреволю* ции», отличался гораздо меньшей сплочённостью, чем правый, и объ* единяющие организации здесь отсутствовали181. Поначалу правый

илевый фланги пытались сотрудничать в рамках Директории, но трения между ними ощутимо нарастали, и закончилось всё колчаков* ским переворотом. В результате левый фланг уже осенью 1918 г. практически перестал существовать в качестве антибольшевистской силы182.

До самого конца гражданской войны «розовые» метались между нейтралитетом и поддержкой «красных». Эсеры, начавшие в 1918 г. вооружённую борьбу против большевиков, впоследствии основной частью183 стали их союзниками в борьбе против Колчака, а меньше* вики – точнее, те из них, которые ориентировалась на ЦК во главе с Ю.Мартовым184, – и вовсе заявили о лояльности советскому прави* тельству на период гражданской войны.

После окончательной победы над белыми большевики «отблаго* дарили» союзников широкомасштабными репрессиями. Затем, по* кончив с остатками интеллигентской вольницы (в виде свободы фракций) в собственных рядах, они установили однопартийный ре* жим, рецепт выживания которого заключался в том, что система до* вольно долго безо всякой политической конкуренции неплохо справ* лялась с мобилизацией наиболее активных элементов из самых мас* совых классов общества – рабочих и крестьян. Это позволяло сни* мать напряжение в отношениях как между городом и деревней, так

имежду государством (как коллективным работодателем) и наёмны* ми работниками. Те же методы, наряду с новациями в области нацио* нально*территориального устройства, помогали направлять в кон* тролируемое русло конфликт между центром и периферией, вовлекая в процесс строительства правящей элиты пассионарных представителей национальных меньшинств.

Одновременно со становлением однопартийной системы произо* шла серьёзная трансформация единственной партии: присущие ей признаки иерархической структуры развились nec plus ultra, что сде* лало ВКП(б) частью государственного аппарата. Партия, берущая начало в интеллигентских кружках, в конечном счёте превратилась в супермощную машину, фактически слившуюся с государством.

Исследователи приводят целый ряд факторов, способствовавших такой эволюции: приток в партаппарат работников советских учреж* дений, принёсших с собой «багаж и опыт хозяйственников и админи* страторов»; «милитаризация партийной организации», обусловлен* ная обстановкой гражданской войны, и пр.185 Однако всё это причины второго порядка – ведь тенденцию к выстраиванию жёсткой иерар* хической структуры продемонстрировали компартии всех стран,

вт.ч. никогда не имевшие отношения к госаппарату и действовавшие исключительно в «мирных» условиях.

Главную причину этой эволюции правильнее искать в особенностях социальной базы ВКП(б) – рабочего класса, стремительно разраставше* гося за счёт крестьянства. Рабочий класс периода ранней индустриа* лизации достаточно активен, чтобы поставлять выходцев из своей среды

впартийные и государственные органы, но ещё не достиг той степени са* моорганизации, которая уберегла бы его от манипулирования с чьей бы то ни было стороны. Отсюда рост не столько профсоюзов, сколько пар* тийных иерархических структур. Не очень грамотные рабочие, плохо ориентирующиеся в хитросплетениях политики, – удобный материал для манипуляций: в силу малой компетентности и привычки к тяжёлой жизни они хорошо управляемы и подчиняются почти военной дисцип* лине не только без сопротивления, но и с готовностью, причём сохраняют эти качества на всех ступенях иерархической вертикали. Верхние эшело* ны таких партий, поначалу заполняющиеся в основном представителями интеллигенции, со временем переходят на самовоспроизводство – за счёт собственной, «рабочей», бюрократии.

Жёсткая и хорошо управляемая иерархическая структура – мощ* ная сила, особенно если за власть предстоит бороться не парламент* скими методами, а с оружием в руках. Не чураясь прямого насилия, она сравнительно легко подавляет политических противников и во* обще всех, кто осмеливается составить ей конкуренцию в борьбе за влияние на «трудовой народ».

Подобная эволюция партийной организации чревата подспудным вызреванием конфликта по линии «монополия–конкуренция». Стремлением предотвратить саму возможность вспышки этого

конфликта во многом и объяснялись регулярные «чистки» партий* ных рядов, со временем приобретшие характер широкомасштабных репрессий. При этом прореживание партийной и государственной верхушки сопровождалось массированным притоком «свежей кро* ви» во властные эшелоны. Конкуренция как бы возрождалась, но в форме противостояния не различных политических сил, а «старых кадров» и «новой смены» внутри одной партии.

На протяжении какого*то времени такой способ снятия конфлик* та вполне срабатывал. Однако условием его эффективности был по* стоянный и обильный приток «свежей крови». Приостановка этого процесса вызвала застой «кровообращения» в партийном и госу* дарственном организме, и монополизация власти перестала урав* новешиваться хоть каким*то суррогатом конкуренции. Перекос в сторону монополии, в свою очередь, создавал предпосылки для того, чтобы этот конфликт рано или поздно проявился в форме взрыва.

Глава 5. Возрождение российской многопартийности: от однопартийной системы к флуктуационной (конец 1980)х – август 1991)го)

Возрождение российской многопартийности происходило в усло* виях, коренным образом отличающихся от тех, что имели место в на* чале ХХ в. Другим стало общество, другими стали его проблемы и по* рождающие их конфликты, другими стали партии. Однако у партий* ных систем начала и конца столетия есть нечто общее – в частности, обе системы так и не обрели завершённости. Правда, развивались они в разных направлениях. В 1907–1920*х гг. партийная система России эволюционировала от периферийной к однопартийной; в 1990*х – наоборот, от однопартийной к периферийной. Восемьдесят лет назад история многопартийности временно прервалась, сейчас же наблю* дается более сложный феномен: периферийная партийная система преобразовалась в псевдопартийную.

Таким образом, в истории современной российской многопартий* ности можно выделить три этапа: 1) с конца 1980*х гг. по август 1991 г. – переход от однопартийной системы к флуктуационной; 2) с осени 1991 г. по конец 1999*гo – переход от флуктуационной сис* темы к периферийной; 3) с 2000 г. по 2003*й – переход от периферий* ной системы к псевдопартийной.

Нетрудно заметить, что ключевой характеристикой каждого пери* ода является состояние перехода. Конечно, переходный характер партийной системы современной России обусловлен прежде всего её незавершённостью. Но бывает и так, что даже незавершённая система на время стабилизируется – это касается в том числе периферийных систем, например тех, которые в начале ХХ в. существовали во мно* гих европейских странах, включая нашу. Видимо, современная Рос* сия переросла фазу, когда её периферийная система могла быть ста* бильной. И пока неизвестно, сможет ли сохранить относительную стабильность система псевдопартийная.

В данной главе рассматривается первый этап развития современ* ной российской многопартийности – этап её возрождения, вернее, создания заново, – соответственно, описываются предопределившие направление её развития общественные конфликты, а также организа* ционные формы основных партий и отношения последних с властью, обусловившие особенности складывавшейся партийной системы.