CSqPo0AqRN

занимаются гимнастикой. Он видит сильные подвижные тела, крепкие мускулы и задаётся вопросом: «Откуда они берут пищу? Где же эти стучащие костями скелеты, которыми мировая пресса заселяет не только голодные области, но и всю Россию? Где подавленный терроризируемый народ?». Нексё сравнивает свои впечатления от России с ситуацией в Германии, которая тоже пережила революцию и войну, но там «лица людей серы, сами они худы, безнадёжно поникли их головы, ибо… с каждым днём становится всё хуже и хуже». Писатель ожидал найти Россию в упадке, а «тут играют, поют и смеются: я никого не вижу, кто бы сгибался под невидимым ярмом». Он предполагает, что жизненные силы живущим на Севере людям придаёт ощущение свободы и вера в будущее, для которого они и работают. Нексё сравнивает практицизм европейцев с духовностью русских. В его понимании, вера русских подобна универсальному закону жизни, который вызывает рост, движение всех основ бытия. Материальный же прогресс, по Нексё, не способен к рождению нового, а «значит, самое большее, что мы можем сделать, это – на аэроплане отвезти нашу цивилизацию на кладбище» [Андерсен Нексё, 1962, с. 292–300]. Первые впечатления, самые сильные, будут в дальнейшем скорректированы непростыми событиями нашей истории, но тема «удивительного Мурманска» возникнет в творчестве Нексё ещё не раз.

Будучи рационалистами, европейцы удивлялись фантазиям русских, которые они стремились воплотить в жизнь. Знаменитый норвежский писатель Нурдаль Григ, посетивший Мурманск в 30-е годы, увидел, что в бревенчатом, ещё неважно обустроенном в бытовом смысле городе, строятся два «громадных здания – электростанция и театр (точнее, Дворец культуры)». В очерке «Театр и жизнь» Григ отмечает, что «вся страна охвачена непоколебимой жаждой культуры. Всюду растут новые театры. В городах и деревнях искусство будет говорить с людьми, бессмертное – с жизнью» [Григ, 1962, с. 306–307]. Русский человек в овладении культурой в послереволюционные годы видит подлинный смысл своего существования. Культура для него как расширение горизонтов жизни, как постижение прежде недоступного и прекрасного мира, как источник собственного роста. Материальное он добудет, привык трудиться, а вот культура – это мечта, пришедшая с революцией. Вероятно здесь, на Севере, процессы роста, строительства новой жизни казались особенно впечатляющими в условиях сурового климата и первозданной природы, а русский человек представлялся полным физической силы и мощной духовной энергии, способным не просто выживать, но и совершать подвиги.

Замечательный немецкий писатель, авангардист и революционер Франц Юнг оказался в Мурманске 1 мая 1920 года. Вместе с товарищем они пробрались на рыболовецкое судно «Сенатор Шрёдер», заставили капитана изменить курс и следовать в Мурманск, поскольку компартия Германии направила их в Москву на переговоры с Коминтерном. Вечер, про-

31

ведённый в мурманском клубе, стал для Юнга воплощением идей коллективизма и всечеловеческого братства. Вот как он вспоминает об этом в мемуарах в 1961 году: «День нашего прибытия в Мурманск был 1 мая 1920 года. Метель мела по пустынному порту… Мы – Аппель, Кнюфген и я провели вечер первого мая в русском клубе Мурманска. Мурманск всего за несколько недель до того был освобождён от английских оккупантов. Есть было нечего ни красным, ни белым, ни милиции, ни комиссарам, ни гостям правительства. Англичане, уходя, основательно разрушили все склады запасов. И было ужасно холодно. Я как сейчас вижу этот Мурманск: кучка жалких хижин с некоторыми каменными домами между ними.

Моряки и портовые рабочие, крестьяне, дровосеки и люди с улицы – словом, толпа, состоящая из нескольких сотен человек, теснилась в длинном сарае. Русские люди. …Не было никого, кто мог бы с нами поговорить. Никто из нас не знал ни одного русского слова. Воздух в сарае был тяжёлый. Освещение было настолько слабым, что можно было видеть только ближайшего соседа. И тогда эта масса людей запела. Они пели «Интернационал», песню о красном знамени и ещё многие другие песни. В промежутках комиссары выступали с короткими речами и переходили к следующей песне. Так длилось несколько часов.

Это стало наибольшим событием моей жизни. Это было то, чего я искал и к чему шёл с самого детства: родина, человеческая родина. Всегда, когда я в последующие годы встречался с человеческой подлостью, немыслимой злобой, предательством в характере людей, в том числе и русских людей, я вызывал в памяти это 1 мая в Мурманске, пытаясь восстановить внутреннее равновесие» [Jung, 1961, с. 156]. В памяти Юнга совместились безграничное, пустынное и холодное пространство и мощь хора, который пел о том, что будущее прекрасно и что все люди – братья.

Отметим, что представление о русском характере, что случалось редко, совпало у европейских литераторов с его воплощением в русской литературе. Масштабное историческое событие заставило писателей обратить внимание на то, что далёкий северный край на какой-то миг отразил универсальные ценности, идентичные жизни любого народа, и они нашли «слова и краски» для поэтического и возвышенного рассказа. Прагматичному сознанию могла показаться наивной и смешной страстная вера людей в светлые, пусть даже несбыточные, идеалы. Однако космические масштабы северной природы, её неукрощённая сила одухотворяли высокий смысл происходящих событий. В публицистике европейских писателей архетип Севера (космический первозданный мир – мощный человек) даже в условиях исторических перемен сохранил основные черты, включая романтический пафос.

Мы отмечали, что масштабные события привлекали известных деятелей культуры, писателей на Кольский полуостров. Произведения, созданные в годы Великой Отечественной войны, стали частью региональной литературы, а тема войны – центральной.

32

§ 4. Литература о Великой Отечественной войне и новые формы самоидентификации региональной словесности

Характеристика военных событий, изображение человека на войне, русского национального характера наследует традиции северного фольклора, представления о русской идентичности, почерпнутые из книг Максимова и Пришвина, а также западных писателей, посетивших Мурманск в первые послереволюционные годы. Сами писатели – это моряки и солдаты, фронтовые корреспонденты военных лет, среди них как жители Кольского края (К. Баёв, А. Подстаницкий), так и известные советские журналисты, поэты, прозаики (К. Симонов, В. Каверин, В. Пикуль, И. Эренбург). Как отмечает Л.Т. Пантелеева, «военные события определили художественную форму произведений тех лет: лирическое стихотворение и строгий очерк, героическая баллада и рассказ, пародия, басня, фельетон, частушка…» [Пантелеева, 2004, с. 243], жанрово и тематически литература, несомненно, обогащается. Рассказывая о подвигах солдат и матросов, писатели особо подчёркивали суровые условия Севера, противопоставляли войне мирную жизнь, и самой искренней становилась лирическая тема любви и верности.

Александр Подстаницкий (1920–1942), журналист, лётчик, поэт, погибший в бою с фашистами в 20 лет, написал немного стихотворений о войне, они посвящены друзьям – морякам и лётчикам, возлюбленной и сохраняют лирические и напевные интонации. Образ юного поэта-героя мифологизируется в региональной словесности, он становится в один ряд с множеством похожих образов-символов мировой литературы (включая Экзюпери). Образ Кольского Севера в его традиционном измерении (суровый край, мужественные люди) возникает и в военном творчестве Константина Симонова (1915–1979). В 1972 году специально для издания в Мурманске он собирает стихи, очерки, повести, рассказы, написанные в разные годы и связанные с поездками в Заполярье, в книгу «Мурманское направление». Симонов пишет: «Я люблю давней любовью этот суровый и прекрасный край, в котором живут мужественные люди, привычные к борьбе с трудностями. И мне верится, что читатели этой книги… почувствуют постоянство этой любви» [Симонов, 1975, с. 5]. Главное место в книге занимают произведения, созданные в военное время и о войне, когда Симонов приезжал на Север как фронтовой корреспондент «Красной звезды» и ходил в разведку или совершал боевые походы с моряками-североморцами. Основные темы военной лирики – мужество русских солдат и трагическая гибель самых лучших, самых сильных из них («Сын артиллериста», «Смерть друга», «Голос далёких сыновей»). Симонов подчеркивает суровые условия жизни солдат: «Майский день в Заполярье. Скалистая приморская тундра завалена снегом, горы поднимаются со всех сторон толпой высоких белых шапок… Войска продвигаются, штаб переезжает вперёд… Здесь много мест,

33

где не может проехать машина и лошади проваливаются в снег» [Симонов, 1975, с. 59]. Даже темы любви к женщине, преодоления смерти, ожидания встречи неотделимы от северного пейзажа: «Город, где с утра ветра, а к вечеру дожди… Этот город весь как твой большой портрет»; «Снег валит через порог… Где ты плачешь, где поёшь, моя зима?»; «Ты по камням оледенелым со мной невидимо прошла» [Там же, с. 40, 45]. Л.Т. Пантелеева пишет, что знаменитое стихотворение «Жди меня» было впервые прочитано Симоновым бойцам Заполярья перед тем, как вместе с ними он ушёл в разведку. Книга Симонова концептуальна, тематически и эстетически закончена. Несмотря на разнообразие жанров, её составляющих, книга обладает целостностью внутреннего художественного мира, в ней докумен- тально-исторические и художественные произведения о войне существуют в контексте универсального и традиционного для литературы образа Севера. Тема Севера усиливает натуралистические краски и одновременно романтический пафос в изображении войны, подчеркивает мужественность авторского голоса и придаёт особую интимность лирической интонации.

Иещё одна особая тема региональной литературы, связанная с войной, она объединила русского, шотландского и новозеландского писателей (В. Пикуль, А. Маклин, Д. Гловер) – тема подвига моряков – участников северных военных конвоев. В произведениях этих авторов понимание войны и изображение человека на войне обладает типологическим сходством, заметим, что каждый из них был участником описанных событий.

Валентин Пикуль (1928–1990) – воспитанник Школы юнг Военноморского флота на Соловецких островах, по окончании которой стал командиром боевого поста на эсминце «Грозный». Этот корабль конвоировал английские и американские караваны, следовавшие с оружием в Мурманск. Пикуль – автор знаменитого романа «Реквием каравану PQ-17».

Алистер Маклин (Alistair Stuart MacLean, 1922–1987) – замечатель-

ный шотландский писатель – маринист, автор романа «Полярный конвой» (H.M.S. Ulysses), в годы Второй мировой войны служил торпедистом на кораблях конвоя.

ИДенис Гловер (Denis Glover, 1912–1980), выдающийся новозеландский поэт, был офицером на кораблях арктического конвоя и заслужил как английские, так и советские награды. О трагических днях войны он рассказал в сборнике стихотворений «Ветер и песок: стихи 1934–44 годов» (The Wind and the Sand: Poems 1934–44) и поэме «Мурманск или никогда» (Murmansk or Never).

Романы Пикуля и Маклина объединяет общий исторический источник описываемых событий и правдивость повествования о караване судов, оставленном без прикрытия Британским адмиралтейством и потопленном немецкими самолётами и подводными лодками «между Мурманом и Шпицбергеном». В «Реквиеме…» Пикуль выстраивает почти документальное повествования, поминутно рассчитывая время трагедии и героиче-

34

ского подвига моряков. Он включает записи командиров, судовые журналы, свидетельства очевидцев и историков, его герои – моряки и корабли. Эмоциональное авторское повествование становится антитезой бесстрастным документам: «Даже поверженный и разбитый, сквозь взрывы торпед и бомб, сквозь злорадное бахвальство Геббельса, сквозь адское пекло пожаров, захлёбываясь водой и мазутом, обмороженный и обгорелый, караван PQ-17 всё-таки идёт к нам» [Пикуль, 2004, с. 135].

Роман Маклина – художественный рассказ о реальных событиях, в котором вымышленные персонажи имеют прототипов. Натуралистически достоверно и одновременно поэтически автор описывает условия зимнего арктического похода каравана английских судов. С тяжёлым чувством рассказывает о гибели каждого корабля и героизме моряков, не забывая важные детали, как и Пикуль, фиксируя время поминутно. Эти книги объединяет и торжественная интонация, создающая у читателя ощущение величия происходящего, грандиозности подвига, высокого смысла каждой утраченной жизни. Бескрайность и безмолвие океана, титаническая битва, кипящая в его водах, напоминают страницы гомеровской «Илиады».

Вобоих романах есть почти музыкальная кода, завершающая тему смерти, минута молчания, которая возводит мгновения трагедии в форму мифа.

Вкниге Маклина – это описание спасшихся от бомб и замерзших в условиях Крайнего Севера английских моряков: «”Адвенчурер” был торпедирован перед самым заходом солнца. Три четверти экипажа и с ними двадцать моряков, снятых с “Плантера”, спаслись на шлюпках. Месяц спустя фрегат “Эшер” обнаружил их у бесплодных стылых берегов острова Медвежий. Три шлюпки, соединённые между собой перлинем, упорно продвигались к северу. Капитан, прямой и неподвижный, всё ещё сидел у руля, высохшей рукой сжимая румпель и вперившись невидящим взглядом пустых глазниц в далёкий навеки утраченный для него горизонт. Остальные моряки сидели или лежали в шлюпках, а один стоял, обняв мачту. Почерневшие от солнца губы их были растянуты в жуткой улыбке. Вахтенный журнал лежал возле капитана. В нём не было ни одной записи: все замёрзли в первую ночь. Ледовый барьер – это край великого безмолвия, где царит первозданный покой, тишина и вечный холод. Возможно, они и поныне блуждают там, мертвецы, осуждённые на вечные скитания» [Маклин, 1991, с. 113–114].

Последние страницы роман Пикуля – это реквием по погибшим кораблям, звучащий уже в вечности: «Корабли, как и люди, умирали поразному… Иные встречали смерть в торжественном молчании, только потом из-под воды слышался долгий зловещий гул – это взрывались раскалённые котлы, не выдержавшие объятий холода. Другие жалобно стонали сиренами, их конструкции разрушались с грохотом; разломленные пополам корабли сдвигали в небе свои мачты – словно руки для предсмертного

35

пожатия. А потом корабли с рёвом зарывались в пучину, почти яростно сверкнув на прощанье «глазами» – окнами своих рубок… Потопленные на PQ-17 всплыли на поверхность моря сразу после войны; тени кораблейпризраков заколебались на горизонте, не выходя в эфир, не стуча машинами… Караван PQ-17 блуждает ещё в океане среди причудливых айсбергов, по чёрной воде медленно дрейфуют мёртвые корабли» [Пикуль, 2004, с. 153]. Отметим лаконизм, почти аскетизм образов Пикуля и Маклина, их эмоциональную силу и живописную выразительность. Метафора корабля и его команды, обречённых на вечные скитания в море, имеет давнюю литературную традицию – от античности (Алкей) и романтиков (Кольридж «Баллада о старом мореходе», Лермонтов «Из Цейдлица») и до известного «Пьяного корабля» Рембо. Однако и у английского, и русского писателя эти образы олицетворяют нечто большее, чем трагедию одинокой личности, здесь – всеобщая судьба народов.

Денис Гловер, посетивший Мурманск в1976 году, вспоминает давнее прошлое в стихотворении «Женщине из Мурманска». И у него на первый план выходит тема подвига в суровых условиях Заполярья («Едва ль возможно умалить / наш вклад (теперь он признан!). Мы сражались / как черти с горькою морской стихией / и с немцами. Теперь я много старше,/ чем был тогда. Но памятна доселе / мне стужа Заполярья») [Гловер, 1979, 124].

Пикуль, Маклин, Гловер – далеко не единственные авторы, посвятившие произведения теме полярных конвоев. Двадцатилетний Джек Керуак в 1942–1944 году был членом экипажа корабля «Манчестер» торгового флота США, который перевозил оружие, самолёты, автомобили в составе конвоев. Керуак выходил в море и на военных кораблях. В 2011 году был опубликован найденный в архивах писателя его первый роман «Море – мой брат» («The Sea is My Brother»). Керуак рассказывает о поколении молодых американцев, которые в годы войны стремились найти настоящее дело, стать частью морского и фронтового братства. Герои Керуака обсуждают судьбу России, спорят о социализме, участвуют в антифашистской борьбе. В 6 главе романа в контексте разговора матросов о предполагаемом походе упоминается и Мурманск, куда чаще всего заходят военные и торговые корабли. Во время плавания Керуак вёл дневник, о том, что он был на Севере, говорят записи под общим названием «Путешествие

вГренландию». Пока не опубликован архив писателя, нельзя с уверенностью говорить о его посещении Мурманска, возможно, этот факт и найдёт

вдальнейшем подтверждение.

Военная тема в книгах писателей-фронтовиков сохранила традиционные для литературы Кольского Севера образы суровой заснеженной природы и воплощение русского национального характера, как он сложился в произведениях прошлых лет, а теперь в экстремальных условиях войны ярче проявился его героический и патриотический пафос. Существует единство творческого подхода к изображению темы войны и человека на

36

войне в условиях Заполярья у советских и западноевропейских писателей. Север предстаёт как полюс холода и мглы, как мир холодный и опасный (ледяное море, заснеженные скалы), война порождает силы хаоса и смерти, а людей на войне объединяет фронтовое братство. Человек, независимо от национальной принадлежности, изображён не жертвой, а равновеликим своей трагической и героической судьбе, и образ его выходит на первый план. Литература этого периода сохраняет элементы традиционного мифотворчества (героический человек в экстремальных условиях) и рождает мифы нового времени – это юный поэт, песню которого прервала война. Именами Константина Баёва и Александра Подстаницкого названа единственная литературная премия Кольского края. Магистральным становится жанр романа на морскую тему, поскольку в творчестве Пикуля и Маклина он отражает универсальные образы и смыслы, характерные и для литературы Кольского Заполярья, и мировой литературы в целом. С Кольским Севером связаны и выдающиеся произведения Константина Симонова, получившие отклик в разных странах, в первую очередь, стихотворение «Жди меня», поэма «Сын артиллериста», повесть «Случай с Полыниным». Заметим, что мифотворчество, обогащение литературы новыми жанрами и художественными формами, рождение шедевров, как правило, выводят региональную литературу за рамки её географических границ. Идентичность литературы Заполярья определялась её взаимосвязью с историческими традициями и современной военной тематикой, общей для советской, да и мировой литературы. Возможно именно так, в пространстве мировых катаклизмов, которые придают трагический смысл общепринятым ценностям, и происходит пересечение региональной литературы с всемирным литературным процессом.

Важен и тот факт, что в дальнейшем события Второй мировой войны, участие в них русских солдат по-разному освещались в творчестве скандинавских и финских авторов. Родство с литературами северных стран не утратилось, но отошло на второй план, потому что объединяющее прежде натурфилософское осмысление темы «человек – природа – цивилизация» оказалось менее востребованным по сравнению с историческим осознанием войны и её последствий.

37

ГЛАВА III. РЕГИОНАЛЬНАЯ СЛОВЕСНОСТЬ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХХ ВЕКА

В СВЕТЕ ИДЕНТИФИКАЦИИ, ДИАЛОГА КУЛЬТУР, МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИЗМА

§ 1. Тема Севера в региональной литературе второй половины – конца ХХ века

Несомненно, в послевоенное время, в особенности в 60–90-е годы, наступает расцвет литературы Кольского Севера. Заметим, что эти процессы напоминают явление «нового регионализма» в литературе США того же периода. В Советском Союзе они были связаны с децентрализацией культурной жизни и духовной активностью всех, кто жил в это время в советской стране. Огромные пространства СССР, приток людей на Кольский полуостров, привлечённых масштабами послевоенного строительства городов и посёлков, мощный рыболовный и военный флот, освоение недр – всё способствовало размаху и разнообразию культурного развития и литературного творчества. Три государственных театра, музыкальное училище, самодеятельные литературные и театральные студии и объединения не только в Мурманске, ставшем столицей Заполярья, но и во всех городах Кольского полуострова, огромный интерес простых людей к поэзии и литературному творчеству привели к появлению большого числа местных прозаиков, поэтов, драматургов. В 1958 году было создано Мурманское книжное издательство, которое публиковало прозу местных авторов и стихи прекрасных региональных поэтов В. Смирнова, В. Семёнова, Р. Мусс, В. Матвеева, В. Тимофеева, В. Сорокажердьева… В большом количестве поэтические подборки печатали местные газеты, а первый сборник стихотворений великого русского поэта Н. Рубцова вообще был издан политуправлением Северного флота в 1958 году. Ю. Визбор, замечательный поэт и журналист, именно в Мурманском издательстве в1966 году публикует сборник рассказов о северянах под названием «Ноль эмоций». Московские поэты К. Симонов, Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский приезжают в Мурманск читать свои стихи морякам, рабочим и студентам. Это были Дни советской литературы в Мурманской области. В гостях у мурманчан побывали в эти годы В. Астафьев, В. Распутин, В. Белов… Наконец, создаётся Мурманская писательская организация. Не удивительно, что возрождение Праздника славянской письменности и культуры началось именно на Мурманской земле 24 мая 1986 года.

Большей частью местные писатели не были северянами по рождению: Раиса Мусс – из Ленинграда, Борис Романов из Новгородской земли, исток писательской династии Блиновых – Смоленск, Виталий Маслов из поморов Архангельской области… Были и местные авторы – Владимир

38

Смирнов, Николай Колычев. Своеобразие литературы Кольского Заполярья заключалось ещё и в том, что многие писатели и поэты оказались профессионально связаны с морем (военные, моряки рыболовного и ледокольного флотов): все писатели династии Блиновых, Виталий Маслов, Леонид Крейн, Владимир Матвеев, Владимир Смирнов, Виктор Тимофеев…

Природные и социальные условия жизни на Кольском Севере второй половины ХХ века предопределили и тематику местной литературы. Тему Севера в контексте мифологических архетипов первозданного мира (как у Случевского или Пришвина) сменил образ сурового мира и одновременно родного дома. В этом отношении интересно популярное в 60-е годы стихотворение Раисы Мусс «Разговор в вагоне» из сборника «Сердце не забывает»:

Два моряка в вагоне электрички Ругали Заполярье по привычке. Мол, чёрт побрал бы эти холода, Не жить бы в этом крае никогда.

С ними согласен пассажир, живущий на юге, он начинает бранить Север и получает отповедь:

Два моряка тряхнули волосами:

– Сравнил, чудак. Мы – это он и я. Что можно нам – того тебе нельзя! Мы здесь родились здесь и в море тралим.

Ругаем сами, сами и похвалим.

А если хочешь здесь найти друзей, Про Север худо говорить не смей [Мусс, 1964, с. 19–20].

Литература отражает разнообразие персонажей – всех, обживающих край Ледовитого океана, это рабочие люди, моряки, фронтовики, местная интеллигенция. Сами писатели, вошедшие в литературу в 60-е годы, обладали богатым опытом работы на Севере: ходили в море, трудились в геологических партиях в Хибинах. Вообще такая биография была характерна едва ли не для всех молодых литераторов Советского Союза. Атмосфера жизни «в прекрасном и яростном мире», простое и романтическое восприятие труда наиболее ярко воплотились в сборнике рассказов Юрия Визбора «Ноль эмоций» (1966), изданном в Мурманске тиражом 15 000 экземпляров. Правдивость жизненных наблюдений писателя, реальность персонажей удостоверяет короткое поэтическое вступление к книге, скорее всего, от имени её редактора Александра Тимофеева. Он пишет, что герои Визбора «ведут себя так, как будто они простые.

Простые – но не простачки. Далеко не простачки.

39

Они ходят по земле, как работяги, думают, как архитекторы, говорят, как поэты.

У них не гладкая жизнь, не лёгкая работа. Они нередко бурчат на свою работу, ругают её.

Но другой – не хотят.

И жить по-другому тоже не желают.

Вы прочтёте эту книгу. Вы узнаете о людях, живущих у нас на Севере» [Визбор, 1966, с. 4].

Каждый рассказ этого сборника обладает новеллистическим началом – неординарным событием в центре рассказа, быстро развивающимся сюжетом и занимательностью повествования. Герои рассказов Визбора, в основном, мужчины, поэтому автор использует лаконичные краски и образы, чёткие описания, короткие ёмкие предложения и диалоги в стиле модного в 60-е годы Хемингуэя, а в целом, эти художественные особенности позволяют писателю создать психологический портрет северянина, его сильный сдержанный характер. Характер воплощается через мужское занятие, через профессию, Визбор подчёркивает романтические черты и в облике героев, и в их отношении к делу. Вот горный инженер, директор комбината на плато Расвумчорр – Зайчук вспоминает завет отца: «Если тебе когда-нибудь представится возможность начать дело с нулевой отметки,

спервого кола – иди туда, вбивай свой кол в жизнь, потому что каждый человек на свете должен иметь такое место, где он прошёл первым…»

[Там же, с. 176].

Герои рассказов – пограничники, спасшие от гибели медвежонка, радисты и рыбаки, лётчики, геологи… Есть высокая точка отсчёта человеческих поступков – например, мужество геологов, чью палатку ночью засыпала лавина («Снег»). Без истерик и трагического надлома они рыли снег до тех пор, пока ладонь через маленькое отверстие ощутила теплоту солнца. Все спаслись, потому что сплотило чувство товарищества. Есть лирика – это когда два радиста с разных кораблей в ночной тишине разговаривают о семьях, а вслушиваются все полуночники эфира: «А я сижу в тесной рубке и среди политики и джазов выскребаю два человеческих голоса…» («Частные радиопереговоры») [Там же, с. 29]. Есть и тема культуры, нужна ли она, доступна ли людям прагматичным, жёстким, уставшим от сурового климата Севера? Визбор подчёркивает в своих героях родство

стеми, кто не только воевал с фашистами в Заполярье, но и с первыми ро- мантиками-революционерами далёких двадцатых годов, которые стремились к культуре как источнику лучшей жизни. Радист Алик (он вообще-то скрипач) включает Первый концерт Чайковского матросам, работающим на палубе одиннадцать часов, для настроения, и сам выходит на вахту, помогая товарищам справляться с огромным уловом («От бани до бани»). Московского журналиста Аксаута экскаваторщик просит прислать послед-

40