книги / Собачий бог

«Не станет», — подумала Аленка, и послушно закрыла глаза.

И как только закрыла, — все завертелось, закружилось перед глазами, темнота стала цветной и гадкой, и закру­ тилась воронкой, которая начала засасывать Аленку. Медленно, неотвратимо. А там, в глубине воронки, рас­ пускалось огненное, кровавое, страшное.

Аленка застонала. Баба подскочила, вытащила градус­ ник из-под Аленкиной руки, подслеповато стала разгля­ дывать. Тихонько ахнула: «Да такой температуры и не бывает! Видно, градусник стряхнутый. Испортился».

Она села на табурет, оперевшись о коленки, и стала смотреть на Аленку, по временам вздыхая.

Потом сказала тихо:

— Сглазили, видно. Или вправду нечистый извести хочет?

Она перекрестилась.

В окошке зарделся алый рассвет. И в комнату упал красный луч, красный, как молодая горячая кровь, и этот луч перечеркнул белое, неживое Аленкино лицо.

Баба взглянула, вскрикнула.

— Аленка! Ален! Ты чего? А ну-ка, проснись! Про­ снись, говорю! Ты и думать не моги! Ишь чего — «умру»! Мала еще! От горшка два вершка, а туда же!.. Все папкино воспитание. Ох ты, Господи!

Она сбегала на кухню, набрала в рот воды, и брызнула Аленке в лицо.

Аленка не шевелилась.

Нар-Юган

Глубоко под снегом и льдом, в замерзшем, окоченев­ шем собачьем теле встрепенулось холодное сердце. Оно

не хотело просыпаться, оно уже жаждало покоя. Устав­ шее собачье сердце.

Но в нем зародилась, затлела искорка и стала разго­ раться, пульсировать, тревожить.

Сердце глухо стукнуло раз и другой. Льдинки в крови зазвенели. Сердце ударило сильнее, затрепетало, как пойманная птица, выгоняя из себя холод, и посылая огонь от разгоравшейся искры дальше — по мертвым жилам.

А потом оно застучало. С перебоями, с усилием, но застучало, и больше уже не останавливалось.

Тарзан шевельнулся.

Снежный наст над ним лопнул, и Тарзан, мучительно выгнувшись, разбил его на куски.

Солнечный свет ослепил его так, что показалось: ему внезапно выкололи глаза.

Тарзан взвизгнул от боли. От собственного голоса ему стало легче, и, поняв это, он зарычал, залаял, завыл. И с каждой секундой вырывал свое тело из ледяных смер­ тельных объятий, ломал наст, сбрасывал снег. Он выполз из своей могилы, ткнулся носом в щекочущую сухую былинку. Мертвая былинка, торчавшая из-под снега, почему-то пахла жизнью.

Тарзан завыл в полный голос и открыл глаза. Ослепительное белое поле лежало перед ним. Редкие

кривые сосенки отбрасывали на снег глубокие синие тени. Тарзан был один на вершине гряды, посреди бес­ конечного мертвого пространства, — но он был жив!

Жмурясь, поскуливая, он пополз сначала вниз, а по­ том — по бескрайнему промерзшему болоту. Устав, он хватал пастью колючий снег и глотал его. С кривой со­ сны зубами оторвал ветку с хвоей и стал жевать ее, пока она не перестала жечь и колоть десна. Потом снова стал

глотать снег — пасть слипалась от смолы, резкий жгу­ чий вкус никак не проходил.

Полежав, Тарзан попробовал встать. Получилось не сразу, но все-таки получилось. Лапы дрожали и разъез­ жались в стороны, но Тарзан упрямо рвался вперед, к ему самому неведомой и невидимой цели.

Так шел он, пока не спустились сумерки. И шел сно­ ва — пока звезды не усыпали мглистое небо.

Лес постепенно густел, деревья становились прямее и выше.

В полночь Тарзан услышал волчий вой. Этот вой он помнил слишком хорошо, но почему-то чувствовал, что ему больше нечего бояться. Он побрел, пошатываясь, на звук, и вскоре увидел их, — всю стаю. Волки сидели кружком, а в центре была волчица с серебристо-белым мехом.

Она давно почуяла Тарзана, но не прерывала своей песни. И, только допев, повернула голову.

Тарзан лежал под деревом на краю поляны. Он не пря­ тался, и ничего не просил. Он просто лежал и смотрел на Большую Белую, словно изучая ее.

«Оказывается, ты живуч! Живуч, почти как кошка!» — сказала Белая.

Тарзан не ответил. Он просто лежал и слушал ее пове­ лительный голос, возникавший в сознании.

«Но я сама виновата, — снова зазвучал низкий барха­ тистый голос. — Я ведь хотела убить тебя, но не убила. Оставила околевать в снегу на краю болота. Почему? Я и сама не знала. А теперь я знаю: ты — выродок».

Тарзан молчал. Слушал.

«Ты — выродок из тех, про которых люди сочиняют небылицы. Будто у таких, как ты, во лбу есть третий глаз, а в пасти — волчий зуб».

И тут Белая рассмеялась. Ее смех отдаленно смахивал на лисье тявканье. Волки, окружавшие ее, беспокойно заерзали, заоглядывались, настораживая чуткие носы.

«Я ошибалась, — сказала Белая. — Ты нам не враг. Ты враг тому, кто помогает тебе. Он еще не знает, что ты — последнее псовье отребье... Уродец. Двоеглазка! Ярчук!».

Тарзан не выдержал, поднял морду к небу, пролаял: «Мы — дети одной матери и одного отца! Его зовут

Анубис. Я знаю!» Белая внезапно совершила гигантский прыжок —

взметнулась снежная пыль, — и оказалась рядом с Тар­ заном. Волки подскочили от неожиданности.

«Больше никогда не говори так! — и от вибрации ее низкого голоса дрожь пробежала по телу Тарзана. — У нас разные отцы и разные матери. Рабы и господа рождаются от разных родителей. Твой Анубис поро­ дил только рабов — собак и шакалов! Вы — сброд, из которых люди шьют шубы и шапки и не хотят вас пускать на порог, потому что вы нечисты. А они — она кивнула на волков — мои дети. Свободные дети Ьарамы».

Волки медленно, осторожно стали приближаться. Белая оглянулась на них.

«Нет! Мы уходим. Мы оставим его в живых. Он нам не опасен; не будем отбирать жизнь у того, кто отдает ее сам, по своей доброй воле».

«Он раб!» — рявкнул один из самцов стаи.

«Рабы тоже бывают полезны. Иначе бы их не держа­ ли», — не оборачиваясь, ответила Белая.

Потом она совсем низко склонилась к Тарзану, янтар­ ные глаза горели лукавым смехом.

Белая лизнула Тарзана в обмороженный нос.

«И ты, и твой бог — вы сдохнете от старости и тоски.

Инаступит наше время. Бусово время».

** *

—Вот так штука, однако! Как сюда попал, не знаю, — сказал кто-то удивленным старческим голосом. — Шел я на Лонтен-Я, а оказался на Лонк-Сур-Я! Заблудился, однако!..

Тарзан открыл глаза. Над ним, склонившись, стоял странный человечек в меховой одежде, от которой во­ няло рыбьим клеем и плохо вычищенной мездрой.

—Откуда взялся? — спросил старик. — Дух живой или мертвый? А?

Тарзан приоткрыл пасть, но ничего не смог выдавить из себя, кроме жалобного тявканья.

—Э, да ты совсем дохлый! Где бежал? Как бежал? По­ дожди — по следам узнаю.

Старик оставил Тарзана и быстро побежал к лесу. На ногах, обутых в меховые унты, у него были странные короткие лыжи. Он бежал по следу, оставленному Тар­ заном.

Добежал до леса, покрутился, исчез за деревьями. Тарзан лежал, ждал. Даже если бы он захотел, он не

смог бы никуда уйти.

Старика долго не было. Кто знает, сколько километ­ ров он отмахал, что видел, заметил, что понял. Но вер­ нулся он хоть и не скоро, но с ясным лицом.

—Издалека шел! Живой пес, настоящий, — сообщил старик, подбежав. Дышал он ровно, как будто и не бегал никуда. — Ну пойдем в мою избу. Тебя как звать? Меня — Степка.

Он двинулся было, но, взглянув на Тарзана, покачал головой.

— Э, да ты сам не пойдешь. Тебе, однако, помо­ гать надо!

** *

Визбушке было тесно, непривычно, но тепло. Степка разжег печку, сварил мороженой рыбы и выва­

лил ее в большую деревянную чашку.

Обжигаясь и давясь, Тарзан стал хватать рыбу, не ощу­ щая вкуса. Только когда чашка начала пустеть, он по­ чувствовал вкус и вспомнил, что что-то похожее ел уже однажды — там, далеко, в давно прошедшей жизни.

Наевшись, он просто упал возле чашки, не найдя в себе силы даже выбрать себе место.

Степка критически оглядел его, встал.

/

—Ну спи-отдыхай. Вон какой круглый стал! А ты пес непростой. Городской пес-то, однако. Ничего не знаешь, не понимаешь. И как дошел?

Степка взял чашку, поставил на стол. Котел с рыбой выставил за дверь, на полку в маленькой холодной клети.

—Больше тебе жрать нельзя, однако, — а то опять сдохнешь. А Степка пойдет, еще погуляет маленько.

УСтепки дел накопилось много. Болел Степка. Видно, потому и не знал, что в тайге творится, о чем говорят.

** *

Вечером Степка, раздевшись до рубахи, присел над Тарзаном. Осмотрел спину, заглянул в пасть.

—Э, старый ты, однако! Как такой старый через Лонк- Сур-Я, пастбище духов, прошел? Что жрал? Хвою, од­ нако.

Степка качал головой.

—Вижу, не простой ты пес, и не зря сюда пришел.

Авот зачем — как узнать?

Он перевернул Тарзана на спину. Погладил. С брюха стала кусками — кое-где вместе с кожей — отваливаться шерсть. Степка озабоченно кивал головой.

Тарзан терпел, только изредка поскуливал и потявки­ вал, как обиженный щенок.

— Ты лежи, жди. Сейчас тебя лечить буду. Фершал я хороший. Сам себя от смерти вылечил, однако.

Он стал прикладывать к красным, обнаженным пят­ нам на животе Тарзана вываренную березовую кору, сме­ шанную с густым отваром подорожника. Густо обмазал все брюхо, переложил спиной вверх. Осмотрел лапы — и их обмазал пахучими снадобьями. Завернул Тарзана тряпкой, забинтовал лапы и даже хвост.

Потом снова налил полную чашку густого рыбного варева.

— Жри! Тебе поправляться надо.

Тарзану было больно, он отворачивался от еды, поску­ ливал.

—Жри, говорю! Сегодня только рыба, завтра мяса до­ буду — у меня в лабазе припасы.

Тарзан из вежливости похлебал из чашки. Положил морду на обмотанные тряпицами лапы. Задремал.

АСтепка, затеплив керосиновую лампу, сидел за сто­ лом и думал. Черный от загара лоб прорезали глубокие морщины. Степка вздыхал и качал головой.

—Однако, ничего не придумаю один. Надо Катьку звать. Она годами постарше, видела больше.

** *

Катька пришла через несколько дней.

—Живой еще? — сказала она вместо приветствия.

—Недавно чуть не помер. Однако даже в лодку с теня­ ми сел, да потом очнулся.

♦

Старики уставились на него.

—Это он на тебя, дуру, рычит, — сказал Степка.

—Ну, раз я дура, так пойду домой, — ответила Кать­ ка. — Даже муки не возьму.

—Тьфу! Опять дура! Я тебя для чего сюда позвал? Муки дать?

—Не знаю, — Катька поджала сморщенные черные губы. — А только ругань твою слушать не хочу.

Степка сказал:

—Ладно. Ты сама видишь, пес какой. Надо нам его судьбу узнать. Путь его выведать.

Катька молчала.

—Ну? — сказал Степка. — Ты шаманить умеешь? Катька открыла рот, полный белых — своих! — зубов:

—Да что ты! Чего надумал! Я и не помню, какой ша­ ман бывает!

—Ты же рассказывала, — твой отец шаманом был.

—Мой отец давно ушел. А бубен-унтувун и гишу сту­ денты в музей увезли.

—Ишь ты! Какие слова помнишь! — восхитился Степка.

—И ломболон унесли. Какой шаманить! Язык свой забыла!..

Катька подперла морщинистую щеку черной рукой.

—Я ведь в девчонках два года с тунгусами прожила, под Турой. Их язык знала, — сейчас забыла. И слова это ихние. Своих не помню, однако. Старая стала.

Степка помрачнел. Потом лицо внезапно его по­ светлело.

—В тайге, слышь, тропы остались.

—Знаю, — отозвалась Катька.

—Засечки там на старых соснах.

—Знаю. Только по тем тропам давно никто не ходит.