книги / Собачий бог
..pdfОни даже не повернули голов к Бракину, хотя Бракин и попытался привлечь к себе внимание: урчал, повизги вал, скреб лапой. Наконец одна из собак — маленькая, рыженькая, — заворчала и приподняла голову.
Зарычала предупреждающе. От этого негромкого рыка пробудились еще две-три шавки. Уставились на при шельца.
«Думают, будто я тоже к ним хочу. Погреться», — ре шил Бракин и вильнул хвостом. Подождал. Собаки мол ча его разглядывали.
Бракин, снова вильнув хвостом, сел, начал перебирать передними лапами. И неожиданно даже для себя самого сказал:
— Тяф!
Рыжая приподнялась, глядя угрожающе, исподлобья. Заворчала.
«Да-а... — подумал Бракин. — А лексикон-то у них бедноват».
* * *
Аленка словно предчувствовала, что Он придет. Долго не спала, то куталась в одеяло, то совсем сбрасывала его. с себя. Ворочалась. Вздыхала, не открывая глаз.
Баба выводила носом заунывную свистящую песню, по временам всхрапывая лошадкой. Это были единственные звуки: в доме и за окном царила полная тишина.
Окно заросло льдом и инеем и ярко серебрилось, от ражая свет невидимой луны.
Потом Аленка задремала. Ей почему-то приснился цирк, а в цирке — она, на большом одноколесном вело сипеде. Какой-то клоун помогал ей сесть в высокое сед ло и говорил: «Крути быстрей педали! Крути, и не бой ся! Самое главное — не бойся!»
Аленка действительно стала крутить, изо всех сил вце пившись в изогнутый руль, но это не помогло: колесо свернулось набок, больно вывернув ногу, и Аленка по летела вниз...
Она вскрикнула, просыпаясь. И тут же почувствовала, что чьи-то мягкие, пушистые, необыкновенно ласковые руки держат ее, не давая упасть.
Она не открыла глаз, только сжалась, пряча голову в руках.
А потом почувствовала, что ее плавно приподняли и уложили в постель. Простынь была прохладной, очень приятной. И подушка оказалась взбитой — как раз так, как нравилось Аленке.
Она спокойно легла, вытянулась. Все тот же невиди мый, мохнатый, бережно укрыл ее одеялом. «Стран но, — подумала Аленка, — одеяло ведь было горячим, а сейчас — холодное, приятное».
Она хотела сказать об этом, но пушистая рука косну лась ее губ, и тихий шелестящий голос произнес над са мым ухом:
—Спи, моя хорошая. Спи. Завтра ты увидишь много плохого, но не бойся. Они никого не убьют и тебя не тронут. Только не выходи на улицу. Читай, рисуй, смот ри телевизор.
—А кто это — «они»? — спросила Аленка.
—Солдаты.
—С автоматами? — встрепенулась Аленка и приотк рыла один глаз. Темная, высокая — под потолок — тень плавала над ней, заслоняя серебристое окно.
—Да. С оружием. Разным. И еще — сети. И много ма шин. Но ты не бойся. Я не дам им тронуть тебя. Я тебя уберегу.
—Но ведь они могут убить?
—Могут. Но ты не бойся.
—А если они убьют Джульку?
—Нет. Не убьют. Они будут искать бродячих собак.
АДжулька живет дома. Утром хозяин, отец Андрея, по садит Джульку на цепь — и тогда его никто не тронет.
Темная фигура отплыла от постели, на мгновение в комнате потемнело.
—Спи, — шепнул ласковый голос. — Спи, смотри только добрые сны, и ни о чем не беспокойся. Только постарайся утром не выходить на улицу.
Тень коснулась Аленкиного лба и тихо отступила, буд то начала таять.
—Что бы ты ни увидела, и что бы ни услышала зав тра, — не выходи из дома. Постарайся. Не выходи. Ус лышишь предсмертные крики. Услышишь выстрелы. Услышишь шум моторов, — отойди от окна. Не слушай. Не смотри. Помни: ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ ЗАВТРА ВЫХО ДИТЬ ИЗ ДОМА!
Аленка уже крепко спала, поджав ноги, натянув одея ло до самых глаз. Она твердо знала, что теперь ей ничто не угрожает, что это темное ласковое существо сумеет ее защитить. Ее — и ее дом.
** *
Бракину стало холодно. Он лег прямо в снег, дрожа всем телом. И тут же порывисто вскочил. Рыжая соба чонка, было уснувшая, снова приподняла голову.
«Опасно! — сказал ей Бракин. — Всем вам надо уходить!» Рыжая заворчала, потом зевнула и снова сунула морду
в лапы.
Бракин тоже лег — поближе к плотно сбитой собачьей стае. По примеру Рыжей положил лапы на морду — мо роз кусал его за нос.
Из-под собачьих тел из колодца теплотрассы подни мались клубы белого теплого пара. Пар не мог поднять ся высоко, — и опадал вниз холодными белыми иглами.
От собак пахло теплом, немытой, свалявшейся шер стью, мочой, отбросами. Но Бракин вскоре притерпел ся к запахам и задремал. Он дремал вполглаза, следил за Рыжей, ворчал, думал, как прогнать собак, как увести их подальше отсюда.
В окнах пятиэтажки начал загораться свет. Значит, уже шесть утра.
ЭТО скоро начнется.
Бракин вскочил, словно ужаленный, сон мгновенно слетел с него. Пора! Пора уходить!
Он с трудом оторвал лапы и живот от снега — шерсть прикипела морозом, — поднялся и кратко, но настой чиво тявкнул.
Рыжая даже не пошевелилась.
Бракин сделал новую попытку: тявкнул трижды, а по том осторожно ткнул носом Рыжую в бок. Рыжая, не глядя, спросонья, тяпнула его за нос. Бракин взвизгнул от боли.
«Дура! — рявкнул он, дрожа от холода и ярости. — Убь ют — так тебе и надо!»
Он напоследок куснул Рыжую в бок, быстренько от скочил и потрусил за пятиэтажку. Там был двор, отде ленный забором от чьих-то огородов. А в огороде дол жен же найтись какой-нибудь приют...
** *
Сутра над переулком разорались вороны. Да так, что перебудили жителей. Вороны перелетали с дерева на де рево, кружили над дворами, и, сгрудившись где-нибудь на крыше сарая, начинали дикий ор.
Светало медленно, неохотно. Утро словно боялось войти в переулок.
Побоище началось ровно в девять утра.
Баба Надя вышла с ведром за ворота — до колонки, воды принести, — и с испугу села в снег: прямо за углом ее огорода стоял крытый грузовик, напомнивший ей по чему-то «полуторку» военной поры и еще что-то, что она
сиспугу и по слабому знанию техники отнесла к танкам.
—Ой, — прошептала она и кинулась назад в дом.
Было еще темно, но по черному небу стремительно не слись невообразимые пернатые облака— и не багровые, и не темно-красные, а какие-то сиренево-фиолетовые, даже чуть ли не розовые.
Баба Надя, спрятавшись за калиткой, оставила амбра зуру и выглядывала хитрым глазом. Из кабины танка вы шел здоровенный детина в зимнем камуфляже, потянул ся и спросил вдруг:
— Ну? Чего смотришь?
Но не на ту бабу Надю он нарвался. Совсем не на ту. Баба Надя распахнула калитку, отставила ведро , уперла руки в крутые бока и визгливым голосом завопила:
—А вы кто? А вам чего надоть? Ишь, въехали на тан ках, куда их не звали, да еще и смотреть запрещают!
Военный не сразу оправился от такой скороговорки, произнесенной к тому же с невыразимым пылом.
Он подошел поближе.
—И не подходи! — взвизгнула баба Надя, немедля прячась за калитку. — Щас вот кобеля спущу, — он те штаны-то поправит!
Военный отступил на шаг, откашлялся и сказал мир
ным голосом:
— Мы тут, бабуля, не по доброй воле. У нас приказ. Служба у нас такая, понимаешь? Так вот, по этому при
казу велено сопроводить сводную бригаду «Спецавтохозяйства» по отлову бродячих животных.
Баба Надя долго переваривала монолог. Потом — во енный аж подпрыгнул от неожиданности, — взвизгнула:
—Так вы чо — живодеры?
—Да не-ет. Я же вам объясняю, мы сопровождаем...
—Живодеры, значит, — утвердилась в своем мнении баба Надя. И внезапно, набрав в грудь воздуха, завизжа ла на всю улицу:
—Слышь, Клава! Живодеры приехали! В нашем ауле собак будут душить!
Из-за противоположного забора, к удивлению воен ного, сразу же высунулось востроносое, в полушалочке, личико.
—Ты спрячь свою Динку, или как ее! — продолжила баба Надя.
—Дык спрятала уже! — пронзительным фальцетом за визжала в ответ баба Клава.
Та-ак, — подумал военный. Фактор внезапности сам собой отпадает.
Каждый переулок был заперт с обеих сторон самой разнообразной техникой: от мусоровозов и бульдозеров «Спецавтохозяйства» до грузовиков вызванной на под могу воинской части и, конечно, милицейских машин. Милиция и военные, правда, в дело не вмешивались, они вообще тут были как бы в стороне. Они стояли куч ками, курили, балакая между собой, а само дело их слов но не касалось. Но когда с подвыванием на них наско чил пес, изгнанный из какого-то ночлега «живодерами», милиционеры отреагировали мгновенно: несколько уда ров дубинками — и пес отлетел в сугроб и затих.
Собаколовы прочесывали местность методично, со своими громадными сачками и сетками. Они шли по
четверо, а позади шагал милиционер с автоматом и опас ливо косился по сторонам.
Между тем уже рассвело. Фиолетовые упругие тучи превратились в сырые тяжкие облака. И внезапно сто явший много дней мороз спал. Казалось, это про изошло чуть ли не мгновенно. Только что звенели провода и потрескивали деревья — и вот уже изморось пала на них. Белыми стали и автомобили, и бульдозе ры, и заборы, и даже кацавейка бабы Нади, которая, заняв пост на крыше своего низенького — под мото цикл — гаража неотступно следила за военными дей ствиями, при этом громко делясь с соседями своими соображениями.
Но эти соображения заглушал истошный собачий вой и визг. Вой поднимался все выше над поселком, достиг уже товарной станции и дальних многоэтажек, так что люди стали выглядывать из окон.
Собаколовы, вбрасывая в «воронок» еще советских времен очередную жертву, выглядели слегка виноваты ми и по сторонам не глядели.
— Душегубы-то, слышь, — кричала баба Надя бабе Клаве, — уже на Стрелочный зашли. Возле дома бабы Маруси кого-то изловили!
Баба Клава, по причине малорослости, ничего не ви дела и поэтому с напряжением внимала визгу соседки.
Машин-собаковозов было две. И они беспрерывно курсировали между поселком и недалеким отсюда мусороотвалом. Внутрь фургонов были введены выхлопные трубы, и на мусороотвале мертвых собак крючьями вы таскивали рабочие и нанятые бомжи и сбрасывали в глу бокую шахту — знаменитую «трубу Беккера». В этой са мой трубе трупы бродили, как старый виноград, и как бы самопереваривались.
Труба стояла неподалеку от собачника — хлипкого со оружения из досок. Там обычно держали отловленных собак, когда не было прямого приказа «душить». Или когда некоторым, после душегубки, удавалось выжить.
** *
—Вы хоть душегубку-то свою не включайте! — чуть не плача, кричала смотрительница питомника тетя Галя, женщина с обветренным, распухшим лицом. Она выти рала нос громадной рукавицей и начинала причитать:
—Ить некуда уже толкать. Все клетки полные. Я счас вольер открою — пускайте их туда!
Собаколовы, и без того пускавшие газ через раз, стали молча выпускать живых в вольер — небольшое загажен ное помещение без крыши, предназначенное, по идее, для выгула бездомных собак.
В самом питомнике — или, точнее, отстойнике — со баки были набиты в клетки до отказа. Большая часть из них, от усталости и голода, лежали друг на друге вповал ку, лишь иногда слабо огрызаясь на соседей.
Тетя Галя ругала собак матом, сморкалась и выходила на подъездную дорогу — встречать очередную машину.
Вокруг, насколько хватало глаз, высились припоро шенные снегом мусорные холмы. По ним, привлечен ные шумом, медленно спускались местные обитатели — бомжи.
—Что за шум, хозяйка? — спросил толстый красноро жий бородач в нелепом, обрубленном снизу тулупе.
Из сторожки вышли дежурный и начальник смены, которого специально вызвали сегодня на работу и веле
ли «одеться соответственно».
Начальник смены, молодой парень, оделся соответ ственно: в черное долгополое пальто с белым кашне, из-
под кашне виднелась белая рубашка с галстуком, на го лове — теплая кепка с «ушами».
Появление бомжей в планы начальства, видимо, не входило.
—Зачем тут это чмо? — сердито спросил он у дежур ного.
—Так местный, — вполголоса пояснил тот. — Предво дитель ихний. Давно тут живет. Помогает, когда надо.
Начальник покачался с пяток на носки тупоносых чер ных туфель.
—Знаю я, как он вам помогает, — сказал он. — Убери его. Не дай Бог, вся кодла из конторы приедет прове рять. Да еще, я слыхал, мэр может пожаловать. Собыытие! — саркастически протянул он. — Десять лет собак разводили, а теперь решили сразу всех передушить.
—Трубы не хватит, — задумчиво сказал дежурный.
—А они трамбовать будут! — хохотнул начальник. Повернулся к бомжу.
—Эй, как тебя, Борода! Сегодня неприемный день. Сам уходи и своих предупреди, чтоб не высовывались.
Борода миролюбиво сказал: «Понял, начальник!» — и полез вверх по мусорному Монблану, пока не исчез в мо розном тумане, который окутывал вершины рукотвор ных гор.
Начальник поглядел на нескольких рабочих в ватни ках и телогрейках, которые с ломами и лопатами ковы рялись у подножия свежей мусорной кучи: делали вид, что работают.
—Холодно, — сказал начальник. — Пойдем, что ли, еще по маленькой.
Атетя Галя сидела на крылечке питомника, подпе рев голову рукой в огромной рукавице, и потихоньку плакала.
Вой над поселком постепенно начинал стихать. Уже одна из собаковозок стояла без дела, водители военной техники бродили вокруг машин, а начальство стояло от дельной кучкой на «главной площади» поселка — на ко нечной остановке автобуса, где были несколько магази нов и почта. Эта могучая генеральская кучка уже изрядно замерзла. И позволила себе распить бутылочку коньяка: генеральские лица стали морковного цвета.
Внезапно послышался звон и грохот. В доме, стояв шем довольно далеко от генералов, там, где обернутые фольгой трубы теплотрассы образовывали арку, внезап но вылетело окно, брызнуло стекло. Из окна во двор метнулся темный собачий силуэт.
—Что это там? — строго спросил один из генералов, повернув голову.
Не дождавшись ответа, поманил пальцем старшего офицера, который стоял неподалеку, тоже в кучке офи церов. Офицер торопливо сунул пластиковый стаканчик товарищу, вытер губы и подбежал.
—Что там? Слышал звон?
—Так точно, товарищ генерал-майор!
—Выясни!
Офицер трусцой ринулся в переулок, за ним поспеша ли двое омоновцев.
Они добежали до дома, где послышался звон, загляну ли через забор. В доме выхлестало окно, занавеска вы валилась наружу. Во дворе никого не было.
Офицер замешкался, не зная, что предпринять. И пока он так думал, опершись рукой о покосившийся забор, внезапно перед самым его лицом появилась страшная морда. В первую секунду офицер подумал: «черт!», — по-