гих аффектов и импульсов, как в случае параноидного мужа, кото­ рый, не осознавая собственных нормальных фантазий неверности, начинает считать, что его жену опасным образом влечёт к другим мужчинам. В этот вид ревности часто вовлечено бессознательное стремление к близости с человеком того же пола. Поскольку та­ кие стремления могут быть бессознательно перепутаны с эротиче­ ской гомосексуальностью (Кагоп, 1989), которая может испугать гетеросексуальных мужчин, подобные желания вызывают отвра­ щение и отрицаются. Это желание заботы со стороны мужчины за­ тем вновь всплывает в виде убеждения, что, например, не сам чело­ век, а его подруга хочет сблизиться с общим другом мужского пола.

Наконец, параноидные люди глубоко отягощены чувством вины, которое может быть отвергнуто и проецировано так же, как и стыд. Некоторые предполагаемые причины их глубокого чувства порочности будут приведены ниже, как и способы попытаться их те­ рапевтически ослабить. Невыносимый груз бессознательной вины является ещё одной отличительной чертой психологии параноид­ ных людей, и она очень осложняет задачу помочь им: они живут

встрахе, что когда терапевт по-настоящему узнает их, он будет шо­ кирован их грехами и пороками, отвергнет или накажет их за про­ ступки. Они хронически отгораживаются от унижения, трансфор­ мируя любое чувство виновности внутри себя в опасности, которые угрожают снаружи. Они бессознательно ожидают, что их разобла­ чат, и трансформируют этот страх в постоянные, истощающие уси­ лия по выявлению «реального» злого умысла по отношению к ним

вдействиях окружающих.

Защитные и адаптационные процессы при паранойе

В психологии параноидного человека преобладают проекция и от­ вержение проецируемого материала. В зависимости от эго-силы па­ циента и степени стресса параноидный процесс может быть психоти­ ческого, пограничного или невротического уровня. Сперва я хотела бы обозначить эти различия. У откровенно психотичного человека болезненные части Я проецируются, и человек полностью уверен, что они находятся «где-то там», не важно, насколько сумасшедши­ ми могут казаться эти проекции окружающим. Параноидный ши­ зофреник, который уверен, что болгарские агенты-гомосексуалисты

отравили его воду, проецирует собственную агрессию, собственное желание однополой близости, собственный этноцентризм и соб­ ственные фантазии о власти. Он не находит пути приспособить свои убеждения к общепринятому пониманию реальности; он может быть вполне уверен, что он единственный человек в мире, который видит угрозу

Поскольку у людей пограничного уровня личностной органи­ зации тестирование реальности не потеряно, параноидные пациен­ ты пограничного спектра проецируют так, что те, на кого проециру­ ются отвергаемые установки, тонко провоцируются к тому, чтобы чувствовать эти установки. Это проективная идентификация: чело­ век пытается избавиться от определённых чувств и в то же время сохраняет эмпатию с ними и нуждается в подтверждении, что они обоснованны. Пограничный параноидный человек работает над тем, чтобы проекция «подошла» цели. Таким образом, женщина, кото­ рая отвергает свою ненависть и зависть, враждебно заявляет свое­ му терапевту, что она уверена, будто он завидует её достижениям; комментарии, сделанные в духе сочувствия, интерпретируются кли­ ентом как свидетельство наличия завистливых желаний, направ­ ленных на подрыв уверенности и контроль, и скоро терапевт, ис­ тощённый чувством непонятости, начинает ненавидеть пациентку и завидовать тому, как легко она срывает гнев (Searles, 1959). Этот примечательный процесс мучает терапевтов, которые, выбрав, нашу профессию, никак не ожидали, что им придётся выдерживать такие мощные негативные чувства по отношению к тем, кому мы надеем­ ся помочь; это обусловливает общую нетерпимость среди специали­ стов по психическому здоровью по отношению к пограничным па­ раноидным пациентам.

У параноидных людей невротического уровня внутренние проблемы проецируются потенциально эго-чуждым способом. То есть пациент проецирует и в то же время имеет некоторую наблю­ дающую часть Я, которая со временем будет способна, в контексте надёжных отношений, признать экстернализованное содержание сознания как проекцию. Люди, которые при первом интервью опи­ сывают себя как параноидных, часто подпадают под эту категорию (хотя пограничные и психотичные параноидные клиенты тоже ино­ гда могут говорить подобным образом, пытаясь показать, что они знают профессиональный лексикон, но без реального понимания, что их страхи представляют собой проекции). Я поняла, что один из

моих пациентов почувствовал себя лучше, когда он пришёл и объ­ явил, что у него были фантазии о том, как я критикую его, хотя он не мог найти свидетельств моего критического настроя. Стараясь не упустить возможную долю истины в этой проекции, я сказала чтото вроде: «Что ж, дайте подумать, может ли быть, что я действитель­ но в чём-то настроена критично».

На что он ответил: «Да пусть хоть иногда дело будет просто в моей сумасшедшей паранойе?!»

Один талантливый и здоровый, но характерологически пара­ ноидный клиент был подвержен глубокому страху, что я предам его в угоду моей потребности выглядеть хорошей в глазах окружающих. Он был уверен, что если бы профессионал в нашем сообществе, ко­ торый знал нас обоих, критиковал его передо мной, я бы неким об­ разом высказала своё согласие. (Тем временем, когда он чувствовал себя уязвлённым мной, он незамедлительно жаловался на меня в та­ ком тоне, что некоторые мои коллеги были весьма критично настро­ ены по отношению к лечению, которое я с ним проводила.) Даже до того, как он смог понять, что его страх является проекцией его соб­ ственных — понапрасну ненавидимых — потребностей в принятии и восхищении плюс проекцией и отыгрыванием его защитной кри­ тичности, он был готов рассмотреть вероятность того, что он, воз­ можно, приписывал мне нечто, чего я не заслуживала.

Потребность параноидного человека справляться с болезнен­ ными чувствами путём проекции влечёт за собой использование необычной степени отрицания и его близкого родственника — ре­ активного образования. Все мы проецируем; действительно, уни­ версальная склонность к проекции является основой переноса — процесса, который делает возможной аналитическую терапию. Но параноидные люди делают это в контексте такой огромной потреб­ ности в отвержении болезненных установок, что это ощущается как совершенно иной процесс по сравнению с проективными опе­ рациями, в которых отрицание не является столь значимым. Фрейд (Freud, 1911) объяснял паранойю, по крайней мере психотическую её разновидность, как последовательные бессознательные опера­ ции реактивного образования («Я не люблю тебя; я тебя ненави­ жу») и проекции («Я не ненавижу тебя; ты ненавидишь меня»). Эта формулировка имплицирует ужас параноидного человека пе­ ред проживанием нормальных любящих чувств, предположитель­ но из-за того, что предыдущие отношения привязанности были

токсичными. Фрейд считал, что тяга к людям своего пола при па­ ранойе особо актуальна, но мой собственный опыт говорит о том, что любой вид стремления ощущается для параноидного человека как невыносимо опасный. Фрейд показывает лишь несколько воз­ можных маршрутов, которыми параноидный человек может ока­ зываться в психологическом пространстве, значительно удалённом от изначальных, более человечески понятных установок, которые запустили параноидный процесс (Salzman, 1960). Карон (Karon, 1989) суммирует способы, которыми бредовой параноидный чело­ век может справляться с желанием однополой близости:

Если подумать о разных способах, которыми можно проти­ воречить чувству «Я люблю его», можно прийти к множеству типичных бредовых идей. «Я не люблю его, я люблю себя (мега­ ломания)». «Я не люблю его, я люблю её (эротомания)». «Я не люблю его, она любит его (бред ревности)». «Я не люблю его, он любит меня (проекция однополого стремления, порождающая бредовую гомосексуальную угрозу)». «Я не люблю его, я его не­ навижу (реактивное образование)». И наконец, самое частое, проекция бредовой ненависти как «Он ненавидит меня, следо­ вательно, для меня нормально ненавидеть его (а если я ненави­ жу его, я не люблю его)87.

Повторюсь, значительная трудность в работе с параноидными людьми заключается в том, как длинна и извилиста дорога между их базовыми аффектами и защитными способами справиться с ними.

Паттерны отношений при параноидной психологии

Клинический опыт говорит о том, что дети, которые вырастают па­ раноидными, страдали от серьёзных покушений на чувство соб­ ственной эффективности; они раз за разом чувствовали себя слом­ ленными и униженными (MacKinnon et al., 2006; Tomkins, 1963; Will, 1961). Отец Даниэля Пауля Шребера (Daniel Paul Schreber), из чьего доклада о параноидном психозе Фрейд (1911) извлёк те­ орию паранойи, по имеющимся сведениям, был доминирующим

87 С. 176.

патриархом семейства, который активно требовал и настаивал на соблюдении сыном напряжённого, жёсткого режима, нацеленного на то, чтобы закалить детей (Niederland, 1959). Затем Шребер стра­ дал от унижения со стороны фигур власти, которым он доверял,

исистемы правосудия своей эпохи (Lothane, 1992).

Впрошлом параноидных людей часто присутствует критика, беспочвенные наказания, взрослые, которым невозможно угодить,

атакже крайняя степень смирения. Взрослые, дети которых стано­ вятся параноидными, часто сами подают им пример. Ребёнок мо­ жет наблюдать подозрительные, осуждающие установки в роди­ телях, которые твердят, что единственные люди, которым можно доверять, — это члены семьи, что парадоксально, учитывая их агрес­ сивные качества и объективно более добрые миры школы и окру­ жающего сообщества. Параноидные люди пограничного и психо­ тического спектра, вероятно, вырастают в семьях, где в семейных отношениях доминируют критика и насмешки или где один из де­ тей, который в будущем будет страдать от паранойи, был козлом от­ пущения — мишенью для ненависти и проецируемых отношений членов семьи, а особенно тех, которые подпадают под категорию «слабостей». По моему опыту, люди невротического и здорового спектра обычно происходят из семей, в которых тепло и стабиль­ ность сочетались с поддразниванием и сарказмом.

Ещё один источник параноидной организации личности — на­ личие неконтролируемой тревоги у человека, осуществляющего первичный уход. Одна моя параноидная пациентка выросла в се­ мье, в которой мать была настолько хронически нервной, что всю­ ду носила с собой термос с водой (из-за сухости во рту) и жалова­ лась, будто её тело из-за накопившегося напряжения «превратилось

вкусок цемента». Каждый раз, когда дочь приходила к ней с пробле­ мой, мать либо отрицала её, поскольку не могла выдерживать ника­ ких эмоциональных волнений, либо воспринимала её как катастро­ фу, поскольку не могла контейнировать свою тревогу. Мать также плохо осознавала грань между фантазией и поведением и поэтому сообщала ребёнку, что мысли равны поступкам. Её дочь получила послание, что её личные чувства, будь то любовь или ненависть, об­ ладают опасной силой.

Кпримеру, когда однажды, будучи взрослой, моя пациентка рассказала матери, что вступала в конфликт со своим мужем, не же­ лая терпеть его деспотизм, её мать сначала настаивала, что та непра­

вильно распознала его действия: он был преданным мужем, и на­ верняка она сама всё придумала. Когда моя пациентка продолжила настаивать на своём, мать стала убеждать её быть осторожнее, по­ скольку муж может избить её или бросить, если она его спровоци­ рует (её собственный муж избил, а затем развёлся с ней). Моя паци­ ентка не успокоилась и по-прежнему выражала свой гнев по поводу поведения мужа, и мать стала умолять её подумать о чём-то другом, чтобы её негативные мысли ещё больше не ухудшили ситуацию. Подростковый прототип такого взаимодействия заключался в том, что она рассказала своей матери о попытках отца изнасиловать её. Мать умудрилась одновременно настаивать на том, что ничего это­ го не происходило и что всему виной была сексуальность её дочери.

Эта благонамеренная, но глубоко нарушенная мать, кото­ рая сама не получила утешения в детстве, была неспособна уте­ шить. В годы становления дочери её проникнутые тревогой советы

иужасные предсказания усугубили страхи девочки. Таким образом, моя клиентка выросла способной утешить себя, лишь радикально трансформируя собственные чувства. Когда я начала работать с ней, она уже побывала у нескольких терапевтов, которые сдались перед бездонностью её нужды и непреклонной враждебностью. Все они рассматривали её как параноидную пациентку психотического либо низкоуровневого пограничного спектра. Её способность рассказать мне о транзакциях, подобных приведённым выше, а также осознать, насколько деструктивными подобные транзакции были в течение всей её жизни, появилась лишь после многих лет терапии.

Впредставленном выше примере искажённой материнской ре­ акции можно обнаружить несколько различных зачатков паранойи. Во-первых, реальность и нормальные эмоциональные реакции на неё пациентки опровергались, что порождало не ощущение понятости, а страх и стыд. Во-вторых, были смоделированы отрицание

ипроекция. В-третьих, были подкреплены примитивные фантазии всемогущества, создавая фундамент для диффузной и переполняю­ щей вины. Наконец, это взаимодействие создало дополнительный гнев, не разрешив в то же время изначального дистресса и, таким об­ разом, усилив замешательство пациентки по поводу базовых чувств

ипредставлений. В подобных ситуациях, когда человек был косвен­ но обижен (в данном случае человека видели неблагодарным, неспо­ собным справиться с чувствами, опасным), он на некотором уровне наверняка чувствует себя ещё хуже, чем вначале. Но такая реакция

может быть расценена как невразумительная либо неправильная, поскольку обидчик лишь пытался помочь.

Такие сбивающие с толку транзакции повторяются снова и снова во взрослых отношениях параноидных людей. Их интернализованные объекты продолжают подрывать как мир параноидно­ го человека, так и тех, с кем он общается. Если первичный источник знаний для ребёнка — это родитель или другой опекун, пребыва­ ющий в глубоком замешательстве и использующий примитивные защиты, использующий слова не для честного выражения чувств, а для манипулирования в отчаянных попытках почувствовать себя в безопасности или ощутить собственную важность, последующие человеческие отношения ребёнка не могут остаться неповреждён­ ными. Борьба параноидного человека за понимание, что «на самом деле» происходит (D. Shapiro, 1965), в этом свете становится понят­ ной, так же как и дезориентация, беспомощность и отчуждённость, которая отталкивает людей, имеющих дело с параноидными друзья­ ми, знакомыми и родственниками.

Конечно, материнская тревога была не единственным факто­ ром, который влиял на психологию этой женщины. Если бы у неё был какой-либо значимый опекун, способный к отношениям в под­ тверждающем стиле, её личность, вероятно, не стала бы развиваться в параноидном направлении. Но её отец, прежде чем бросить семью, когда она была уже более взрослым тинейджером, был пугающе кри­ тикующим, вспыльчивым и не проявлял уважения к границам. Тен­ денция параноидных людей взрываться вместо того, чтобы справ­ ляться с тревогой пассивного ожидания неминуемой агрессии («Я ударю тебя прежде, чем ты ударишь меня»), является ещё одной хо­ рошо знакомой и удручающей платой за подобный стиль воспитания (Nydes, 1963). Присутствие пугающего родителя в отсутствие лю­ дей, которые помогают ребёнку справиться с рождающимися чув­ ствами (не делая их ещё хуже), по мнению многих терапевтов, кото­ рые успешно смягчали это состояние, является типичной почвой для взращивания паранойи (MacKinnon et al., 2006).

Параноидные люди с их ориентацией в направлении вопросов власти и тенденцией отыгрывать вовне обладают некоторыми ка­ чествами, характерными для психопатичных людей. Но критиче­ ски важное различие лежит в их способности любить. Параноид­ ные люди способны к глубокой привязанности и продолжительной верности, хотя они могут быть в ужасе от их собственных зависи­