М.Вебер. Домашнее хозяйство, род, деревня и поместье (аграрный строй)* 1921
Типы аграрного строя и проблемы аграрного коммунизма Если прежде всего обратиться к национально-немецко-аграрному строю, как oн является перед вами в ХVП столетии, чтобы затем проследить его назад вглубь прошлого до древнейших времен, от которых остаются лишь судные и плохо освещенные источники, мы вынуждены ограничиться территорией, первоначально заселенной германцами.
Если представить схему территории древней германской деревни в виде концентрических кругов, то первое, самое внутреннее кольцо включит совершенно неправильно разбросанные дворовые усадьбы; между ними ветвятся соединительные дороги.
Схема германской деревни.
Кольцо II обозначает огороженную садовую землю (Wurt), разделённую на столько частей, сколько было дворов в деревне первоначально.
Кольцо III — пашня (ср. ниже), IV — пастбище («альменда»). Каждое домохозяйство имеет право выгонять на пастбище равное количество скота; в остальных отношениях оно не находится в общем владении, но поделено на твердо обозначенные участки.
Так же обстоит дело и с лесом (V), который, впрочем, не всегда принадлежит деревне; и здесь также право на рубку дров, сбор хвороста, свиного корма и т. д. поделено на равных началах между жителями деревни. Дом, двор и участие отдельных лиц во владении садовой землей, пашней (см. ниже), альмендой и лесом именуются вместе «гуфой» (этимологически связано с Habe, haben).
Пашня разделена на некоторое количество частей, «конов» («Gewanne»); последние опять распадаются на полосы, не всегда одинаковой ширины и часто удивительно узкие. Каждый крестьянин деревни владеет такой полосой в каждом коне, так что все участки пашни первоначально одинаковой величины. Основано это деление на коны на стремлении дать членам общины равное участие в различных по качеству частях земли; чересполосное владение, которое проистекало отсюда, открывало еще то дальнейшее преимущество, что при стихийных бедствиях, вроде градобития, все оказывались одинаково пострадавшими и для отдельных лиц уменьшался риск.
Разделение на длинные полосы (между тем как у римлян, например, господствовали квадраты) связано с особенностями германского плуга. Плуг (соха) в начальные времена повсюду представляет собою мотыгообразный инструмент, который ведут рукой, а позже влекут скотом; он лишь слегка разрывает землю и оставляет борозды на пашне. Все народы, которые остались при мотыжном плуге, были вынуждены пахать поле вдоль и накрест, если они хотели действительно взрыхлить землю. Поэтому наиболее подходящим для этого разделением пашни было деление на квадраты, которое мы видим в Италии со времен Цезаря, и которое еще ныне нам показывают карты Кампаньи, составленные генеральным штабом, на которых мы можем легко провести границы отдельных участков на основании этого внешнего признака. Напротив, германский плуг, насколько мы можем его проследить в прошлом, состоял из ножа, который вырезает землю вертикально, потом лемеха, который режет горизонтально, и, наконец, из приделанной справа направляющей доски, которая его поворачивает. Этот плуг делал излишним пахоту накрест. Для его применения было наиболее подходящим разделение на длинные полосы. Площадь отдельной полосы измерялась при этом (по общему правилу) пространством, которое может за день вспахать один бык (работающий не до истощения, а ровно столько, чтобы сохранить работоспособность на последующие дни); отсюда произошло слово «морген» (древнегерманская мера длины от «утро» или «день»), т. е. «дневная работа»…
Общая марка (die gemeine Mark), которая состояла из леса и пустошей и которую следует отличать от деревенской альменды, принадлежала не деревенскому союзу (Dorfver-band), но союзу более обширному (Gauverband). Она принадлежала союзу нескольких деревень. Начало и первоначальный облик этого «маркового союза» (Markgenossenschaft) остаются темны, во всяком случае он древнее, чем государственное деление страны на области (Gaue) при Каролингах, и он не тождественен с организацией «сотен». Внутри общей марки существовала должность высшего маркового старосты (наследственно приуроченная к определенному двору или усадьбе; ею обычно завладевал король или помещик); кроме того, был «дровяной суд», собрание уполномоченных от полных «гуфников» входивших в марку деревень.
Принципиально и первоначально в таком хозяйственном порядке господствовало строгое равенство членов. Но оно должно было неизбежно нарушаться, вследствие различного числа детей, при дележе наследства: рядом с полными «гуфниками» возникли владельцы полугуфы и четверти гуфы. Кроме того, гуфники не были единственными жителями деревни. К ним присоединялись другие группы населения, например, младшие сыновья, которые не наследовали дворовых усадеб. Они могли занимать в полевом кольце еще не занятую территорию и получали право пастьбы скота: и то, и другое за плату (гуфные деньги, пастбищные деньги); кроме того, отец мог предоставить им место на садовой земле для постройки дома. Извне приходили ремесленники и другие работники, которые стояли вне гуфного союза. Благодаря этому образовалось разделение между крестьянами и другим классом жителей деревни, которые назывались в южной Германии «зельднерами или домовиками» (Hаusler), на севере — «приселенцами или «коссэтами»...
Таким образом, крестьянское население распадалось на два различных слоя по характеру землевладения: полных гуфников, с разными низшими их категориями, и стоящих вне гуфного союза. Но над полными гуфниками также образовался особый владетельный слой, земельные участки которого стояли равным образом вне гуфного союза. Уже в самую древнюю эпоху существования германского аграрного устройства отдельное лицо (поскольку в распоряжении деревни имелся излишек земли) могло распахать и огородить занятую и обработанную им пустошь; пока оно ее возделывало, эта «заимка» (Bifang) принадлежала ему, в противном случае отходила обратно в общую марку. Устройство таких «бифангов» предполагало определенное владение скотом и рабами и было поэтому обычно возможно только для короля, князей и земельной знати.
М.Вебер.Ниже приведены, с сокращениями, параграфыVиVIиз работы М.Вебера «Основные социологические понятия». Эта работа опубликована посмертно в виде первой главы «Хозяйства и общества» в «Собрании сочинений по наукоучению» (1921 г.).
ПОНЯТИЕ ЛЕГИТИМНОГО ПОРЯДКА*Опубликовано посмертно, 1921
Поведение, особенно социальное поведение, а также социальные отношения могут быть ориентированы индивидами на их представление о существовании легитимного порядка: Возможность такой ориентации мы будем называть «значимостью» данного порядка.
1. Под «значимостью» порядка следует понимать нечто большее, чем простое единообразие социального поведения, обусловленное обычаем или констелляцией интересов... Это требование, нарушение которого … несовместимо (в большей или меньшей степени) с … «чувством долга» как рациональной ценностью.
2. Содержание социальных отношений мы будем называть «порядком» только в тех случаях, когда поведение (в среднем и приближенно) ориентируется на отчетливо определяемые максимы...
Порядок, устойчивость которого основана только на целерациональных мотивах, в целом значительно лабильнее, чем тот порядок, ориентация на который основана только на обычае, привычке к определенному поведению (наиболее распространенный тип внутреннего отношения). Однако последний еще несравненно более лабилен, чем порядок, обладающий престижем, в силу которого он диктует нерушимые требования и устанавливает образец поведения, то есть чем порядок, обладающий «легитимностью». Совершенно очевидно, что в реальной действительности нет четких границ между чисто традиционно или чисто ценностно-рационально мотивированной ориентацией на порядок и верой в его легитимность.
3. «Ориентировать» поведение на «значимость» порядка можно, конечно, не только «следуя» его (усредненно понятому) смыслу. Даже в тех случаях, когда этот (усредненно понятый) смысл «обходят» или сознательно «нарушают», на поведение в ряде случаев продолжает оказывать действие возможность того, что порядок в какой-то мере сохраняет свою значимость (в качестве обязательной нормы).
... Значимость и отсутствие значимости определенного порядка не являются в социологии абсолютной альтернативой, подобно тому как это имеет место в юриспруденции с ее непреложными целями. Напротив, здесь границы между обоими случаями стерты; «значимы», как мы уже указывали, могут быть одновременно противоположные друг другу системы, каждая из них — в той мере, в какой существует вероятность того, что поведение действительно будет ориентировано на нее...
… Между возможностью того, что поведение ориентируется на представление о значимости так или иначе усредненно понятого порядка, и экономическим поведением, безусловно, существует (при известных условиях) каузальное отношение в самом обычном смысле слова. Для социологии именно такая возможность ориентации на это представление и есть значимый порядок как таковой.