229_istoria_lishtovannyi_mongolia_v_vost_sibiri_032

Еше одному польскому автору Эугеньюшу Жмиевскому принадлежит книга “Сцены ю кочевой жизни”. “Жмиевский включает в контекст своей повести некоторые фольклорные материалы сибирских аборигенов, например, предание о происхождении названия реки Баргузин (историк “польско-сибирской” литературы М.Яник уподобил его польской легенде о Ванде)” [12]. Примечательно, что в книге польского ссыльного упоминается и

осудьбе Доржи Банзарова [13]. Следует добавить, что описание событий в Монголии периода революции мы находим в записках известного своими авантюрными похождениями в Сибири и в Монголии Антония Фердинанда Оссендовского. Но мало кто знает

омемуарах другого поляка, Кароля Гижицкого, опубликованных в Варшаве в 1929 г. на польском языке под названием “Через Урянхай и Монголию”. Об этом также поведал иркутский исследователь Б.С. Шостакович [14].

2.2. Монголия в деятельности ВСОРГО

Со второй половины XIX в. сибирское монголоведение развивается в рамках созданного в 1851 г. Сибирского, с 1871 г. Вос- точно-Сибирского (ВСОРГО), отдела Русского географического общества. ВСОРГО раньше других отделов начал исследования многих, в том числе и современных, проблем монголоведения. Труды его сотрудников уже в то время получили признание как отечественных, так и зарубежных специалистов. Е.М.Даревскзя, например, в истории изучения Монголии отделом выделяет три периода: 1) 1851-1860 гг. 2) 1860-1890 гг. 3) 1900-1917 гг. [15].

Именно в первый период деятельности отдела его членом с 1851 г. и до кончины в 1855 г. являлся Доржи Банзаров. В первые годы своей деятельности ВСОРГО при отсутствии штатных работников привлекал к исследованиям сотрудников генералгубернатора Восточной Сибири Н.Н. Муравьева, который придавал огромное значение расширению связей с Востоком. Несмотря на первоначальные трудности, шел процесс накопления материала. Как пишет Е.М.Даревская, члены отдела собирали монгольские рукописи и книги:

“В.В.Гаупт рукопись “О происхождении 18-ти родов селенгинских бурят”; В.И.Якушкин, сын декабриста (чиновник особых

40

поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири), ...

рукопись XVI столетия - “История государства Китайского, Богдойского, Корейского, Такзуцкого, Калмыцкого, Татарского и Мунгальского”. В отчете отдела за 1858 г. “указаны расходы на составление каталога монгольских книг библиотеки Е.И. Сычевского и Доржи Банзарова и покупку монгольской рукописи”

[16].

Наиболее плодотворным в изучении Монголии оказался второй период деятельности отдела. В 1861 г. в Монголии было открыто первое российское консульство и сам консул Я.П. Шишмарев активно занялся исследованием Монголии в самых различных областях. За свою деятельность он был награжден серебряной медалью Российского Географического общества и избран действительным членом Сибирского отдела [17].

С самого своего основания Сибирский отдел старался оказывать содействие практически всем проезжавшим через Иркутск одиночным путешественникам и целым экспедициям, в том числе иностранным. Что же касается русских исследователей, то их проехало через Сибирь (Иркутск) в течение 27 лет (1854-1880 гг.) 323 человека и 45 из них направлялись в Маньчжурию, Монголию и Джунгарию [18]. В последующем, в 90-х гг. XIX и в начале XX вв. побывали проездом или некоторое время работали в Иркутске известные исследователи Востока В.В. Бартольд, Ф.И.Щербатской, П.К.Козлов, А.М.Позднеев, В.В. Радлов, Г.И.Рамстедт и многие другие. Эти ученые нередко приглашались для чтения лекций в Сибирском отделе. В крае царила атмосфера заинтересованности в познании соседнего Востока. В подтверждение позволим себе привести пространную цитату из предисловия А.М.Позднеева к своей книге “Очерки быта буддийских монастырей и буддийского духовенства в Монголии в связи с отношениями сего последнего к народу”: “Эта общность буддизма как в Монголии, так и в Забайкалье и наконец в наших калмыцких степях, без сомнения, хорошо известна всем, поставленным в необходимость иметь близкие отношения к буддистам и заинтересованным в деде изучения практических сторон буддизма. Последним обстоятельством я именно и объясняю себе, почему собранные мною сведения касательно быта монгольских монастырей и монголо-буддийского духовенства в свое время встретили себе самое

41

лестное внимание со стороны наших администраторов Восточносибирского края как духовного, так и гражданского ведомств. Эти лица выражали не только мне свое желание, а даже указывали на необходимость издания моих заметок по возможности скорее. В частных беседах они выяснили мне и те нужды, которым собственно должен бы был удовлетворять мой труд. От него требовалось, чтобы он дал сведения о должной, обыденной обстановке и жизни буддийских монастырей и монахов, излагал бы именно те правила, которыми руководствуется теперь буддийское духовенство, сообщал бы о каждом предмете именно то учение, те понятия и верования, которые распространены о нем у современных буддистов. Само собой разумеется, что для практических деятелей, - для людей, поставленных в ближайшее отношение к буд- дистам (Е.Л.), такого рода сведения гораздо более необходимы, чем даже научные изыскания об историческом ходе развития буддийских идей” [19].

Справедливости ради стоит отметить, что были случаи недопуска исследователей к источникам и разного рода материалам. По имеющимся скудным сведениям трудно сказать, в силу каких причин такое случалось. Можно лишь предположить, что это могло иметь место из-за той же, иногда трудно объяснимой, системы бюрократических препонов в работе с документами, которые встречаются и ныне. Так, к примеру, Н.С.Романов в своей иркутской “Летописи” фиксирует: “1 июля (1913г.) проездом на Восток находился в Иркутске профессор истории Востока при Петербургском университете г. Бартольд. Интересуется этнографией бурят, шаманизмом. Желал ознакомиться с делами XVII столетия, хранящимися в архиве управы, но ему было отказано” [20], В большинстве же случаев, как уже отмечалось выше, и администрация и общественность с огромным интересом относились к проезжавшим ученым, в том числе и к иностранным: представителям Австро-Венгрии Э.Зебену и Г.Ледеру, членам французской экспедиции и т.д.

Помимо содействия проезжавшим ученым и целым экспедициям Сибирский отдел в 1860-1880-х гг. и сам организовал ряд экспедиций в Монголию. Безусловно, наиболее плодотворным в этом отношении для ВСОРГО оказались годы, когда его возглавляли Г.Н.Потанин (1887-1890) и Д.А.Клеменц (1891-

42

1894). Значительный вклад в изучение Востока Г.Н.Потанин, Д.А.Клеменц и Н.М.Ядринцев внесли своими монгольскими научными экспедициями.

Этнографические материалы, собранные в первой монгольской экспедиции 1876-1877 гг., составили два тома “Очерков Северо-Западной Монголии”, написанные Потаниным совместно с сотрудниками в 1878 г. Материалы второй экспедиции 1879-1880 гг. послужили для написания новых двух томов “Очерков СевероЗападной Монголии”. Но особенно яркими, насыщенными эмоциями, явились письма Потанина из этой экспедиции о монгольских и тюркских племенах, их быте, религии и фольклоре [21]. Очарованный монгольскими легендами и мифами, Потанин даже видит в них истоки христианства: “...теперь я более, чем прежде, склонен думать, что христианство получило начало в южной Сибири..., что несторианство монгольское... есть не секта, занесенная с Запада, а начало христианства. Христианство возникло в южной Сибири или северной Монголии. Отсюда его занесли славяне на Балканский полуостров” [22],

Г.Н.Потанин приложил большие усилия и для организации музейных коллекций ВСОРГО. Как отмечает Е.М. Даревская, он сумел привлечь для сбора, прежде всего предметов буддийского культа, очень большой круг людей: “...управляющего русской почтовой конторой в Пекине Н.И.Гомбоева, женатого на Е.Д.Старцевой, внебрачной дочери Н.А.Бестужева, и его же сына - Старцева, жившего в Тяньцзине, обладателей больших буддийских коллекций, Д.Гомбоева – хамбо-ламу Гусиноозерского дацана (брата Н.И.Гомбоева) и других лиц” [23]. Благодаря поездке

в1888 г. самого Потанина в Ургу вместе с политссыльным народником Н.А.Чарушиным была привезена превосходная (более 200 фотографий) “фотоколлекция антропологических и социальных типов Монголии (халхасцев, тибетцев, южных монголов, светских и лам, батырчи - бродячей богомолки, хурчи - музыканта и др.), а также “Видов Урги” [24]. Собранные материалы позволили уже

в1888 г. организовать в музее при ВСОРГО большую выставку буддийской коллекции. Заслуги Г.Н.Потанина были отмечены в 1887 г. золотой Константиновской медалью, а на следующий год иркутяне получили известие о том, что “государь император назначил

43

члену-сотруднику Географического общества Г.Н.Потанину...

пожизненную пенсию в 800 рублей” [25]. Г.Н.Потанин был организатором исследования хозяйства, быта и народного эпоса бурят Иркутской губернии и Забайкалья, издал первые тома этнографической серии Отдела. Под его редакцией вышли труды ряда ученых, в числе которых работы Д.Банзарова и М.Н. Хангалова. По его инициативе стали возникать музеи, открываться регулярные научные чтения и выставки, создаваться подотделы Географического общества в Троицкосавске (I) и Красноярске.

Несомненно, одной из крупнейших заслуг ВСОРГО была организация экспедиции в Монголию под руководством Н.М. Ядринцева, ставшей вскоре мировой сенсацией. Вот так описывает это событие иркутский летописец Н.С.Романов:

“Изучая древнюю литературу об Азии, Н.М.Ядринцев приходит к убеждению, что столица Чингис-хана и первых монгольских ханов должна находится на Орхоне, Недалеко от русской границы. Весною 1889 г. на средства отдела (400 р.) Николай Михайлович снаряжает в Кяхте караван и вступает в таинственную Монголию, чтобы отыскать знаменитый Каракорум, что ему и удалось. Он вывез оттуда до 15 тыс. рунических знаков, рисунки, обломки и т.д. Открытие привлекло к себе внимание всего ученого мира. На следующий год финские ученые снарядили в Каракорум экспедицию проф. Гейкеля, а в 1891 г. на средства Академии была послана экспедиция академика В.В.Радлова, в которой принимал участие и Н.М.Ядринцев” [26]. Следует добавить, что в этой экспедиции принял участие и Д.А.Клеменц - талантливый ученый, народоволец. После работы в долине Орхона участники экспедиции разъехались в разных направлениях: Н.М.Ядринцев дошел до Хангая, затем вернулся в Троицкосавск и совершил” поездку в долину Джиды, Д.А.Клеменц из долины Орхона направился в Саяны и в Минусинск, а В.В.Радлов взял курс на Пекин, чтобы вернутся в Россию морским путем.

Экспедиция дала новый толчок для монголоведных исследований в Сибири. Помимо географических и геологических изысканий, которым дал высокую оценку В.А.Обручев, Д.А.Клеменц собрал богатый археологический и этнографический монгольский материал. За время своих поездок он, прой-

44

дя более 15 тыс. верст, “обследовал и описал почти все археологические памятники..., снял эстампажи с новых рунических надписей..., описал оленные камни, развалины дворцов и поселений, подготовив материал для первой археологической карты Северной Монголии” [27]. В последующем, в начале XX в., им в газете “Восточное обозрение” были опубликованы “Письма с русской границы”, “Письма с дороги”, статьи “Заметки о кочевом быте”, “О взаимных влияниях между ламаизмом и бурятским шаманством”, “Из воспоминаний о Монголии”, “Об укреплении русского влияния в Монголии” и др. Как отмечает Е.М.Даревская, Д.А.Кдеменц, задумал написать большую статью, обобщающую тогдашние научные знания о Монголии, написал план статьи “Монголия и ее обитатели”, но саму статью, видимо, написать не успел [28].

Активное участие в монголоведческой деятельности ВСОРГО принимали известный уже нам преподаватель Иркутской семинарии И.А.Подгорбунский, священники миссионеры Я.П.Дуброва, Я.А.Чистохин и другие. Степень богослова в Казанской духовной академии Подгорбунский получил за сочинение “Нравственное учение по монгольской книге улигеров Улигер-унд-далай, с приложением его русского перевода”. Известны его работы “Шаманистские верования монголов и бурят” (1885), “Высшее благо и пути к ним по учению буддизма и христианства” (1891), “Материалы для характеристики дамской астрологии” (1892), “Воззрения буддийской священной литературы на женщину” (1893) [29]. Но среди многих выделялся своими разносторонними интересами Д.П.Першин, писавший под псевдонимом Д.Даурский, П.Карымский, Бурхан. Став членом ВСОРГО в 1882 г., уже в 1884 г. он сделал сообщение во ВСОРГО о своем путешествии в Монголию с караваном в качестве купеческого приказчика, представил сведения об устройстве дацанов, о происхождении “главного ламы, о быте ламайского духовенства, о монгольских скачках и прочее” [30]. Д.П. Лершин оказал большую помощь и выставке предметов буддийского культа, которую проводили в 1888 г. Г.Н.Потанин и И.А.Подгорбунский. За свои обширные познания в области буддизма коллеги прозвали его “иркутским хутухтой” (II) [31]. В газетах “Восточное обозрение” и “Сибирь” он публиковал статьи и очерки о Монголии: “На родине Чин-

45

гисхана”, “Монголия и ургинские хутухты”, “Монголия и Сибирь”, “Современная Монголия”, рецензию на книгу А.П. Свечникова “Русские в Монголии”. Как указывает Е.М. Даревская, работая чиновником особых поручений при иркутском генералгубернаторе, Д.П.Першин вел дела, связанные с Монголией: подготовку совещаний о развитии русской торговли с ней, встречу и прием монгольских миссий, опеку над первыми монголами - учениками в Иркутске, командировки в Монголию [32]. Помимо собственно монгольских дел Д.П. Першин собрал огромный материал по бурятам Прибайкалья и Забайкалья. Часть этого материала была опубликована в газете “Сибирь” в 1909-1911 гг. Об объеме данного материала можно судить по количеству номеров газеты, в которых публиковались заметки Д.П.Першина - 52 номера (III). И после отъезда в 1915 г. в Ургу он продолжал присылать интересные письма и статьи.

2.3. Сибирское монголоведение в первой четверти XX в.

В начале XX века, несмотря на возникшие объективные трудности, ВСОРГО продолжал работать над монгольской тематикой, посылая своих сотрудников, в основном, с другими экспедициями [33]. Несмотря на выдающиеся успехи в области изучения Монголии Г.Н.Потанина, Н.М.Ядринцева, Д.А. Клеменца и многих их коллег по ВСОРГО, следует отметить, что они все же не являлись профессиональными востоковедами. Особые трудности в их экспедициях возникали при сборе этнографического и фольклорного материала. Сам Г.Н.Потанин в письмах часто сетовал на непонимание многих мифологических сюжетов и путаницу в терминах. Прежде всего это происходило из-за отсутствия специально подготовленных переводчиков, сами исследователи монгольских языков не знали. В этом отношении ситуация претерпевает значительные изменения, когда в сибирском монголоведении появляются специалисты, прошедшие петербургскую востоковедную школу. В первую очередь мы ведем речь об известных бурятских ученых Б.Б.Барадине, Г.Ц-Цыбиковеи Ц.Ж.Жамцарано.

46

Б.Барадин был командирован в Тибет Русским комитетом для изучения Средней и Восточной Азии. Путешествие его продолжалось два года (1905-1907). Был собран уникальный материал по истории, литературе, этнографии и религии Тибета. Особую ценность представляла приобретенная им коллекция тибетских ксилографов и рукописей (около 200 единиц) для Азиатского музея Академии наук. За свою работу Б.Барадин был удостоен высшей награды Русского Географического общества - премии им. Н.М.Пржевальского. Изучение творческого населения Б. Баради-на в последнее время приводит к пониманию того, что значительная часть из его материалов требует основательной переработки. Исходя из этого вполне обоснованным выглядит утверждение Е.А.Хамагановой о том, что “творческое наследие Б.Б.Барадина содержит богатейший материал, однако его рукописи, дневниковые записи не изучены, не опубликованы и еще ждут своих исследователей” [34]. В этом отношении ряд усилий уже предприняты бурятскими учеными (IV).

Весьма важную часть в тибетском путешествии Б. Бара-дина заняла Монголия. Он дал краткое описание буддийских монастырей Халхи (Гандан, Зрдэни-дзу, Амур-Баясхулан, Ван-Курэ, ДзаииКит, Ламэин гэгэнэй-кит, Даран-бэндэйн-кит) и Южной Монголии (Цаган-Даянчин-кит, Бадгар) [35]. Очень интересны рассуждения Б.Барадина об особенностях распространения буддизма в Монголии, периодизации распространения этого учения на монгольской территории и отличия монгольских монахов и монастырей от тибетских. “В Северной Монголии, - писал он, - редко встретишь семью, глава которой был бы мужчина с косой. Современная монгольская семья в Халхе в громадном большинстве состоит из женщины и временного ее сожителя - ламы. ...Халхаские женщины, покинутые своими сожителями, обыкновенно посвящаются в монахини -”шабаганцы” и уходят в монастыри или устраиваются вблизи монастырей в качестве нищих или мелких притоносодержа-тельниц. Во всех этих случаях дети ее мужского пола неизменно становятся хувараками и живут в монастырях со своими матерями-шабаганцами. Дети же женского пола повторяют удел жизни своих матерей [36]. Именно в этом видел Б.’ Барадин причину большого количества лам в халхаских мо-

47

настырях. Далее он делает вывод, который характеризует его как широкомыслящего историка: “Таковы последствия политики маньчжурских ханов, которых монголы и тибетцы в лице своих лам

икнязей до последнего времени прославляли как во-площенцев премудрого Манджушри (V) - бога мудрости. Маньчжурские ханы действительно оказались мудры, но только не в роли буддийского бога высшего знания, а в роли завоевателей” [37]. На наш взгляд, эта мысль Б.Барадина раскрывает одну из причин феномена длительности Цинской империи.

Б.Барадин затронул и проблемы буддизма в Бурятии, привел перечень важнейших бурятских дацанов на территории Бурятии (Камбайн курен, Цонгол-дацан, Асагат-дацан, Ана-дацан, Эгэ- туйн-дацан, Агайн-дацан, Цугол-дацан). Б.Барадин подчеркнул, на его взгляд, самое важное отличие бурятского ламаизма от ламаизма монголов и тибетиев, состоящее в том, что “только в новейшее время буряты начали заводить своих хубилганов” [38]. В заключении своего очерка о буддизме и буддийских монастырях Б.Барадин справедливо отмечал, что “ретигиозная жизнь тибетцев и монголов среди прозы современного века аршина и весов глубоко интересна и достойна изучения..., школьная организация

ипредметы изучения в монастырях-университетах... все же представляют не только простой исторический или этнографический интерес, но во многих случаях могут представлять теоретический интерес для общечеловеческой науки и философии” [39]. Компетентность Б. Барадина в религиозном вопросе позволила ему оценить буддийские монастыри в качестве единственных культурных центров “этих неприветливых полукультурных стран”, “где люди могут обмениваться своими мыслями и чувствами, обучаться грамоте...”. “Кроме того, - писал он, - не надо забывать и то, что монастыри не всегда являются замкнутыми, открытыми для одних лишь духовных учреждений. В монастырях Гелукпы живут временно и лица мирян разных возрастов, обучаясь частным путем родной грамоте и правилам религии под руководством образованных лам. В монастырях же других сект жизнь мирян ничем не стеснена” [40].

По всей видимости, такая оценка роли и места буддистов и буддийских монастырей во многом обусловила участие Б.Барадина

ив обновленческом движении ламаистской церкви

48

в Бурятии. Поэтому, на фоне существующих и сегодня различных оценок деятельности “обновленцев”, вполне очевидно лишь то, что в их концепции не было идеи разрушения. Они пытались делать то, что делали многие и до них на протяжении веков, реформируя религиозные течения в изменяющемся обществе. Несомненно, это был прагматический подход, но все-таки позволявший сохранить основы религиозных и культурных традиций народа.

Как известно, до Б.Барадина путешествие в Тибет совершил другой выдающийся бурятский ученый Г.Цыбиков. У него мы находим также интереснейший материал по истории и культуре Монголии и монголоязычных народов. Еще до Тибета в 1895 г. Г.Цыбиков побывал в Монголии. Целью его кратковременного путешествия был знаменитый монастырь Эрдэни-цзу. Но по пути он описывает и другие, меньшие по размерам и значению, храмы. Наиболее подробно в этой связи выглядит описание АмурБаясхаланту. Особенно выразительно выглядит его запись легенды об основании этого монастыря, отражающая, на наш взгляд, перепитии политической ситуации в Цинской империи:

“Однажды вельможа императора увидел сон, что Ундур-гэгэн отнимает у императора царский престол. Тогда император стал спрашивать, какими средствами можно устранить Ун-дур-гэгэна. Вельможа снова увидел сон, что нужно построить Ундур-гэгэну хороший дворец на достойном месте. Высланные для осмотра после гаданий признали достойной южную сторону Барун-ханского хребта. Говорят, что два ребенка пасли на этом месте овец. Когда гадалки спросили их имена, они сказали, что одного зовут Амур, другого Баясхаланту. Мальчиков убили, а на месте их гибели построили дуган Цокчина (6). По обеим южным сторонам Цокчина находятся два сумэ вроде часовен с изысканной архитектурой, в которых, как говорят, записана на камнях история этого хита”

(VII).

“Вход туда, наипаче копировка для меня были не доступны” [41]. Такие, художественного рода, отрывки перемежаются у Цыбикова мельчайшими деталями из области географии, этнографии, лингвистики и т.п.

Но все-таки из всего дневника, на наш взгляд, самого пристального внимания заслуживает та его часть, в которой

49