229_istoria_lishtovannyi_mongolia_v_vost_sibiri_032

1910 - 1911 гг. В первом сборнике он выступил под тем же псевдонимом Аламжи-Мэргэн, а во втором - Алмас-Нарнай [71]. В монгольской же экспедиции Э-Д. Ринчино, возглавлявший обследовательскую партию, объехал значительную территорию, от Урги до озера Хубсугул, затем на юг до Гоби и вверх по рекам Толе, Онону и Керулену до Маньчжурии. В результате поездок из-под его пера вышли путевые очерки “Экономические районы Монголии” и “Шаманство в Монголии”. В исследовательских оценках данной экспедиции присутствует информация о неком противостоянии Э-Д. Ринчино и одного из администраторов экспедиции, русского советника по финансовым и экономическим вопросам правительства Монголии в 1914-1916 гг. С.А.Козина.

Эта проблема выходит за рамки оценки деятельности экспедиции и становится проблемой оценки всей деятельности С.А.Козина в Монголии. В этой связи Е.М.Даревская отмечает, что в 1920 г. среди сибирских советских политиков преобладала негативная оценка, например, такая: “Окружив себя целой армией непригодных для предстоящей работы помощников, не понявший своей задачи, Козин направил свой организаторский талант в совершенно ненадлежащую сторону, занявшись организацией дорогостоящих громоздких экспедиций для всестороннего изучения Монголии. Выехав в Россию по истечении срока контракта, от возобновления которого монголы категорически отказались, Козин оставил после себя несколько воздвигнутых им вилл с оранжереями, вскоре заброшенный сквер и совершенно пустое казначейство” [72].

Такая, чисто отрицательная оценка деятельности С.А. Козина в дальнейшем претерпевает изменение в сторону противоречивости [73]. Лишь в первом (иркутском) издании работы “Современная Монголия” И.М.Майский с определенной степенью полноты и объективности оценил деятельность советника [74]. Что же касается позиции самого Э-Д. Ринчино по данному вопросу, то необходимо учитывать ситуацию, при которой ему прямым образом приходилось оправдываться, когда над ним начали сгущаться тучи. Это ясно видно из его письма И.Сталину и Г.Чичерину, которое было

60

написано в Улан-Баторе в январе 1925 г. [75]. Фактически,

вписьме он изложил всю свою биографию, в которой старается акцентировать внимание на своей непрерывной борьбе против царизма до 1917г. Именно в этой связи под огонь его критики попали и правительственные структуры царской России, в лице того же Козина, существовавшие в Монголии.

Следующей экспедицией, давшей жизнь прекрасной книге о Монголии, явилась экспедиция, организованная иркутской конторой Центрсоюза. Книга И.М. Майского “Современная Монголия” была опубликована по результатам экспедиции в Иркутске в 1921 г. Автор проанализировал состояние скотоводства, ремесла, зарождавшейся промышленности. Были рассмотрены бюджет монгольской семьи, распределение национального дохода, даны сведения о внешней торговле Монголии с Китаем и Россией. По словам И.М. Майского, ему хотелось в эту книгу включить “не только экономику, но также географию, этнографию, религию, проблемы социального и политического характера и дать в итоге всестороннюю зарисовку тогдашней Внешней Монголии, притом в общедоступной форме” [76]. Без преувеличения можно сказать, что эта книга до сих пор остается самым обстоятельным исследованием социально-экономических проблем предреволюционной Монголии

вотечественном монголоведении.

Е.М.Даревская в своем обстоятельном труде отмечает, что крупными монголоведами стали иркутяне А.Каллиников и Н.П.Шастина” [77]. Это ученые, чья научная деятельность после их монгольского периода жизни продолжалась уже в центре. Но изначально их интерес к Монголии имеет иркутскую основу. А.Д.Каллиников, например, начал свою деятельность в вышеупомянутой экспедиции И.М. Майского в возрасте 19 лет. В последующем он фактически явился первым исследователем истории национально-освободительного движения в Монголии. В 20-30-е годы из-под его пера вышли небольшие по объему работы, такие, как “Национально-революционное движение в Монголии”, “Аратское револю-

61

ционное движение в доавтономной Монголии” и др. [78]. Современные специалисты дают его трудам очень высокую оценку: “А. Д. Калинников впервые сумел раскрыть такую специфическую форму народных движений в Монголии, как дугуйланы (XIV). Он составил первую краткую историю ду-гуйланского движения

вМонголии, выделил его две стороны: национальноосвободительную и антифеодальную, охарактеризовал личности наиболее крупных руководителей народных выступлений: Баира, Тогтохо-тайджи, Аюши и др. Работы А.Д. Каллиникова невелики по объему, изложение материала в них кратко, однако материал, собранный и систематизированный автором, дал ту основу, от которой в будущем смогли отталкиваться исследователи истории национально-освободительного движения в Монголии” [79]. По достоинству оценены работы и Н.П. Шастиной, крупного переводчика и источниковеда, вышедшей из семьи иркутских врачей Шастиных, длительное время работавших в послереволюционной Монголии,

После 1917 г. развитию монголоведения в Восточной Сибири, как и востоковедению в целом, способствовали периодические издания, выходившие в Иркутске. Одни из первых материалов по проблемам стран Востока, опубликованные в регионе после 1917г., увидели свет в сборниках трудов преподавателей Иркутского университета, которые начали выходить в 192! г. Об этих сборниках мы уже упоминали в связи с работами Ц.Жамцарано и А.Турунова. В 1921 г. в Иркутске выходил на русском и английском языках журнал “Народы Дальнего Востока” - орган Дальневосточного секретариата Коминтерна, созданного решением ИККИ в январе 1921 г. и работавшего в Иркутске. Несмотря на кратковременность существования (вышло всего пять номеров), на страницах журнала появлялись интересные материалы, публиковались также документы Коминтерна и его Дальневосточного секретариата. Например, монгольская тематика в этом журнале присутствовала

вматериалах И. М. Майского. Несмотря на то, что многие из статей были посвящены “текущему моменту”, писались не специалистами-востокове-

62

дами, а сотрудниками партийного аппарата, и журнал как орган Коминтерна был призван “содействовать коммунистическому интернационалу и его стремлению руководить нащюнальнореволюционным движением угнетенных народностей колониальных стран Дальнего Востока, подчиняя их общим задачам мировой борьбы за коммунизм” [80]. Тем не менее, журнал содержит ценную информацию и ждет своих исследователей как оригинальный и малоизученный источник по истории отечественного востоковедения.

В том же 1921 г. в Иркутске выходили “Бюллетени Дальневосточного секретариата Коминтерна”, на страницах которых публиковались обзоры и статьи, анализирующие социально-экономическое положение и состояние революционного движения в странах Дальнего Востока. В начале 1920-х гг. в Иркутске было организовано отделение Всероссийской научной ассоциации востоковедения. Отделение успело выпустить несколько номеров своих бюллетеней, один из них был полностью посвящен Монголии [81].

При известных финансовых и технических трудностях 1920-1930-х гг. в Восточной Сибири выходят интереснейшие монголоведные исследования: М.А.Ваксберга “Конституция революционной Монголии” (1925), А.В.Черных “Торговые связи Монголии и Восточной Сибири” (1926), в которой автор, доцент Иркутского университета, показал роль Восточной Сибири и Иркутска как товарораспределительного пункта в торговле с Монголией в 1890-1917 гг.

После закрытия восточного отделения Иркутского университета и Иркутского отделения ассоциации востоковедения некоторые иркутские ученые перебрались в Верхнеудинск (УланУдэ), где продолжали исследования и публиковались в выходившем с июля 1924 г. журнале “Жизнь Бурятии” - органе ЦИК и СНК Бурят-монгольской республики. Среди авторов был и известный профессор Н.Н. Козьмин, об общественной и научной деятельности которого нам известно крайне мало. В 1923 г. Н.Н.Козьмин был избран профессором Иркутского университета по кафедре истории Сибири, однако приступил к

63

занятиям только в феврале 1925 г\ Гуманитарные подразделения в это время были влиты в педагогический факультет, который

в1930 г. выделился в самостоятельный педагогический институт. Н.Н.Козьмин читал в университете, а затем в пединституте курсы русской истории и истории Сибири.

Как пишет исследователь его жизни и творчества В.В.Свинин: “Н.Н.Козьмин принял прямое участие в организации бурятмонгольского и якутских отделений, кафедры и кабинета монголоведения, в разработке проектов педагогических институтов

вБурятии и Якутии, в организации китайского цикла в ИГУ, подготовительных курсов для монголов” (82].

В1930-е гг. выходит цикл работ Н.Н.Козьмина, посвященных социальному строю, экономике и политической истории древних и средневековых обществ Центральной Азии:

“История монголов” ДОссона (в авторском переводе, редакции и с предисловием), “Экономические причины войн чингизидов”, “Классовое лицо “атасы” Йолыг-тегина, автора орхонских памятников”, “К вопросу о турецко-монгольском феодализме” (с предисловием М. Гудошникова), значительное количество статей по этнографии бурят и монголов, по теоретическим проблемам этнографии. Профессор Н.Н. Козьмин разделил судьбу многих ученых той поры. В документах НКВД говорилось: “Козьмин Николай Николаевич... бывший губернский комиссар правительства Керенского... проживает в г. Иркутске, по ул.Марата, дом 39. На протяжении ряда лет был связан с японскими разведывательными органами и вел активную шпионскую работу

впользу Японии... По материалам агентурной проработки высказывал фашистские взгляды” [83].

Тридцатыми годами фактически, заканчивается длительный и плодотворный этап в развитии в Восточной Сибири востоковедения

вцелом и монголоведения в частности. Волевые решения о сосредоточении востоковедных исследований в центре привели к разрушению структур, которые на местах могли заниматься такими исследованиями, к угасанию тех тенденций в научных направлениях, которые здесь развивались. Лишь в

64

послевоенный период в Восточной Сибири начнется трудный процесс возрождения монголоведных исследований в набирающих силу академических структурах и в системе высших учебных заведений. Но это уже отдельная интересная страница в истории монголоведения в Сибири, требующая специального изучения.

65

Глава 3

СИБИРЯКИ В МОНГОЛИИ

3.1. Общественный интерес сибиряков к Монголии

Интерес в российском обществе к Востоку не был сиюминутным, он был традиционным и устойчивым. Несомненно, главенствующим фактором в таком интересе являлся географический фактор, само расположение России в Европе и Азии, ее территориальная близость к таким странам, как Османская империя, Иран, Афганистан, Монголия, Китай, Япония. На смену первоначальным, преимущественно описательным, характеристикам Востока появятся аналитические рассуждения о взаимоотношении Востока и Запада, о месте и роли России в процессе такого взаимоотношения. Все это будет связано с общим энергичным развитием российской культуры и науки, связанным с реформаторской деятельностью Петра I.

Безусловно, наиболее яркие проявления интереса российского общества к Востоку обозначатся в XIX в. Этому способствовало начало изучения Востока в университетах. Но и сама общественно-политическая ситуация в России, революционные

иреформаторские движения XIX в. предполагали оценки цивилизационных различий, связанные с перспективами развития западных и восточных обществ. Наиболее примечательным примером в этом отношении является движение декабристов. Известная противоречивость присутствовала у лидеров движения

ив “восточном” вопросе, как, например, в “Конституции” Никиты Муравьева, где утверждение о том, что “все люда -братья” и что “все рождены для блага и все просто люди” сочеталось с предложением об ограничении кочующих племен в правах гражданства [I]. У П.Пестеля в “Русской правде” прямо указывается на необходимость присоединения к России Монголии и Киргизии [2].

Уже после поражения восстания свыше 120 декабристов были сосланы в Сибирь. Непосредственные контакты с вос-

66

точными народами наложили отпечаток на просветительскую, литературную и педагогическую деятельность декабристов. “Оказавшись на каторге вблизи русско-китайской границы, общаясь с местным населением, исповедовавшим ламаизм, дворянские революционеры начинают многосторонне исследовать этот район Азии, критически оценивать политику царского правительства в отношении сопредельных стран Дальнего Востока” [З].

В середине и во второй половине XIX в. настоящий “восточный” бум наблюдается на страницах известных центральных российских изданий, таких, как ‘Современник”, “Русское слово”, “Библиотека доя чтения”, “Отечественные записки”, “Русский вестник” и многих других. По некоторым подсчетам библиография основных публикаций по восточной тематике в 40-60-е гг. XIX в. названных журналов насчитывает 240 наименований [4]. В обсуждение восточных проблем активно включаются видные общественные деятели - ВТ. Белинский, Н.Г.Чернышевский, НА. Добролюбов и другие. В.Г. Белинский в рецензии на книгу Ф .Лоренца “Руководство ко всеобщей истории” не соглашается с авторскими историческими характеристиками Китая и Индии: “Но нельзя согласиться с мнением почтенного автора о Китае и Индии... будто бы эти две страны не могут и не должны иметь место в истории по причине их совершенно изолированного развития” [5]. Даже Н.В.Гоголь, явно не тяготеющий к восточной проблематике, вынужден был коснуться проблем освещения Востока журнальной литературой тех лет. Его возмущал литературный тон известного арабиста О.Сенковского, издававшего “Библиотеку доя чтения”:

“Другое весьма важное притязание г. Сенковского и настоящий конек его есть Восток. Здесь он всегда возвышал голос, и как только выходило какое-нибудь сочинение о Востоке или упоминалось гденибудь о Востоке, хотя бы даже это было в стихотворении, он гневался и утверждал, что автор не может судить и не должен судить о Востоке, что он не знает Востока” [б]. Но несмотря на всю важность путешествий русских людей по Ближнему Востоку, значительно больший интерес для европейской науки представляли описания Дальнего Востока. И в этой связи суждения вышеупомянутых общество-

67

ведов могут служить интересным дополнением к публикациям известных востоковедов того времени Н.Я. Бичурина, И.Н. Березина, В.П.Васильева и др. Так, например, важнейшей чертой восточного человека многие публицисты называли его неподвижность, которая по определению В.Г. Белинского, была “натурой азиата”. Поэтому, писал он, Азия “остановилась на одних начатках, ничего не развила, не усовершенствовала, не довела до конца” [7].

Практический интерес к “натуре азиата” возникает в России с продвижением казачьих отрядов по Сибири, когда они подошли

кбурятским и монгольским землям. Известно, что еще Василий Шуйский пытался установить отношения с правителем западной части Монголии Алтын-ханом. В 1616 г. в ставке монгольского феодала побывал Василий Тюменец, затем Иван Петлин, сообщения которого вызвали большой интерес в Европе. В 1625 г. его записки были переведены на английский, а затем на немецкий, латинский, французский, шведский, датский и голландский языки [8]. Все последующее время россияне будут настойчиво пытаться освоить практически неизвестный сухопутный путь на Восток. В этом отношении огромный интерес в российском обществе в первой четверти XIX в. вызвало путешествие Е.Ф.Тимковского, описанное в его известном труде “Путешествие в Китай через Монголию в 1820 и 1821 годах”. Так, будущий декабрист и историк А.0. Корнилович отмечал, что в труде Тимковского содержатся многие важные эпизоды, например, о вере монголов или повесть о Гэсэре:

“Слог в сей книге прост, как истина, чист и правилен. Она дает полное понятие о Монголии и прилегающих к ней странах, до сих пор почти неизвестных. Одним словом, путешествие г.Тимковского может стать в ряду с лучшими европейскими сочинениями сего рода” [9]. Столь же лестные отзывы присутствовали и в оценках этой книги у А.Бестужева.

Такого рода сочинения способствовали пробуждению интереса

ксоседним народам в целом, появлению новых интересных взглядов на прошлое своего государства. Этот интерес проявлялся и среди немногочисленной для того времени сибирской интеллигенции. Тот же А.О.Корнилович в 1823 г. полемизировал с иркутским таможенным чиновником П. Наумовым в

68

связи с публикацией последним в первом российском востоковедном журнале “Сибирский вестник” заметок “Об отношении российских князей с монгольскими и татарскими ханами с 1224 по 1480 год”. П.Наумов подмечал, что ‘’из всех народов, соседственных с азиатской половиной России, преимущественное внимание заслуживают монголы” и утверждал, что в межкняжеских договорах с ордынскими ханами “было более любви, согласия и братского дружелюбия, нежели домогательств” [10]. А.О.Корнилович же возражал: “Во всех почти договорах между разными государями и разными народами изображены любовь, согласие и братское дружелюбие, но всегда ли следовало заключать из того, что они существовали в самом деле?” И далее он делал вывод: “Я же думаю, что почт все политическое и гражданское состояние России в XVI и даже в XVI I веках носит на себе некоторый отпечаток монгольского владачества... Мне кажется, что монголы непосредственным образом способствовали великим князьям московским в утверждении самодержавия в России. Во время их владычества мелкие владельцы начали постепенно исчезать” [11].

По сути дела элементы дискуссии между А. Корниловичем и П.Наумовым в дальнейшем получат распространение во взглядах так называемых “евразийцев” Н.Р.Трубецкого, Г.В.Вернадского, Э.Хара-Давана и др. В их трудах Россия будет характеризоваться как совершенно особое историко-культурное общество, сочетающее европейские и азиатские черты, с акцентом на азиатские. Они явно преувеличивали роль монгольского элемента в формировании русского народа. Русская империя выдавалась за наследницу Золотой Орды и за часть монгольской державы. Особенно явственно это просматривается у Э.Хара-Давана, непрофессионального историка, но написавшего интересную работу “Чингис-хан как полководец и его наследие”, которую он издал в 1929 г. в Белграде. Положение Московской Руси как небольшой провинции Великой Монгольской империи предопределило, по его мнению, ее дальнейшую судьбу и наложило неизгладимый отпечаток на весь ее характер как государства. Этому он посвящает специальную XIII главу “Влияние монгольского ига на Россию”, в начале которой отмечает: “Влиянием монгольского владычест-

69