2815.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 3. Новое время (От Ле

ментов магии и астрологии. Итак, это сплав идей, в котором соединились все чаяния эпохи Возрождения.

Вот его краткое описание.

Город возвышается на холме, который находится на просторной равнине; он разделен “на семь огромных окружностей, поименованных в соответствии с семью планетами, из одной в другую можно пройти по четырем дорогам и через четверо ворот, обращенных к четырем сторонам света”. На вершине холма возвышается круглый храм, не имеющий стен, но “опирающийся на мощные прекрасные колон­ ны”. Над сводом — купол с отверстием “над алтарем”, который расположен в центре.

Над алтарем “не что иное, как довольно большая карта мира, на которой изображено небо, и другая, на которой — земля. Кроме того, на небе купола изображены все самые большие звезды небесные, помечены их имена и свойства по отношению к земным вещам, по три строки на каждую там всегда зажжены семь светильников, сколько и планет”.

Городом управляет жрец, имя которому — Солнце, Кампанелла обозначает его в рукописях астрологическим знаком, уточняя, что “на нашем языке он зовется Метафизик”, “глава всех в духовном и земном”. Ему помогают Пон, Син и Мор, что означает “Мощь, Мудрость и Любовь”, они представляют первоосновы бытия, и каждый выполняет обязанности, соответственно его имени.

Окружности крепостных стен украшены фигурами на историчес­ кие сюжеты, как снаружи, так и изнутри, которые представляют образы-символы всех вещей и событий в мире. С наружной стороны последней окружности — “изобретатели законов, наук и оружия” и, кроме того, “на почетном месте — Иисус Христос и двенадцать апостолов ...”.

В этом городе все блага — общие (как в Государстве Платона). Пороки побеждены, есть даже магистраты, управляющие добро­

детелями: “Все добродетели, которыми мы обладаем, имеют руко­ водителя: один зовется Щедрость, другой — Великодушие, затем — Чистота (Непорочность), Крепость, Правосудие уголовное и граж­ данское, Прилежание, Правда, Благотворительность, Благодар­ ность, Сострадание и т. д.”.

Уже из приведенных характеристик понятно, что это “магический город” (и ученые указали на модель в известной книге по магии, озаглавленной “Picatrix”). Это город, построенный так, чтобы уло­ вить малейшее благодатное влияние звезд. Но здесь также присут­ ствует синкретичный сплав идей Возрождения. Выше сказано о влиянии Платона. Кроме того, как говорит Кампанелла, обитатели Города “славят Птолемея и восхищаются Коперником” и (как мы уже знаем) не любят Аристотеля, называя его педантом”. Филосо-

фия, которую они проповедуют, — естественно, философия Кампанеллы. “Они верят в то, что сказал Христос о знамениях звезд, солнца и луны. Глупцы не верят, но настанет, как тать в нощи, конец всему. Обновление века, по-видимому, в его конце*.

4.7. Заключение

Оценки идей Кампанеллы противоречивы. Нельзя сказать, что его труды известны и изучены до конца, как они того заслуживают. Страстотерпец, пасынок судьбы, он напоминает нам плод, созрев­ ший не ко времени.

Показателен последний период его творчества — парижский. Он интересовал тех, чьи мысли были обращены к прошлому или непо­ средственному настоящему, но не тех, чей взгляд устремлен в будущее.

Мерсенн, который встречался и долго говорил с философом, был категоричен: “... он не может научить нас ничему в области науки”. Декарт отказался от предложения Мерсенна устроить ему встречу с Кампанеллой в Голландии, написав, что он знает о нем уже доста­ точно, чтобы не желать более ничего.

Действительно, Кампанелла пережил свое время; он явился пос­ ледним из могикан Возрождения: его жизнь прошла под знаком всеобщего обновления.

Г л а в а в т о р а я

Научная революция

1. НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

1.1. Научная революция: какие изменения она принесла

Отрезок времени примерно от даты публикации работы Николая Коперника De Revolutionibus “Об обращениях небесных сфер”, т. е. с 1543 г., до деятельности Исаака Ньютона, сочинение которого “Математические начала натуральной философии” впервые опубли­ ковано в 1687 г., обычно называют периодом “научной революции”. Речь идет о мощном движении, которое обретает в XVII в. харак­ терные черты в работах Галилея, идеях Бэкона и Декарта и которое впоследствии получит свое завершение в классическом ньютонов­ ском образе Вселенной, подобной часовому механизму.

Все началось с астрономической революции Коперника, Тихо Браге, Кеплера и Галилея — наиболее выдающихся ее представите­ лей. Значительное влияние их на “классическую физику” Ньютона очевидно. Шаг за шагом меняется образ мира, с трудом, но неуклон­ но разрушаются столпы космологии Аристотеля—Птолемея. Копер­ ник помещает в центр мира вместо Земли Солнце; Тихо Браге — идейный противник Коперника — устраняет материальные сферы, которые, по старой космологии, вовлекали в свое движение планеты, а идею материального круга (или сферы) заменяет современной идеей орбиты; Кеплер предлагает математическую систематизацию открытий Коперника и завершает революционный переход от тео­ рии кругового движения планет (“естественного” или “совершенно­ го” в старой космологии) к теории эллиптического движения; Галилей показывает ошибочность различения физики земной и физики небесной, доказывая, что Луна имеет ту же природу, что и Земля, и формулирует принцип инерции; Ньютон в своей теории гравитации объединяет физику Галилея и физику Кеплера: действи­ тельно, с позиций механики можно сказать, что теории Галилея и Кеплера уже очень близки к отдельным результатам, полученным Ньютоном. Однако за те сто пятьдесят лет, которые отделяют

Коперника от Ньютона, меняется не только образ мира. С этим изменением связано и изменение — также медленное, мучительное, но неуклонное — представлений о человеке, о науке, о человеке науки,

онаучном поиске и научных институтах, об отношениях между наукой

иобществом, между наукой и философией и между научным знанием

ирелигиозной верой.

1) . Земля, по Копернику, не центр вселенной, созданной Богом для человека, воспринимаемого как вершина творения, но небесное тело, как и другие. Если Земля больше не является особым продукт том творения, если она не отличается от других небесных тел, не может ли быть так, что люди обитают также и на других планетах?

А если допустить это, то как быть с библейским сказанием о происхождении людей от Адама и Евы? Бог, который сошел на Землю, чтобы спасти людей, мог бы освободить и других, не землян? Подобные вопросы предупреждены уже открытием “дикой” Амери­ ки, открытием, которое — помимо того, что оно принесло с собой политические и экономические изменения, — породило неизбежные

религиозные и антропологические проблемы западной культуры, поста­ вив ее лицом к лицу с “опытом иных культур”. И когда Бруно разорвет границы мира и сделает вселенную бесконечной, .традици­ онная мысль окажется перед необходимостью найти новое место­ пребывание Бога.

2) . Меняется образ мира, меняется образ человека, но постепенно меняется также и образ науки. Научная революция заключается нс только в создании новых, отличных от предыдущих, теорий астро­ номической вселенной, динамики, человеческого тела или даже строения Земли. Научная революция — это одновременно револю­ ция представлений о знании, о науке. Наука — и это итог револю­ ции, который Галилей объяснит с чрезвычайной четкостью, — больше не является ни привилегированной интуицией отдельного мага или просвещенного астролога, ни комментарием к авторитету (Аристотелю), который все сказал. Наука отныне не дело “бумаж­ ного мира”, она становится исследованием и раскрытием мира природы. Этот образ науки не возникает сразу, но выявляется постепенно из беспорядочного сплава концепций и идей, в котором сплетены мистицизм, герметизм, астрология, магия, и особенно тематика неоплатонизма. Речь идет о действительно сложном про­ цессе, который получает наиболее явный выход в обосновании Галилеем научного метода и, следовательно, в обретений наукой автономии от веры и философских концепций. Научный дискурс квалифицируется как таковой, когда формируется, как говорит Галилей, на основе “чувственного опыта” и “необходимых доказа­ тельств”. “Опыт” Галилея — это “эксперимент”. Наука — это экс­ периментальная наука. В эксперименте ученые обретают истинные

суждения о мире. И этот новый образ науки — возникший из теорий, систематически контролируемых с помощью эксперимента, — “был актом рождения типа знания, понимаемого как конструкция, до­ ступная для усовершенствования, в результате сотрудничества умов. Появилась необходимость в специальном строгом языке, необходи­ мом для ее выживания и развития, в собственных специфических институтах. <...> Способность знания к росту не основывается на простом отказе от предыдущих теорий, но на их замене более «широкими», логически более «сильными», с потенциалом контро­ лируемости”.

3). Научная революция “открыла дорогу категориям, методам, институтам, способу мышления, связанным с феноменом, который мы стали называть современной наукой” (Паоло Росси).

Наиболее характерная ее черта заключается именно в методе: он требует, с одной стороны, воображения и способности порождать гипотезы, с другой — общественного контроля за этими догадками. Наука по своей сути социальна именно благодаря методу. Идея методологически регулируемой и доступной общественному контро­ лю науки требует новых научных институтов — академий, лаборато­ рий, международных контактов (вспомним переписку ученых). Именно на экспериментальном методе базируется автономия науки; последняя открывает свои истины независимо от философии и от веры. Но такая независимость незамедлительно перерастает в столк­ новение, которое становится трагедией в “деле Галилея”. Когда Коперник опубликовал свой труд “Об обращении небесных сфер”, лютеранский теолог Андрей Осиандер поспешил написать в “Пре­ дисловии”, что теория Коперника противоречит космологии Библии и должна рассматриваться не как истинное описание мира, а, скорее как инструмент для прогнозов. Эту идею затем разовьет кардинал Беллармино, выступая против Галилея и Коперника. Лютер, Меланхтон и Кальвин резко выступят против теории Коперника. А ка­ толическая церковь после суда над Галилеем вынудит его отречься от своего учения. Здесь прослеживается столкновение двух миров, двух способов понимания действительности, науки и истины. Для Коперника, Кеплера и Галилея новая астрономическая теория — не чисто математическое допущение, не просто инструмент расчетов, полезный для усовершенствования календаря, а достоверное описание действительности, полученное с помощью метода, который не вы­ прашивает гарантий извне. Теория Аристотеля становится “псевдо­ философией”, но и Священное Писание отнюдь не информирует нас о Мире; оно несет слово спасения, придающее смысл жизни людей.

4). Вместе с аристотелевской космологией оказываются в неми­ лости и категории, принципы и эссенциалистские претензии арис­

тотелевской философии. Галилей пишет: “Поиск сущности я считаю занятием суетным и невозможным, а затраченные усилия — в равной мере тщетными как в случае с удаленными небесными субстанция­ ми, так и с ближайшими и элементарными;, и мне кажется, что одинаково неведомы как субстанция Луны, так и Земли, кап ятен на Солнце, так и обыкновенных облаков. <...> [Но] если тщетно искать субстанцию солнечных пятен, это еще не значит, что нами не могут быть исследованы некоторые их характеристики, например, место, движение, форма, величина, непрозрачность, способность к изменениям, их образование и исчезновение”. Итак, наука, какой она становится в конце долгого процесса созревания, фиксирует внимание не на сути или субстанции вещей и явлений, но на характеристиках предметов и событий, которые могут быть объек­ тивно и, следовательно, публично проконтролированы и оценены. Начиная с Галилея наука намерена исследовать не что, а как, не

субстанцию, а функцию.

5) . Если новая наука отказалась от аристотелевской философии, то мы не должны думать, что она свободна от философских допущений.

И сами творцы научной революции были связаны — различными способами — с прошлым, так, например, они обращаются к идеям Архимеда и Галена. Как герметическая, так и неоплатоновская мистика Солнца господствует в трудах Коперника, Кеплера, мы встречаем ее и у Гарвея. Идея Бога, который с геометрическим расчетом воплощает в мире математический порядок, которому должен следовать ученый, имманентна эпохе научной революции и исследованиям Коперника, Кеплера или Галилея.

6) . Следовательно, с определенной осторожностью можно ут­ верждать, что неоплатонизм стал “философией” научной револю­ ции, во всяком случае — метафизическим допущением астроно­ мической революции. Однако ситуация еще сложнее. Современные историографы (например, Э. Гарен, Фр. A. Yates) указывают, при­ водя обширные данные, на явное присутствие магической и герме­ тической традиций в этом процессе. Конечно, среди ученых будут и такие, как Бэкон или Бойль, которые со всей возможной резкостью обрушатся на магию и алхимию; вспомним Пьера Бейля, который выступал против суеверий в астрологии. Тем не менее магия, алхи­ мия и астрология неотъемлемы от процесса, именуемого, научной революцией. То же можно сказать и о традиции, восходящей к Гермесу Трисмегисту (напомним, что Corpus Hermeticum переведен Марсилио Фичино), основы которой — параллелизм между макро­ космосом и микрокосмосом, космическая гармония и концепция вселенной как живого существа. В ходе научной революции некото­ рые из магических и герметических тем и идей, учитывая разный культурный контекст, в котором они живут и возобновляются,

окажутся плодотворными для развития современной науки. Но это не всегда было возможным и не всегда имело место. В море идей не все они оказывались функциональными для развития современной науки. Так, например, если Коперник обращается к авторитету Гермеса Трисмегиста (равно как и к неоплатоновской философии) для оправдания своего гелиоцентризма, то Бэкон уже осуждает Парацельса (у которого, как мы увидим, немало заслуг) не столько за то, что тот пренебрегает опытом, сколько за то, что он замутил источники знания и обнажил человеческий ум. Но и астрологи бурно отреагировали на “новую систему мира”. Мир, благодаря открытиям Галилея, стал больше, и количество небесных тел неожиданно значительно возросло. Этот факт потряс основы астрологии. И аст­ рологи восстали. Вот, например, письмо неаполитанского мецената Дж. Б. Мансо, друга делла Порта, к Паоло Бени, преподавателю греческого языка в Падуе, сообщившему о поразительных открыти­ ях, сделанных Галилеем с помощью подзорной трубы: “Пишу тебе также о жалобах, которые я выслушиваю от всех астрологов и от большинства врачей; они считают, что добавление стольких новых планет к уже известным губительно для астрологии и большей части медицины, ибо распределение знаков Зодиака, основные свойства этих знаков, природные свойства неподвижных звезд, порядок вре­ менных указателей, влияние на жизнь людей, месяцы образования эмбриона, причины критических дней и тысяча других вещей, зависящих от семиричного числа планет, окажутся до основания разрушенными”. И действительно, постепенное утверждение коперниканской картины мира все более сужало пространство астрологии. Но астрология — это лишь один из моментов. Современная наука, независимая от религиозной веры, доступная общественному кон­ тролю, регулируемая с помощью метода, открытого для исправления и развития, со своим особым и ясным языком, со своими типичными институтами действительно является результатом долгого и мучи­ тельного процесса, в котором взаимодействовали неоплатоническая мистика, герметическая традиция, магия, алхиМия и астрология.

Научная революция мало похожа на триумфальное шествие. И когда вычленяются и исследуются ее “рациональные” направления, сле­ дует постоянно помнить о ее возможных мистических, магических, герметических и оккультных ответвлениях.

1.2. Формирование нового типа знания, требующего союза науки и техники

В результате “научной революции” родился новый образ мира, с новыми религиозными и антропологическими проблемами. Вместе с тем возник новый образ науки — развивающейся автономно,

социальной и доступной контролю. Чтобы это понять, следует изучить такие его компоненты, как герметическая традиция, алхи­ мия, астрология и магия. Отвергнутые современной наукой, они, плохо ли, хорошо ли — участвовали в ее зарождении, как минимум, на первых этапах ее развития. Другая фундаментальная характерис­ тика научной революции — формирование знания, которое в отли­ чие от предшествующего, средневекового, объединяет теорию и практику, науку и технику, создавая новый тип ученого: не средне­ векового философа, не гуманиста, не мага, астролога или даже ремесленника или художника Возрождения. Этот новый тип учено­ го, рожденный научной революцией, — больше не маг или астролог, владеющий частным знанием посвященных, и не университетский профессор, комментатор и интерпретатор текстов прошлого, это ученый нового типа, т. е. носитель того типа знания, который для обретения силы нуждается в постоянном контроле со стороны практики, опыта. Научная революция порождает современного учено- го-экспериментатора, сила которого — в эксперименте, становящемся все более строгим благодаря новым измерительным приборам, все более и более точным. Деятельность ученого нового типа часто протекает вне (а то направлена и против) старых структур знания, например, университетов. “В XVI и XVII веках университеты и монастыри уже более не являются, как это было в средневековье, единственными центрами культуры. Инженер или архитектор, проектирующий ка­ налы, плотины, укрепительные сооружения, занимает равное или даже более престижное положение, чем врач, придворный астроном, профессор университета. Общественная роль художников, ремес­ ленников, «ученых» разного типа в этот период существенным образом меняется” (Паоло Росси). Прежде “свободные искусства” (интеллектуальный труд) отличались от “механических искусств”. Последние считались “низкими”, “презренными”, предполагали использование ручного труда и контакт с материалом; их приравни­ вали к рабскому ручному труду. “Механические искусства” счита­ лись недостойными свободного человека. Но в ходе научной революции это противопоставление ослабевает: опыт нового ученого

заключается в эксперименте, а эксперимент требует операций и измерений. Таким образом, новое знание — опирается на союз теории и практики, который часто получает развитие в кооперации ученых, с одной стороны, и техников и мастеров высшего разряда (инженеров, художников, гидравликов, архитекторов и т. д.) — с другой. Все та же идея экспериментального знания, доступного общественному контролю, меняет и статус “механических ис­ кусств”