OjCgpD4Tuh

Экскурс. Здесь возникает радикальный вопрос: насколько осуществлённый Хабермасом анализ общества как единства системы и жизненного мира применим к русскому обществу вообще и к советскому периоду в его истории в частности, так как содержание этих обеих сфер у нас может быть отличным от того, из чего в своём анализе исходил немецкий мыслитель. Очевидно, что такая постановка вопроса означает выход исследования в другое проблемное поле. Для ответа на этот вопрос необходимо привлечь результаты дискуссии об азиатском способе производства в марксистской мыслительной традиции: в Германии эта дискуссия была инициирована известной книгой Руди Дучке1, в России же эта дискуссия ведётся с 70-х годов ХХ в. (уже привлекавшаяся книга В.П. Макаренко является од-

ной из самых известных в этой традиции), причём эти дискуссии на самом деле есть продолжение известных споров философов и обществоведов XIX столетия по одному из самых значимых вопросов российской социальной философии: «Кто мы такие, русские?» Во-вторых, необходимо оценить, является ли советский общественный строй как таковой одной из альтернативных версий процесса модернизации, который (строй), при всей своей специфике, был подготовлен внутри этого всемирно-историче- ского процесса и представляет собой оригинальный, хотя и неудачный, ответ на латентные конфликты и противоречия и также продолжение заложенных в модерне тенденций, т.е. тенденции империализма, в смысле концентрации всех социальных ресурсов в руках государства с целью преодоления угроз извне и конфликтов изнутри, разрушительных для общества. Этот подход присутствует в трудах Йохана Арнасона2, причём он описывает свой анализ как продолжение идей Хабермаса3. Здесь можно только коротко заметить, что подход Хабермаса в условиях концентрации всех экономических, политических и культурных ресурсов в руках государственной бюрократии с диктатором во главе вообще прекращает работать,

гия как побуждение к действиям»); С. 272–290 (описание коммунального общества в целом и основных тенденций его развития, особенно см. С. 275–278).

Umbruch: Verhandlungen des 27. Kongresses der Deutschen Gesellschaft für Soziologie in Halle an der Saale 1995 / Herausgegeben von Lars Clausen. – Frankfurt am Main – New York: Campus-Verlag, 1996. – S. 155–163, а также: Arnason, Johann P. (1998): Gescheiterte Globalisierung: Das sowjetische Modell // Postsozialistische Krisen: Theoretische Ansätze und empirische Befunde. – Opladen: Leske und Budrich Verlag, 1998. – S. 9–30.

3 Arnason, Johann P. Totalitarismus und Modernisierung. – S. 155.

166

так как система и жизненный мир становятся нерасчленимым тождеством,

вкотором они преобразуются в нечто качественно новое. В этой связи категория коммунального действия Зиновьева является действительным концептуальным нововведением в теорию действий (а не только эмпирическим обобщением): она указывает на особые общественные состояния,

вкоторых индивидуальные субъекты становятся неделимыми элементами субъектов коллективных, и всемирно-известная формула Декарта «cogito ergo sum» может быть интерпретирована таким образом, что процесс мышления (в широком смысле слова «мышление») является уже не индивидуальным, а коллективным. Для безучастного же наблюдателя, стремящегося сохранить индивидуальную субъективность, это будет выглядеть как коллективный экстаз (или коллективный сон), следовательно, как одна из форм мифологического сознания: также и по Арнасону идеология как своебразная секулярная религия являлась одним из интегрирующим моментов советского общества1, а по Зиновьеву советское общество вообще невозможно понять без идеологии, которая, особенно в сталинскую эпоху, задавала однозначную ориентацию жизни на «светлое будущее»2. В условиях же ослабления государственной власти и предоставления ограниченной свободы в отдельных сферах (например, культуры), что имеет место в современной России, можно найти систему и жизненный мир в их западном понимании и исследовать их взаимные отношения на основе концепции Ю. Хабермаса. Впрочем, такое ослабление государственной власти началось в России ещё с периода правления Брежнева – с 70-х годов ХХ в., почему именно тогда и была выработана теория коммунальности А. Зиновьева (в период же сталинского слияния индивида и общества едва ли было возможно какое-либо теоретизирование на гуманитарные темы).

Чтобы понять, что произошло дальше и какие последствия имела перестройка и трансформация России в конце ХХ в. для этих взаимо-отно- шений между системой и жизненным миром, необходимо привлечь здесь критическую теорию глобализации Александра Зиновьева, изложен-ную им в своих последних произведениях: «Глобальный человейник» (М., 2003), «На пути к глобальному сверхобществу» (СПб., 2003), «Русская трагедия» (2006), «Фактор понимания» (М., 2006), «Запад. Феномен западнизма» (М., 2007, первое издание – 2000 г.).

Российский социальный философ исходит из предпосылки, что одним из главных условий нормального развития западного капитализма является разделение человечества на две группы: метрополий и колоний, причём колонизация для Зиновьева означает в первую очередь не полити-

1 Arnason, Johann P. Gescheiterte Globalisierung. – S. 29–30.

2 Зиновьев, Александр. Русская трагедия. – М.: Эксмо-Алгоритм, 2006. – С. 204–206.

166

ческий аспект лишения государств независимости, а экономический аспект принципиально неравноправных отношений: метрополии забирают природные ресурсы зависимых стран без адекватного возмещения их стоимости, экспортируют в них произведённые в метрополиях товары, что препятствует развитию соответствующих отраслей экономики в зависимых странах, вывозят капиталы для создания производственных структур, использующих местное население в качестве относительно дешёвой рабочей силы, перемещают в зависимые страны отходы своего собственного производства (в том числе и опасные для жизни), усваивают важнейшие идеи, что формулируют интеллектуалы колониальных стран (и не в состоянии осуществить их там), содействуют переселению их представителей в метрополии (чтобы эксплуатировать там их талант, заставляя их отдавать им свои идеи по дешёвке) и пр. В современную эпоху важно то, что знание и всемирные финансы концентрируются в основном в метрополиях, что ведёт к их фактической монополии в тех сферах деятельности, которые дают максимум прибавочной стоимости на рынке, то есть связанных с высокой степенью задействования интеллекта. Зиновьев напоминает тем самым о критике капитализма XIX и начала XX столетий1 (у Хабермаса же этот аспект остался в тени).

Советский общественный сторой, который называл себя социалистическим, но в действительности был всё же коммунальным, в ХХ в. бросил вызов капитализму и воспрепятствовал колонизации всего человечества и окончательному формированию основанного на колониализме (в его раскрытом Зиновьевым понимании) мирового порядка. Поэтому столкновение обеих систем стало неизбежным – оно и приняло форму «холодной войны»2. В ходе этого противостояния на Западе всё большую силу стала набирать тенденция формирования «сверхобщества», в которое постепенно стали вступать все национальные капиталистические общества. Это «сверхобщество» имело внутренний (обусловленный объективной логикой развития капитализма) императив – победить социалистические страны в холодной войне и превратить их в зависимые (колонизированные) страны. Зиновьев показывает, что сверхобщество представляет собой качественно новый, неизвестный в истории этап развития человечества, что на Западе не существует никакой рыночной экономики в чистом виде, никаких национальных государств, никакого идеологического плюрализма, но все эти сферы общественной практики испытали трансформацию под влиянием сверхобщества3. Если мы рассмотрим анатомию последнего, то мы можем,

2Зиновьев, Александр. Русская трагедия. – М.: Эксмо-Алгоритм, 2006. – С.

256–258, 372–374.

3Зиновьев, Александр. На пути к сверхобществу. – С. 533–534, 544–545, 597–

598.Также: Зиновьев, Александр. Русская трагедия. – С. 370–372. И ещё: Зиновьев,

166

по Зиновьеву, констатировать переплетение трёх основных форм власти: экономической власти крупнейших транснациональных корпораций и всемирных финансовых институтов, политической власти, которую сконцентрировали у себя руководители административных субсистем ведущих государств западного мира и распределяют между собой на основе негласных правил раздела сфер влияний в мире, и власть лидеров масс-медий, которые создают и воспроизводят связное и целостное мировоззрение в сознании членов сверхобщества1. В этой связи стоит упомянуть идеалы самореализации, которые внушаются людям на Западе через систему образования, искусство, индустрию развлечений и т.д. Однако, поскольку Зиновьев видит в них скрытый в тени «денежный тоталитаризм», то есть такой общественный строй, в котором возможности к реальному достижению самореализации личности целиком зависят от находящихся в её распоряжении финансовых средств, получается, что данные идеалы на практике формируют в сознании человека мотивационную готовность испол-нять свою собственную социальную роль в институтах экономической субсистемы – без какого-то представления о том, что общество может быть организовано и по-иному2.

Ведущие лидеры глобального сверхобщества осуществляют управление помощью личных контактов: в коммуникации друг с другом они вырабатывают совместные стратегические решения и реализуют их в их собственных областях – посредством согласованной деятельности руководимых ими институтов. Это предположение Зиновьева напоминает распространённую в последние годы в популярных масс-медиях теорию «всемирного заговора» или «закулисного мирового правительства», однако не имеет с нею ничего общего: у Зиновьева речь идёт о том, что как раз объективные предпосылки, среди которых важнейшими были начавшаяся в ХХ в. научно-техническая революция и послужившая фактором кристаллизации «холодная война», сделали необходимой тенденцию образования подобного рода общественных сверхструктур: сверхобщество концентрирует в себе колоссальную личностную и финансовую мощь, этими ресурсами необходимо профессионально и централизованно управлять, чтобы реализовывать единый проект (ранее это была победа в «холодной войне»), и тяжело понять, как это возможно совершить без этих неформальных консультаций мировых элит3. В этой связи Зиновьев пишет о некотором подобии между этими глобальными и поздне-феодальными поряд-ками, а

же: Зиновьев, Александр. Запад. – С. 242.

166

высших представителей элит сравнивает со знатными феодалами позднего средневековья1.

Также для Зиновьева важно различать между двумя возможными моделями управления: тоталитарной и либеральной. При тоталитарной модели управляющие органы стремятся контролировать все процессы и отсекать всё не поддающееся контролю; при либеральной модели – устанавливать рамочные условия для деятельности личностей и для общественных процессов и предоставить личностям свободу действий при условии того, что все эти процессы можно будет направить в единое русло, сохраняющее состояние, определённое как нормальное. Либеральная модель, по сравнению с тоталитарной, тоньше, но заметно эффективнее, и управленческая деятельность лидеров сверхобщества относится как раз к этому типу2. И если Зиновьев высказывается о последних основаниях этой деятельности, то он приходит к выводам, напоминающим те, что сделали Т. Адорно и М. Хоркхаймер в «Диалектике Просвещения»: это – стремление к власти ради неё самой, к безграничному господству над человечеством, что сегодня осуществимо только через его разделение на центр и на зависимую от него периферию3. Таким образом, Зиновьев предупреждает, что власть господствующей элиты глобального сверхобщества на основании её сформировавшейся в последнее время культуры управления «со временем обещает стать самой деспотической из всех известных в истории видов власти»4.

Экскурс. О современных процессах господства в глобализированном

мире.

Ср. высказывание Ю. Хабермаса: Habermas, Jürgen (1994): Faktizität und Geltung: Beiträge zur Diskurstheorie des Rechts und des demokratischen Rechtsstaats. – Frankfurt am Main: Suhrkamp-Verlag, 1994. – S. 398: «Встаёт вопрос, в какой мере власть, концентрирующаяся особенно в общественных функциональных системах, в больших организациях и государственных органах управления, незаметным образом гнездится в основаниях системы нормативно регулируемого кругооборота власти – и насколь действенны эти вторжения неофициальных кругооборотов этой нелигитимированной власти в регулируемый государственным правом кругооборот власти». Таким образом, то, что Хабермас считает исключением и результатом коррупции демократического правового государства, то для Зиновьева уже считается правилом: по мнению последнего, демократическое правовое государство в чистом виде вообще не существует в мире – его сущность под влиянием сверхобщества превратилось в нечто качественно новое».

166

Зигхардт Некель, новый декан социологического факультета Франкфуртского университета, во время своей открытой лекции 8 декабря 2011 г. говорил о рефеодализации как о главной черте современной элиты западного общества. Рефеодализация – это не есть невозможное возвращение к феодализму, это – процесс, закономерно вызванный модернизацией и развившейся в последние десятилетия глобализацией в её данной несправедливой форме; впрочем, этот тезис докладчика остался абстрактным (автор имеет свою позицию по этому поводу на основе подхода самого Зиновьева; впрочем, об этом позже).

Первой причиной этого послужила бурная экспансия финансового капитала в последние десятилетия, который вследствие неолиберальной политики перестал контролироваться ведущими западными государствами и никогда не контролировался гражданским обществом. Это привело к возникновению виртуальной экономики, тесно переплетённой с традиционной, что производит конкретные материальные и духовные ценности. Однако источником обогащения финансовых элит стала игра на мировых биржах и манипуляция финансовыми процессами в глобальном масштабе. Это привело к тому, что традиционная для модерна модель достижения как доступа в элиту общества (туда попадают наиболее достойные, принесшие обществу пользу своей деятельностью, открывшие новые источники общественного богатства и пр.) стала размываться, и представления о выигрыше или благоприятной судьбе как главном факторе вертикальной мобильности стали распространяться во всех слоях западного общества (о чём свидетельствуют исследования самого Неккеля, проведённые в Вене в 2009–2010 гг.). Такая рефеодализированная элита разрушает границы между виртуальной и реальной экономикой и между виртуальными и реальными ценностями в целом. Вообще верхушка капиталистических страт перекрыла каналы доступа в неё для того среднего класса, что сложился в Германии в первые десятилетия после Второй мировой войны. Ещё во время правления социал-демократов и «зелёных» в начале XXI в. в политическое руководство Германии мог входить выходец из рабочего класса Йошка Фишер, а сегодня это уже невозможно.

Однако сам средний класс немецкого общества стал уменьшаться в объёме, а доля материальных благ из общего объёма распределяемых в обществе благ, которой он располагает, непрерывно уменьшается (всё больше стали забирать себе элиты рефеодализированного капитализма). Прежде всего, в связи с глобализацией всё больше производственного капитала стало вывозиться в страны Юго-Восточной Азии, следовательно, количество рабочих мест в производительном секторе экономики Запада стало непрерывно уменьшаться. Целые городские кварталы стали жить за

166

счёт социальных пособий. Сами рабочие места стали необыкновенно мобильными: например, рабочий автомобильных заводов стал выполнять всё больше функций инженеров – следовательно, от работника теперь требуется непрерывное образование и самообразование для того, чтобы соответствовать своему месту в организации. Те же, кто не может быть на высоте требований сегодняшнего дня, вытесняются из трудового процесса в целом, а значит, приобретают сознание неудачников, ненужных остальному обществу (и начинают двигаться вниз по социальной лестнице – если ты лишился места квалифицированного рабочего и в короткий срок не нашёл подходящей замены, тебе уже не дадут труд такой сложности, так как считается, что ты теряешь квалификацию вследствие долгих поисков нового места работы; кстати, здесь лежит одна из решающих причин отказа женщинами от рождения детей и вообще затруднений в процессе создания семьи – бремя семейной жизни уменьшает возможности для успешной карьеры, а особенно от этого страдает женщина – потеряв престижное место работы, она едва ли найдёт ещё что-либо подобное в жизни). Данные процессы ускорились во время первой волны всемирного кризиса в 2008–2009 гг.: многие наёмные работники были переведены на почасовую форму оплаты труда и лишились тем самым социальной защиты со стороны профсоюзов, ухудшилось их медицинское обслуживание, а пенсионное будущее вообще становится неопределённым. В южных же европейских странах рабочие места сокращаются за счёт молодёжи – ей становится всё более сложным вообще найти себе рабочее место на рынке труда по окончанию обучения, каков бы ни был уровень её квалификации. Наконец, в обществе стали чётко видными процессы сегментаризации: географическое размещение различных социальных страт по различными районам основных немецких городов (поэтому место проживания становится важным признаком в резюме и даже в кредитной истории человека), отделение детей элиты и детей среднего класса от прочего населения в системе закрытых частных учреждений ещё дошкольного и уж тем более школьного образования.

Но самые опасные, по Неккелю, процессы заключаются в размывании чётких границ между государственными бюджетами и личными расходами капиталистических элит. В рамках неолиберальной доктрины предполагалось освободить последние от части налогов с целью стимулировать их активность по созданию частных фондов, выполняющих функции благотворительности, меценатства по отношению к науке и культуре и пр. Саму эту политику Неккель считает проблематичной в моральном отношении: государственные расходы определяются в ходе дискуссий внутри институтов демократического правового государства и потому выступают ре-

166

зультатом публичного согласия, а частные лица сами монологическим образом решают, на что потратить высвобожденные средства; в результате они перестают нести бремя общественной деятельности, но никто не контролирует их частную деятельность: максимум, что может позволить себе общество – это проводить социологические исследования с целью оценки эффективности деятельности фондов. Уже это показывает, что большинство фондов маленькие и имеют капитала в несколько тысяч евро, то есть, капиталистическая элита лишь часть сэкономленных средств выделяет на нужды общества в целом. Однако государства лишаются важных налоговых поступлений и становятся вынужденными занимать на мировых финансовых рынках, попадая тем самым в зависимость от тех сил, которые сами же и создали. В результате большая часть государственных средств постепенно перетекает в карман рефеодализированных элит. Такое положение дел было во Франции накануне Великой французской буржуазной революции, и Неккель в конце лекции провёл аналогию с современной ситуацией в глобальном масштабе. Аналогия не преминула подтвердиться реальными событиями через полгода: в середине мая 2012 г. весь центр Франкфурта был на 4 дня оккупирован движением Occupy New York – Frankfurt, проводившим большие антикапиталистические акции с целью изменить сознание буржуазного общества, как выразился руководитель одного из мероприятий, которые довелось увидеть автору монографии (всего в демонстрациях участвовало 40 тысяч человек, молодёжь со всей Европы).

Однако именно исходное положение Неккеля о рефеодализации как результате модернизации можно дальше развить на базе подхода Александра Зиновьева. Во-первых, само решение о высвобождении финансовых рынков из-под контроля государства и общества в целом можно объяснить в контексте холодной войны и производства символических цен-но- стей как заместителей реальных ценностей для экспорта их элитам социалистических стран, с целью создания видимости материального изобилия капиталистического общества (насколько же речь идёт тут о реальном богатстве, можно будет ответить только после проведения разграни-чения в общественной системе и в жизненном мире между виртуальными и реальными благами, что может быть только следствием мировоззренческой революции и серьёзных новых социальных движений). Во-вторых, улучшение положения широких слоёв народных масс в рамках государств благосостояния до 80-х гг. ХХ в. объясняется стремлением глобального сверхобщества не допустить формирования у трудящихся классов мыслей об осуществлении аналогичных советскому социальных экспериментов на Западе, почему особенно выиграли непосредственно граничившие с СССР стра-

166

ны Скандинавии, а также Западная Германия как сосед Германии Восточной; данная гипотеза подтверждается как раз сворачиванием многих программ государства благосостояния после уничтожения всемирно-исто-ри- ческого конкурента в лице социализма. Наконец, можно оценить сами темпы научно-технической революции после крушения социализма и сравнить их с теми, что было сразу же после Второй мировой войны, а также поставить вопрос о том, не направлялась ли в 90-е и в 2000-е гг. всё большая доля мировых капиталов не в обновление производства и в сферу услуг, а в финансовую сферу, т.е. не утратил ли вообще капитализм свою экономическую эффективность после уничтожения своего советского соперника. И в этой связи хотелось бы привести мысль Акселя Хоннета, которую он высказал 14 июля 2011 г. на последнем в том учебном году коллоквиуме для молодых учёных Франкфуртской школы: может быть, конфликт между капитализмом и социализмом будет разрешён за счёт того, что обе противоположности вберёт в себя «объемлющее» (Umfassendes), и после трансформации второго общественного строя (которую мы сейчас разберём на базе подхода Зиновьева) придёт черёд и первому строю, ведь капиталистическая элита утратила свою историческую перспективу после крушения элиты советской? Впрочем, мы и должны разобраться, каким образом произошло крушение социализма и что в России возникло взамен – с позиции взаимоотношений между системой и жизненным миром российского общества, к чему мы сейчас и приступаем.

Отсюда мы можем понять, что случилось с Россией вследствие перестройки, которую Зиновьев назвал «катастройкой»1: на наш жизненный мир оказала колонизирующее влияние не только «местная» политическая субсистема (которая вследствие перестройки как раз сильно ослабела), но система глобального сверхобщества в целом2. В результате отношения

166

коммунальности не были разрушены, однако сильно ослаблены; так возникли «формально-организованные сферы деятельности» (Зиновьев обозначает их как «деловые ячейки общества»), т.е. капиталистические общественные порядки. Однако Зиновьев видит в этом не прогресс, а «русскую трагедию». Позитивный момент коммунальных порядков состоял прежде всего в том, что они гарантировали каждой следующей коммунальным правилам личности экономическую и социальную защиту и, следовательно, уверенность в завтрашнем дне. Далее, они обеспечивали признание личностей в смысле уважения со стороны других членов коллектива профессионалов и всех, кто выполнял свои функциональные обязанности лучше всех (при условии благосклонности руководителя) – даже если это уважение и не выражалось открытым образом (ведь действовали законы превентации). Наконец, коммунальные порядки давали каждой личности жизненные ориентиры – прежде всего бескорыстное служение великому государству, которое после Второй мировой войны вплоть до начала всеразрушительной перестройки было вторым во всём мире, и руководство государством декларировало цели осуществления идеалов социальной справедливости в глобальном масштабе. И хотя Зиновьев во всём своём творчестве демонстрировал разочарование в этих идеалах, он понимал, что под влиянием единой идеологии в сознании большинства членов советского общества возникло не только связное мировоззрение, но также и вера в светлое будущее, благодаря которой люди мирились с тяжёлыми жизненными условиями и с постоянной коммунальной конфликтностью и создавали различные материальные и духовные ценности при недостаточно адекватной экономической оценке их труда1.

Что же касается нового российского капитализма, то, как утверждает Зиновьев, он вследствие уже сложившихся процессов в глобальном сверхобществе обречён на то, чтобы в обозримой исторической перспективе оставаться провинциальным. «Акулы» российского капитализма, в союзе с бюрократами высших рангов, будут всегда ориентироваться на вывоз капиталов в западные страны-метрополии, и главным стремлением их жизни будет интеграция их самих или их потомков в западное глобальное сверхобщество2. Зиновьев очень образно обозначает общественный строй

ли российской бюрократической (и криминальной) элиты на деле стали носителями воли глобального сверхобщества. См. также: Зиновьев, Александр. На пути к сверхобществу. – С. 430–451; Зиновьев, Александр. Русская трагедия. – С. 372–374.

1 В данном абзаце были выражены некоторые мысли Зиновьева о позитивных сторонах советского коммунального общественного строя, см.: Зиновьев, Александр. Русская трагедия. – С. 76–79 (о коммунальности как форме желаемого для русских коллективизма), С. 104–107 (о позитивной роли идеологии), С. 177–180 (о коммунальности как форме защиты индивида от негативных общественных процессов), С. 204–206 (о коммунистической идеологии как жизненной ориентации человека).

2 Зиновьев, Александр. Русская трагедия. – М.: Эксмо-Алгоритм, 2006. – С. 386–387.

166