vMkYLZErVP

распространяет культ, может казаться абсурдным для постороннего. Но для поклонника культа это не имеет значения. Действительно, точное, дословное содержание культовых откровений несущественно. Власть культа в том, что он обеспечивает синтез, предлагает альтернативу фрагментированной культуре преходящих ценностей. Принятие новообращенным соответствующих рамок позволяет организовать хаотичную информацию, которая бомбардирует его или ее извне. Неважно, соответствуют или нет эти идейные рамки реальностям внешнего мира, член культа может воспринимать только дозволенную информацию. Таким образом, уменьшается стресс от перегрузки и хаоса. Культ дает не истину как таковую, а порядок и, следовательно, смысл. Давая члену культа ощущение, что реальность имеет смысл и что он или она должны донести этот смысл до непосвященных, культ предлагает цель и связанность в кажущемся бессвязным мире. Культ, однако, запрашивает за общность, структуру и смысл чрезвычайно высокую цену: бездумное отречение от себя. Для некоторых, несомненно, это единственное спасение от распада личности. Но для большинства из нас предлагаемый культом выход обойдется слишком дорого.

Чтобы сделать цивилизацию здоровой и демократичной, нам необходимо не только создать новые источники энергии и внедрить новую технологию, не только создать общность, нам нужно также структурировать свою жизнь, наполнить ее смыслом. И все же структурировать свою жизнь в сегодняшних условиях социальной и технологической сумятицы все труднее и труднее. Распад нормальных структур индустриального общества, огромный выбор стилей жизни, планов и возможностей для образования – всё это усугубляет трудности. Менее обеспеченным экономическое давление навязывает высокую структурированность. Для людей, принадлежащих к среднему классу, и особенно их детей верно обратное. Почему бы не признать этот факт? Некоторые психиатры сегодня пытаются организовать нашу жизнь. Они говорят, что не следует лежать годами на кушетке, предлагают практическую помощь в поисках работы, подружки или друга, помогают составить бюджет, выбрать диету и т. д. Нам нужно много таких консультантов, помогающих структурировать жизнь людей. И не надо стыдиться обращаться к ним за помощью.

В области образования нужно начать обращать внимание на обычно игнорируемые вещи. Мы тратим часы на изучение, скажем, структуры правительства или строения амебы. Но сколько усилий затрачивается на изучение структуры каждодневной жизни – на что тратится время, расходуются деньги, куда обратиться за помощью в обществе, в котором все так сложно? Мы принимаем, как само собой разумеющееся, что молодые люди уже знают свою дорогу в нашей социальной структуре. В действительности большинство имеет самое смутное представление о том, как организован мир работы или бизнеса.

141

Большинство студентов ничего не знает о структуре экономики своего города, о работе местного управленческого аппарата или куда обратиться с жалобой на торговца. Многие даже не понимают, как организованы их собственные школы, даже университеты, не говоря уже о том, как изменяются структуры под влиянием электронных технологий. Нам необходимо также по-новому взглянуть на обеспечивающие структуру институты, включая культы. Разумное общество должно обеспечивать целый спектр институтов, от таких, которые имеют свободную форму, до жестко структурированных. Нам нужны открытые классные аудитории, а также традиционные школы. Необходимы и организации, принимающие членов по принципу «пришел – ушел», а также строгие партийные организации.

Сегодня слишком широка пропасть между тотальной структурированностью культов и кажущейся тотальной бесструктурностью каждодневной жизни. Если мы отвергаем полное подчинение, требуемое многими культами, нам, видимо, следует поощрять формирование, если можно так сказать, «полукультов», лежащих где-то между бесструктурной свободой и жестко структурированной регламентацией. Деятельность этих полукультов надо лицензировать или контролировать, чтобы убедиться, что они не применяют физическое или психическое насилие, честно ведут свои дела, не занимаются вымогательством и тому подобными вещами. К этим полукультам могли бы присоединиться люди, нуждающиеся во внешней структурированности, на срок от шести месяцев до года, а затем, по желанию, покинуть их, не подвергаясь давлению или обвинениям. Возможно, некоторые предпочтут жить в полукультовой общине в течение какого-то времени, затем вернуться во внешний мир, потом на время – снова в организацию и так далее, чередуя потребности в строгой структурированности и в свободе, предлагаемой обществом. Почему бы не предоставить людям такую возможность?

Как считает тот же Э. Тоффлер: «Подобные полукульты также предполагают потребность в светских организациях, находящихся между свободой гражданской жизни и армейской дисциплиной. Почему бы не организовать различные отряды гражданской службы в городах, в рамках школьных систем или даже частных компаний? Эти организации оказывали бы коммунальные услуги, нанимая на контрактной основе молодых людей, которые могут жить вместе, подчиняясь строгим дисциплинарным правилам и получая заработную плату по армейским расценкам. (Чтобы поднять оплату до принятой минимальной заработной платы, члены отряда могли бы получать дополнительные ваучеры, которыми можно оплатить университетское образование или практическое обучение.) «Отряд по охране окружающей среды», «отряд по уборке города», «отряд медицинской помощи» или «отряд помощи пожилым

142

людям» – такие организации могли бы оказать большую помощь и сообществу, и индивидам»63.

Помимо оказания полезных услуг и обеспечения некоторой степени структурированности жизни, такие организации могли бы также привнести желаемый смысл в жизнь своих членов – не какая-то ложная мистическая или политическая теология, а понятный идеал служения сообществу. Однако помимо всех этих мер, нам понадобится интегрировать личностный смысл в более широкое, всеобъемлющее мировоззрение. Людям недостаточно понимать (или думать, что они понимают) свой маленький вклад в жизнь общества. Они также должны ощущать (хотя эти чувства не всегда можно выразить словами), каким образом они вписываются в более широкую систему понятий.

Нет одного такого мировоззрения, которое могло бы охватить всю истину целиком. Только применяя многочисленные и временные определения, мы можем получить сформировавшуюся (хотя еще не завершенную) картину мира. Но признать эту аксиому – не то же самое, что сказать «жизнь бессмысленна». Даже если жизнь действительно бессмысленна с какой-то космической точки зрения, мы можем создать и часто создаем смысл, извлекая его из добропорядочных социальных связей и представляя себя частью более широкомасштабного действия – последовательного развития истории.

Таким образом, строя цивилизацию для включения молодёжи в современный социум, мы должны преодолеть приступы одиночества. Нам также следует начать создание структуры порядка и цели в жизни. Ибо смысл, структура и общность – это взаимосвязанные условия построения будущего, в котором можно жить. Осуществить эти цели нам поможет понимание того, что социальная изоляция, обезличивание, бесструктурность и ощущение бессмысленности, от которых в настоящее время страдает так много людей, – это, скорее, симптомы развала прошлого, а не знаки будущего. Недостаточно, однако, изменить общество. Ибо по мере того, как мы создаем цивилизацию информационного общества, решая наши каждодневные задачи, цивилизация информационного общества, в свою очередь, будет формировать нас. Зарождается новая психосфера, которая основательно изменит наш характер.

Вопросы для закрепления

1.Современная цивилизация и кризис межличностных отношений.

2.Интернетсообщесво как особенность формирования новых уровней связей молодого поколения.

3.Мифологизация современного массового знания молодёжи.

143

Литература

1.Коукер, К. Сумерки Запада / К. Коукер. – М.: Московская школа политических исследований, 2000. – 272 с.

2.Скурлатов, В.И. Молодежь и прогресс. Философские размышления о драме Свободы, Любви и Измены в истории / В.И. Скурлатов. – М.: Мол. гвардия, 1980. – 223 с.

3.Тоффлер, Э. Третья волна / Э. Тоффлер – М.: ООО «Издательство

АСТ», 2004. – 781 с.

4. Фукуяма, Ф. Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции / Ф. Фукуяма. – М.: ООО

«Издательство АСТ»: ОАО «ЛЮКС», 2004. – 349 с.

144

ЛЕКЦИЯ 14

Проблема формирования личности будущего

Будущее с эпохи античного просвещения рассматривалось как проблема типа личности, которая будет способна снять все острые социальные проблемы современной эпохи. Человек или «сверхчеловек» сможет преодолеть кризис или упадок общества. Ещё Аристотель делал ставку на хорошо воспитанного человека, а о сверхчеловеке писал, что это либо должен быть бог, либо животное. Ницше надеялся только на сверхчеловека. Современная цивилизация требует человеческого понимания действительности, а основания будущего видят в современности.

Когда новая цивилизация врывается в нашу каждодневную жизнь, встаёт вопрос: какие нравственные черты личности могут определить социальную перспективу молодого поколения? Столько наших привычек, ценностей, установленных порядков и реакций ставится под сомнение, поэтому вряд ли удивительно, что иногда многие чувствуют себя, как люди, не имеющие не только будущего, но и настоящего. Но если некоторые действительно анахронизмы, есть ли среди нас люди будущего

– ожидаемые граждане, если можно так выразиться, грядущей цивилизации? Можно ли за окружающим нас упадком и дезинтеграцией разглядеть появляющиеся контуры личности будущего – пришествие, так сказать, «нового человека»?

Если да, то это не первый раз, когда на горизонте появляется «новый человек». В своей работе Андре Реслер, директор Центра европейской культуры, пишет о предпринимавшихся попытках предсказать пришествие нового типа человека. В конце XVIII в. был, например, «американский Адам» – новый человек, появившийся в Северной Америке якобы без пороков и слабостей европейцев. В середине XX в. новый человек должен был появиться в гитлеровской Германии «Нацизм, – писал Герман Раушнинг, – это больше, чем религия; это желание создать сверхчеловека». Этот здоровый «ариец» должен быть частично крестьянином, частично воином, частично Богом.

«Я видел нового человека, – признался однажды Гитлер Раушнингу – Он неустрашимый и жестокий. Я в страхе стоял перед ним»64. Об образе нового человека (мало кто говорит о «новой женщине», разве что в качестве уточнения) мечтали также коммунисты. В Советском Союзе ставилась задача формирования «социалистического человека». Наиболее пылко восторгался будущим человеком Троцкий. Он утверждал, что человек станет несравнимо сильнее, мудрее и более чувствительным. Его тело станет более гармоничным, движения – более ритмичными, голос – более мелодичным. Его жизнь станет яркой и волнующей. Средний человек достигнет уровня Аристотеля, Гете, Маркса. Для Че Гевары

145

идеальный человек будущего должен иметь более богатую внутреннюю жизнь. Как видим, все образы отличаются друг от друга. И в тоже время ряд мыслителей убедительно показывают, что за большинством этих образов «нового человека» просматривается старый знакомый: Благородный Дикарь, мифическое создание, наделенное всеми качествами, которые цивилизация якобы испортила или стерла.

Таким образом, было бы преждевременно провозглашать еще раз рождение «нового человека» (если только, с учетом открытий генной инженерии, мы не употребляем это выражение в пугающем, чисто биологическом смысле). Это понятие предполагает прототип, единую идеальную модель, которой пытается следовать вся цивилизация. А в обществе, быстро двигающемся к массовой дезинтеграции, вряд ли такое возможно. Тем не менее, было бы в равной степени неверно полагать, что фундаментально изменившиеся материальные условия жизни не затрагивают личность или, точнее, социальный характер. Изменяя глубинные структуры общества, мы также изменяем людей. Даже если кто-то верит в некую постоянную человеческую природу (это – общераспространенная точка зрения, которой не все придерживаются), общество все же вознаграждает и вырабатывает определенные черты характера и наказывает другие, что приводит к эволюционным изменениям некоторых черт характера человека.

Философ и психоаналитик Эрих Фромм, который, вероятно, лучше всех написал о социальном характере, определяет его как ту часть структуры характера, которая встречается у большинства членов группы. В любой культуре, говорит он, есть широко распространенные черты, из которых складывается социальный характер. В свою очередь социальный характер формирует людей таким образом, что их поведение – это не вопрос сознательного решения относительно того, следовать или нет социальной модели, а желание поступить так, как им надлежит поступать, и в то же время удовлетворенность оттого, что они поступают в соответствии с требованиями культуры.

Таким образом, современный прорыв информационного общества не создает некоего идеального супермена, некую героическую разновидность, обитающую среди нас, а коренным образом изменяет черты характера, присущие всему обществу. Создается не новый человек, а новый социальный характер. Поэтому наша задача – искать не мифического «человека», а те черты характера, которые с наибольшей вероятностью будут цениться цивилизацией завтрашнего дня.

Эти черты характера возникают не только под влиянием внешнего давления на людей. Они порождаются напряжением, существующим между внутренними потребностями или желаниями многих индивидов и внешними потребностями или давлениями общества. Но, сформировавшись однажды, эти общие черты характера влияют на экономическое и социальное развитие общества.

146

Становление капиталистических отношений, по мнению Вебера, сопровождался распространением протестантской этики с ее акцентом на бережливость, упорный труд и отсрочку вознаграждения – черты, служившие каналами, по которым огромная энергия направлялась на выполнение задач экономического развития. Промышленный переворот 19 века также вызвал изменения в объективности – субъективности, индивидуализме, отношениях к власти и способности к абстрактному мышлению, сопереживанию и воображению. Чтобы крестьяне смогли освоить механизмы и превратиться в производственную рабочую силу, они должны были научиться читать и писать. Им необходимо было дать образование, информировать и сформировать их. Они обязаны были понять, что можно жить по-другому. Поэтому была потребность в большом числе людей, способных представить себя в новой роли и окружении. Их надо было научить мыслить по-другому. Поэтому индустриализм должен был в какой-то степени демократизировать не только средства коммуникации и политику, но и воображение. В результате таких психокультурных перемен изменились определенные черты характера – появился новый социальный характер. И сегодня мы опять оказались на грани такого же психокультурного переворота.

Стремительное удаление от оруэлловского униформизма холодной войны затрудняет какие-либо обобщения относительно зарождающейся психики. Здесь требуется значительный комплекс представлений о будущем, которые требуют не только научных расчётов, но и последовательного нравственного императива. Тем не менее мы можем указать на важные перемены, которые, вероятно, будут влиять на психологическое развитие в обществе волны в информационном обществе.65

И это подводит нас к весьма интересным вопросам, если не выводам. Ведь эти перемены затрагивают воспитание детей, образование, юность, работу и даже то, как формируется образ нашего «я». Невозможно изменить все это, не меняя весь социальный характер будущего. Формирование ситуации подготовки молодого поколения к управлению обществом завтрашнего дня, вероятно, требует сочетания творчески мыслящей и способной реагировать на ускоряющийся социальный прогресс с позиций гуманистических ценностей, когда свободное развитие личности является условием свободного образованного и безопасного развития социума.

В период индустриализации миллионы родителей осуществляли собственные мечты в своих детях, так как они могли вполне резонно ожидать, что их дети достигнут больших успехов в социальной и экономической сферах, чем они сами. Эти мечты о продвижении наверх побуждали родителей сосредоточивать огромную психическую энергию на своих детях. Важен вывод Э. Тоффлера: «Сегодня, в ситуации перманентного кризиса, многие родители, принадлежащие к среднему

147

классу, испытывают мучительное разочарование, когда их дети, живя в гораздо более сложном мире, движутся по социоэкономической лестнице вниз, а не вверх. Исчезает возможность состояться с помощью своих детей»66.

Можно ожидать, что юношеский период будет более длительным и сложным, так как процесс полноценного усвоения достижений цивилизации требует синтеза усилий семьи государства и общественных институтов по включению личности в постоянно изменяющийся социум. Исходя из известного тезиса Гегеля, что сила системы равна её самому слабому звену, то в глобализируемом мире не только социальная безопасность молодёжи, но и человечества во всё большей степени зависят от нравственности и культуры каждой личности. Техногенные катастрофы подтверждают, что там, где нравственная составляющая подчинена прибыли, общество находится в состоянии угроз экологической и гуманитарной катастроф.

С течением времени следует ожидать, что образование тоже изменится. Многие дети станут учиться не в классной аудитории. Сократится, а не увеличится число лет обязательного школьного образования. Исчезнет строгая возрастная изоляция, молодые и старые будут общаться друг с другом. Образование, более разнообразное и тесно связанное с работой, будет продолжаться в течение всей жизни. А сама работа – будь то производство для рынка или для домашнего пользования,

– вероятно, начнется раньше, чем это было у одного или двух последних поколений. В силу этих причин цивилизация может оказывать предпочтение совсем другим чертам характера у молодых, таким, как независимость от мнений сверстников, меньшая ориентация на потребление и меньшее гедонистическое зацикливание на самом себе. По мере того как подросток взрослеет и выходит на трудовую арену, новые силы вступают в игру с его или ее личностью, поощряя одни черты и наказывая или карая другие.

В эпоху индустриального общества работа на заводах и в учреждениях постоянно становилась более однообразной, специализированной и срочной, а работодатели предпочитали работников, которые были послушны, пунктуальны и готовы выполнять механическую работу. Соответствующие черты характера воспитывались в школах и поощрялись корпорациями. С наступлением информационного общества работа становится все более разнообразной, менее фрагментированной, каждый выполняет более крупное, а не мелкое задание. Гибкий график и свободный темп заменяют прежнюю потребность в массовой синхронизации поведения. Работникам приходится справляться с более частыми переменами в их работе, а также со сбивающим с толку чередованием переводов персонала, изменений продукции и реорганизаций.

148

Таким образом, современные работодатели испытывают все возрастающую потребность в мужчинах и женщинах, которые принимают на себя ответственность и понимают, как их работа связана с работой других. Они должны справляться с более крупными заданиями и быстро адаптироваться к изменившимся обстоятельствам, чувствовать настроение людей вокруг них.

По данным исследователя общественного мнения в США Дэниела Янкеловича, только 56% американских работников, главным образом более пожилые, еще сохраняют мотивацию традиционными стимулами. Они счастливы получать четкие указания по работе и понятные задания, не рассчитывают найти «смысл» в своей работе. Напротив, уже 17% рабочей силы отражает новые ценности, возникающие в недрах современной экономики. В основном молодые руководители среднего звена, они, как заявляет Янкелович, «жаждут большей ответственности и более живой работы с поручениями, достойными их таланта и квалификации»67. Наряду с финансовым вознаграждением они ищут в работе смысл.

Чтобы привлечь таких работников, наниматели начинают предлагать индивидуальные вознаграждения. Это объясняет, почему некоторые передовые компании предлагают сейчас работникам не фиксированный набор дополнительных льгот, а отпуска, медицинские льготы, пенсии и страхование по их выбору. Каждый работник может выбрать исходя из своих нужд. Янкелович пишет: «Нет такого одного набора стимулов, которым можно мотивировать весь спектр рабочей силы». Более того, добавляет он, среди разнообразных вознаграждений за работу деньги больше не имеют такой мотивирующей силы, как раньше. Никто не хочет сказать, что этим работникам не нужны деньги. Конечно, нужны. Но, достигнув определенного уровня доходов, они начинают сильно отличаться в своих потребностях»68.

В то же время наиболее укоренившиеся модели власти также меняются. В фирмах индустриальной эпохи у каждого работника один начальник. Споры среди сотрудников решает начальник. При новой форме организаций стиль совершенно иной. Работники имеют одновременно более одного руководителя. Разные по рангу и квалификации люди встречаются во временных, создаваемых для решения конкретного вопроса, группах. Подобная форма предполагает, что конфликт может быть здоровым... разные мнения ценятся, и люди выражают свою точку зрения даже когда знают, что другие могут не согласиться.69

Такая система наказывает работников, проявляющих слепое послушание. Она вознаграждает тех, кто возражает в разумных пределах. Работники, ищущие смысл, ставящие под сомнение авторитеты, желающие поступать по своему разумению или требующие, чтобы их работа была социально значимой, могут считаться смутьянами на предприятиях индустриальной эпохи. Но предприятия информационной цивилизаци не смогут работать без них.

149

Таким образом, мы повсеместно видим едва различимое, но глубокое изменение черт личности, вознаграждаемых экономической системой, – изменение, которое формирует появляющийся социальный характер. Не только воспитание детей, образование и работа будут оказывать влияние на развитие личности в наступающей цивилизации. Еще более глубинные силы воздействуют на психику будущего. Ибо экономика состоит не только из рабочих мест или оплачиваемой работы.

В современной экономической системе каждый непосредственно или опосредованно оказывает свое психологическое воздействие на нас. Ибо каждый выдвигает свою собственную этику, свой собственный набор ценностей и свое собственное определение успеха.

Рыночная этика не классифицировала людей по тому, какими навыками владеют, этика производства-потребления высоко оценивает то, что люди делают. Иметь много денег все еще престижно. Но и другие характеристики берутся в расчет. Среди них такие, как уверенность в своих силах, способность адаптироваться и выжить в трудных условиях, умение делать вещи своими руками – построить забор, приготовить хороший обед, сшить платье или отреставрировать старинный комод.

Более того, если производственная или рыночная этика восхваляет устремленность к одной цели, этика производителя-потребителя призывает к широте интересов. Разносторонность заносится в графу достоинств. В производстве-потреблении мы обычно сталкиваемся с более конкретной, непосредственной действительностью; производство-потребление предполагает прямой контакт с вещами и людьми. Поскольку многие делят свое время, выступая частично как работники, а частично как производители-потребители, они в состоянии наслаждаться конкретным и абстрактным, взаимодополняющими удовольствиями от интеллектуальной и физической работы. Этика производителя-потребителя возвращает уважение ручному труду после 300-летнего пренебрежения. И это новое равновесие также способно влиять на изменение черт личности.

Короче говоря, с увеличением доли производства-потребления в экономике в целом появляется еще один источник психологического изменения. Влияние основных перемен в производстве и производствепотреблении вместе с глубокими изменениями в воспитании детей и образовании обещает переделать наш социальный характер, по крайней мере, так же сильно, как это сделала индустриализация 300 лет назад. Новый социальный характер возникает в самом центре нашего общества.

Действительно, даже если каждое из этих наблюдений окажется ошибочным, если каждый сдвиг, который мы начали замечать, пойдет в обратную сторону, есть еще одна последняя, огромная причина ожидать прорыва в психосфере, эту причину можно кратко обозначить как «революция средств коммуникации».

Связь между средствами коммуникации и характером сложна, но неразрывна. Мы не можем изменить все наши средства коммуникации и

150