vMkYLZErVP

иранской революции, которая произошла в 1979 году, или другой факт – что эта отметка доли молодежи была достигнута в Алжире в начале девяностых, именно когда исламистский Фронт исламского спасения добился народной поддержки и записывал на свой счет победы на выборах. Возможно, существуют региональные вариации в положении «молодёжного пика» среди мусульман. Необходимо относиться к этим данным крайне осторожно, но прогнозы показывают, что доля молодежи среди боснийского и албанского населения начнет резко снижаться на стыке столетий.

В главных арабских странах (Алжир, Египет, Марокко, Сирия, Тунис) число людей двадцати с небольшим лет, ищущих работу, будет расти примерно до 2010 года. По сравнению с 1990-м, количество соискателей на рынке труда увеличится на тридцать процентов в Тунисе, примерно на 50% в Алжире, Египте и Марокко и более чем на 100% в Сирии. Резкий рост грамотности в арабских странах приводит к разрыву между грамотным молодым поколением и преимущественно неграмотным старшим, поэтому «несовпадение знаний и власти», скорее всего, «внесет дальнейшую напряженность в политические системы».

Большему населению необходимо больше ресурсов, поэтому населению из стран с плотным и/или быстро растущим населением свойственно занимать территории и оказывать давление на другие, менее динамичные в демографическом плане народы. Таким образом, рост исламского населения является основным фактором, вызывающим конфликты вдоль границ исламского мира между мусульманами и другими народами. Перенаселенность в сочетании с экономической стагнацией способствует миграции мусульман на Запад и другие немусульманские общества, создавая из эмиграции проблему для этих стран. Соприкосновение быстро растущего народа из одной культуры с медленно растущим или угасающим народом другой культуры приводит к проблемам в экономическом и/или политическом устройстве в обоих обществах. В 1970-е годы, например, демографический баланс в бывшем Советском Союзе резко изменился, когда число мусульман выросло на 24%, а русских – на 6,5%, что вызвало немалую тревогу у коммунистических лидеров Центральной Азии. Подобный рост количества албанцев не воодушевил сербов, греков и итальянцев. Израильтяне озабочены высокими темпами роста населения Палестины, а Испания, чье население растет менее чем на одну пятую процента в год, с беспокойством смотрит в сторону своих соседей из Магриба, где темпы роста в десять раз выше, а доля валового национального продукта (ВНП) на душу населения – в десять раз ниже.

Ни в одной стране не может вечно продолжаться экономический рост, измеряемый двузначными числами, и азиатский экономический бум пойдет на спад где-то в начале двадцать первого века. Темпы японского экономического роста значительно упали в середине 1970-х и с тех пор не

61

намного превышали показатели Соединенных Штатов и европейских стран.37 Одна за другой азиатские страны «экономического чуда» будут наблюдать у себя снижение показателей роста и переход на «нормальный» уровень, свойственный обычной развитой экономике. То же самое и с религиозным возрождением – оно не может длиться вечно, и на каком-то этапе Исламское возрождение сойдет на нет и канет в Лету. Это, скорее всего, произойдет после того, как демографический импульс, подпитывающий ее, ослабеет во втором-третьем десятилетии двадцать первого века. В это время ряды активистов, воинов и мигрантов сократятся, а высокий уровень противоречий внутри ислама, а также между мусульманами и другими обществами, скорее всего, пойдет на убыль. Взаимоотношения между исламом и Западом не станут близкими, но они станут менее конфликтными, а квази-война, скорее всего, уступит место «холодной войне» или, пожалуй, даже «холодному миру».

Экономическое развитие в Азии оставит в наследство богатые, сложные экономические структуры, прочные международные связи, преуспевающую буржуазию и благополучный средний класс. Все это должно привести к возникновению более плюралистичной и, возможно, более демократичной политики, которая, однако, не обязательно будет более прозападной. Усиление могущества, напротив, послужит стимулом развития азиатской самоуверенности в международных делах и попытках направить глобальные тенденции в сторону, неблагоприятную для Запада,

иперестроить международные институты таким образом, чтобы там не использовались западные нормы и модели. Исламское возрождение, как и схожие движения, включая Реформацию, также оставит после себя значительный след. Мусульмане будут иметь намного более ясное представление о том, что у них есть общего и что отличает их от немусульман. Новое поколение лидеров, которое придет к власти после того, как поколение мусульманского «пика молодёжи» станет старше, не обязательно будет фундаменталистским, но будет более предано идеалам ислама, чем его предшественники.38 Усилится индигенизация. Исламское возрождение создаст сеть исламистских общественных, культурных, экономических и политических организаций в рамках стран и международных союзов более крупных обществ. Кроме того, Исламское возрождение покажет, что «ислам – это решение» проблем с моралью, идентичностью, смыслом и верой, но не проблем социальной несправедливости, политических репрессий, экономической отсталости и военной слабости. Эти неудачи могут вызвать всеобщее разочарование в политическом исламе и вызвать определенную реакцию против него, а также подтолкнуть к поиску альтернативных «решений» этих проблем. Вероятно, может возникнуть даже более яростный антизападный национализм, который будет обвинять Запад во всех неудачах ислама. Есть

идругая возможность: если в Малайзии и Индонезии продолжится

62

экономический прогресс, они смогут передоложить «исламскую модель» развития, которая будет конкурировать с западной и азиатской моделями.

В любом случае, в ближайшие десятилетия экономический рост в Азии будет оказывать глубоко дестабилизирующий эффект на установивший международный порядок, где доминирует Запад, а развитие Китая, если оно продолжится, приведет к значительным изменениям в соотношении сил среди цивилизаций. Кроме того, Индия добивается бурного экономического роста и заявляет о себе как о важном факторе на влияние на мировой арене. Тем временем рост мусульманского населения становится дестабилизирующей силой как для мусульманских стран, так и их соседей. Большое количество молодежи со средним образованием продолжает подпитывать Исламское возрождение и поощряет мусульманскую воинственность, милитаризм и миграцию. В результате этого в начале двадцать первого века мы стали свидетелями продолжающегося возрождения могущества и культуры не западных обществ.39 Как показал исторический опыт 20-го века, системные кризисы в первую очередь затрагивают интересы молодого поколения и если проблемы развития цивилизации решаются на путях гуманизма и солидарности человека труда, то научно-технический прогресс является тем фактором, который мотивирует научное управление обществом и гарантирует социальную безопасность молодёжи.

Вопросы для закрепления

1.Демографический фактор экономического развития в мировой экономике.

2.Социокультурные противоречия глобализации экономики.

3.Историческая память поколений и региональная безопасность молодёжи.

Литература

1.Бьюкенен, П. Смерть Запада / П. Бьюкенен. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2007. – 444 с.

2.Поляков, А.А. Методология управления социально-экономическими проектами национального масштаба / А.А. Поляков // Социальная политика и социология. – 2009 – № 5. – С. 65-75.

3.Тоффлер, Э. Третья волна / Э. Тоффлер – М.: ООО «Издательство

АСТ», 2004. – 781 с.

4. Фукуяма, Ф. Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции / Ф. Фукуяма. – М.: ООО

«Издательство АСТ»: ОАО «ЛЮКС», 2004. – 349 с.

63

5.Хантингтон, С. Кто мы?: Вызовы американской национальной идентичности / С. Хантингтон. – М.: ООО «Издательство АСТ»:

ООО «Транзиткнига», 2004. – 635 с.

6.Хантингтон, С. Столкновение цивилизаций / С. Хантингтон. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2006. – 571 c.

64

ЛЕКЦИЯ 6

Культурная перестройка структуры глобальной политики и социальная безопасность молодёжи

Характер социальных и культурных изменений в мире после распада

СССР вызвал не просто разочарование населения большинства стран мира и возросшее чувство тревоги за судьбы цивилизации. Один из ключевых гарантов развития мирового сообщества после победы над фашизмом потерял своё значение для мировой политики. Значительный сектор мировой культуры утратил прогрессивные идеалы развития.

Под влиянием модернизации глобальная политика сейчас выстраивается по-новому, в соответствии с направлением развития культуры. Народы и страны со схожими культурами объединяются, народы и страны с различными культурами распадаются на части. Объединения с общими идеологическими установками или сплотившиеся вокруг сверхдержав уходят со сцены, уступая место новым союзам, сплотившимся на основе общности культуры и цивилизации. Политические границы все чаще корректируются, чтобы совпасть с культурными: этническим, религиозными и цивилизационными. Культурные сообщества приходят на смену блокам времен «холодной войны», и линии разлома между цивилизациями становятся центральными линиями конфликтов в глобальной политике.

Во времена «холодной войны» страна могла не принадлежать ни к какому блоку, что многие переходили из одного союза в другой. Лидеры страны могли принимать решения на основе своих соображений относительно интересов безопасности, расчетов соотношения сил и своих идеологических предпочтений. В новом мире центральным фактором, определяющим симпатии и антипатии страны, становится культурная идентичность. Ранее страна могла ждать вступления в блок во время «холодной войны», но она не может не иметь идентичности. Вопрос «На чьей вы стороне?» сменился более принципиальным: «Кто вы?». Каждая страна должна иметь ответ. Этот ответ, культурная идентичность страны, и определяет ее место и мировой политике, ее друзей и врагов.

1990-е годы увидели вспышку глобального кризиса идентичности. Почти везде люди спрашивали себя: «Кто мы такие?», «Откуда мы?» и «Кто не с нами?». Эти вопросы были центральными не только для народов, пытающихся построить новые национальные государства, как в бывшей Югославии, но и для многих других. В середине 90-х среди стран, где активно обсуждались вопросы национальной идентичности, были: Алжир, Канада, Китай, Германия, Великобритания, Индия, Иран, Япония, Мексика, Марокко, Россия, ЮАР, Сирия, Тунис, Турция, Украина и Соединенные Штаты. Наиболее остро вопрос идентичности стоял, конечно

65

же, в расколотых государствах, в которых проживают значительные группы людей из различных цивилизаций.

Когда приходит кризис идентичности, для людей приобретает значение кровь и вера, религия и семья. Люди сплачиваются с теми, у кого те же корни, церковь, язык, ценности и институты и дистанцируются от тех, у кого они другие. В Европе таким странам, как Австрия, Финляндия и Швеция, которые в культурном плане принадлежат к Западу, пришлось «развестись» с Западом и стать нейтральными в годы «холодной войны». Сейчас они смогли присоединиться к Европейскому Союзу. Католические

ипротестантские страны бывшего Варшавского договора – Польша, Венгрия, Чешcкая Республика и Словакия – вступили в Евросоюз и НАТО,

иих примеру следует Прибалтика. Европейские державы явно дают понять, что они не хотят принимать мусульманскую страну, Турцию, в состав Европейского Союза и не слишком рады видеть вторую мусульманскую страну, Боснию, на Европейском континенте. На севере развал Советского Союза привел к появлению новых (и старых) моделей взаимоотношений среди прибалтийских стран, а также их отношений со Швецией и Финляндией. Премьер-министр Швеции открыто напоминает России, что прибалтийские республики – часть шведского «ближнего зарубежья» и что Швеция не сможет сохранять нейтралитет в случае, если Россия нападет на них.

Схожие изменения происходят и на Балканах. Во время «холодной войны» Греция и Турция были членами НАТО, Болгария и Румыния входили в Варшавский договор, Югославия придерживалась политики неприсоединения, а Албания была закрытой страной, иногда входившей в союз с коммунистическим Китаем. Сейчас эти модели времен «холодной войны» уступают место традициям, чьи корни уходят в ислам и православие. Балканские лидеры говорят о появлении греческо-сербо- болгарского православного альянса. «Балканские войны, – заявил премьерминистр Греции, – заставили зазвучать резонанс православных связей… это тесные узы. Они были скрыты, но в свете событий на Балканах они принимают четкие очертания. В обострившихся новых противоречиях люди ищут идентичность и безопасность. Люди обращаются к корням и связям, чтобы защититься от неизвестного». Эти взгляды разделяет и лидер ведущей оппозиционной партии в Сербии: «Ситуация на юговостоке Европы вскоре потребует создания балканского альянса православных стран, включая Сербию, Болгарию и Грецию, чтобы противостоять вторжению ислама». Православные Сербия и Румыния обратили свои взгляды на север и активно сотрудничают при решении общих проблем с католической Венгрией. С распадом СССР

«противоестественный» союз Греции с Турцией потерял всякое свое значение, и вот уже мы видим эскалацию напряженности между ними, усиление конфликтов из-за Эгейского моря, Кипра, их военного баланса, их роли в НАТО и Европейском Союзе, а также их отношений с

66

Соединенными Штатами. Турция хочет утвердить себя в роли защитника балканских мусульман и оказывает помощь Боснии. В бывшей Югославии Россия поддерживает православную Сербию, а Германия – католическую Хорватию, мусульманские страны едины в своем стремлении помочь боснийскому правительству, и сербы воюют с хорватами, боснийскими мусульманами и албанскими мусульманами. В общем, Балканы снова были «балканизированы» по религиозному признаку. «Сейчас появляются две оси, – считают политологи, – одна из которых одета в рясы восточного православия, вторая облачена в исламскую чадру», и существует возможность «еще более острой борьбы за влияние между осью Белград – Афины и альянсом Албания – Турция».

Тем временем в бывшем Советском Союзе православные Беларусь, Молдова и Украина тяготеют к России, а армяне и азербайджанцы воюют друг с другом, в то время как их русские и турецкие братья пытаются поддержать их и остановить конфликт. Российская армия воевала с мусульманскими фундаменталистами в Таджикистане и мусульманскими националистами в Чечне. Бывшие советские, ныне независимые мусульманские республики стремятся создать различные формы экономических и политических связей друг с другом и расширить сотрудничество со своими мусульманскими соседями, в то время как Турция, Иран и Саудовская Аравия прилагают огромные усилия для того; чтобы укрепить связи с этими новыми государствами. В Индокитае продолжаются острые разногласия Пакистана и Индии по поводу Кашмира и военного баланса между ними. Кровопролитие в Кашмире усиливается, и в Индии разгораются все новые конфликты между мусульманскими и индуистскими фундаменталистами.

В Восточной Азии, где проживают шесть различных цивилизаций, усиливается гонка вооружений и начинаются территориальные споры. Три «малых Китая» – Тайвань, Гонконг и Сингапур, а также зарубежные китайские сообщества из Юго-Восточной Азии все больше ориентируются на «материк», сотрудничают с ним и зависят от него. Две Кореи нерешительно, но движутся к объединению. В юго-восточных странах взаимоотношения между мусульманами, с одной стороны, и китайцами и христианами – с другой, становятся все более напряженными и подчас доходят до насилия.

Экономические союзы в Латинской Америке – Mercosur, Андский пакт, Троичный пакт (Мексика, Колумбия и Венесуэла), Центральноамериканский Общий рынок вступили в новую жизнь, тем самым вновь подтверждая факт, наиболее ярко продемонстрированный Европейским Союзом, что экономическая интеграция проходит намного быстрее и заходит дальше, если она основана на культурной общности. В то же время Соединенные Штаты и Канада пытаются вовлечь Мексику в Североамериканскую зону свободной торговли, и успех этого процесса в долгосрочной перспективе в большой мере зависит от способности

67

Мексики переопределиться в культурном плане и перейти из Латинской Америки в Северную Америку.

С уходом миропорядка времен «холодной войны» страны всего мира начали воскрешать старые антагонизмы и симпатии. Государства активно ищут общность и находят эту общность со странами с той же культурой и из той же цивилизации. Политики взывают, а люди отождествляют себя с «большими» или великими («большими») культурными сообществами, которые превосходят границы национальных государств. Среди таких общностей «Великая Сербия», «Великий Китай», «Великая Турция», «Великая Венгрия», «Великая Хорватия», «Великий Азербайджан», «Великая Россия», «Великая Албания», «Великий Иран» и «Великий Узбекистан».

Будут ли политические и экономические союзы всегда совпадать с культурными и традиционными? Соображения баланса сил будут время от времени приводить к межцивилизационным альянсам.

Почему же культурная общность облегчает сотрудничество и единство среди людей, а культурные различия ведут к расколу и конфликтам?

Во-первых, у каждого есть несколько идентичностей, которые могут конкурировать друг с другом или дополнять друг друга: родственные, профессиональные, культурные, институциональные, территориальные, образовательные, религиозные, идеологические и другие. Идентификации на одном уровне могут сталкиваться с теми, что находятся на другом уровне. Классический случай: в 1914 году немецким рабочим пришлось выбирать между своей классовой идентификацией с международным пролетариатом и своей национальной идентификацией с немецким народом и империей, выбор в пользу национальной идентификации привел к мировой войне и краху Германии. В современном мире культурная идентификация приобретает все большее значение по сравнению с другими направлениями идентичности. Однако трудно быть уверенным, что это оптимальный вариант в эпоху глобализации мировой экономики. Экономический кризис, разразившийся в 2008 году, ударил в первую очередь по социальной безопасности молодёжи.

В каждом направлении идентичность наиболее значима при непосредственном контакте «лицом к лицу». Более узкие идентичности, однако, не обязательно вступают в конфликт с более широкими. Офицер армии может идентифицировать себя институционально со своей ротой, полком, дивизией и родом войск. Аналогично, любой человек может идентифицировать себя со своим кланом, этнической группой, национальностью, религией и цивилизацией. Рост важности культурной идентификации на низком уровне может усилить ее значимость на высоком уровне. Все увеличивающаяся степень разделения людей во всем мире по культурному признаку означает, что все большую важность приобретают конфликты между культурными группами; цивилизации –

68

это культурные целостности самого широкого уровня; поэтому центральное место в глобальной политике занимают конфликты между различными цивилизациями.

Во-вторых, увеличение значимости является в большой мере, результатом социально-экономической модернизации на индивидуальном уровне, где из-за нарушения привычных устоев и отчуждения создается необходимость поиска более значимых идентичностей, а также на уровне общества, где рост могущества и влияния не-западных обществ стимулирует возрождение местных идентичности и культуры.

В-третьих, идентичность на любом уровне – личности, племени, расы, цивилизации – можно определить только через отношение к «другим»: другому человеку, племени, расе, цивилизации. История показывает нам, что взаимоотношения между странами или другими общностями людей одной и той же цивилизации отличаются от взаимоотношений между странами или общностями из разных цивилизаций. Различные законы регулировали поведение с теми, «как мы», и теми «варварами», которыми мы не являемся.

Эти различия между внутри – и внецивилизационным поведением возникли из-за следующих факторов:

−чувства превосходства (временами – неполноценности) по отношению к людям, которые воспринимаются как совершенно другие;

−боязни таких людей и отсутствия веры в них;

−сложности в общении с ними из-за проблем с языком и тем, что считается вежливым поведением;

−недостаточной осведомленности о предпосылках, мотивациях, социальных взаимоотношениях и принятых в общее нормах у других людей.

Всовременном мире улучшения в области транспорта и связи привели к более частым, более плотным, более симметричным и более содержательным контактам среди людей различных цивилизаций. В результате этого у них усиливается национальная идентичность. Французы, немцы, бельгийцы и голландцы все чаще думают о себе как о европейцах. Ближневосточные мусульмане отождествляют себя с боснийцами и чеченцами и объединяются для помощи им. Китайцы по всей Восточной Азии отождествляют свои интересы с интересами китайцев, живущих «на материке». Русские отождествляют себя с сербами

идругими православными народами и оказывают им помощь. Это широкие уровни цивилизационной идентичности означают более глубокое осознание цивилизационных различий и необходимости защищать то, что отличает «нас» от «них».

В-четвертых, чаще всего конфликты между странами и группами, принадлежащими к различным цивилизациям, разгораются из-за обычных причин: контроль над населением, территорией, богатствами и ресурсами,

69

а также относительного могущества, то есть возможность насадить собственные ценности, культуру и институты в другой группе по сравнению с возможностью другой группы сделать то же самое с вами. Но конфликты между культурными группами часто затрагивают вопросы культуры. Различия между светскими идеологиями – например, марксизмом-ленинизмом и либеральной демократией – можно как минимум обсуждать, как максимум разрешить. Разногласия в материальных интересах также можно уладить путем переговоров и свести к компромиссу, что невозможно в случае с вопросами культуры. Индуисты и мусульмане вряд ли решат вопрос, что строить в Айодхъя – храм или мечеть, или и то и другое, или ничего, или синкретическое здание, которое одновременно будет и храмом, и мечетью. Не поддаются легкому решению и кажущиеся чисто территориальными вопросами споры албанских мусульман и православных сербов за Косово или евреев с арабами за Иерусалим, поскольку эти места имеют глубокое историческое, культурное и эмоциональное значение для спорящих сторон. Точно так же ни французские власти, ни мусульманские родители, скорее всего, не обрадуются достигнутому компромиссу, согласно которому школьницаммусульманкам разрешается носить традиционные мусульманские платья через день в течение школьного года. Подобные культурные вопросы ставят правительства перед выбором: да или нет, все или ничего.

И, наконец, пятый фактор – это повсеместность конфликта. Человеку свойственно ненавидеть. Для самоопределения и мотивации людям нужны враги: конкуренты в бизнесе, соперники в достижениях, оппоненты в политике. Однако актуальна мысль Гоббса и сегодня: «… всякий человек должен добиваться мира, если у него есть надежда достигнуть его; если же он не может его достигнуть, то он может использовать любые средства, дающие преимущество на войне»40. Естественно, люди не доверяют тем, кто отличается от них и имеет возможность причинить им вред, и видят в них угрозу. Разрешение одного конфликта и исчезновение одного врага порождает личные, общественные и политические силы, которые дают толчок к новым конфликтам. «Тенденция «мы» против «них», – как цитирует в Левиафане Гоббс: «человек человеку волк». В современном мире «ими» все чаще и чаще становятся люди из других цивилизаций.

С окончанием «холодной войны» конфликт не завершился, а вызвал к жизни новые идентичности, имеющие корни в культуре, и новые модели конфликтов между группами из различных культур, которые на самом широком уровне называются цивилизациями. В то же самое время общая культура стимулирует сотрудничество между государствами и группами, которые к этой культуре принадлежат, что можно видеть в возникающих моделях региональных союзов между странами, в первую очередь экономических.

70