sPrTsT0Izd

тов функционального императива, столь же значимого для предметов, как и для женщин (и мужчин).

Вместе с красотой, сексуальность сегодня руководит "новым открытием" и потреблением тела. Императив красоты, который является императивом сделать производительным человеческое тело, включает эротику как средство по извлечению сексуальности.

Нужно четко отличать эротику как распространенное в нашем обществе меновое отношение от собственно сексуальности. Нужно различать эротическое тело, опору меновых знаков желания, от тела как места фантазма и обиталища желания. В теле-импульсе, теле-фантазме, преобладает индивидуальная структура желания. В «эротизированном» теле преобладает именно социальная функция обмена. В этом смысле эротический императив, который, как вежливость или многие другие общественные ритуалы, проходит через инструментальный код знаков, является только (как и эстетический императив красоты) вариантом или метафорой функционального императива.

Таким образом, мы можем сказать, что в обществе потребления человеческое тело приобретает статус объекта, главными лейтмотивами которого являются красота и эротизм. Красота и эротизм же представляют собой новые императивы капиталистического общества потребления.

Литература

1.Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака: научная статья. [пер. под ред. В. Кузнецова]. М., 2007.

2. Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. [пер. с франц. Е.А. Самарской]. М.: Культурная революция; Республика, 2006.

269 с.

3.Козырев Г.И. Общество потребления как система социального контроля // Вестник РГГУ. Серия «Философия. Социология. Искусствоведение»,

2017.

4.Холодарева В.И. Бодрийяр Ж. Свобода как симулякр // Вестник РГГУ. Серия «Философия. Социология. Искусствоведение», 2008.

160

УДК 1(470)(091) ББК 87.3.(2)53-697

В.А. Пташкограй, В.М. Воронов

ФГБОУ ВО «Мурманский арктический государственный университет» г. Мурманск, Россия

ФИЛОСОФИЯ ИМЕНИ ПАВЛА ФЛОРЕНСКОГО

Аннотация. В статье обозреваются философские взгляды Павла Флоренского на значение имени собственного в жизни человека. На то какую роль они играют в судьбе, имена с точки зрения религии и искусств.

Ключевые слова: имя, философия имени, личность, знамение, социальная значимость имени, религиозный аспект имени, имя в искусстве, имя в народной культуре.

V.A. Ptashkograi,

V.M. Voronov

Murmansk Arctic State University

Murmansk, Russia

PHILOSOPHY OF NAME OF PAVEL FLORENSKY

Abstract. The article considers philosophical views of Pavel Florensky on a meaning of proper name in person’s life, the role they play in a destiny; names from a point of view of religion and art.

Key words: name, philosophy of name, personality, omen, social significance of name, religious aspect of name, name in art, name in folklore.

Сначала хотелось бы немного прояснить личность самого Павла Флоренского. Родился он 9 января 1882 г. в Закавказье, возле местечка Евлах, Елисаветпольской губернии (ныне – Азербайджан), в семье инженерапутейца. Учился во Второй тифлисской гимназии, окончил ее с золотой медалью, по ее окончании поступил на физико-математическое отделение Московского университета.

В 1904 г. поступил в Московскую Духовную Академию и переселился в Сергиевский Посад. Служил в домовой церкви приюта Красного Креста в Сергиевом Посаде. В 1915 г. уехал на фронт в качестве полкового священника военно-санитарного поезда. События революции воспринимает как живой апокалипсис, философски и политически всё более склоняется к теократическому монархизму. Вел активную научную деятельность и за свою жизнь запатентовал более 100 научных открытий и изобретений.

161

В1930-х годах был ложно обвинен в создании «националфашистского центра». В 1934 г. ему предложили выехать в Чехословакию. Он ответил решительным отказом. В 1937 году – расстрелян. Был реабилитирован в 1959 году.

Вего философии имена – это не пустые звуки, они отражаются на реальной жизни человека. Они заключают себе часть личности человека. Для П. Флоренского имена играли куда-большую роль, чем просто «наименования» людей, чем просто слова. В н их он видел глубокий смысл человеческой души.

Флоренский рассматривал смысл имён с самых разных точек зрения, но среди их всех можно выделить три основных направления: искусство и народное творчество, историко-социальная и религиозная точки зрения

[1, С. 4-61].

Вискусстве образ имени представляется в работе Флоренского как «глубокое обобщение действительности». Флоренский говорит о том, что подбирая имя своему литературному персонажу, каждый автор вкладывает

внего глубочайший смысл. Оно заключает в себе всю суть персонажа: его характер, жизненную энергию, эмоции, которые в нем преобладают. Имена он представлял в виде свернутых свитков, которые раскрываются целым произведением. Ежели писатель не отдает должное внимание имени своего персонажа, то он не до конца осознает саму суть и смысл своего произведения. «Имя – тончайшая плоть, посредством которой объявляется духовная сущность» [1, С. 7].

Висторико-социальном плане можно отметить, что окончательная утеря имени общественно всегда означала гражданскую и историческую смерть, окончательное исчезновение с горизонта истории; напротив, вхождение в историю, закрепление в ней своего места, своей реальности всегда обозначалось как «создание себе имени». Тот, кто не имеет имени фактически не существует для общества. П. Флоренский приводит курьёзный пример времен Великой Французской революции, когда к суду был привлечен некто де Сен-Сир: Между ним и судом происходит следующий диалог:

«- "Моя фамилия де Сен-Сир", - отвечает подсудимый [1, С. 55]. - "Нет более дворянства", - возражает председатель.

- "В таком случае, значит, я Сен-Сир".

- "Прошло время суеверия и святошества, - нет более святых". - "Так я просто - Сир".

- "Королевство со всеми его титулами пало навсегда", - следует опять ответ.

Тогда в голову подсудимого приходит блестящая мысль:

- "В таком случае, - восклицает он, - у меня вовсе нет фамилии и я не подлежу закону. - Я ни что иное, как отвлеченность - абстракция; вы не

162

подыщете закона, карающего отвлеченную идею. Вы должны меня оправдать".»

Суд озадаченный таким заявлением действительно его оправдал, так как нельзя судить того у кого нет имени, кого фактически не существует.

Большое внимание П. Флоренский будучи глубоко религиозным человеком и имеющий духовный сан, в своем произведении он уделяет религиозным аспектам имени [1, С. 28].

Имя в религии для Флоренского играло важную роль. Он считал, что при крещении, когда священник дает человеку имя, то он закладывает «житие», судьбу человека. Если он даст имя святого – это означает счастливую жизнь, если имя мученика – то большие жизненные трудности, а то

и«сплошные мучения». При этом подчеркивается, что человек, получивший например имя святого, не обязательно в точности повторит его жизненный путь, а лишь через имя наследует определенный склад личности. Имя оценивается Церковью, как духовная норма личностного бытия, а святой – как наилучший ее выразитель.

Врелигиозном плане он также рассматривает именные знамения. По его словам они представляют собой определенные знаки судьбы, которые подсказывают человеку о его дальнейшей судьбе. Эти знамения подсказывают какие ошибки в будущем он может допустить и предназначены для того, чтобы дать человеку шанс уберечь себя в будущем от несчастий.

Примером такого предзнаменования П. Флоренский приводит случай из «жизнеописания Антония Архиепископа Казанского»:

«Предвестием скорой своей кончины, Преосвященный Антоний, Архиепископ Казанский, признавал то обстоятельство, что в ближайшее пред этим время скончались один за другим три Антония, бывший Епископ Пермский, отец наместник Троице-Сергиевой Лавры и Архиепископ Владимирский» [1, С. 50-51].

Здесь можно возразить, и сказать, что в мире умирает много Антониев, и сопоставить смерти трех из них и сделать из этого вывод было бы не совсем верно. Но, автор аргументирует это тем, что не смотря на то что действительно, в мире умирает много Антониев, мы забываем учесть социальную значимость этих трех человек. Это были не просто Антонии, это были настоятели монастырей, архиепископы, люди имеющие высокий духовный сан.

Почему же тогда, многие люди не замечают этих знаков, не видят их

ине могут предсказать по ним свою судьбу и повлиять на неё? Это связано с тем, что наиболее яркие, четкие предзнаменования относятся в основном к «сильным мира сего», людям с высоким положением легче разглядеть знамение в своей жизни, оно будет отлично выделяться на фоне повседневности (Пример Антония). Простые люди часто не замечают своих знамений, так как они блекнут на фоне общих событий, люди просто не замечают их в суете жизни.

163

Особое отношения складывается у имени с личным местоимением «Я». В духовно-аскетической практике запрещено употреблять слово Я, так как в нем заключена субъективность человека, его заблуждения. Ведь хорошо известно злоупотребление этой частью речи «Я», когда предаются мечтательности, духовной бесформенности, когда не умеют или не хотят держать над собою контроль. В духовной жизни «Я» – является признаком самолюбования, затуманивающей четкий облик истины, а имя – «критической чистоты».

Делая небольшой вывод ко всему вышесказанному, хотелось бы сказать, что для П. Флоренского имя имело глубочайший смысл, отражая его суть, его характер, наделяя его определенными чертами, складом души и сознания, даруя ему судьбу. Имя заключает в себе знания о людях и мудрость понимания сути человеческой души накопленную поколениями наших предков. Оматологический подход П. Флоренского заставляет нас задуматься о том, что имена – это не просто пустые звуки, а нечто несущие в себе смысл и накладывающие отпечаток на личность и судьбу человека.

Литература

1. Флоренский П.А. Имена. М.: Мысль, 2000. 320 с.

164

УДК 1(410)"19" ББК 87.3.(4Авс)53

Е.И. Окорокова, В.М. Воронов

ФГБОУ ВО «Мурманский арктический государственный университет» г. Мурманск, Россия

ТЕЛО В ФИЛОСОФИИ ЛЮДВИГА ВИТГЕНШТЕЙНА

Аннотация. В статье рассматривается проявление феномена тела в работах Людвига Витгенштена. Проводится анализ высказываемых философом положений, в которых проявляется телесность.

Ключевые слова: тело, телесность, достоверность, ощущение.

E.I. Okorokova,

V.M. Voronov

Murmansk Arctic State University

Murmansk, Russia

BODY IN LUDWIG WITTGENSTEIN’S PHILOSOPHY

Abstract. The article considers the phenomenon of corporality in Ludwig

Wittgenstein’s works. The author conducts the analysis of philosopher’s statements where corporality appears.

Key words: body, corporality, certainty, sense.

Существует мнение, что текст – это прямое отражение личности его автора. Речь идёт не только о выражении автором своих мыслей и чувств, но и свойственный ему выбор слов, тематика примеров, стиль «повествования», подобранные в соответствии с личным опытом. В статье мы рассматриваем тексты Людвига Витгенштейна с этой позиции.

В работах Людвига Витгенштейна нередко можно заметить тенденцию «опрощения»: все примеры, которые он приводит достаточно «повседневны», а также раскрыты примитивным языком1: работники на стройке, учитель и ученик, боль, рука. Наиболее часто встречаются примеры «телесного» характера.

Для начала следует определить, что такое «тело» в философии Витгенштейна. Положение дел таково, что мы уже имеем тело, оно изначально «дано» в нашей языковой игре. Сомнение в теле имеет смысл лишь в специфических языковых играх, а тело (рука) в данном случае выступает в качестве достоверного.

Достоверность – это то, что нельзя доказать научно и в чем одновременно с этим нельзя сомневаться. «Вот это моя рука» («Вот это мое

1 Примитивным язык называет Витгенштейн, поясняя концепцию примеров, см. Витгенштейн Л. Философские исследования [Электронный ресурс] // Библиотека по фило-

софии. URL: http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000273/index.shtml.

165

тело», где тело рассматривается, как целостный феномен) – достоверность, сомнению нельзя подвергнуть ни «вот это» ни «моя рука». «Вот это» для Л.В. доказательство существования чего-либо в объективном мире, так как человек не может сомневаться в существовании чеголибо, когда на любой уточняющий вопрос, у него в голове возникает именно эта фраза: «Вот это рука» – «Чего у тебя нет?» – «Вот этого».

Тело в этом случае также является участником языковой игры, выступающем у Витгенштейна в качестве «указательного». Можно представить, что один человек говорит другому «Стань приблизительно там», находясь в это время вместе с ним на городской площади. Он не очерчивает границы, а делает указательное движение рукой, показывая собеседнику на определенное место. Таким образом, тело участвует в языковой игре, и термин «языковая игра» призван подчеркнуть, что говорит на языке компонент деятельности или форма жизни [2]. В подобной языко-

вой игре имеет ценность все указательное: жест и местоимение там.

На что опирается достоверность? Витгенштейн не дает точного ответа на вопрос, однако выдвигает два предположения: ощущение и опыт.

Согласно Л.В. мы всегда действуем в соответствии с определенным алгоритмом: «то, что происходит всегда, будет случаться снова и снова» – и по факту называем это «опытом». Философ склоняется к формулировке «естественный закон». Он говорит, что опыт научил нам предложениям по типу: «Тот, кому отрубили голову, мертв, и никогда не оживет», опять же уточняя, что опыт «научил нас не изолированным предложениям, но множеству взаимосвязанных предложений», так как порознь эти предложения не несут нужной смысловой нагрузки и не обладают достаточным опытом. «Нет, опыт не есть основание для нашей игры в суждения. Не является он и ее выдающимся результатом» – к такому выводу в итоге приходит философ [1]. Опыт может быть своего рода причиной, по которой мы судим определённым образом, но никак не основанием для суждения о достоверности.

Вопрос об ощущении как основании достоверности поднимается Витгенштейном еще в «Философских исследованиях», на примере языковой игры со словом «боль»: «Как же тогда я могу стремиться к тому, чтобы втиснуть язык между болью и ее выражением?» [2] Философ ставит вопрос об индивидуальности ощущений, говоря о том, что знать о своей боли может только он сам, а другой человек – только догадываться о ней. Л.В. о себе нельзя сказать «я знаю, что мне больно», «я знаю свои ощущения», так как ощущения просто есть, и в них, также как и в достоверностях, сомневаться не стоит. Они также не могут выступать в роли основания достоверности – они индивидуальны.

Вообще текстах философа можно встретить следующие проявления «телесности»:

1) рука

166

2)боль

3)тело

4)человек

5)нога

6)зрение (слепой)

7)мозг

При этом самыми распространёнными являются рука и боль. Далее мы обращаемся к ряду высказываний Л.В. с этими маркерами телесности (прим.: Далее подчеркивание и выделение шрифтом – Е.И.):

1.«Коли ты знаешь, что вот это рука, то это потянет за собой и все

прочее» [1].

Здесь возникает вопрос: выступает ли «рука» и, соответственно, «тело» в качестве основания? Особое значение для Витгенштейна имеет выражение «вот это», однако в данной ситуации следует обратить внимание на другой аспект: самый распространенный и многократно повторяемый пример в текстах философа – «вот это рука». «Рука» является таким же указательным, как и местоимение «это», но от всех остальных «указательных» ее отличает то, что напрямую связана с человеком и является первым его орудием.

2.«Но не будем забывать и другого: когда "я поднимаю свою руку", поднимается моя рука. И возникает проблема: что же останется, если то факт, что я поднимаю руку вверх, отделить от того, что поднимается вверх моя рука? ((Не является ли в таком случае мой волевой импульс лишь кинестетическими ощущениями?))».

«Поднимая руку, я чаще всего не пытаюсь ее поднять» [2].

Часто при указании на что-либо человек делает движение рукой механически, неосознанно, нервный импульс от мозга достигает руки прежде, чем человек успевает его осознать. В таком случае действительно сложно понять «поднимаю» или «поднимается».

3.«Скажи, например, кто-нибудь: «Я не знаю, рука ли это», – ему можно было бы ответить: «Присмотрись получше…».

«Ведь к высказыванию “Я знаю, что это рука” можно добавить: “Рука, на которую я смотрю, — это моя рука”. Тогда здравомыслящий человек не усомнится в том, что я это знаю…».

«Если бы слепой спросил меня: “У тебя две руки?” — то я не взглянул бы на них, чтобы удостовериться. Если бы я хоть скольконибудь сомневался в этом, то не знаю, отчего бы я должен был верить своим глазам. Почему мне незачем проверять свои глаза, чтобы удостовериться, что я вижу обе свои руки? Что должно проверяться чем? (Кто решает вопрос о том, что твердо установлено?) И что означает высказывание: то-то несомненно?» [1].

167

В данных пунктах наравне с «рукой» возникает и «зрение»/«глаза», получается, что тело «видимо» (прим.: без его «видимости» было бы оно и дальше «телом»?).

Далее в работах Витгенштейна можно заметить, что тело оказывается не только «видимым», но и «ощущаемым». К этим суждениям нас приводят размышления о «боли».

4.«"Говоря "мне больно", я не указываю на персону, испыты-

вающую боль, так как в известном смысле вовсе не знаю, кому больно".

Иэто можно обосновать. Ибо прежде всего: я же не утверждал, что то или иное лицо испытывает боль, а сказал "я испытываю...". Ну, а тем самым я ведь не называю никакого лица. Так же как никого не называю, когда от боли издаю стон. Хотя другой человек может понять по стону, кто испытывает боль».

Можно сделать вывод, что стон неотделим от лица и не требует называния лица при выражении, в принадлежности «ощущения» данному лицу убеждает целостность данной языковой игры.

5.«Но разве не абсурдно говорить о теле, что оно испытывает боль? А почему в этом чувствуется абсурдность? В каком смысле боль

испытывает не моя рука, а я в моей руке? Тело – душа» [2].

Таким образом, возникают вопросы: испытываю ли боль я, «человек», или мое тело? Как это понять?

6.Представь, что кто-то с искаженным от боли лицом показывает на свою щеку и говорит "абракадабра!". Мы спрашиваем: "Что ты имеешь в виду?" А он отвечает: "Я имею в виду зубную боль". Ты тотчас же подумаешь: как можно под этим словом "подразумевать зубную боль"? Или же что означало: под этим словом подразумевать боль? И все же в каком-то ином контексте ты бы утверждал, что подразумевать то-то это как раз самая важная духовная деятельность при употреблении языка.

А не могу ли я сказать, что под "абракадаброй" понимаю зубную боль? Конечно, могу; но это некая дефиниция, а не описание того, что происходит во мне при употреблении слова [2].

Боль настолько «внутреннее», что для того, чтобы собеседник понял, что я ощущаю боль, мне нужно выражать ее «внешним» – «стоном», «искаженным лицом». Понимаю ли я, что такое «боль»? Как ее понять и выразить? Возможно ли описать боль «прямым» языком, не используя метафор и сравнений?

Данные вопросы относятся не только к «боли», но и ко всем телесным ощущениям. Таким образом мы сталкиваемся с проблематикой выражения ощущения телесного в языковой игре.

Тело является опорой, отправной точкой для познания внешнего мира. Человек получает любую информацию именно через призму восприятия его тела: это зависит от качества зрения и слуха, уровня болевых ощущений, от типа восприятия информации и так далее.

168

Понять и тем более выразить свое «телесное ощущение» очень сложно, как с психологической, так и с языковой точки зрения. Для того чтобы выразить его необходимо преодолеть определенные барьеры, возможно, защитные механизмы (особенно, если это касается «негативных» ощущений, таких как боль, слабость и др.). Для того чтобы выразить его с языковой точки зрения нужно подобрать такие слова, которые четко отвечают употреблению. Нельзя сказать «мне больно» или «я знаю, что мне больно» [1] – это ничего не дает другим членам коммуникации.

В этом состоит проблема человеческого: чем ближе это к человеку, тем труднее его понять и выразить. Возможно, ли адекватно выразить личный телесный опыт в рамках языковой игры, или же нужно вырываться за ее границы? И в таком случае как это сделать?

169