281_p1422_D19_7525

щий российское общество в контексте «катастрофизации» массового сознания, в ходе которой актуализируется эмоциональномифологическое наследие, в том числе архаическая компонента социальных страхов, В. Г. Немировский, рассматривающий кризисный российский социум в контексте теории «универсумной социологии»1, и многие другие.

Вместе с тем, следует отметить практическое отсутствие социологических работ, в которых дегуманизация общественных отношений в кризисном социуме исследовалась бы с комплексных позиций, во-первых, не просто как стратегия «негативной адаптации», а в качестве естественной реакции социальной системы любого уровня на возросшую стрессогенность и рискогенность социальной среды, обусловленной, в том числе и нейропсихопатологической этиологией, и, во-вторых – с точки зрения взаимообусловленности брутальных жизненных стратегий и культурноцивилизационного профиля сегодняшнего российского общества. Именно данным задачам и посвящена настоящая монография.

Несколько слов о методологии данной работы. Особую значимость для нашей работы в теоретико-методологическом плане составили положения теории социальной аномии в её классическом варианте, с особым вниманием к ценностной составляющей «социальных контрактов» Э. Дюркгейма, и структурно-функциональный подход к ценностям с точки зрения их мотивационного потенциала Т. Парсонса2. Эвристически продуктивной также оказалась теория баланса требований и ресурсов К. Левина в части подхода

1См.: Ахиезер А. С. Архаизация в российском обществе как методологическая проблема // Общественные науки и современность. 2001. № 2; Соловей В. Д. Варвары на развалинах Третьего Рима // Политический класс. 2005. № 2; Федотова В. Г. Когда нет протестантской этики // Вопросы философии. 2001. № 10; Яницкий О. Н. Россия как общество риска: методология анализа и контуры концепции // Общественные науки и современность. 2004. № 2; Шляпентох В. Э. Страх перед будущим в современном мире: теоретические аспекты // Катастрофическое сознание в современном мире в конце XX века (по материалам международных исследований) / ред. В. Э. Шляпентох, В. Н. Шубкин, В. А. Ядов. М. : МОНФ, 1999; Немировский В. Г. Российский кризис в зеркале постнеклассической социологии. М. : ЛИБРОКОМ, 2009.

2См.: Дюркгейм Э. Самоубийство. Социологический этюд. СПб. : Союз, 1998;

Parsons T. Values, Motives, and Systems of Action // Toward a General Theory of Action / eds. T. Parsons, E. Shils. Cambridge : Harvard University Press, 1954.

11

к адаптации как взаимодействию личности и среды, что имеет прямые социологические эвристические следствия в отношении содержательной и мотивационной проблематики общественных отношений1. При дальнейшей характеристике и обосновании адаптационного содержания общественных отношений авторами были использованы также некоторые положения «антропосоциетального подхода» Н. И. Лапина2, в части социетально-деятельностного угла анализа социализационно-адаптационных процессов.

По нашему убеждению, любое социальное исследование, если оно претендует на известную глубину и обстоятельность, не может сегодня не быть междисциплинарным. Именно поэтому при подготовке данной монографии авторы старались привлекать данные не только «чисто» социологического характера, но и из смежных социально-научных дисциплин. В частности, при рассмотрении специфики адаптационных стратегий в условиях пролонгированного стресса авторы опирались на некоторые данные нейрофизиологии и нейропсихиатрии, в особенности, касающиеся феномена боевой психической патологии и приспособительных реакций индивидов к стрессогенной среде, разработанные, прежде всего, в отечественной науке (И. П. Павлов, В. Е. Снедков)3. При обосновании типологии и классификации брутальных форм адаптационных стратегий был использован подход Э. Фромма, в части рассмотрения им агрессии как филогенетически заложенной приспособительной и защитной реакции, наряду с другой стратегией защиты от витальных угроз – избегания4. При характеристике культурно-цивилизационного профиля сегодняшнего российского общества, некоторые особенности которого также вносят свой вклад в общую брутализацию общественных отношений, мы опирались на основы известного принципа дополнительности Н. Бора и некоторые положе-

1См.: Левин К. Динамическая психология. М. : Смысл, 2001.

2См.: Лапин Н. И. Антропосоциетальный подход: методологические основания, социологические измерения // Вопросы философии. 2005. № 2.

3См.: Павлов И. П. Полное собрание трудов. М. ; Л. : Госиздат, 1949; Снедков Е. В. Патогенез и нозография боевой психической патологии // Проблемы реабилита-

ции. 2001. № 1.

4См.: Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М. : Республика, 1994.

12

ния семиотики культуры Ю. М. Лотмана, в части дуальности семиотической структуры как основы и условия культурного формообразования1.

Эмпирической базой работы послужили данные Федеральной службы государственной статистики РФ о социальноэкономическом и демографическом положении России, вторичный анализ данных, полученных коллегами-социологами, и результаты собственных исследований авторов, в том числе, в рамках проекта «Социальное изменение как трансформация символических форм», поддержанного Рособразованием2.

1См.: Лотман Ю. М. Феномен культуры. – Семиосфера. СПб. : Искусство-СПб, 2000.

2Проект выполняется при поддержке АВЦП Рособразования «Развитие научного потенциала высшей школы (2009–2010 годы)». Грант № 2.1.3/1260.

13

Глава 1

ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ДИХОТОМИИ АДАПТАЦИИ И СОЦИАЛИЗАЦИИ

Под «общественными отношениями» в социальной науке понимаются, как известно, «многообразные связи, возникающие между социальными группами, классами, нациями, а также внутри них в процессе их экономической, социальной, политической, культурной жизни и деятельности»1. Таким образом, общественные отношения реализуются как в объект-объектных, так и субъектсубъектных интеракционных модальностях социума, как по горизонтали, так и по вертикали социальных связей и диспозиций.

Естественным будет предположить, что характер общественных отношений не является статичным и всегда обусловлен конкретной социальной, экономической, политической и культурной ситуацией данного социума в данную историческую эпоху. Вместе с тем, очевидно, что общественные отношения или подругому – социальные связи, должны демонстрировать и известную степень консервативности, учитывая, что их основной функцией является гармонизация социального целого и, соответственно, придание ему как можно большей жизнеспособности. Однако социальные трансформации выступают сегодня, как известно, реальностью примордиального порядка – определяющей как морфологию данного социального целого, так и его содержание, включая характер общественных отношений. К калейдоскопически меняющейся реальности приспособиться достаточно трудно, отсюда околошоковые состояния целых социальных слоёв и групп, отсюда же – методологический кризис общественных наук, создававших свой инструментарий для исследования стабильных институтов, постоянных структур и повторяющихся процессов.

Предельным случаем социальной трансформации выступает, на наш взгляд, социетальный кризис – то есть то состояние общества, которое характеризуется нарастающими деструктивными

1 Философский энциклопедический словарь. М. : Сов. энциклопедия, 1989. С. 435.

14

процессами во всех сферах общественной жизни. Такого рода «трансформация» носит характер буквально социального бедствия и должна восприниматься именно в качестве такового, а не категоризироваться эвфемизмами «социального изменения», «реформирования» или «транзита». В противном случае бедствие загоняется «внутрь» и – так же, как игнорируемая болезнь, – продолжает своё разрушительное действие, последствия чего могут быть соответствующими. Организм, естественно, сопротивляется. Сопротивляется и социальное целое – вырабатывая соответствующие приспособительные реакции и иммунитет, меняя способы внутренних и внешних связей – преобразовывая в целях большей адекватности и характер общественных отношений, сложившихся здесь когда-то. Так общественные отношения приобретают характеристики адаптационного порядка.

Прежде чем рассматривать общественные отношения в контексте одного из ключевых содержательных элементов последних – адаптационных практик, необходимо проанализировать содержательные характеристики феномена социальной адаптации в сопоставлении с типологически близким, но не тождественным феноменом социализации.

Собственно социализация как процесс усвоения индивидом норм, ценностей и образцов поведения, принятых в данном обществе в данную эпоху, в целом не вызывает особых противоречий или столкновений в социальном теоретизировании. И психологическая трактовка социализации, представленная З. Фрейдом, Э. Эриксоном, Ж. Пиаже, и воззрения символических интеракционистов – Ч. Х. Кули, Дж. Г. Мида, Г. Блумера, и структурнофункционалистский подход в лице Т. Парсонса и Р. Мертона исходят из, в целом, общих посылок о том, что: 1) личность есть в высшей степени социальный продукт, то есть формируемый в ходе повседневного взаимодействия с другими членами группы; 2) самоидентификация, как инструмент социализации, носит позитивный (есть «такие же, как я») и негативный (есть «другие») характер; 3) процесс социализации может быть подразделен на стадии и этапы, которые определяются возрастом, обстановкой и набором конкретных норм, передаваемых в данный период; 4) «обобщенный другой» выступает совокупностью ролей, которые необходимо принять, и принципов, которые необходимо усвоить; 5) «значимые другие» есть агенты социализации, которые

15

представлены (по степени значимости) – ровесниками, семьёй, школой, средствами массовой информации; 6) возможны десоциализация и ресоциализация.

Вместе с тем, важным в контексте нашей работы представляется нам то обстоятельство, что с конца прошлого века ведущими теоретиками акцентируется всё большее внимание на дискурсивном содержании социализационного процесса и его обусловленности или даже ангажированности соответствующими социетальными императивами. Данный угол анализа был инициирован, прежде всего, сторонниками критической социальной теории, а также теми подходами в социальной науке, которые уделяли традиционное внимание содержательным и телеологическим характеристикам социализационного процесса, включая и недавно подключившийся к такого рода рассмотрению социокультурный подход отечественной социальной науки. «Все знание о социальном мире, – писал Пьер Бурдье, – является актом конструирования исполнительных схем мысли и выражения, а между условиями существования и практиками или репрезентациями находится структурирующая активность агентов, которые далеко не механически реагируя на механические стимулы, отвечают на призывы или угрозы мира, чье значение они помогали создавать. Принцип этой структурирующей активности не есть некая система универсальных форм и категорий, он представляет собой систему интернализованных, воплощенных схем, которые, будучи конституированными в ходе коллективной истории, усваиваются в ходе истории индивидуальной и функционируют в своем практическом состоянии и в практических целях (а вовсе не ради чистого знания)»1. По словам П. Бергера и Т. Лукмана, – «Вторичная социализация требует приобретения специфическоролевого словаря, что означает, прежде всего, интернализацию семантических полей, структурирующих обыденные интерпретации и поведение в рамках институциональной сферы. Кроме того, требуются “невыразимое словами понимание”, оценки, эмоциональная окраска этих семантических полей»2. Достаточно ориги-

1Bourdieu P. Distinction: A Social Critique of the Judgement of Taste. London : Routledge, 1984. P. 467.

2Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М. : Academia, 1995. С. 225.

16

нальный в сходном ключе подход сформулирован в рамках когнитивной социологии Э. Зерабевелом, считающим социализацию, прежде всего, и главным образом – когнитивным процессом. «Именно когнитивная социализация, – по словам Зерабевела, – позволяет нам войти в социальный, интерсубъективный мир. Становление “социальным” предполагает обучение не только тому, как действовать, но и тому – как думать социальным образом. Когда мы социализируемся и учимся смотреть на мир через ментальные линзы тех или иных мыслительных сообществ, мы начинаем присваивать объектам те же смыслы, которые они имеют для окружающих, начинаем игнорировать или запоминать те же вещи, что и окружающие, и смеяться над вещами, которые и они находят смешными. Только тогда мы действительно вступаем в социальный мир»1. Н. И. Лапин, в рамках формулируемого им «антропосоциетального подхода», предлагает рассматривать социализацию как выражение действия личности в пространстве, которое образуют две пересекающиеся оси – рефлексивная и коммуникативная, причем ось рефлексии фиксирует базовую способность homo sapiens к мышлению, без которой нет социального действия, а ось коммуникаций обращена одним вектором к культуре (языку, ценностям, нормам, образцам), а другой – к социальным субъектам (индивидам, общностям). «На стороне культуры, – по мнению Н. И. Лапина, – формируется функция идентификации индивида с соответствующими ценностями, нормами, которые индивид усваивает в процессе социализации и которые только и делают возможным его мышление и общение, в том числе при решении конкретных задач жизнеобеспечения. На другой, социальной стороне оси коммуникации, представлена функция взаимодействия индивида с другими субъектами (индивидами, общностями), удовлетворяющая интеракционистские потребности человека и реализующаяся путем включения homo activus в ближайшую статусно-ролевую дифференциацию, а через нее – в социальную структуру социума»2. Таким образом, отечественный исследователь задает социетально-деятельностный угол анализа

1Zerubavel E. Social Mindscapes: An Invitation to Cognitive Sociology. Cambridge : Harvard University Press, 1999. P. 15.

2Лапин Н. И. Антропосоциетальный подход: методологические основания, социологические измерения // Вопросы философии. 2005. № 2. С. 25.

17

социализационных процессов, что представляется нам весьма эвристичным и обещающим в русле нашей темы.

Социальная адаптация неизбежно и естественно связана с процессами социализации, десоциализации и ресоциализации. Вместе с тем, их соотношение и содержание зачастую некритически смешивается исследователями. Например, по мнению К. В. Рубчевского, «начальная фаза – социализирующее воздействие общества, затем – собственно социализация личности. Последняя включает, если конечно так можно выразиться, “подфазы”: а) интериоризации (личность знакомится с предложенным, выборочно запоминает и начинает усваивать что-либо, эмоционально переживая и осмысливая новый материал) и б) адаптации (личность преобразует, “подгоняет” под себя имеющийся в ее распоряжении культурный опыт и использует его в своих целях – вливается, “вживается” в группу, коллектив, “находит свое место под солнцем”)1». Отметим, что в данном подходе приоритетность в традиционной оппозиции общего и частного безусловно отдается общему – стартовой точкой признается «социализирующее воздействие общества». Вместе с тем ещё Дж. Г. Мид утверждал в свое время, что «хотя индивидуальное сознание и самость являются, преимущественно, социальными продуктами, феноменами общественной стороны человеческого опыта, нельзя упускать из виду психологическую обусловленность их возникновения и существования, поскольку индивидуальный опыт и поведение являются физиологически базовыми для социального опыта и поведения – процессы и механизмы последнего (включая те, что являются определяющими для возникновения и существования сознания и самости) находятся в физиологической зависимости от процессов и механизмов первого и его социального функционирования»2. С нашей точки зрения, жесткое противопоставление начальных, импульсных точек социализационного процесса и его заданных характеристик не является эвристически оправданным. Логичнее строить рассуждение с учетом постоянной взаимной обусловленности между общим и частным, между структурой и агентом,

1Рубчевский К. В. Социализация личности: интериоризация и социальная адаптация // Общественные науки и современность. 2003. № 3. С. 149.

2Mead G. H. Mind, Self, and Society. From the Standpoint of a Social Behaviorist. Chicago & London : The University of Chicago Press, 1934. P. 2.

18

между обществом и индивидом. Точно так же необходимо, на наш взгляд, подходить и к соотношению и сочетанию социализации и социальной адаптации. Последнее не есть элементарная часть первого, так же как первое не исчерпывает собой содержание последнего. Другими словами, данные феномены нельзя полностью противопоставлять, но нельзя и полностью смешивать.

Основания для такой дифференциации могут быть сформулированы следующим образом. Если социализация представляет собой своего рода «объективированный» феномен и рассматривается в качестве некой безвариантной данности, на которую обречен каждый человек, то социальная адаптация уже по определению предполагает некие приспособительные усилия и реакции к некой, предположительно, проблемной среде или обстановке. То есть, если социализация представляет собой безальтернативную неизбежность, социальная адаптация есть вариативная необходимость. Другими словами – социализация произойдет непременно, а социальная адаптация будет иметь место «скорее всего». Именно в неизбежности или отсутствии таковой заключается главное онтологическое отличие данных феноменов. Характерно в этой связи, что если социализация, – в самом общем виде, – классифицируется только хронологически – на «первичную», «вторичную» и так далее, то социальная адаптация классифицируется только содержательно – как «успешная» или «неуспешная», как отличающаяся той или иной выбранной стратегией, как направленная на приспособление к той или иной среде. Соответственно, мы можем говорить об «адаптировавшихся» и «дезадаптантах», в то время как осязаемые результаты социализации остаются невербализованными в социальном дискурсе.

Наконец, социализация, как правило, предполагает интериоризацию и усвоение нормативно-ценностного континуума «своей» группы, то есть той, членом которой данный индивид уже является. Как пишет Рубчевский, «эталонными (референтными) группами исследователи считают те малые или большие группы, установки, нормы, ценности, ориентиры которых не только учитываются индивидом при планировании своей деятельности, но даже становятся своеобразным эталоном и мотивом его поведения. Человек осознанно начинает считать себя членом данной группы, руководствуется ее ценностями, пытается в своей дея-

19

тельности осуществить и ее цели. Группа, являющаяся для индивида референтной, становится для него существенным фактором саморегуляции, средством социализации. А группа, в деятельности которой индивид вынужден принимать участие и с которой он оказывается не в ладах, необязательно окажется для него референтной, т. е. необязательно индивид будет ориентироваться на нормы, установки и ценности этой вроде бы близкой ему в силу тех или иных обстоятельств группы»1.

В то же время очевидно, что социальная адаптация, в отличие от социализации, может выступать необходимым условием «вживания» данного индивида в другую социальную среду – этническую, культурную, политическую, психологическую, социальную, профессиональную, или приспособление к этим же элементам, существующим в «своей» среде, но радикально изменившейся, отличной от той, к которой данный индивид был подготовлен в ходе своей социализации. Не случайно, когда рассматриваются проблемы смены места жительства, гражданства, профессиональной деятельности, речь идет не о социализации, и даже не о ресоциализации, – относительно взрослых поколений, – а об адаптации, через которую должны эти взрослые пройти.

Социализация, подчеркнем ещё раз, практически безальтернативна, точно так же, как и референтная группа, в пределах которой застает себя социализирующийся индивид. Сформированная идентичность и групповая принадлежность могут, разумеется, быть подвергнуты впоследствии критическому переосмыслению, могут стать объектом более или менее сильных эмоциональных переживаний как позитивного, так и негативного характера, однако состоявшаяся социализация, – то есть та, в результате которой появился индивид, интериоризовавший нормативноценностный и символический комплексы данной группы и приспособленный к исполнению функций её полноправного члена, – является, своего рода, онтологическим приговором. Для, как минимум, «пересмотра» этого «приговора», и уж тем более – для его «отмены» требуются крайне энергичные усилия когнитивного, аффективного и деятельностного характера, причем, без всякой

1 Рубчевский К. В. Социализация личности: интериоризация и социальная адаптация. С. 150.

20