295_p1785_D6_8904

Итак, в художественной системе Пастернака привычные границы объектно-субъектных связей размываются лирическим «я», которое свободно пересекает их рубежи. Но это, скорее, внешний факт, следствие более глубокого процесса. Причина его заключается в особой функциональной и гносеологической нагруженности лирического субъекта. Лирический субъект познания – это проводник для читателя в мир, своеобразный медиум между Природой и читателем и в то же время между Природой и самим поэтом: «Мне мир открыт, я миру ведом…» («Перед красой земли в апреле…», 1957). Он становится самым активным компонентом познания, так как является выразителем природного начала: «Я – уст без-

вестных разговор, // Я – столп дремучих диалек-

тов…» («Лесное», 1913). Но, активно исполняя эту функцию, лирическое «я» теряется, становится незаметным за «речью» Природы: «Еще я с улицы за речью // Кустов и ставней не замечен…» («Душная ночь» из книги «СМЖ»). Отсюда и выводы исследова- телей-литературоведов о самоустранении, исчезновении субъекта в лирике Пастернака, его пассивности. Хотя эта пассивность лишь кажущаяся, поскольку, выполняя функцию проводника, функцию выразителя Природы, герой просто не может быть пассивен. «Анонимность» субъекта объясняется тем, что «я», представленное в стихотворениях, «обрастает» миром. Во многих случаях поэт рисует не непосредственное описание своих чувств, а выстраивает ассоциативные связи чувства с окружающими вещами, явлениями, за которыми субъект как будто теряется: «От тела отдельную жизнь, и длинней // Ведет, как к груди непричастный пингвин, // Бескрылая кофта больного – фланель: // То каплю тепла ей, то лампу придвинь» («Фуфайка больного», 1918– 1919).

За ассоциативными, метафорическими, метонимическими связями кроется цельное восприятие поэта, строящееся на его ощущениях, чувствах, переживаниях – качествах интуитивного познания, которое

111

является единственно истинной формой познания жизни в ФЖ. Любой познавательный процесс направлен на раскрытие тех или иных истин, и Пастернак, как бы это противоречиво ни звучало, стремился к «объективному лиризму», в том смысле, что он старался передать в первую очередь не свои чувства, а чувства жизни: «Мне ничего не надо было от себя, от читателей, от теории искусства. Мне нужно было, чтобы одно стихотворение содержало город Венецию, а в другом заключался Брестский <…> вокзал» («Охранная грамота» [III, с. 218]). Эти попытки воплощения в одном стихотворении Венеции, в другом – сада в грозу, в третьем – зимней ночи складывались постепенно в одно целое, создавая тем самым то природное «я» Пастернака, о котором говорила М. Цветаева. Его познание – это не рациональное познание и даже не стремление к объяснению, пониманию и раскрытию; познание для него – это вера, а Природа – таинство и священнодейст-

вие: «Природа, мир, тайник вселенной, // Я службу долгую твою, // Объятый дрожью сокровенной, // В слезах от счастья, отстою» («Когда разгуляется», 1956). И в этом таинстве поэту отводится особая роль: «Мне часто думается, – Бог // Свою живую краску кистью // Из сердца моего извлек // И пере-

нес на ваши листья» («Деревья, только ради вас…», 1957). Поэт ощущает свое кровное родство со всем миром, и эта связь позволяет ему говорить от лица Природы. Так выстраивается некоторая цепочка взаимосвязей в гносеологическом процессе.

Познание себя лирический герой Пастернака обретает через познание Природы. Постижение последней ведет к постижению божественной сущности жи-

вого: «Поэзия, я буду клясться // Тобой, и кончу, прохрипев: // Ты не осанка сладкогласца, // Ты – лето с местом в третьем классе, // Ты – пригород,

а не припев» («Поэзия», 1922). В то же время познание мира тесно связано с чувственной составляющей, что воплощается прежде всего в образе Женщины и связано с переживанием любви. Немало-

112

важно, что в тех стихотворениях Пастернака, которые освещают тему поэта и тему любви, лирический субъект чаще представлен первым лицом. В этих случаях субъект познания открыто заявляет о себе, его не нужно «искать», поэтому все внимание обращено на объект познания.

Природа, Бог, Любовь – таковы определяющие концепты в иерархическом устройстве мира по Пастернаку. И поскольку жизнь в философском смысле является для Пастернака «орудием познания всякой жизни на свете» («Шопен», 1945 г. [V, с. 63]), то познание перечисленных концептов в совокупности дает единую, полную картину мира, «где люди в родстве со стихиями, стихии в соседстве с людьми»

(«Трава и камни», 1956).

Будучи причастным к общей жизни, можно познать жизнь отдельного человека и жизнь в ее бытийном аспекте. Поскольку поэт – проводник между Жизнью, Природой, Богом и остальным миром, то истина ему открывается в искусстве, а средством познания выступают чувства, переживания. Сам Пастернак объясняет, что искусство «складывается из органов восприятия» («Несколько положений» [V,

с. 81], ведь в художественном творении жизнь представлена непосредственно, а его автор становится инструментом проявления жизни. Лирика с особой полнотой способна передать гармонию миропорядка. Выражая исключительно личные переживания, она приближает нас к раскрытию бытийных основ. Об этом парадоксе лирики сказано у Л. Гинзбург: «Самый субъективный род литературы, она, как никакой другой, устремлена к общему, к изображению душевной жизни как всеобщей» [40,

с. 10].

Если обратиться к философскому обоснованию проблемы лирического субъекта у Пастернака, то,

113

основываясь на идеях ФЖ, можно сказать, что субъект сознания – это, с одной стороны, порождение самого автора текста, а с другой, порождение жизни, воли (в шопенгауэровском понимании), воли к власти (в определении Ницше), силы (в концепции Пастернака). Как пишет А. В. Барыкин, лирическое «я» Поэта «тождественно “силе” и в то же время соблюдает некоторую степень дистанции с ней для сохранения своего творческого волеизъявления, которое так или иначе является объективным условием выражения “силы” с целью поддержания созидательного баланса» [20, с. 12].

В вопросе определения лирического субъекта сознания в художественной системе Пастернака основную трудность составляет неточность и расплывчатость терминологии, объясняющаяся пока неполной изученностью вопроса выражения авторского сознания в лирике. Тем не менее можно сделать вывод, что в большей степени сознание Пастернака в его произведениях представлено лирическим «я» Поэта. Данный субъект познания – своеобразная контаминация черт всех субъектов сознания: в нем есть и невидимый «голос», и прямая оценка изображаемого, и «отвлеченный» взгляд, и сложная связь субъект- но-объектных отношений. Но, пожалуй, главная его черта – это интерсубъектность, интегрирующая функция, особая форма субъектно-объектных отношений, а также особенное взаимодействие авторской субъективности и сверхсубъективного сознания (дуализм лирического «я»).

Лирика обладает сильнейшим гносеологическим потенциалом, совмещая в себе способ познания (для себя) / раскрытия (для других) мира и способ по-

является слияние с ним, с жизнью, а условием познания себя – отчужденный взгляд. Разрешать данное противоречие, следуя одновременно в двух направлениях (постижение мира и постижение себя), Пастернаку позволила особая форма выражения субъ-

114

екта сознания, воплотившаяся в его лирических произведениях.

* * *

Итак, иррациональный метод познания является основным гносеологическим принципом как в ФЖ, так и в мировоззрении Б. Пастернака. Иррациональный в данном контексте не значит мистический или внеразумный. Акцентируется синкретическая функция внелогических качеств сознания. Постижение мира для поэта осуществляется главным образом через чувства и переживания. Ведущая роль в этом познавательном процессе отводится «инстинкту» следования стихии жизни.

В художественно-философской концепции Пастернака, как и в ФЖ в целом, не ставится задача найти абсолютную истину в виде концепции, оценки, идеи. Истина заключается в образе творческой реализации: в приобщении к энергии жизни, в отождествлении себя с ней через сопричастность бытийным процессам, времени и существованию других людей, т. е. в соучастии в постижении и воплощении всеединства. Смысл поиска истины – в открытиипознании мира.

В художественном плане стремление к единству и слиянию с окружающим миром выражается в особой форме лирического субъекта у Пастернака, обозначенного нами как лирическое «я» Поэта. Данный субъект сознания при внешней «пассивности» оказывается захваченным активной созидательной деятельностью, заключающейся в раскрытии живого разнообразия этого мира. Познание и, как его следствие, постоянное утверждение всеединства мира отражено в концепции метафорической образности Пастернака. Поэт расширяет границы привычной языковой метафоры и придает ей онтологическое звучание, в свете которого метафора становится средством передачи истины мира, своеобразной формой выражения полученного поэтом знания.

Таким образом, Поэт в философии Пастернака – интегрирующий голос самой жизни. Он исполняет

115

свое призвание – «приближает» мир, жизнь к чело-

веку: «Я просыпаюсь. Я объят // Открывшимся. Я на учете» («Вторая баллада», 1930). Через особую субъектную форму выражения сознания (инструмент) он осуществляет познание (функция) и отражает этот процесс в метафоре (художественная форма). Так осуществляется системная связь гносеологических компонентов.

116

Бытийное переживание жизни в конкретных обстоятельствах выстраивает соответствующую ценностную структуру и иерархию смыслов. Витальность (как само по себе бла-

го) реализует себя через свободу, в которой воплощается любовь и стремление к истине, к совершенству, к исполнению призвания. Но все это имеет смысл и содержание только в конкретном действии, в реальном времени, то есть в процессе соучастия поэта в истории.

Витальность как реализуемое бессмертие неизбежно сталкивается с историческими обстоятельствами, возникает драма личного и общего существования. Поэтому содержанием историософии с позиций философии жизни Б. Пастернака является трагедия общей судьбы народа и поэта. Постижение сущности трагедии совершается во взаимодействии аксиологии и этики, которые не тождественны друг другу, а взаимосвязаны как бытийное и историческое.

3.1. Свобода как сверхценность и ее содержание (Б. Пастернак и Ф. Ницше)

Аксиологический аспект философии жизни Б. Пастернака потребует сопоставления со взглядами Ф. Ницше. Объект рассмотрения – идея свободы в социальном, нравственном, духовном проявлениях. Основная задача этой главы – выявить систему жизненных ценностей поэта в их отношении с этикой,

117

доказать, что Пастернаку удалось разрешить противоречие между волей к жизни, волей к власти (Ницше) и христианской волей любви в свете его понимания свободы.

Впервые представление о ницшеанстве Пастернак получил не из книг мыслителя, а через интерпретацию его идей композитором А. Н. Скрябиным – другом семьи и кумиром подростка Бориса Пастернака. В очерке «Люди и положения» (1956–1957 гг.) он пишет о Скрябине: «Он спорил с отцом о жизни, об искусстве, о добре и зле, нападал на Толстого, проповедовал сверхчеловека, аморализм, ницшеанство» [III, с. 303]. Ницшеанская линия, прослеживающаяся не только во взглядах композитора, но и в его произведениях, была сразу отмечена юношеским сознанием поэта. Улавливая все идейные, жизненные воззрения своего кумира, Пастернак невольно перенял его умонастроение: «Скрябин покорял меня свежестью своего духа. Я любил его до безумия. Не вникая в суть его мнений, я был на его стороне» [III, с. 303]. Поэт увлекся романтическим образом самореализации гения.

Позднее Пастернак дает рациональную оценку (а не просто основывающуюся на эмоциях и юношеских впечатлениях) этому явлению: «Скрябинские рассуждения о сверхчеловеке были исконной русской тягой к чрезвычайности. Действительно, не только музыке надо быть сверхмузыкой, чтобы что-то значить, но и все на свете должно превосходить себя, чтобы быть собою» [III, с. 306]. Такая собственно русская (имеется в виду страсть к крайностям, отклонение от всяких норм) трактовка немецкой мысли характеризует отношение Пастернака к жизни вообще, и в особенности к искусству. Она полностью отвечала его мироощущению, что впоследствии отра-

зилось в творчестве: «…разве только жизни в пору // Все время рваться вверх и вдаль» («Дорога», 1957).

Рассуждая о философии сверхчеловеческого у Ницше, Григорий Амелин в книге «Лекции по филосо-

118

фии литературы» так передает ее ключевую идею: «Человек есть отложение, осадок той направленности человеческого существа, благодаря которой он стремится каждый раз как бы выпрыгнуть, вырваться из себя и из своего образа, устремляясь к чемуто, что не есть всякий раз данный эмпирический человек» [14, с. 265]. Такое преодоление, «превосхождение» себя является характерной чертой поэта, которая почти в точности соответствует общей ницшеанской формуле, характеристике цели сверхчеловека: «Человек есть нечто, что дóлжно превзойти» (Ницше Ф. Так говорил Заратустра [90, т. 2, с. 8]). Однако идея стремления к сверхчеловеческому интересовала Пастернака не сама по себе, а как идея стремления к бесконечному, в том числе и безграничной свободе духовного развития. Такая интерпретация характерна для самого Ницше, но эта мысль была преобразована художественным мышлением Пастернака, отчего приобрела другие, даже противоположные, характеристики, нежели у немецкого философа. Речь идет о том, что Пастернаку удалось придать антихристианской идее сверхчеловеческого (отрицание сострадания, признанной морали, переоценка всех ценностей и т. д.) особого рода христианское звучание. И, «как в поэзии он (Пастернак. – Ю. Б.) готов видеть прозу, так и в сверх-

Вспомним, как Пастернак описывает умонастроения молодого поколения начала 20 века в карандашной рукописи романа «Доктор Живаго»: «Все эти мальчики и девочки нахватались Достоевского, Соловьева, социализма, толстовства, ницшеанства и новейшей поэзии. Это перемешалось у них в кучу и уживается рядом. Но они совершенно правы. Все это приблизительно одно и то же и составляет нашу современность, главная особенность которой та, что является новой, необычайно свежей фазой христианства» [IV, с. 557]. Основываясь на этом отрывке,

119

И. Смирнов делает вывод, что философия Ницше была для поэта новой формой христианской идеологии. В его рассуждениях появляется интересная цепочка сравнений Живаго – Христос – Аполлон [129, с. 77–81]. Во-первых, автор выявляет рафаэлевское «присутствие» в романе «Доктор Живаго». И. Смирнов не только сравнивает Живаго с Рафаэлем, но и проводит параллели между главным героем романа и центральным персонажем знаменитого рафаэлевского «Преображения» – Христом. Вовторых, в связи с такой интерпретацией автор от-

«Преображения» с Аполлоном. Христос и Аполлон – это воплощение индивидуальности и источник создания спасительной иллюзии, через которую люди избавляются от мук [91, т. 1, с. 68–69].

При любом отношении Ницше к христианству религиозная тема является неотъемлемой частью его философской мысли. И вполне возможно, что философия Ницше поначалу действительно была для Пастернака новой формой христианской идеологии. Эта точка зрения имеет под собой определенные основания. В 1942 году Пастернак высказывается: «Я люблю у Ницше одну мысль. Он где-то говорит: “Твоя истинная сущность не лежит глубоко в тебе, а недосягаемо высоко над тобой”. Это уже почти христианство…» [41, с. 384]. В этой формулировке проясняется идея самосовершенствования как победы над собой, мысль о сверхчеловеке, но преломленная в сознании поэта через призму христианства. Это не утверждение личной воли, как у Ницше, а выражение воли к преодолению своего «я» в самопреображении, которое заключается не в стремлении к сверхчеловеческому идеалу, а в довершении себя в соответствии с идеалом божественным.

Очевидно, Пастернаку необходимо «очистить» представление о свободе, то есть идею сверхчеловечности как самопреодоления, от ореола ницшеанства. Открытие в идее сверхчеловечества христиан-

120