Аттестация

Каждые пять лет надо проходить аттестацию, которая даёт при­бавку к зарплате. Необходимо поучиться на курсах и написать отчёт о работе за три года. Содержание отчётов известно только членам ко-

8

миссии, если они эти отчёты читают. Если бы в крупных городах и в областях были прозекторские журналы, в них можно было бы публи­ковать и отчёты, если они необходимы, а также наблюдения больнич­ных прозекторов, рассуждения о нерешённых вопросах нашей служ­бы, литературные обзоры, посвященные отдельным заболеваниям. Гонорар авторам не платить, а наоборот, брать с них за публикации. Образованность каждого морфолога тогда не была бы тайной для всех, кроме работающих с ним рядом несколько лет.

Сертификация

Процедура сертификации показалась мне унизительной. Серти­фикат получила не потому, что правильно ответила на все вопросы, а потому, что нет желающих занять моё место и выполнять трудную и опасную работу за скромное вознаграждение.

Предложенные вопросы и препараты подразумевали, что патоло­гоанатом должен знать всю имеющуюся патологию. Но это нереаль­ное требование. Опухоли мозга за 40 лет работы попадались мне 10-15 раз, и моё представление об их строении самое скромное. Од­новременно со мной на курсах были два патологоанатома из инсти­тута нейрохирургии. Им совершенно незачем знать патологию молоч­ных желёз, пищеварительного тракта, мочевых и половых органов. Всей жизни им не хватит для изучения патологии нервной системы.

Честный и полезный для всех экзамен должен проходить в два этапа.

На первом патологоанатом 1 - 2 месяца изучает современное ру­ководство по общим вопросам патологической анатомии и инфекци­онным заболеваниям и отвечает письменно на предложенные вопро­сы. Пусть в виде тестов, если это сейчас модно. Сдаёт в комиссию свои ответы, а также перечень отделений больницы, в которой он ра­ботает, и прикреплённых учреждений.

На втором этапе получает препараты, соответствующие темам его повседневной работы. И возможность пользоваться книгами. Ведь мы именно так работаем. Встретив неизвестное, обращаемся к книгам. Если нет предварительного опыта и привычки читать, книга не помо­жет во время экзамена.

Однажды академик-патологоанатом рассказывал, как опробовал машину, предназначенную для приёма экзаменов у студентов. Полу­чил тройку. Тест предусматривает один правильный ответ из четы­рёх предложенных. В голове у академика вариантов было больше, что машине не понравилось.

.

Прозектуры

В первой моей прозектуре в Москве работать было интересно. Заведующая - знающая, увлечённая, умная и ироничная женщина.

Себя я чувствовала совсем тёмной и подала заявление в ординатуру, куда и была принята после шести месяцев работы. Окончив ордина­туру за полтора года, нашла работу ближе к дому.

Заведующая ПАО часто не соглашалась с моими диагнозами. Я думала, она ошибается. Возила протоколы и препараты консульти­ровать на кафедру, где училась, и приезжала с письменными заклю­чениями. Потом поняла, что у нас разные задачи. Я считала своим долгом и мне было интересно поставить правильный диагноз. Ей важ­но было не выйти за пределы принятого тогда процента расхожде­ний. В конце года заведующие ПАО перезванивались: Какой у тебя процент? У умеренных - 9%, у осторожных - 8,9%, у отчаянных -9,1%.

Перестав спорить, заведующая молча переделывала мои диагно­зы, подставляя нужные цифры. Основное заболевание, например Опухоль надпочечника, получало № 3 и становилось Сопутствую­щим. Сопутствующий Атеросклероз выходил на первое место, как и у клиницистов. Противиться этой практике я не могла - не мой уро­вень. Да и заинтересованы в хороших показателях и клиницисты, и администрация больницы, так что обращаться за сочувствием не к кому. Поэтому выбрала тактику личной честности и доказательности своих диагнозов. Вскрытие только после изучения истории болезни и в присутствии клинициста, которому всё показываю и формулирую свой диагноз. Диагноз пишу только такой, какой считаю правильным. После изучения гистологических препаратов в некоторых случаях ди­агноз изменялся в протоколе вскрытия и в истории болезни. Клини­ческие и лабораторные данные выписаны. Препараты сохранены. Свой диагноз готова защищать. Однако личная честность начинается и кончается вместе с личностью.

Диагнозы изменялись без моего ведома: или сознательно для уда­ления расхождений, или по торопливости и безграмотности, когда ставился не тот шифр, хотя диагнозы сформулированы чётко: первое слово - название нозологической единицы. Например, нашла у по­жилой женщины врождённое кистозное лёгкое, оно же мускульный цирроз. Написала диагноз: Бронхиолярная эмфизема. Шифр 748,4 по МКБ-8. Приходящий статистик зашифровал как банальную Стар­ческую эмфизему, шифр 492.

Через много лет после моего ухода, в прозектуру, где я работала после ординатуры, устроилась совмещать доктор, быстро уволивша­яся. Она не нашла инфаркт мозга, упомянутый в клиническом диагно­зе, и отказывалась писать про него в своём диагнозе. Бывшая моя заведующая сказала: Я перевскрою труп и найду, что нужно.

В этой прозектуре некоторое время совмещала заведующая дру­гой прозектурой, которая пригласила меня к себе, обещая высокий уровень работы и передачу мне заведования в дальнейшем. Семь лет ездила за уровнем на автобусе, в электричке и трамвае, потратив на дорогу один год из семи. Прозектура находилась в старом приспо-

10

собленном помещении, тесном и грязном. Заведующая отделением и консультант, образованный теоретик и умелый практик, знали мно­го больше меня. Но порядка в отделении не было, а полная анархия наступила, когда заведовать стал бывший консультант, вынужденный уйти с прежнего места. Работа прозектуры его не интересовала, он её давно перерос и занимался своими делами.

Я работала ещё в двух прозектурах, но искала не уровень, кото­рый везде примерно одинаковый, а близость к дому, чистоту в отде­лении, хорошие препараты и острые ножи.